Время Изерлона

Как решит судьба — так и будет. Увидимся — значит, увидимся. Нет — так нет.

Главная забота вот она, сидит в манеже, вынесенном во двор под липу, и вышвыривает через сетку игрушки, а потом требовательно вопит: ыыы! Это значит — дай! Приходить с работы, переодеваться в шорты и майку и проводить полчаса-час, инспектируя огород и подбирая время от времени с травы погремушки, мячик и резинового зайца с обгрызанными ушами, чтобы маленький разбойник через минуту выкинул их снова. Лето, солнце еще высоко, но уже вечер. Хватит, Рэнни, пойдем в дом.

Купаться, ужинать и спать.

Хайнессен. После войны

Эпоха Изерлона закончилась. Для меня и некоторых других он был последним местом службы, но для тебя, Юлиан Минц, надеюсь, это будет шаг в новую эру.

адмирал Мюрай

Мы не виделись с тобой сорок тысяч лет,

Еще не поздно.

Старинная песня

Бетти сказала, что не потерпит никаких отговорок и чтобы был, как штык, сегодня к ужину, — соберутся все-все-все, сто лет не видели непутевого младшего брата, только попробуй опоздать, мы забыли, как ты выглядишь, и не переживем, если не обнимем тебя прямо сегодня.

До ужина было еще далеко, так что Дасти, поразмыслив, решил все-таки съездить в Зеленые Поляны. Скорее всего, там такая же разруха, как по всему городу, и адрес безнадежно устарел, и все же, все же... Если действительно Мэй там больше не живет, ничего страшного: наладим справочную службу, перепишем население... предпримем что-нибудь общегосударственное, а заодно поищем Мэй. Но все же начинать надо с этого адреса годичной давности. Тем более время есть.

Служебную машину по личной надобности гонять не хотелось, и он поехал автобусом. Экспресс "Центр-Ангертон" не заезжал в Зеленые Поляны, останавливался на окраине. Там Дасти и вылез. Шел по улицам пригорода, оглядывался по сторонам, читал указатели. Все Поляны можно было обойти пешком максимум за час. Улица Джанетти оказалась тенистой аллеей, асфальт потрескался, но ям не было, что свидетельствовало об отсутствии автомобильного движения. Маленькие коттеджи, одинаковые, как куриные яйца, и такие же белые, выглядывали из-за одинаковых сетчатых оград. Только растительность в крошечных двориках росла разная — по вкусу хозяев. Адмирал посмотрел на номер ближайшего дома — 43, — пластиковая табличка у типовой решетчатой калитки, покрашенной в скучный зеленый цвет, наверное, еще при Трунихте, поскольку краска заметно облупилась, и калитка отливала ржавчиной. Что же, до Джанетти, 11 должно быть рукой подать.

Но после Джанетти, 27 деревья по сторонам улицы расступились, асфальтовая полоса разделилась на две, огибая большой сквер, этакий продолговатый остров, с дорожками, посыпанными песком, деревянными лавочками, разноцветными лесенками и качелями. В песочницах возилась малышня, дети постарше висели на металлических конструкциях, раскрашенных кричащими красками, по дорожкам, сосредоточенно пыхтя, катили малолетние велосипедисты на трехколесных агрегатах, а по лавочкам сидели мамаши и бабушки с колясками.

Совсем я отвык от таких картин, — думал адмирал, шагая по утоптанному песку, осторожно обходя велосипедистов и пешеходов ростом чуть выше его колена. Ничего, сестры обеспечат сегодня вечером семейную идиллию. Каждого племянника и племянницу надо будет облобызать, расспросить о планах на жизнь, потискать мелких, пожать руки старшим... Мало не покажется. Интересно, насколько они выросли и изменились. И есть ведь, кажется, двое или трое совсем свеженьких, которых я еще и не видел ни разу. Родились и выросли без меня.

Пока мы воевали и умирали, они жили и рождались. Я знаю, что все, что было с нами — было ради них. Но все равно мне завидно. Хотя тут тоже жизнь была не сахар, совсем не сахар. Умом понимаю, а завидую. Мирная жизнь. Штатская.

