Зверь лютый Книга 11. Фанфики

Конформист перестаёт быть самим собой, полностью усваивает тот тип личности, который ему предлагают модели культуры, становится таким, как другие, каким они его ожидают увидеть. Это позволяет человеку не испытывать чувства одиночества и тревожности, однако ему приходится расплачиваться потерей своего "Я".

Если вы потеряли своё "Я" — вы хоть и попаданец, но не прогрессор. Если сохранили — вы мёртвый попаданец. Патриархальное общество всегда очень... тоталитарно. В отношении нонконформистов... летально.

Одела мини-юбку:

— У меня же красивые ноги!

Отделают так... Хорошо, если вообще ходить сможешь. Хотя бы в парандже.

Нацепил саблю:

— Классный клинок. И я им очень хорошо умею...

Оторвут. С руками и с головой. Крестьянам — сабель не положено.

— Да плевать мне — что тут у вас положено!

Плеваться будешь в гробу, в белых тапочках. Хотя таких хоронят без гроба — просто в яму скидывают.

Инстинкт самосохранения взращивает конформизм. Сначала — внешний, связанный с избеганием того, чтобы на поведенческом уровне противопоставлять себя сообществу. Потом "маска прирастает" и идёт конформизм внутренний, связанный с пересмотром своих позиций, взглядов. Такая... самоцензура. Не говорить, не смотреть, не делать... не думать. И прогрессор кончился, "развеялся как утренний туман". Очередной крысюк на свалке средневекового человечества. Или — не только средневекового?

С миром и благостностью в душе, без постоянного "чувства одиночества и тревожности". Душевный покой, счастье...

"Маленький домик

Русская печка

Пол деревянный

Лавка и свечка

И ребятишек

В доме орава

Вот оно-счастье!...".

Вам этого всего — никогда.

В "Святой Руси" вы не слева или справа от середины шкалы конформизма — вы вообще "за углом".

Какой силы должно быть потрясение "вляпа", чтобы нормальная, довольно конформистская личность человека начала третьего тысячелетия, вылетела за ограничители шкалы? И какая психика выдержит столь разрушительное потрясение?

Кто-нибудь просчитывал, какой психотип нужен попаданцу-прогрессору для успешной деятельности? Как совместить неизбежные при нигилизме меланхолию и мизантропию с необходимыми для прогрессизма энтузиазмом и оптимизмом?

Меня здесь пока спасают мои недостатки: эгоизм и привычка к лицедейству. Превратить недостатки в преимущества — так типично для "эксперта по сложным системам"!

"Не было бы счастья, да несчастье помогло" — русская народная мудрость.

Первое свойство позволяет сохранить своё "Я", второе — избегать лобовых конфликтов с этим миром. Прямой, честный, открытый человек в попаданстве... быстро становится мёртвым.

"Комсомольцы-добровольцы,

Надо верить, любить беззаветно,

Видеть солнце порой предрассветной,

Только так можно счастье найти!".

В попадизме "так" — можно найти только быструю смерть.

Похоже, что только человек выросший в эпоху распада общества, привыкший говорить одно, а думать другое, циничный, лживый субъект — имеет шанс на успешный прогрессизм.

Не надо обвинять меня в сексизме, но женщина-попаданка... Даже без учёта того, что этот уродский средневековый мир создан и управляется мужчинами...

Сильные свойства женского типа психики в попадизме работают против прогрессизма. Гибкость, адаптивность способствуют более быстрому и мягкому врастанию попаданки в целевой мир. И прогрессизм заканчивается.

— А зачем? Здесь и так миленько. Только вот сюда бы занавесочки повесить...

Широта и скорость восприятия, интуитивное понимание... по всем этим каналам прёт дерьмо мира "вляпа". Чем шире, чем чувствительнее канал восприятия — тем больше гадости валится на персональную свалку, забивает личную молотилку.

Прогрессор должен быть тупым, полуглухим и полуслепым бычарой с хроническим насморком, чтобы переть к своей цели, ломая и топча всё попадающееся на дороге.

