Отсвет сна

Отсвет сна

(название рабочее)

Иногда я думаю, что всё колдовство — это страсть к знанию, жажда понять. Всё остальное — иллюзии, превращения, гармония духа и стихий вокруг нас, возможность спасти, изменить или разрушить мир — это побочные явления, и они приходят после основной потребности.

Б. Хэмбли "Время тьмы"

Часть 1. Змей: высокие травы

До начала: дева и смерть.

Седьмой день месяца Пернатых Крыльев (год от восшествия на престол Мениазара Благословенного — третий).

Сегодня — день моего прибытия.

Дорога была ужасна. Впрочем, на отвоёванной, потерянной и вновь отвоёванной земле ожидать иного было бы глупо. Теперь я почти уверена, что послать меня с "инспекцией" было идеей Левого Советника Уха, и назначение это (говоря прямо и грубо, как не любят говорить при Дворе) ссылка. Багаж мой отстал безнадёжно. Хорошо, если прибудет день на второй, на третий. Из-за отсутствия собственного шатра пришлось посылать на поиски убежища Каса, моего териспи. Спустя слишком долгое время Кас вернулось и сообщило, что моей драгоценной особе выделят общевойсковую восьмиместную палатку. Ничего лучшего у малого начальства этого укреплённого, гм, лагеря не нашлось.

Что ж, раз так... да продлится неизбежное. Вспомню юность, в конце концов. Эта самая восьмиместная палатка может казаться убогой после сияния Искелиана, а общество армейцев быть грубым и унылым после блеска Двора. Но эта палатка (в моём единоличном пользовании, да-да!) наверняка гораздо просторнее одной из общих келий Храма, рассчитанной на четверых. Один из которых — неряха, вторая — скандалистка и третий — доносчик.

Отходя ко сну, молю кладезь моей души дать мне сил, терпения и полноты радуги. Ибо если я в ссылке, всё это понадобится мне насущно и всечасно.

Восьмой день.

Багаж не прибыл. Что ж, не очень-то и надеялась.

Этот день я разгуливала по окрестностям своей палатки. Вояки (что характерно, таких здесь большинство) назвали бы это "долбаной разведкой", штабные стратеги — "рекогносцировкой". Я же, по примеру покойного Сиппане-рес, назову своё занятие знакомством с территорией.

А как назвали бы это контрразведчики? Не знаю. Их я не встретила. Или же, встретив, не признала. Первое нелестно для них, второе — для меня.

Хм. Чего я хочу больше, первого или второго? Патриотизм и даже чувство самосохранения указывают на второе. Ведь если по лагерю свободно можно гулять под обычным Плащом, как это делала я, то так же точно по нему могут разгуливать и никем не замечаемые враги. Методы ночных омерзительны, но, увы, достаточно эффективны. Иначе эта война не тянулась бы так долго. Что касается меня и контрразведки, то я была готова в любой момент предъявить двойную печать канцелярии Двора и главного штаба. Но даже у входа в палатку так называемой группы поддержки мне это не понадобилось. Его караулил мой знакомый ещё по Храму... впрочем, если бы я не сбросила перед ним Плаща, думаю, я имела бы неплохие шансы провести и его. Вот и гадай, то ли я так уж хороша, то ли здешние умельцы настолько подслеповаты...

Впечатления надиктую завтра. Вчера я слишком устала с дороги, но сегодня можно и нужно закончить день несколькими кругами восхода. Не общее ли пренебрежение медитацией объясняет успех моих стараний остаться незамеченной? Наставники Храма могут оказаться в чём-то правы, говоря о падении нравов.

Девятый день.

Вчера хотела разобраться с впечатлениями. Но лучше начну с того, что было сегодня, с того, что ещё свежо в памяти — быть может, даже слишком свежо.

На третий день моего пребывания в лагере Орлиного Когтя я запланировала официальный визит к большому начальству. Когда Кас добывало мне палатку, оно имело указание объяснить, пусть без подробностей, для кого старается. После чего слух о моём прибытии должен был пойти в стороны и вверх, от начальства малого к среднему и дальше. Начальство должно было внять и пусть формально, без прилежания, но приготовиться к моему официальному появлению.

Но куда там! Оно, начальство, даже не удосужилось протрезветь.

Сегодня поутру я встала, тщательнее обычного привела себя в порядок, потом ещё немного подождала. Была у меня бледная надежда, что багаж мой наконец прибудет, и я смогу облачиться во что-нибудь более подходящее, чем наиболее чистый из походных комплектов одежды. Как нетрудно догадаться, багажа я не дождалась. Пришлось идти так.