Смогу ли я теперь жить вот так? Каждый день на работу, вечером — домой, ни тебе тревог, ни маневров, ни сражений... Со скуки бы не помереть. С другой стороны, я же просто отвык. А на самом деле это и есть счастье. И это я тоже знаю прекрасно, и выйду в отставку при первой же возможности. Только пока ее все еще нет. Юлиан, конечно, главнокомандующий, но опыта у него маловато. Боюсь, мне еще долго служить родине, — если не я, то кто же? Эх, влип ты в военную карьеру, как муха в смолу, Аттенборо. Всеми лапами увяз.

-Вице-адмирал, — окликнул его незнакомый голос.

Дасти остановился и оглянулся. И замер.

На лавочке сидела бабушка. Такая же, как все бабушки вокруг. Небольшого росточка, круглая, седая, в брюках и вязаной кофте. Перед ней стояла коляска. Такая же, как все коляски. И в этой коляске сидел, сосредоточенно жуя кулачок, щекастый ребенок в желтых ползунках. Темные волосенки торчали хохолком на затылке. Со слюнявой мордахи прямо на Дасти, внимательно, изучающе, смотрели из-под длиннющих темных ресниц карие, как вишни, глаза Райнера Блюмхарта.

Дасти потряс головой. Померещилось. Просто младенец. Ну темноглазый. Ну ресницы. А так — ничего общего.

-Вы ведь, наверное, вице-адмирал Аттенборо, — сказала бабушка.

Ребенок вынул кулак изо рта и высказался:

-Абабаба.

Вице-адмирал потряс головой еще раз. И спросил:

-Как вы догадались?

-Не так много у нас осталось действующих вице-адмиралов, — безмятежно пояснила старушка. — Собственно, отставных-то пруд пруди. А действующий, да молодой... да веснушчатый — только вы. — И засмеялась: — Не смотрите на меня так. Уж кто-кто, а я перевидала всяких адмиралов во всех видах. Я миссис Бьюкок.

-Господи, — сказал Дасти.

Подошел, сел рядом на лавочку.

-Агагага, — многозначительно произнес Блюмхарт и засмеялся.

-Я перегрелся на солнце, не иначе, — беспомощно сказал вице-адмирал. — Это же Райнер.

-Ну да, — просияла миссис Бьюкок. — Рэнни, детка, познакомься с дядей.

Наконец в голове щелкнуло, и все встало на свои места.

-Вы и есть та женщина, у которой живет Мэй. В смысле Мэри-Сью Беккер.

-Конечно, милый, — кивнула миссис Бьюкок. — Мэри на работе, а я вот гуляю с малышом.

Дасти откинулся на спинку скамейки и вытянул ноги.

-Я, собственно, приехал искать Мэй. Не надеялся, что найду вот так сразу. Вы меня совершенно ошарашили.

-Так пойдемте, вице-адмирал. Напою вас чаем. Мэри вернется из мастерской только к семи. — Посмотрела искоса, помолчала и добавила: — А хотите, идите прямо к ней. Автомастерская Финка на углу Сиреневой и Домбровски. До угла, направо, а потом второй поворот налево. Тут недалеко. Поехали, Рэнни, проводим дядю немножко, а потом домой, кушать кашу.

-Абагаба, — согласился Блюмхарт.

Она похудела, синий комбинезон был ей широковат, а волосы отросли и снова закрывали шею. Она вытирала руки промасленной ветошью и щурилась, вглядываясь.

-Мэй, — сказал он.

-Не может быть, — ответила она. — Это ты.

И тогда он бессовестно воспользовался моментом: взял ее за плечи и притянул к себе. Она трепыхнулась.

-Я испачкаю твою форму, — сказала она.

-Плевать, — он прижал ее к себе и ткнулся лицом в волосы.

-Дасти, — осторожно сказала она куда-то ему в плечо. — Я очень рада тебе, но...

-Никаких "но". Я тебя больше года не видел. Могу я обнять боевого товарища после разлуки?

-Ты задушишь боевого товарища, дурень!

И ничего подобного, не так уж сильно он ее притиснул. Но, пожалуй, и вправду незачем торопить события. Будет и завтра, и послезавтра, и много-много дней потом.

Теперь все будет.

