Отсвет сна

— Не знаю. Наверно, таких областей много. Я всю свою жизнь учился только двум вещам: драке и магии. Всё остальное для меня — тёмный лес.

Толли Анен усмехнулся.

— Ладно. Будем считать, что я тебе поверил. Но в следующий раз, когда надумаешь впасть в прострацию на двое с лишним суток, предупреждай, что некоторое время готовить еду мне предстоит самостоятельно.

На этом он встал, развернулся и вышел.

"Может, не следовало отпускать его вот так?"

{Полагаешь, тебе следовало сообщить ему о наших открытиях? Подробно, обстоятельно, в деталях?}

"И почему же я не должен это делать?"

{Хотя бы потому, что этот симпатичный парень не торопится делиться с тобой плодами своих собственных открытий.}

"Это не довод. Я кое-чем обязан Толли Анену..."

{А он, выходит, не обязан тебе ничем? Сын, сын, ты не понимаешь сути отношений между людьми, принятых на юге. Кем бы ты ни считал себя, слугой Толли Анена или его другом, он должен делать для тебя больше, чем делает сейчас.}

"Выходит, то, что он сидел у моей кровати, ожидая, когда я выйду из транса, чтобы предложить мне помощь, уже ничего не значит? То, что он дал мне убежище, несмотря на то, что фактически я — беглый преступник, тоже дешевле карса?"

{Жить по чести тепло и приятно для души. Но беда в том, что жизнь слишком похожа на бой, чтобы в ней всегда соблюдались правила.}

"Пытаешься учить меня быть пожёстче? Как я сам учу Толли Анена в фехтовальном зале?"

{Нет. Пожалуй, нет. Ты сам можешь решить, что тебе делать с твоей жизнью.}

...Теперь мне кажется, что именно в тот момент я окончательно решил избавиться от своей раздвоенности. Карами Хеис была права: моя жизнь — не её жизнь, и наоборот. Мы оба заслуживали свободы друг от друга.

— Послушай, Нэр, почему ты не заходишь в библиотеку?

— Потому что ты не давал мне разрешения на это.

— Мы ведь заключили договор, не забыл? Скоро уже месяц, как ты учишь меня приёмам боя. Можешь считать, что доступ к книгам тобою честно заработан.

...Если бы я знал, чем это кончится!

Я читал. Перед моим мысленным оком кружились в танце сотни, тысячи страниц. Реплики, мнения, факты и гипотезы сталкивались, переплетались, боролись за место в памяти, за внимание и признание. Слова танцевали, сходились и расходились, перекрещивались и разлетались вихрями немых искр. Явления, обозначаемые ими, выстраивались в единую картину, неподвижную в своей основе, но беспрестанно меняющуюся в большинстве аспектов. И к этому кипению я всё время добавлял новые ингредиенты, раскрывая и проглатывая один том за другим.

В библиотеке Боевой Школы таких книг не было... впрочем, понятно, почему. И, читая, я попросту забыл обо всём на свете, кроме содержимого страниц.

Я даже не обратил внимания на то, что давно наступила ночь, и продолжал читать при бледном сиянии звёзд. Обычный человек на моём месте едва ли смог бы пересчитать пальцы на своей руке, но я успешно возмещал недостаток света несложным чародейством.

— Свет!

Я вздрогнул, выдираясь из медитативного экстаза.

И зажмурился. Светильники, укреплённые на стенах большой библиотеки, по приказу Толли Анена вспыхнули все разом; белый в синеву свет резанул по привыкшим к полутьме глазам, как бритва. Я поспешно отменил чары, улучшающие ночное зрение за пределы естества.

Увы, помогло мало. Свет высекал невольные слёзы.

— Так. Объяснись, Нэр Гилло.

— Что объяснить? — спросил я, не открывая глаз.

— Чем ты занят?

— Что тут неясного? Читаю.

— Чушь!

Глаза никак не хотели приспособиться к новым условиям. Веки дёргались, как мышцы эпилептика в припадке. Сорок пять проклятий! Если бы мои глаза оставались глазами улл-воина, я бы уже мог нормально видеть!

