Драгонвик

И потому Миранда венчалась с Николасом Ван Рином в три часа дня в воскресенье четвертого апреля в простой гостиной фермерского дома почти без свидетелей, кроме членов своей семьи и Обадии. Табита и ее молодой муж прижались друг к другу в углу за столом из вишневого дерева, оба ошеломленные таким развитием событий. "Я не завидую ей", — уверяла себя Табита. — "Она выходит замуж позже меня, а он такой старый". Но когда она перевела взгляд с гордого профиля Николаса на простодушное круглое лицо Оба, то невольно вздохнула.

На улице пошел дождь, не простой весенний дождичек, а настоящий ливень, чьи капли вовсю барабанили по оконным стеклам. В гостиной пахнуло сыростью, и тоска коснулась сердца Абигайль. Она закрыла глаза, не желая видеть священника в черном, прямую спину Николаса в темном костюме, и фигурку Миранды в зеленом шелковом платье. Дочь была до ужаса бледной и отвечала на вопросы приглушенным зачарованным голосом.

"Зеленое не годится для невесты", — сокрушалась Абигайль. И не только зеленое платье, но и все в этом венчании не сулило удачи. Она была в этом уверена, хотя откуда она все это знала, объяснить не могла.

— Ну же, Эбби, подбодрись, — промолвил Эфраим, дергая ее за руку. — Теперь нет причин для печали. Девчонка сама постелила постель и теперь должна лечь. Не сомневаюсь, все у нее будет хорошо, если она будет следовать Святому писанию, следить за домом и не вкушать от хлебов безделья.

Теперь, когда все было кончено, он не видел смысла для протестов и опасений.

Абигайль приготовила свадебный ужин, но Николас на него не остался.

— Я намерен ехать прямо сейчас. Хочу остаться с тобой наедине, — тихо сказал он Миранде. Это были первые слова, которые он сказал после церемонии. И хотя он даже не прикасался к ней, во время торопливого прощания он смотрел только на нее.

Когда пришло время ехать, Миранда вцепилась в Абигайль, но Николас не оставил ей времени на излияние чувств.

— Идем, Миранда, — позвал он и указал на ожидавшую их карету, где рядом с открытой дверцей почтительно стоял лакей со шляпой в руке.

— Я уезжаю ненадолго! Я скоро навещу вас, скоро! — крикнула Миранда родным, собравшимся на ступенях дома. Они вдруг стали необыкновенно дороги ей, даже Эфраим и Тибби. "Что же я наделала?! Почему же я их оставляю?! Мамочка... родная!". Миранда протянула к ним руки, словно отвергая расставание, но Николас быстро подсадил ее в карету. Он закрыл дверцу и махнул кучеру. Лошади тронулись в путь.

Миранду охватило ощущение нереальности происходящего. Она прислонилась к синей бархатной подушке и закрыла глаза. "Это не я", — думала она. — "Не может быть, что я замужем. Когда я открою глаза, я снова окажусь в своей маленькой комнатке на чердаке. Внизу на кухне мама ставит тесто, а малышка плачет в колыбели в ожидании, когда я возьму ее на руки. Папа и мальчики в поле".

Она открыла глаза и увидела, что Николас смотрит на нее. Она подняла левую руку, недоверчиво глядя на золотое кольцо, сверкавшее на пальце.

— Да, — подтвердил Николас. — Мы поженились, Миранда.

Его слова еще больше усилили панику в ее душе.

"Но я же не знаю вас", — думала она. — "Как я могла выйти за вас замуж, если я вас совсем не знаю?". Миранда вновь посмотрела на обручальное кольцо. Она увидела другую руку, очень толстую, с совершенно таким же золотым кольцом на толстом пальце, увидела, как эта рука лежит на черном покрывале, четко вырисовываясь в свете двух длинных свечей. Она тихонько охнула и забилась в дальний угол своего сиденья.

Глаза Николаса сузились. Он положил руку ей на плечо — его пальцы держали ее так цепко, что ей стало больно, — притянул к себе и страстно поцеловал. От этого поцелуя она забыла и Джоанну, и напряженное лицо Абигайль. Она ощутила страх, а под этим страхом странное наслаждение, от которого ей стало неловко. Он отпустил ее и засмеялся.