Переть. И — сдохнуть. Потому что мир — сильнее тебя. "Против лома — нет приёма". Против твоего "лома" — здесь миллионы "ломов". И покрепче твоего есть. Нужно видеть, слышать, тонко чувствовать этот мир, чтобы успеть выскочить из под удара.

Не хочешь постоянно, непрерывно, качественно, детально... обонять эту навозную кучу — покойник. Обоняешь — сам становишься дерьмом.

Остаётся только... "проскочить по краешку".

И ещё.

"Видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий" — так проходят сквозь стены. Даже если эта "стена" — средневековое общество со своими незыблемыми, богом данными, предками заповеданными, нормами, правилами и обычаями.

Стена из живых людей, в душах которых и живёт всё это. Наши предки. "Наша общая колыбель". "...Но нельзя всю жизнь прожить в колыбели". Нельзя. И ломать... жалко?

* * *

Здешние правила торговли и их организационное выражение — "торговые сотни" — часть "липкой паутины мира". Следовать им я не собираюсь. Но об этом не кричу. А толкаю вперёд, на эти "грабли", своего Николая. Он бы, конечно, "соскочил". Но деваться ему некуда — закуп. Хозяин дольку свободы даёт? — Кланяйся и благодари. А ещё он жаден и любопытен. Вот и лезем мы с ним по краю "паутины" цехового права — и расторговаться, и не нарваться.

На "Святой Руси" общество слабее формализовано, чем в Западной Европе в эту эпоху. Это даёт мне чуть больше свободы в моих делах — европейские заморочки у нас несколько... недоразвиты.

У нас аристократия моложе. Счёт идёт не с Хлодвига или Цезаря, а с Рюрика. Ещё: избыток свободных земель.

В Западной Европе последние сто лет говорят: "нет земли без лорда". Именно это и было основой успеха Первого крестового похода — множество безземельных аристократов.

У нас, если стало... "сильно душно" — можно перебраться на север или на восток.

Сама аристократия ещё продолжает формироваться. Наследственных бояр не хватает, идёт приток безродных служивых.

Один из результатов: ростовщичество — постоянное занятие русской аристократии.

Мономах, придя в Киев княжить, наказывает ростовщиков. Все упомянутые — из высших чиновников. Сращивание власти и капитала — весьма экономически прибыльно. Правда, недолго — до очередного "мономаха".

Для противодействия такой боярской "беспросветной благотворительности", вот в это время, во второй трети 12 века, начинают создаваться купеческие гильдии. Сначала — как средства защиты своих членов от произвола, позже — как "неестественные монополии".

Цеховая система здесь пока ещё не жёстко формализована. Но процесс идёт: общины при церквях трансформируются в купеческие сотни. Народ же селится по профессиональному признаку: улица шорников, улица гончаров, Кузнецкий мост... территориально-церковный приход.

А сами церкви, особенно паперти, используются как склады товаров. Это и в "Русской Правде" прописано.

У Рябиновской вотчины основной товар — полотно-паутинка. Для Западной Европы с развитыми цеховыми организациями — контрафакт и доказательство преступления. Там нам за попытку полотном торговать — просто морды бы набили. Здесь... мягче. Правда, и мы не наглеем: товар на торг не выносим, по прилавкам не раскладываем. Все сделки идут "в частном домовладении". На торжище и в купеческих домах — только разговоры.

Глава 232

Николаю "паутинка" в тему: он и прежде дорогими тканями торговал. А вот всё остальное... проблематично.

Николай был младшим партнёром в уважаемом купеческом доме. Разорился, стал закупом, приказчиком где-то в лесной глухомани. Формально — бестолочь, неудачник, "лузер". Серьёзный купец на него в полглаза смотрит:

— Ну и чего в ваших турлах хорошего может быть? Бобра, что ль поймал?

Но "паутинка" на местном рынке известна. Хотя прежде и не торговалась: приходила на княжий двор податью, да там почти вся и оставалась.