И тут он вспомнил про Бетти. На секунду мелькнула соблазнительная мысль заявиться туда с Мэй. Но вице-адмирал мужественно ее отбросил. Военачальники не прячутся за спиной женщин, даже от родных сестер.

Так что он извлек механика Беккер из мастерской (благо адмиральская форма произвела на хозяина неизгладимое впечатление), проводил ее до дому, выпил три чашки чаю, пощекотал пузо Райнеру, поцеловал в щечку миссис Бьюкок и откланялся.

Вице-адмирал шел к остановке экспресса и насвистывал.

Впервые в жизни он планировал осаду.

Хайнессен. Осада

Осада — длительная военная блокада города или крепости с намерением захватить объект последующим штурмом или заставить гарнизон капитулировать в результате истощения его сил. Осада начинается при условии сопротивления со стороны города или крепости, в случае, если капитуляция отвергается защитниками и город или крепость невозможно захватить быстро.

История галактических войн, т. II. — Серия "Популярная энциклопедия". — Хайнессен, 6 г. Новой эры

Теперь, когда Поплан переквалифицировался из "бабника" в "воспитателя детсада", не пересмотреть ли вам свой обет безбрачия, вице-адмирал Аттенборо?

Юлиан Минц

Она осознала, что это осада, позже всех. Ну заходит в гости время от времени старый друг, он же боевой товарищ. Наверное, ему тепло и уютно в нашем доме. Тем более что миссис Бьюкок привязалась к нему, специально для него печет пирожки с абрикосами и песочное печенье. Ну с Райнером охотно возится. Так ведь Рэнни — это же солнышко ясное, способен любого очаровать карими глазищами и заразительным смехом. Ну рассказывает байки, умудряясь находить забавное даже в своей нынешней занудной бумажной работе. Он же у нас военный министр... Ой, нет, смешнее. Он министр военных дел. Она вспомнила, как Дасти рассказывал о происхождении этого названия. "Сидим всем кабинетом и голову ломаем. Военный министр — не годится. Армию-то мы распускаем, перепрофилируем отдельные части для полицейских функций, с пиратами — это не война. Это уж, скорее, министерство космической безопасности или что-то в этом духе. Ну тут я взбунтовался, полицмейстером не буду, хоть режьте. Закончим с армейскими делами, вообще в отставку подам. Давно пора. Министр обороны — тем более не годится. От кого обороняться? Мы ж теперь автономия в составе Рейха. Все свои, все друг друга любят. Ладно, говорю, военные дела у нас еще остались? Так давайте честно и назовем — министерство разгребания военных дел. Мэй, я думал, я сострил. А они обрадовались и проголосовали. Но слово "разгребание" выпало. Вот так выхолащивается суть".

Ему нравится у нас, и мы всегда ему рады, вот и все.

-У него тут, на Хайнессене, родители и три старших сестры, а в свой день рождения он собирается прийти к нам, — заметила миссис Бьюкок. — Как ты думаешь, почему?

Мари пожала плечами:

-Он жаловался, что дома все его опекают и воспитывают, он же младший. А мы с вами — совсем другое дело. Мы знаем, что он давно вырос. И потом, от великого празднования с родственниками он не отвертелся, как ни пытался. Просто это будет завтра.

Миссис Бьюкок вздохнула и ничего не ответила.

Вечером явился вице-адмирал Аттенборо. В штатском, с позвякивающим пакетом в руках. Уже вкусно пах из духовки яблочный торт, уже был нарезан сыр, Мари поставила на стол курицу, приготовленную под неусыпным надзором миссис Бьюкок. Рэнни сидел в своем высоком стульчике и нетерпеливо подпрыгивал в ожидании вкусностей, стуча ложкой по столу. Дасти извлек из пакета аж три бутылки — шампанское, красное вино и бренди.

-С ума сошел, нам же столько не выпить, — укоризненно сказала Мари.

-Главное — начать, — отозвался именинник. — А там разберемся.

Сели. Ударила в потолок пробка, зашипело шампанское, брызгаясь и искря.

-Ну что же, за тебя, новорожденный, — предложила Мари. — Сколько уже? Тридцать два?