— Скоро мы будем дома, — сообщил он. — Здесь не место для занятий любовной наукой.

Ей стал обиден его смех. Можно было подумать, он одержал над ней победу и, увидев ее подчинение, потерял к ней интерес.

В Пилхэме он сообщил:

— Здесь есть гостиница, где мы могли бы немного поесть, если вы хотите, хотя для нас все приготовлено в городе.

Она дрожала и была на грани обморока, но видела, что ему очень не хочется останавливаться.

— Нет, — пробормотала она. — Со мной все в порядке. Если вы этого хотите, поедемте.

— Хорошо, — мягко произнес он в полумраке. — Мы поедем дальше.

"К чему?" — думала она, ощущая все возрастающий ужас.

Накануне вечером Абигайль поднялась к ней в комнату, чтобы поговорить на одну деликатную тему.

— Ренни... я даже не знаю как... как подготовить тебя... — мать остановилась, и на ее впалых щеках медленно проступил румянец. Она отвернулась от Миранды, устремив несчастный взгляд в дальний угол комнаты. — Ты должна подчиняться своему мужу, даже если... не важно, что... ты должна делать то, что он хочет, Миранда. Понимаешь?

— Да, мамочка... я знаю, — перебила Миранда. Она тоже была смущена, но гораздо сильнее было чувство обиды на Абигайль. Даже ее мать не должна вмешиваться и осквернять чудо ее любви к Николасу.

И вот теперь они обвенчаны, но церемония венчания не превратила их в совершенно новых людей, как она того ожидала. Она знала его не лучше, чем раньше. "Но все будет хорошо", — уговаривала себя Миранда. — "Я просто дурочка, что боюсь. И все невесты боятся. Даже Табита, уж я-то знаю"

Она тихонько вздохнула, и Николас посмотрел на нее.

— Мы почти дома, — успокоил он. — Смотрите, вон огни Йорк-вилла. Осталось всего три мили.

На Десятой-авеню они свернули, и лошади, почувствовав невдалеке родную конюшню, перешли на галоп. Миранда увидела блеск открытых железных ворот, и карета остановилась перед большим кирпичным трехэтажным домом с красивым белым портиком.

Николас взял ее за руку и провел через парадную дверь в отделанный панелями роскошный холл, который при ее усталости и головокружении от возбуждения и страха показался Миранде заполненным качающимися головами в белых чепчиках.

— Это ваша хозяйка, — провозгласил Николас, пропуская ее вперед.

И смущающий хор голосов ответил:

— Добро пожаловать, миссис Ван Рин.

Ошеломленная, она отступила на шаг и оглянулась назад. Николас нахмурился и сильнее сжал ее руку.

— Ваши слуги приветствуют вас, — произнес он.

Она напряглась, еще плотнее закутываясь в плащ, и выдавила из себя робкую извиняющуюся улыбку. Фартуки, чепчики и малиновые ливреи исчезли.

— Они незнакомы мне, — прошептала она, а в ее мозгу все время раздавалось: "миссис Ван Рин". Я миссис Ван Рин. Миранда Уэллс — это миссис Ван Рин.

— Конечно, — ответил он, провожая ее в небольшую комнату, где перед очагом был установлен стол. — Я уволил прежних слуг Драгонвика. Ешьте, моя дорогая.

Он указал на стол.

— Вы, должно быть, голодны.

— Все слуги уволены, — удивленно повторила она. Томкинс, Аннета, Магда — все преданные Ван Рину люди, служившие ему годами. Слава Богу, что теперь их нет. Они никогда бы не приняли меня и не подчинились бы мне. Значит, Николас уволил их ради меня? Значит, он понимал, как это было бы тяжело для меня? Она с благодарностью посмотрела на мужа.

— А Зелия? — спросила она.

— Зелия умерла. Когда я уволил остальных, она отказалась уходить. И осталась одна. Бейлиф написал мне, что она умерла этой зимой.

Он быстро сел рядом с ней.