Затруднения начались уже у входа в штабную палатку. Так как на этот раз Плащом я не прикрылась, часовые смогли рассмотреть меня очень даже хорошо. И преградить мне дорогу.

— Кто такая, по какому делу? — лениво спросил один из них, видимо, начальник караула, сделав несколько шагов вперёд и нимало не стесняясь раздевать меня глазами. Не надо было копаться в его мутных мыслишках, чтобы понять, о чём он в данный момент думает. И пара подчинённых этого, прости Свет, говнюка не отставала от своего десятника. Ну, подумала я, сейчас вы у меня за эти ухмылочки паскудные получите.

Впрочем, начинать с ругани — не мой стиль. Сначала я всегда пытаюсь быть хорошей. Я отцепила с пояса печать — знак своих высоких полномочий — и сунула её под нос нахалу.

— Видишь это?

— Ну.

— Раз видишь — брысь с дороги!

Вместо исполнения приказа десятник ухмыльнулся ещё гаже, а двое других засмеялись.

— Ты тут, куколка, не командуй, — ласково посоветовал десятник. — Иначе отшлёпаю.

Печать вернулась на место. Вместо неё я достала меч и почти упёрлась его остриём в кончик носа наглеца. Разглядеть, как я это сделала, караульные, конечно, не успели. Даже если бы я не нажала на их кисельные умы, украв у них малую долю секунды, они бы вряд ли смогли разглядеть движение руки и клинка.

Неумехи. Жалкие растяпы.

— Ещё слово, и здесь станет на три трупа больше. С дороги.

Десятник наконец что-то понял. И оцепенел.

К сожалению, его подначальные не проявили столь же похвального смирения. Один из них бросился ко мне, на ходу вытягивая из ножен своё штатное оружие, другой схватился за свисток, висящий на шее, и попытался поднять тревогу.

Того, который пытался засвистеть, я приморозила к месту Сухим Деревом, другому дала подбежать поближе и отобрала у него меч, одновременно неизящно, зато очень даже эффективно врезав ему ногой. Отчего бедняга сдавленно застонал, сложился пополам и рухнул в лагерную грязь, утратив глупый задор.

Естественно, мой собственный меч при этом не сдвинулся ни на палец.

— Та-а-ак... будем считать, что я не сумела миновать охрану. А ты, слизняк, сейчас войдёшь внутрь и доложишь, что коменданта лагеря хочет видеть полномочный посланник нашего трижды Благословенного Держателя Мира Мениазара. Запомнил?

— Да... госпожа.

Меч вернулся в ножны так же быстро и неуловимо для глаза, как покинул их.

— Ступай. Да, вот ещё что. Ровно через десять вдохов я зайду, и если комендант не захочет меня видеть, ты будешь первым, кто об этом пожалеет. Очень пожалеет.

Настоящие угрозы не цедят сквозь зубы, не выкрикивают, срывая горло... нет, нет и нет. Уж если хочешь кому-то пригрозить, лучше всего подходит тон ровный, слегка скучный и насквозь обыденный. Тот самый тон, которым зачитывают смертные приговоры. Как оказалось, он отлично действует не только на разную сволочь, толкущуюся при Дворе, но и на грубых, лишённых даже слабого намёка на утончённость солдафонов. Десятник, обработанный мной, метнулся к палатке, словно кошак со скипидаром в заднице. Я подождала обещанные десять вдохов. И пошла следом за своим невольным герольдом. По пути я обогнула стонущую жертву собственного неразумного порыва, потом — неудачливого свистуна, а потом откинула полог и вошла.

Десятника нигде не было видно. Зато очень даже виден был плешивый тип, восседавший за столом поистине министерских пропорций. Уж откуда взялся этот предмет мебели, не знаю. Но за таким столом сидеть нельзя, можно только восседать. Что плешивый и делал.

— Кто такая, по какому делу, — сказал он, не удостоив меня взглядом.

Моё мнение о военных порядках несколько улучшилось. Да, мимо второго заслона пройти куда труднее. Есть даже некоторая надежда, что если гипотетический шпион ночных будет так глуп и нахален, что полезет прямо в палатку коменданта, этот плешивый тип сумеет его вычислить и обезвредить до прихода подкреплений.

Плешивого я мельком видела ещё вчера, в палатке группы поддержки. А вот он, видимо, меня не разглядел.

— Посмотри на меня, брат во Свете. Посмотри. — Когда он оторвал взгляд от бумажек, я ему улыбнулась и мягко спросила. — Ты действительно хочешь, чтобы я доказала своё право пройти?

