Волчица и пергамент. Том 2

Ему показалось, что тень Осени раздувается, то ли монах злился, потому что они прервали его молитву, то ли просто глубоко вздохнул. Но монах обернулся и открыто встретил взгляд Коула.

— Эти архиепископ и купец пришли на этот остров купить рабов. Или это не так?

Его глаза полностью приспособились к темноте, он мог ясно видеть Осень. Потолок был сделан из обработанного стекла, отражавшийся от снега свет просачивался через него внутрь.

— Я думал, ты просто глупый шпион.

Нет счастья в том, чтобы оказаться правым. Он лишь дал понять, что в мире есть множество бесполезных людей, занимавших властные места.

— Тогда, владыка Осень, ты понимаешь, что я хочу сказать.

Коул потянулся вперёд, словно надеясь протолкнуть свои слова подальше. Но ни один волос на бороде Осени не шевельнулся. Монах молчал, будто связанный обетом молчания. И Коул понял, что святой человек прекрасно знаком с замыслами архиепископа и уже принял решение. Даже при том, что он должен был знать всю разрушительность этого выбора, его глаза смотрели отрешённо, с обречённостью жертвенной козы.

— Бог поймёт наши слова, — только и сказал он в ответ, и его слова жгли бы любого из тех, кто трепетно относится к молитве.

Коул потратил несколько мгновений на глубокий вдох и ответил:

— Мы живем в мире смертных. Слов смертных было бы достаточно.

— Хмм.

Впервые в глазах Осени появились какие-то чувства, это ободрило Коула, он крепко сжал кулак.

— Прошу, не принимай грязную руку Церкви, потому что она продолжает цепляться за загнивающую силу. Если ты сообщишь королевству Уинфилд о бедственном положении островов, они обязательно чем-нибудь помогут.

Коул не был уполномочен давать такие обещания и предоставлять какие-либо гарантии. Но он верил хотя бы в Хайленд. Он верил, что истинное учение Бога всё ещё здесь. Он хотел, чтобы Осень тоже поверил в это.

— И что из этого выйдет? — последовал ответ. — Получение любых подачек — ошибка.

Осень медленно стал приближаться к Коулу. Казалось, это приближается сама тьма.

— Я верю только в защиту Чёрной Матери.

Пожертвовавшей собой ради островов и, возможно, не являвшейся человеком. Являвшейся не только основой фанатизма Осени, но и узаконившей самопожертвование. Это означало, что у Осени не было причин отказываться от переговоров с Альянсом Рувик, который в мире смертных владел горами золота. Держать выбор в своих руках было неизменным принципом тех, кто жил в неумолимых обстоятельствах. Даже если это горящий металл, с необходимостью не поспорить. Остаётся лишь спокойно взяться за него, даже если обгорят руки и обуглится тело.

— Молись, — тихо сказал Осень и, проскользнув мимо них, вышел из часовни.

Коул не мог заставить себя даже повернуться и посмотреть, как он уходит, не то что погнаться следом Стоя перед изящно обставленным местом поклонения, он не мог шевельнуться.

Чем занят Бог? Почему он не появился из своего алтаря? Можно сколько угодно смотреть на знамя Церкви, широко распростёршееся над алтарем и слабо освещённое отражённым от снега светом, ответом будет лишь молчание.

Он повернулся с ощущением, будто хочет убежать. Но его ноги не смогли оторваться от земли, потому что посреди прохода стояла Миюри с корзиной.

— Брат, твоё обещание.

Её взгляд давил на него. Как только Коул, честный и незлобивый, покинул страну грёз — деревню горячих источников, когти действительности вонзились в него. Возможно, то, что говорила Миюри, было правильным. Но только было ли это исполнимым? И Осень, и Миюри говорили, что правильный способ иметь дело с холодной действительностью — это иметь холодное сердце? Правильно ли просто пожать плечами и с холодной головой, даже хладнокровно признать, что да, такова она, действительность?