— Родная, это наша первая брачная ночь. И теперь, когда мы, наконец, дома, почему бы нам не забыть обо всем, кроме нас двоих? Возьмите бокал вина. Выпейте.

Ужин был приготовлен великолепно. Стол был уставлен роскошными блюдами — желе из холодного каплуна, устрицы, грибные котлеты и грандиозный свадебный торт, украшенный узором из оранжевых цветов. Но хотя вино немного подействовало на Миранду, она чувствовала, что не может есть. Увидев, что она, как и он, не прикасается к еде, Николас быстро поднялся.

— Идем, — сказал он, обращаясь к жене.

С лица Миранды исчезли все краски, а в горле стало сухо, словно она наглоталась песка.

Они поднялись по лестнице роскошного дома. Николас распахнул двери и, подхватив ее на руки, внес в приготовленную для них спальню.

Он велел переделать ее в стиле ампир. Великолепная мебель, инкрустированная позолотой, лазурные атласные драпировки с вытканными на них розами. Но Миранда ничего этого не замечала. Именно стойкий аромат цветов в комнате ужаснул ее с самого порога. Белые розы и лилии в великолепных вазах, сияющие удивительной чистотой в свете длинных восковых свечей. Две такие же свечи в золотых канделябрах были установлены по обе стороны огромной кровати. Ее глаза медленно остановились на них, а затем застыли на море свадебных цветов.

— Николас... нет, — прошептала она, протягивая руки в умоляющем жесте. — Разве ты не видишь?... Цветы и свечи у кровати... Разве ты не помнишь?...

Она вскрикнула, когда он подошел к ней. Его глаза горели огнем. Ей показалось, что он ударит ее, и она в страхе прижалась к стене. Но Николас не ударил. Он просто подошел к свечам, поочередно затушил их, а затем вернулся к ней.

— Нет! — закричала она. — Нет, нет, пожалуйста!

Он подхватил ее и бросил на кровать.

* * *

В пять утра сквозь холод и туман рассвета колокола в церкви Святого Марка в полуквартале от дома Ван Ринов возвестили о времени, и слабые лучи солнца робко прокрались в комнату между синими шторами. Миранда давно ждала этого мига — ее воспаленные, уже не способные плакать глаза в течение нескольких часов не отрывались от окна.

Она осторожно отодвинулась от того, кто лежал на кровати рядом с ней. С большим трудом подняла голову, всматриваясь в полумрак, чтобы разглядеть свою одежду.

Если она сможет собрать свои вещи, то, возможно, найдется и место, где она могла бы одеться, а потом попытаться отыскать путь к бегству. Хотя у нее совсем не было денег, ее отчаяние могло бы убедить какого-нибудь погонщика или торговца показать ей дорогу.

В комнате делалось все светлей, и Миранда вновь пододвинулась к краю кровати. Она приподнялась на локте и заметила, что на ее белоснежной коже, в основном на руках и на груди, остались синяки. Молодая женщина отодвинулась еще дальше, размышляя, сможет ли она одним быстрым движением соскользнуть с кровати, однако ее длинные распущенные волосы оказались в плену у человека, что лежал рядом с ней. Она подалась назад и постаралась высвободить их, но ей это не удалось.

Ее ужас отступил робкими волнами, оставив одно удивление. Это был не тот человек, что швырнул ее в жуткую тьму прошедшей ночи, безжалостно растоптал ее душу и тело. Это бы не гордый хозяин Драгонвика и даже не тот обаятельный собеседник, с которым она сталкивалась раз или два. Она видела лицо молодого и очень беззащитного человека, с которого сон согнал всю напыщенность. Сейчас Николас выглядел почти юношей с взъерошенными черными волосами, чего она никогда раньше не замечала. Жесткие линии вокруг его рта разгладились.

Он несколько раз вдохнул, пока она смотрела на него сверху вниз, и пошевелил рукой. Миранда заметила, что его щека и правая рука лежат на ее волосах, и ее горло сжал спазм, потому что эти бессознательные движения показались ей трогательными. Казалось, он инстинктивно ищет уюта в мягком золоте ее волос, что, рассыпавшись, лежали на подушке.