Опять же: закуп-то закуп, но Николай — главный приказчик. У столбового боярина, которому ещё и вотчину учетверили. Человек на такой должности управляет немалыми товарно-денежными потоками.

Так что положение у Николая нынче... разнообразное. Родня и прежние знакомцы из старших в торговых сотнях его гнобят:

— Николашка-то? Да, поди, опять какое-то барахло толкать будет.

Другие, порисковее да попроще, уже "господин Николай" величают.

Одни через губу цедят:

— Ну, по доброте моей душевной, возьму у тебя штуку полотна. Может, и продастся. Ясно — не за твою цену. Ты ж завсегда на голову больной был. Придёшь после Рождества — отдам твою дольку, коль наторгуется.

На "Святой Руси" купцы прекрасно различают кучу разных форм торгового партнёрства и возможные при этом коллизии. Включая, например, разницу между долевым участием и комиссионными, разную ответственность при банкротстве злонамеренном и непредумышленном.

Другие "добры молодцы" норовят влезть в долю:

— У меня-то! Мой кум родной! У торопецкого посадника — самый ближий истопник! Как на ночь хозяину шепнёт — так тот по утру и сделает. Давай вашу мазь колесную, сделаем в Торопце, как в Елно. Только вдесятеро! А мне, слабосильному да малохольному за то — дольку малую. Четверть с продажи.

В общем — Николай весь на нервах. После сегодняшнего успеха с применением казначейши — отпустило немного. Чуть выпил — мало не целоваться лезет:

— Ваня! Светочь ты наш! Ты ж такое дело сделал! Теперя все мои недоброжелатели да злопыхатели... Вона они у меня где! Теперя ни одна гнида в городе не посмеет сказать, что Николка Бухарёныш — торга вести не умеет! Господи! Мне теперя прям солнце воссияло! А то... А теперь-то...

Почему "Бухарёныш" — не знаю. Прозвище у него тут такое. Знаю, что он когда-то ходил в Бухару, и что-то там приключилось.

Я прекрасно понимаю, что ему торговаться было очень тяжело. Товар и деньги мои. А вот гонор, об который местные купцы ноги вытирали — его личный. Но вот же — терпел, уговаривал, улыбался. Даже когда в глаза хамили. Но цену держал. А теперь — всё.

— А теперь, Николай, торг, в смысле — продажа, закончились. Теперь ты будешь покупать. Товар пальцем ковырять да по-всякому хаять. Колёсную мазь мы в Елно скинули. Со взяткой, с посадником, но — продавили и цену взяли. Теперь от этой цены только вверх плясать будем. Здесь, в Смоленске, поговори осторожно с Бонятой-тысяцким. Акима припряги. Кто из друзей его прежних ныне в силе — потолкуй. Полотно-паутинку мы сегодня всё сбросили. С приключениями. С казначейшиными сиськами. Но, вроде, без последствий. Образцы наручников и ошейников мы с торга сняли — цены настоящей не дают. Спирт... сами пьём. Что у нас ещё осталось?

Не хочется снова... удивляться в сторону коллег-попаданцев, но вот: два главных моих товара, даже без наворотов с инновациями, удалось успешно продать только попеременно форсируя коррупцию и порнографию. А нормально... нормальные купцы годами на рынок пробиваются. Потому так и ценят здесь опыт купца и репутацию торгового дома.

— Сегодня ещё ведро скипидару купили. Купчина зашёл, ну, посмотреть на казначейшу. Я ему для разговору ведро-то... Ещё два осталось. Шкуры лосиные, пара лисьих, два десятка беличьих — уже ушли. Три горшка образцами были — побились. Ну, когда они тама... полотно на её... этих... люлях проверяли.

Да, фактически мы закончили торг. Традиционную продукцию лесной вотчины я продавать запретил. Мёд, воск, шкуры, рабы...