Эти высокомерные слова вели к тому, что десятки людей будут проданы в рабство.

Внезапно его охватила неистовая ярость. Было что-то, что мог сделать даже он. Должен ли он показать это?

— Миюри, одолжи мне свою силу.

— А? — спросила она в замешательстве.

Широкими шагами подошёл ближе к девушке, стоявшей посреди прохода, и схватил её за тонкие плечи.

— Брат, чего ты? Ой, больно же!

Миюри развернулась, попыталась вырваться и убежать, но лишь корзина выпала из её рук, и прекрасный лобстер упал на пол. Она посмотрела на пропавшую впустую еду и вдруг увидела его лицо прямо перед своим...

Вот так он сможет побудить её действовать. Он знал, чего она хочет, и насколько просто прогнуть её под его убеждения. Его губы оторвались от её щеки с ощущением осуществлённой мести.

— Миюри, стань волчицей и прыгни им в самый их обед, изобрази посланницу Чёрной Матери, и тогда их планы...

Вот, как далеко он зашёл.

Миюри всё смотрела в пол, слёзы катились из её глаз и со слабым стуком падали на пол. Потом... У неё не было слов. Она просто смотрела на него. Ее красновато-янтарные глаза дрожали от гнева и презрения.

Только тогда Коул понял, что натворил. Он ранил душу Миюри. По-настоящему глубоко её ранил.

— М-Миюри ... Я...

— Не трогай меня!

Её голос пронзил Коула, его рука замерла. Она рухнула на колени и посмотрела на лобстера — холодного, со сломанными лапками. Как будто что-то драгоценное в ней умерло вместе с ним.

— Ты всегда так хорошо ко мне относился только для того, чтобы меня использовать?

Она выставила свои клыки и ногти. Коул, потрясённый, стоял, почти не дыша.

— Нет, ты так не сделал. Я очень хорошо знаю, — сказала Миюри мягко, но губы её презрительно кривились.

Она присела, подняла лобстера и положила в корзину. Только что он выглядел восхитительно, теперь это было не более чем хладный труп. Потом поднялась и постояла, глядя в корзину. Затем, будто какая-то струна лопнула, она заговорила:

— Ты был добр ко мне, даже когда я мешала тебе. Как бы избаловано я бы не поступала, ты всё равно был добр ко мне. Такой прекрасный молодой человек никогда бы не отрешился от этого.

Она подняла голову — никогда не видел столько ярости в её лице.

— Но я хотела, чтобы ты был сильным, поэтому думала, что ты можешь справиться. Ты глуп и никогда не смотришь вокруг себя, но твоя честность — твоя сила. Я думала, ты мог бы как-то принять то, что творится на этих островах, и двигаться собственным путём. Я собиралась помогать тебе, потому что знала, что ты будешь изо всех сил работать, даже если ты будешь под властью этой блондинки, что бы она тебе ни приказала. Но...

Она фыркнула и яростно вытерла глаза рукой. Она была не из тех девушек, что целый день ходила бы с крошками на губах, если бы старший брат не присмотрел за ней.

— Но ты всё время только и делал, что просто суетился, как глупец. И сверх всего... ты... ты...

Решить, что она выполнит любую его прихоть, если он её поцелует, — это то же самое высокомерие, что демонстрировал архиепископ. Ни любви, ни сострадания — только то, что удобнее всего для него самого.

Миюри снова фыркнула и закончила:

— Я отправляюсь домой. Извини, что помешала в твоей поездке.

Она отвернулась, не оставив ему возможности её окликнуть. Но если бы возможность была, что бы он сказал? Он этого вовсе не мог понять.

А самое жалкое — где-то внутри себя он принял это спокойно как нечто само собой разумеющееся. Или, может, пытался отвлечь себя от размера греха своего дерзкого поступка. Он действительно не понимал. Он лишь осознавал, что только что потерял нечто ценное. Это была и сама Миюри, конечно, но ещё и его увлечённость стремлением стать тем, кто живёт добросовестно, во всём следуя учению Бога. Пусть кровь и ударила ему в голову, он всё же действительно недостойно себялюбиво отнёсся к девушке, всегда смотревшей только на него. В его голове не показывалось ни проблеска праведной веры.