Чужой голос слишком холоден. Да, слишком.

— Я наблюдал за тобой. За последний час ты перелистал два десятка томов разной толщины. Ты что, станешь утверждать, что прочитал их? И даже запомнил содержание?

— А что?

— Нельзя читать с такой скоростью! Невозможно!

— Почему?

Толли Анен издал странный звук — не то вздох, не то шипение сквозь зубы.

— Допускаю, что темнота для тебя не имеет значения, что ты ночью видишь не хуже, чем днём. Допускаю. В конце концов, в этом вполне может помочь магия. Но я никогда не поверю, что ты можешь прочесть книгу за минуту.

— За минуту — вряд ли. Хотя... если книга не очень толстая...

Снова вздох-шипение. Только громче.

— Да ты проверь меня. Возьми любой том из тех, что я брал — и вперёд!

— Хорошо. Очень хорошо. Давай проверим.

Я (наконец-то!) немного проморгался. Полностью открыть глаза я ещё не мог, но если очень сильно сощуриться, то уже можно было кое-что увидеть.

Первым делом я, конечно, посмотрел на Толли Анена. И перемена, произошедшая в нём, не понравилась мне. Вот ни капли не понравилась. После того, как во дворе башни Серого Листа его настигли молнии унаследованной силы, он изменился меньше. Знание, вошедшее в него тогда, не лишило Толли Анена ни молодости, ни своеобразного, ему одному присущего юмора. Его личность не была затронута прямо — только косвенно, через вливание нового опыта.

Теперь он выглядел постаревшим самое малое лет на десять. И был слишком серьёзен. Да, слишком. Прежний Толли Анен был незлобив и отходчив — этот, новый, стал холоден и напряжён.

— Так, — сказал он, подойдя к полке и открывая труд Деклиаса "Первый Мир и миры отражённые". — "...Иного мнения придерживаются Знающие из-за океана. Любое материальное явление, любая вещь и любое действие для них не более чем иллюзия, малое и незначительное возмущение на чистой глади Внутреннего Разума. А любой мир, соответственно..."

Я продолжил без паузы:

— "А любой мир, соответственно, только миф, подобие сна или грёзы полночной. И когда мы смотрим на эту крайность и на крайность, которой держится Ольван Искелианский, должно быть ясно, что истина лежит где-то между ними. Если мы примем, что подлинно реален только Первый Мир, а все остальные..."

— Достаточно. Итак... — Деклиас отправился на полку, вместо него Толли Анен взял в руки "Видение Второй Луны". — "...Скакал он на жеребце о семи ногах по серебряной дороге, и был его путь прям, но переменчив. Окружал его лес вечной ночи, и вёл его амулет, данный ему на прощание невестой по Обряду Крови..."

— "...а защищал амулет, данный ему на прощание женой по Обряду Плода. Наконец вывела его серебряная дорога к озеру, окружённому со всех сторон..."

— Стоп. Хватит.

Толли Анен положил на место "Видение", вздохнул и медленно обернулся.

...Опасность для меня чем-то похожа на ветер. Холодный багровый ветер, лижущий кожу. Цепкое внимание стражников на посту напоминает сквозняк летом, в тихую погоду. Взгляд уже взявшего прицел лучника — как тот же сквозняк, только зимний, буранный. Взгляд в упор от атакующего улл-воина похож на буран в чистом поле, когда завывания ветра окружают тебя со всех сторон и ледяной ветер находит десятки путей сквозь одежду.

Когда Толли Анен обернулся, опасность, обрушившаяся на меня, походила на ураган южных морей. На шквал. Стену ветра, твёрдую, как доска. Не особенно холодную — магия обычных людей медлительнее стрел — но багровый оттенок её загустел до глубокой черноты.

На меня повеяло смертью.