Плешивый вскочил и низко поклонился.

— Я прошу простить слепца, Мастер.

— Прощаю.

— Вы, конечно, можете пройти, но...

— В чём ещё дело?

Плешивый — тоже выученик Храма, как и я — вздохнул.

— Ничего.

С его стороны было бы честнее сказать "ничего хорошего". Ибо комендант лагеря, которого я так хотела увидеть, был пьян. Пьянствовал он не один, а в компании большей части офицеров своего штаба. Причём, судя по некоторым признакам, уже не первый день.

— Кто в-вы такая, чёрт в-возьми? — спросил он меня вместо приветствия.

От этого вопроса я уже немного устала.

— Я — Карами Хеис Лугирр, младшая дочь Эдхо Лугирра, наследного гаинна области Бекс. А ещё я, да поможет мне Свет, полномочный посланник главштаба и Двора. Ваш новый начальник.

Новость вызвала некоторое заторможенное оживление.

— Вы можете подтвердить ваши пол... лномочия? — спросил один из бражников армейских обыкновенных. То ли самый трезвый, то ли самый быстрый и сообразительный, а может, просто самый крепкоголовый из всей компании.

Снова отцепив печать от пояса, я бросила её коменданту. Несмотря на своё состояние, он удивил меня, сумев её поймать. Где-то с минуту он изучал печать, разглядывая её с разных сторон.

— Вроде подлинная, — заключил он наконец. — И что теперь, благородная дама Лугирр?

Печать, которую он поставил на стол, неторопливо поднялась в воздух и поплыла ко мне. Трюк простой, но на профанов обычно действует хорошо. Взяв печать, я прицепила её к поясу.

— Теперь, высокий господин, я оставлю вас и ваших подчинённых одних. Но я буду ждать вашего визита завтра утром, через час после рассвета. Приятных снов!

После чего развернулась и ушла.

Ладно, хватит на сегодня записей. Кас пишет достаточно быстро, но быстро и устаёт. Ему пора отдохнуть, а мне — вспомнить искусство руки и клинка. Даже при Дворе я старалась не терять формы; потерять её здесь, у линии фронта, было бы вдвойне глупо. После упражнений для тела и духа, пожалуй, снова займусь восходом. А потом, если останется время, продолжу чтение книги светлого Сиппане-рес. Жаль, что он умер и неизвестно, в кого теперь воплотился: было бы приятно свести знакомство со столь мудрой душой.

Десятый день.

Комендант — кстати, флаг-полковник регуляров Пятой Ударной армии, а зовут его Дуннот Хорог — явился ко мне, как было велено, через час после рассвета. О вчерашней сцене, которую я застала в штабной палатке, напоминало лишь немного припухшее лицо флаг-полковника да слегка покрасневшие глаза. В остальном — никаких нареканий: чисто выбрит, умыт, причёсан, одет по Уставу в парадную форму с соответствующими званию нашивками.

Между прочим, эту самую форму украшали аж две линии различных наградных знаков. И ещё — отдельно, на левой стороне груди, как положено по статуту "О знаках отличия" — Чёрный Круг коронного рыцаря в скупом обрамлении вышитых серебром цветов эрхэни. Чёрный Круг, о котором безуспешно мечтают многие генералы.

Я встретила коменданта любезно-нейтрально. Поприветствовала, усадила; пока Кас в своей обычной манере суетилось, подавая завтрак на двоих, расспросила об имени и звании. Всем этим я давала понять полковнику Хорогу, что вчерашний инцидент мною прощён, а сама я готова дать ему шанс произвести второе первое впечатление. Увы, боюсь, что мои нехитрые по меркам Двора манёвры не принесли плодов. Или, точнее, принесли не те плоды. Комендант чем дальше, тем сильнее сжимался внутри от гремучей смеси стыда со страхом. Наконец, не ожидая, пока он дозреет до совершения какой-нибудь глупости, я отбросила любезность и сказала очень серьёзно:

— Что вас так гложет, господин Хорог? Я не собираюсь есть вас заживо.

Одни только слова не помогли бы, но небольшой, хорошо дозированный ментальный укол — и нарыв был вскрыт. Флаг-полковник отбросил сдержанность и заговорил откровенно.

— Вы, может, и не собираетесь. А вот те, кто вас послал...

Мои губы искривила нехорошая усмешка.

— Бросьте, флаг-полковник! Если она вообще существует, интрига этой "инспекции", ради которой я послана на фронт, направлена не против вас, а против меня.

— О!