Он отвёл взгляд от тьмы, в которую канула Миюри, перевёл на знамя Церкви и стал молча разглядывать его. До сих пор оно всегда казалось символом мощи, на которую он мог положиться среди окружающей жестокости, теперь же оно лишь показывало, каким мелким человеком он был на самом деле.

Впервые в жизни Коулу захотелось исчезнуть.

Он услышал звук двери. Миюри вышла? А может быть, уже вернулась? Он надеялся на лучшее, и это уменьшило его боль. Но тут вдруг в молельню ворвалось несколько человек в доспехах, некоторые были при щитах. Уже по тому, что по правилам клинки в молельне следовало держать в ножнах, он понял, что означает это вторжение.

— Значит, это ты — крыса из Уинфилда, — проговорил человек, появившийся между рыцарями, — тот самый богатый торговец, который в процессии сидел на паланкине и походил на меховой шар.

Он дал сигнал рыцарям, и те, что были со щитами, окружили Коула. Не было смысла сопротивляться. За теми, кто держал его, он увидел, что Миюри тоже окружена, но, по крайней мере, не связана. Скорее всего, именно Осень их выдал, но Коул не чувствовал гнева или отчаяния.

— Если ты будешь себя вести хорошо, мы не причиним тебе вреда. Мы хотим действовать мирно.

Коул не унаследовал кровь волков, как Миюри, не обладал ни клыками и когтями, чтобы сражаться, ни даже желания использовать их. По сути, думал он, если удастся обменять свою жизнь на возможность безопасно отправить Миюри в Ньоххиру, то его это устроит. Он повернулся, и торговец удовлетворённо кивнул.

— Рад видеть, что ты дружишь с головой. Мы отпустим вас, когда вы побудете здесь некоторое время. Детали наших переговоров распространят устно среди рыбаков. Если что, ваше освобождение будет проявлением нашей снисходительности.

Рыцари потянули Коула за руки. Купец изучил его с ног до головы и фыркнул.

— У людей Уинфилда много талантов. Ведите, — приказал он рыцарям, повернулся на каблуках и вышел из молельни.

Миюри даже не взглянула на Коула и не притронулась к пшенице на груди. Если они позволят ей благополучно уйти, Коула это в самом деле устроит. Она вернётся в Ньоххиру и иногда будет позволять себе покидать её.

А он сам? Во что он должен верить? Для чего он должен жить?

Снегопад всё усиливался. Рыцарь пробормотал про себя: "Поднимается метель".

Как и было обещано, с Коулом не обращались грубо. Его заперли в сокровищнице внутри молельни, оставив достаточно одеял и воды. В комнате без окон царили абсолютный мрак и полная тишина, последнее, что он услышал, — звук запираемой двери.

Вероятно, лишь на следующее утро Йосеф узнает, что произошло, поймёт, что в церкви что-то произошло, когда Коул не вернётся. Но и тогда у этого толстяка не будет власти освободить его, да и просто покинуть остров на корабле может оказаться совсем непросто.

Тем временем архиепископ и Осень завершат переговоры, наберут людей с разных островов и как рабов отправят на этот огромный корабль. В обмен острова получат золото и недолгое облегчение жизни. Но каким для островов будет благополучие, добытое такими методами? Осень счёл, что это хорошо? Было ли это другой формой веры, которую можно принять?

Обдумывая это, Коул мысленно смеялся над собой. Сколько бы он ни думал, это всего лишь самообман, он притворяется, что что-то предпринимает. Не было ни следа Миюри, которая должна была быть рядом, она словно растворилась в этом мраке.