Почему? Отвечать на этот вопрос не было времени. Времени не было вообще ни на что. И мне следовало не разбираться с праздными вопросами, а спасать свою шкуру. Беда в том, что и со спасением я не успевал. Грозные Силы, направляемые Толли Аненом, двигались на меня, словно смыкающиеся губы невидимых тисков — со всех сторон разом. А я, по сложившейся уже привычке, не носил в себе значительной энергии. Конечно, при угрозе я сразу начал набирать недостающее. Две-три секунды, не больше, и мне нашлось бы, что противопоставить шквалу заклятия... но...

Иногда тело бывает умнее головы. Конечно, если оно учёное. Моё тело схватило со столика тяжёлое каменное пресс-папье и одним мощным движением отправило в полёт.

Тум!

Говорил я Толли Анену: нарабатывай спонтанность, пусть реакция на опасность будет чисто рефлекторной. И вот — наглядный пример тому, что я был совершенно прав. Окажись его тело таким же умным, как моё, Толли Анен увернулся бы, а мне пришёл конец. Но он был полностью сосредоточен на магической атаке и не сумел отреагировать. От удара он согнулся пополам, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть. И ещё с минуту он не сможет сделать ни того, ни другого. Силы, призванные им, в отсутствие руководящей воли начали таять, а я им ещё помог. И одним аккуратным пассом лишил Толли Анена сознания. Усыпил в принудительном порядке.

Я сделал так по той же причине, по которой метнул пресс-папье ему в живот, а не в грудь и не в голову. Я не хотел его убивать.

А вот задать ему несколько вопросов — хотел, и даже очень.

Часть 2. Маг: на пороге неба

Преступник тот, кто множит боль,

Убийца — тот, кто множит смерть.

Актёр — кто выбирает роль,

Гость — тот, кому открыта дверь.

...Мессия дарит вам огонь,

Любовник предстаёт нагим.

Наставником зовут того,

Кто знаньем делится с другим.

Запись на полях дневника Лоан Хеис Винн

В промежутке: трещины прозрения.

Старый седой отшельник неспешно раскладывал фишки, сидя перед зеркалом в окружении семнадцати свечей.

Он не собирался играть в "красное и синее". Строго говоря, набор фишек, которыми он пользовался, не годился для этого. Игра в "красное и синее" некогда отпочковалась от того занятия, которому отшельник посвящал уже шестую жизнь. Два цвета вместо трёх, крутящиеся кости вместо интуиции и Зрения провидца... профанация, насмешка над искусством, простое развлечение, не более. Для старика-отшельника фишки Кангатри, Пляшущих Рун, обладали изначальной властью. И сейчас он собирался прояснить, что означают смутные, опалённые тревогой видения, посещающие его всё чаще. Видения, смущающие уже не только сны его, но и явь.

Тёмный расклад завершился. Фишки лежали на столике перед отшельником спинами вверх, слагаясь в древний, полный непроявленного смысла узор. Тень в балахоне, парившая в глубинах зеркала вместо фигуры старика, приблизилась и скопировала его позу — не слишком точно. Лицо у тени больше походило на лицо юноши, чем седовласого, умудрённого опытом мужа, но, приглядевшись, можно было заметить, что оно попросту не имеет возраста. Отшельник подождал, храня сосредоточенность. Тень в зеркале внезапно усмехнулась, молча отверзая беззубую тьму рта, и показала пустым рукавом балахона на одну из фишек-отражений. Та тотчас вспыхнула сиреневым огнём, выбрасывая сияющий игольчатый ореол в палец длиной. Не медля, отшельник перевернул материальную фишку, которая соответствовала зазеркальной.

Стихия — белое, Символ — Знание. Впрочем, аспект таков, что скорее следовало бы назвать выпавший символ знаком Возрождённой Силы. Тень в зеркале исчезла на секунду или две. На её месте мелькнули скомканные образы: фигура в ореоле магии, окружённая стремительными хищными силуэтами, потом она же — распятая в муках на столе, а силуэты вкруг неё налились темнотой и властью. Оскал черепа, но одновременно — алое зерно, пускающее гибкие побеги. Вал мрака с пронзающей его звездой...