Николас открыл глаза и взглянул на жену. Она сжалась, ожидая, что сейчас на его лице произойдет перемена и вот-вот появится то холодное выражение, которое она так хорошо знала. Но, заметив мгновенный страх в ее глазах, он просто тихо смотрел на нее.

— Миранда... — с мольбой прошептал он.

Она все еще колебалась. Ее напряженное как струна тело изготовилось к борьбе.

Его губы изобразили подобие улыбки, улыбки, окрашенной печалью.

— Ты не оставишь меня, — прошептал он. — Разве ты не помнишь? Ничто, кроме смерти не разлучит нас.

— Нет, — ответила она. — Я боюсь.

Слезы покатились по ее щекам.

Он протянул руки и нежно прижал ее к себе. Ее напряжение сразу исчезло. "Так вот, значит, какой он", — думала она. — "Я никогда не должна этого забывать, что бы он не делал и не говорил. На самом деле он добрый и он действительно любит меня".

Это было началом ее долгого и болезненного самообмана, поскольку человека, наделенного ею добротой и любовью, о которых грезило ее сердце, никогда не существовало.

С того дня, когда не стало его матери, эти чувства навсегда умерли в его душе.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Медовый месяц оказался для Миранды очень счастливым. Николас был именно таким мужем, о котором она всегда мечтала — нежным и заботливым. Ужас первой брачной ночи притупился, поскольку Николас никогда больше не прибегал к насилию. Миранда забыла все страхи и сомнения и расцвела мягкой зрелой красотой. Ее руки, грудь и шея округлились, а с лица исчезла угловатость. Ее красота больше не была эфирной, она стала соблазнительной, и ее подчеркивали великолепные наряды, которые покупал Николас. Часть из них она нашла в шкафу в своей туалетной комнате. Все они были созданы мадам Дюкло по старым меркам. Но Николас еще и снабдил Миранду списком модных лавок, мастериц манто и модисток и посоветовал покупать все, что ей заблагорассудится. Миранда потратила на это немало времени, получая удивительное, почти сказочное наслаждение, когда заказывала, к примеру, не одну, а сразу шесть шляпок из итальянской соломки или же из атласа, украшенных point d'esprit — вывозимыми из Франции цветами, или чудесными страусовыми перьями. В своем восторге она покупала гораздо больше, чем ей это было нужно, даже если бы она меняла наряды по пять раз на дню. К тому же, она сделала несколько ошибок. Например, она не смогла устоять перед ярко-красным платьем из тафты, которое делало ее волосы темнее и несколько ухудшало цвет ее лица. Но в целом врожденное чувство вкуса ее не подводило. Николас не пытался укротить ее сумасшедшие траты, напротив, он сразу же заявил:

— Я хочу, чтоб вы были хорошо одеты, Миранда, так как это подобает вашему положению моей жены. Вскоре мы начнем принимать гостей. Вы должны научиться завоевывать себе подобающее место в обществе.

Подобная перспектива пугала Миранду, потому что Николас ждал от нее очень многого: она должна была быть очаровательной, образованной и остроумной, а также превосходной хозяйкой приемов, чтобы слава о гостеприимстве Ван Ринов была не только сохранена, но стала бы еще оглушительней.

При Джоанне эта сторона жизни была по большей части заботой Николаса. Первая госпожа поместья проявляла внимание только к тем, кто принадлежал к семействам, живущим на реке Гудзон, а к остальным гостям относилась с полнейшим равнодушием.

Но от Миранды Николас ждал активной помощи. Она должна была разбираться в политике, чтобы уметь подержать разговор на любую тему, будь то взрывоопасная проблема Орегона или аннексия Техаса в качестве рабовладельческого штата. Она должна была иметь представление о постановках трагедий Шекспира мистером и миссис Кин, рассуждать о великолепном вокале мадам Боргезе или о достоинствах новой оперы Доницетти, созданной по роману сэра Вальтера Скотта "Ламмермурская невеста", не говоря уже о результатах удивительных опытов по месмеризму.