Он гадал, не было ли происходящее чем-то вроде сна, в который он погружается всё глубже. Впрочем, он сейчас всего лишь увязал в жалости к себе. И пытался сбежать от своего ужасного поступка по отношению к Миюри. Ничем не лучше, чем надеяться проснуться и найти её сидящей на краю кровати и расчёсывающей ему волосы.

Что ему сейчас нужно сделать, так это попытаться как-то нащупать её во мраке. У него было чувство, что если он не сумеет, то никогда её больше не увидит. Но сейчас он не мог вообразить, как к ней воззвать. Хотя Священное Писание было наполнено словами Бога, он не мог выбрать ни одного, которое можно было использовать. Коулу хотелось утопить себя в собственных страданиях. Хватая руками пустоту этого мрака, он хотел излить свою муку слезами, но слёзы не приходили.

Он не знал, сколько прошло времени, когда вдруг послышались шаги. Не металл рыцарского доспеха стучал по полу, шуршали туфли из мягкой кожи, и шаги были мягкие и неуверенные. Кто-то несколько раз останавливался, даже, кажется, поворачивал обратно, но, в конце концов, приблизился к сокровищнице. Ключ, звякнув, ударился о замок.

— Ты в порядке? — послышался голос Райхера. — Рыцари говорили, что поймали человека из королевства, и я подумал, что...

Он говорил торопливо, то и дело озираясь на вход в молельню.

— Я не могу узнать, по какой причине ты работаешь на королевство. Но если тебе меня жаль, то, пожалуйста, выслушай мою просьбу.

Коул поначалу опешил от того, что именно Райхер практически умолял его, хотя это он открыл дверь сокровищницы с пленником. Не Коулу ли следовало умолять священника, чтобы вернуть себе свободу? Но затем он понял: священник решился открыть ему своё сердце.

— Прошу, сообщи королевству о переговорах с архиепископом. С этим ветром придёт большой снег, начнётся метель. В ближайшие дни будет трудно добраться до открытой воды у берегов Цезона. Но если ты отправишься на корабле сегодня вечером и проберёшься по узким проходам меж островами, то острова закроют ветер, и ты сможешь всё же пробиться на юг. Если всё пройдёт хорошо, у тебя будет неделя запаса перед кораблём архиепископа. Вы можете собрать подкрепление и подстеречь их на южных морских путях.

Пока Райхер сбивчиво объяснял, Коул увидел, что тот тоже цеплялся за свою надежду, жившую в его голове. Старый священник столкнулся с ужасной реальностью, которую нельзя стереть, надираясь каждый день, у него не осталось выбора.

— И таким образом, прошу, спаси людей на корабле архиепископа.

Коул, к сожалению, не мог увидеть, что всё может пройти столь удачно. Если корабли королевства нападут на корабль архиепископа, это будет явный военный акт. К такому нельзя относиться слишком легко. Но действительность состояла в том, что Райхер открыл ему сейчас дверь. А Йосеф до того говорил, что может отправить корабль. Если же Коул останется здесь, тогда ничего и не произойдёт. Поэтому он кивнул и взял Райхера за руку.

— Уходи со мной. Мы покинем этот остров.

Они оба оказались в одинаковом положении. Оба пойманы островом. Райхер, однако, неожиданно улыбнулся и покачал головой.

— Будет изрядный переполох, если я сбегу. Я извинился и покинул обед, сказав, что мне надо по нужде. Так что двигай давай, — Райхер посмотрел на Коула и вымучено улыбнулся. — Я всегда хотел попытаться спасти кого-то.

Сердце Коула разрывалось, когда он обнял Рейхера и похлопал по спине. Он обернулся и увидел стоявшую в стороне Миюри, она стояла и смотрела себе под ноги.

— Пусть Бог присмотрит за тобой.

Коул просил сейчас не за кого-то конкретно, он даже не знал, поможет ли его молитва вообще.

Они покинули сокровищницу и затерялись среди суматохи празднества. Райхер быстро исчез, и Коул не мог его звать собой. Происходившее было смыслом путешествия. Он знал это.