— Да вы не стесняйтесь, ешьте.

Комендант внял совету. Но очень быстро его мысли приняли иной оборот.

— Благородная дама Лугирр, вы не обидитесь, если я задам вам... вопрос?

— Конечно, нет. Но я оставляю за собой право ответить на него, как сочту нужным, либо не ответить вовсе.

— Почему там, — палец флаг-полковника Хорога ткнул куда-то вверх, — послали именно вас?

— Вы задали тот же самый вопрос, который в последнее время часто беспокоил и меня. Я могу только догадываться. Возможно, кому-то показалось, что солдафоны с линии фронта отнесутся с большим уважением не к очередному придворному слизняку и не к какой-нибудь бумажно-чернильной душе, а к человеку, владеющему искусством руки и клинка. Даже если этот человек — женщина. — Высказавшись, я тут же, одной ухмылочкой, показала, как сама отношусь к этой версии. — Возможно также, что кому-то потребовалось проверить, как на фронте обстоят дела со следованием Пути Света, для чего и послали именно меня — прошедшую как начальный, так и высший циклы обучения в Храме...

Флаг-полковник поморщился. А я замолчала.

В самом деле, не посвящать же коменданта в дела Советников и Опор! Чем ему поможет рассказ о младшем принце Караниаре с его неожиданным увлечением фехтованием и Путём? Да ровно ничем. Это и мне самой не поможет.

Будь оно проклято! Ну почему этим стервятникам мало того, что они сделали со старшим принцем? Почему им непременно надо сделать марионетку и из младшего?

Брось. Ты сама хорошо знаешь ответ. У запросов людей, отравленных низкой хитростью и властолюбием, не существует разумных границ. Они всегда стараются захапать столько, что у человека с нормальным разумом и чистым духом это вызвало бы рвотный рефлекс. Оглянувшись назад, можно лишь удивляться, что моё растущее влияние на Караниара не постарались пресечь раньше. Намного раньше.

Или...

Помилуй меня Свет! Неужели я была НАСТОЛЬКО слепа? Неужели принц просто...

Стоп! Хватит об этом. Пусть мои догадки останутся при мне. Незачем доверять их бумаге. Но если всё было именно так, остаётся только пожалеть об упущенных шансах.

Nehk fael. Не вернуть.

Пока у меня в голове крутились такие вот мысли, флаг-полковник (не без моей помощи, разумеется) почувствовал позыв к откровенности.

— ...говоря прямо, положение на фронте — хуже не придумаешь.

— Но ведь мы наступаем!

— Именно, что наступаем. А какой ценой? Прорыв обороны противника при относительном паритете сил означает потерю трёх солдат атакующего против одного солдата обороняющегося. Это аксиома, вошедшая во все учебники. Причём если противник организовал эшелонированную оборону, соотношение потерь возрастает многократно! Как по-вашему, благородная дама, долго ли мы сможем наступать в таких условиях?

Вид у коменданта был мрачен. Куда там грозовым тучам. Я начала понемногу понимать, из каких соображений Дуннот Хорог и его офицеры заливают пожар своего ожесточения дрянным креплёным вином.

— Но ведь воинское искусство не исчерпывается лобовыми атаками на укрепления...

— Вы это знаете. Я это знаю. Все ветераны на собственной шкуре усвоили эту истину! Но вы попробуйте объяснить, как надо воевать, штабным задницам из свиты Командующего! У них на всё один ответ: раз мы наступаем, значит, дела идут отлично! Им нет никакого дела до потери невосполнимых резервов, пока они могут отправлять его величеству Благословенному реляции о своих славных победах, получая за это свои блестящие цацки и очередные чины. Если что нас и спасает — пока спасает, — так это равная, если не большая, тупость полководцев ночных.

Вот такие дела. Отпустив флаг-полковника, я крепко задумалась. Раньше я наивно считала, что вся мерзость стекается ко Двору. Ан нет: есть ещё немало мест, куда она может стекать. Увы, в отличие от обычных жидкостей, человеческая грязь почему-то стекает вверх. Если это такой закон природы, то, вне сомнения, один из самых гадких.

И что самое скверное — сделать с этим что-либо я не в силах. Да, был у меня слабый шанс изменить кое-что через принца, но и тот я упустила. Прошла мимо. Профукала.

Три тысячи и трижды тридцать проклятий!

Одиннадцатый день.

Прибыл мой багаж. Но теперь это меня уже не волнует.

Узнав о моей новой затее, флаг-полковник пытался меня отговорить. Чуть ли не домашним арестом грозил. Ругался. Шипел. Умолял. Но если я что-то решила, никакие уговоры не помогают. Я довольно упряма.