Тень в зеркале вернулась на место. Когда пустой рукав слегка подвинулся, указывая новую цель, лицо в складках капюшона исказил испуг.

Перевёрнутая фишка принадлежала алой стихии, а символ её, Перемены, усилен был выпавшим аспектом Неопределённости. Ничего похожего прежде не выпадало, и отшельник не на шутку заколебался, решая, как это следует понимать. Сочетание было явно не из канонических. Если же посмотреть на расположение — под Возрождённой Силой/Знанием, в позиции первого ключа... нет, всё равно ничего не ясно.

А тень в зеркале уже исчезла, сметённая серым приливом, и из глубин в лицо отшельнику дохнуло сонное пространство, не имеющее видимых пределов. Смотреть на него было всё равно, что смотреть в воронку водоворота с устьем на полстана, и старик поспешно отвернулся, уберегая рассудок от слишком пристального взгляда в суть серой бездны. Пожалуй, теперь он знал, что именно выпало ему. Стихия, символ, аспект и расположение... да.

Воплощённая Судьба, вот что это такое.

Следующая фишка не сулила особенных проблем с толкованием. Тоже алое, символ Древней Мощи... и, как во всех раскладах для аспектов Древности, в прошлом маячило забвение, а по бокам сияли стены оппозиторных стихий: чёрной и белой. Монолитные стены — не пробьёшься, не ускользнёшь никуда, кроме петли Большого Изгнания... где фишка Древней Мощи, в общем, и находится. Хотя... что-то здесь странное... неужели петля Изгнания разорвана?

Отшельник не успел поймать скользкий хвост собственной мысли. Тень в зеркале указала на новую фишку, и открылся Молодой Росток. Они лежали близко друг от друга, Молодой Росток и Воплощённая Судьба, а Возрождённая Сила бросала на них свой свет и свою тень. А рядом уже вставал один из древнейших символов, Рушащаяся Башня. Много значений, и ни одного благоприятного: хаос, смерть, безумие, забвение, проигрыш... страшный знак!

Расклад стал слишком сложным для исчерпывающего толкования, но отшёльник чувствовал: в нём всё ещё недостаёт многих важных частей. И продолжал переворачивать фишки.

Неподалёку от Молодого Ростка встал Король Истины... или Истинный Король — тут было допустимо и даже обязательно двойное толкование. Брови отшельника-провидца поползли вверх, когда он увидел эту фишку и мелькнувшую в зеркале тень трона. Если Король Истины сулит именно то, что ему грезится... но времени на размышления не оставалось совершенно: пустой рукав метнулся к новой цели. На столике поочерёдно открылись Белый Круг и Чёрный Круг, два высших символа, прямые олицетворения власти.

По спине отшельника потёк холодный пот. Значит, боги в грядущей драме не ограничатся пассивным наблюдением?

Плохо, очень плохо!

Одолевая тошноту и слабость, старик перевернул ту фишку, что лежала в позиции второго ключа. А перевернув, охнул, глядя, как с поверхности подмигивает Иссякающий Свет. Отшельник ещё успел понять, что власть символа отчасти предназначена ему, а потом уже не понимал ничего, валясь на пол и судорожным жестом смахивая фишки со стола. На взгляд непосвящённого, жест был совершенно случайным, но отшельник мог бы многое сказать, взглянув на тот расклад, что получился в результате. Вот только сказать он ничего не мог, поскольку тело его уже начало остывать, а дух отправился искать седьмое воплощение.

Тень в зеркале как будто не заметила, что вызвавший её провидец мёртв. Двигался пустой рукав, вспыхивали сиреневым пламенем фишки. И вспыхивали до тех пор, пока сиреневый огонь не затопил всю гладь отполированного серебра от края и до края. Охваченная пламенем, тень сгинула в беззвучии. Зеркало залила однородная серость без бликов и отсветов.

Словно ждавшие команды, семнадцать свечей, испустив семнадцать нитей тающего дыма, погасли. Разом, все. И пришла тьма.