Продукты питания, материал для массовой простой одежды и обуви, для строительства и земледелия, самому нужны. И нужна ещё чёртова прорва всякого разного. Всё — в вотчину, всё — вкладывать. Николай уже прикидывает, как "сделанные из воздуха" серебрушки потратить на всякие полезные вещи.

И тут я ему насчёт хлеба. Он сразу винтом закрутился. И понёс... так это — по торговому. Как на торгу орут. Пришлось дрын свой показывать, да напоминать: кто здесь ху.

Остыл он чуток и начал громить мои умопостроения.

Я предполагал так: купить нынче, летом, на корню, две тысячи пудов хлеба. Подержать их до Нового Года, отвезти в Новгород и там продать. Пик цены будет, наверное, в конце февраля — начале марта. Купить здесь и сейчас можно дешевле векшицы за пуд, продать, если верить летописи, "осьмина по полугривне". В наших мерках осьмина — 1.75 пуда ржи.

Цена закупки — 10-13 гривен, цена продажи — 570. Ребятки! Да с такой нормой прибыли я и сам, даже и босиком в Новгород сбегаю!

Николай пыхтеть начал, слюнями брызгать. Потом понял, что я не придуриваюсь — реально не понимаю, начал рассказывать.

Хлеб — пыль. В такой сделке — его и не видать. Стоимость в хлебной торговле идёт не от хлеба. Как цена на пряности — "перец в один вес с золотом" — в Средние Века не зависит от размера плошки с рисом, которую съедает раб, собирающий эти приправы на Молуккских островах.

На две тысячи пудов нужно 400 больших мешков. Просто упаковка, но ещё столько же в цене. Но и это — мелочи. Под 400 больших мешков надо сотню саней. Грузоподъёмность русских саней считается в тонну. Но — это максимум. Реально, когда поход длинный, дороги... "святорусские", когда возчик везёт с собой и свои припасы, и корм для лошади — зимой травка не растёт... под полезный груз остаётся треть.

Цена возчику — ногата в день. Дистанция — 1000 вёрст.

Да знаю я, что по карте напрямки 417 километров! Но так только птицы небесные здесь летают. А по трассам даже в моё время — уже 600. А хлебный обоз...

Через верховья Днепра не пройти.

* * *

Я это по первой жизни знаю: в своё время там крупповские рельсы топором рубил. Советские так не рубились — железо другое. Вот мы и выискивали крупповские. Немцы в войну там узкоколейки строили — навезли.

Ещё помню глубоченные, в 15 метров, колодцы в деревнях. Их в войну набивали расстрелянными женщинами и детьми. И чёткую нелюбовь к финнам. Эти края — южная граница распространения финских карателей. Старики говорили: даже от эсэсовских зондеркоманд было легче отбиться, чем от финских егерей.

* * *

Хлебный обоз может пройти или на северо-запад, к Западной Двине, или на северо-восток. По левым притокам Верхнего Днепра выйти в Волжскую систему. Там, напротив Твери — устье Тиверцы, одни из трёх южных ворот "серигерского пути", через Селигер и его реки к Ильменю и в Новгород.

В моё время это озеро называют Селигер, но новогородцы говорят чуть иначе. Они так и напишут в летописях: "Богопротивные мунгалы, идучи Серигерским путём, дошли до Игнач-креста".

Продолжительность: месяц — туда, месяц — обратно. Три сотни гривен отдать за извоз... А ещё надо нанять охрану, платить провозное, въездное, торговое... Прибыль получается... примерно в сотню-полторы. Если не будет... разных неожиданностей. Типа снежной бури, сильной оттепели, скрытой полыньи, лесного пожара, серьёзных разбойников, свихнувшегося владетеля, лошадиного или людского мора...

Что-то моё неуёмное желание нажиться на народном горе в форме летописного голода — обламывается об арифметику. А как же здесь хлебом торгуют? — А по воде. Когда бурлаки тянут барку основная статья расхода — транспортная — получается на порядок меньше. И цена на пуд хлеба подскакивает не в сорок-пятьдесят раз, а только вчетверо-впятеро.