-Тридцать два, — ответил Дасти и почему-то побледнел. Веснушки стали ярче и резче. Встал. — Давайте-ка выпьем за то, чтобы мне улыбнулась удача.

-Га-ба-ба-ба, — сказал Райнер. — Ба-ба-га-га-га! — и потянулся к сыру. Мари пододвинула ближе тарелку, чтобы он ухватил вожделенный кусок. Рэнни зажал сыр в кулаке, сунул кулак в рот и заворковал от удовольствия.

-Мэй, отвлекись на минутку, — сказал Дасти. — Пожалуйста, это очень важно. За мою удачу.

-Конечно, — Мари подняла бокал. — За твою удачу. В чем-то конкретном?

-Да, — именинник смотрел на нее в упор. — Выходи за меня замуж.

Ну вот, разбила бокал. Скатерть вся в шампанском и подол тоже. Ой, и палец порезала...

-Зачем же посуду-то колотить, — укоризненно покачала головой миссис Бьюкок. — В таких случаях, если не знают, что сказать, отвечают "Ах, это так неожиданно". А посуда тут ни при чем, Мэри-Сьюзен.

-Извините, — пробормотала Мэри. — Я сейчас. — И выскочила из-за стола.

Надо замыть подол... и где-то был пластырь... И с ушами у нее точно непорядок. Или с мозгами. Он не мог этого сказать. Это же Дасти Аттенборо. Старый приятель, я ж его знаю как облупленного... или с ушами-то все нормально, а с глазами беда? я же не замечала никаких предпосылок, и вдруг — бац... Тьфу, кровь-то из пальца все капает, я собиралась найти пластырь...

Шаги за спиной, ближе. Подошел вплотную, обхватил ее руками, прижал, дышит в ухо. В висках застучало. Я правда совсем-совсем об этом не думала... но ты меня не отпускай сейчас, ладно?

-Эй, да ты же истекаешь кровью, — сказал он и все-таки ее отпустил. — Ну-ка...

Он лучше меня ориентируется на моей собственной кухне. Вот, пожалуйста, пластырь нашел сразу... А я стою, как кукла, и позволяю заклеивать мне мои царапины, и снова меня обнимать... и мне это нравится!

-Дасти, — сказала она честно, — это так неожиданно... Дай мне опомниться, ладно?

-Не дам, — ответил он и взял ее за подбородок. — Опомниться — не дам. Разве только привыкнуть.

Стремительность и натиск. Я не собиралась с ним целоваться! Я вообще ничего не собиралась... голова кругом. Дасти, бессовестный, перестань... не переставай.

Из комнаты раздался вопль Рэнни и успокаивающее бормотание миссис Бьюкок. Оказывается, мир вокруг никуда не делся.

Сколько мы стоим тут, на кухне, вцепившись друг в друга? За окном потемнело.

-Мэй, — тихо сказал он, — я пойду. А ты думай. Я тебя не тороплю, но я от тебя не отстану. Так и знай.

Вышел, попрощался с миссис Бьюкок. Хлопнула дверь.

-А торт-то, — пробормотала Мари.

Всю ночь ворочалась, трогала пальцем губы, мотала головой, вскакивала и снова ложилась, не в силах уснуть. Внутри затянулся и дергал болезненный узел. Перед глазами всплывало лицо Райнера, щеки заливала мучительная краска. Как я могла? Райнер, я не знаю, что делать. Я слишком тебя помню... и вдруг он. Я знаю, ты не вернешься, но так недавно это был ты, один ты... Я не хочу другого! Я никого не хочу... лгунья. Можно подумать, там, в кухне, была не ты. Можно подумать, это не ты замирала и таяла. Будешь прикидываться, что тебе не понравилось? Еще как понравилось. Даже слишком, и это-то и не дает покоя больше всего. Я же его не люблю, я все еще люблю Райнера. Или...

Не думать! Не думать, успокоиться, заснуть наконец, утро вечера мудренее, и вообще у меня времени сколько угодно, я ничего не должна сейчас решать... легко сказать — не думать! И снова невольно трогаю пальцем губы. Аттенборо, что ты делаешь со мной, я так спокойно и хорошо жила своей уютной устоявшейся жизнью... Чтоб тебе пусто было... Стукнуть бы тебя хорошенько...