Что бы ни случилось, завтра я отправляюсь на передовую.

Некоторое время мне будет не до дневника.

Ночной Союз: Башня Лилтана в укрепрайоне Коград. Две недели спустя.

— Редкая пташка попала в наши сети.

— Улл-мастер, как вы собираетесь использовать эту... Карами Хеис Лугирр?

— Пока не знаю.

— Может, стоит её допросить?

— Не будь глупее, чем ты есть. Хоть она и из светлых, но она всё же мастер. В этом их Храме учат лучше, чем того хотелось бы нам всем. Стоит позволить ей прийти в себя настолько, чтобы она могла отвечать на вопросы...

— Я понял, улл-мастер, я понял. Опасная пташка, хе-хе...

— Верно. Очень опасная. Да и не знает она ничего такого, что могло бы пригодиться мне лично и всему Лилтану.

— Тогда, может быть, выкуп?

— Если наши агенты не лгут, эта идея тоже не самая лучшая. Её семья не из бедных, но папаша её — твердолобый тип, к тому же давно простившийся с намерением выгодно выдать замуж свою шипастую дочку. Как-никак, дочке уже сильно за сорок, хоть и выглядит она получше иных молодиц. Да... Если даже случится чудо и Лугирр-папа заплатит за её освобождение, пойдя на контакт с "проклятыми ночными", необходимые для операции затраты и риск не окупятся.

— Какая трудная задача, хе-хе. И не допросить, и не обменять, и не переманить... видно, она годна только как услада для Повелителей Боли. Редкая, ценная жертва — большая честь и весомая награда для вас, улл-мастер!

— Помолчи! Ты сбиваешь меня с мысли...

Некоторое время в почти не освещённой комнате клубилось молчание.

— Жертва — это хорошо. И награда Повелителей — тоже. Но положить её на Алый Алтарь я всегда успею... она сильна и вынослива, она будет умирать долго... сильна и вынослива... верно!

— Улл-мастер, вы что-то придумали?

— Клянусь тёмной радугой, да! О, какая чудная ирония! Наш злейший враг, мастер иного Пути, она против своей воли послужит умножению наших сил. Небольшому, но существенному.

— Вот как?

— Именно. Ведь эта гусыня — идеальная мать улл-воина!

Там же, десять с половиной месяцев спустя.

Карами Хеис Лугирр умирала. И знала это.

Даже если бы прямо сейчас свершилось великое чудо и в Башню омерзительного Лилтана ворвались воины Храма, ведя за собой лучших светлых целителей в мире, смерть Карами была бы неизбежна и страшна. Слишком много ядовитых зелий было влито в её вены и её горло, слишком чёрные заклинания читали над ней улл-мастера, слишком много сил отняла у неё затянутая сверх естества беременность. Карами должна была умереть. То, во что превращались матери улл-воинов к моменту родов, просто не могло жить дальше.

Но хуже телесных мук было знание, КОМУ она даст жизнь своей смертью.

Улл-мастера понимали, с кем они имеют дело. Наркотики, магия, артефакты, хирургически вживлённые в её плоть, и даже сама камера, где стояло её ложе — буквально всё было призвано зажать невидимыми тисками её дух, ограничить проявления её внутренней энергии. Улл-мастера очень хорошо умели отнимать у магов их власть и свободу. На месте Карами даже Великий Мастер едва ли смог бы поднять в воздух куриное пёрышко, не говоря уже о чём-то, требующем большего выплеска силы.

Но Карами не сдавалась. Ведь сила, позволяющая зажигать огонь, вызывать ветер, дробить камни и превращать воду в лёд — только одна сторона двуединой власти мага. Даже малая и очень малая сила, если её пустить в ход с толком, может дать впечатляющий результат. Карами никогда не была особенно сильна, она брала как раз искусством, тонкостью контроля. А её специализацией были превращения духа и контакты с Памятью Мира.

...и настал последний день. День рождения и смерти.

Впервые за минувшие месяцы в камере Карами — сумрачной, лишённой даже забранных решётками окон, постоянно освещаемой отдающими в сине-лиловое фиалами с алхимическим огнём — собралось сразу шесть улл-мастеров. Пятеро начали действо, по окончании которого вся сила матери должна была, преобразившись, влиться в сына. Шестой лишь наблюдал за их работой, почти не вмешиваясь. Но в решающий миг, когда последняя капля последней дозы магического зелья влилась в кровь Карами, а тело её, вскрытое торопливым скальпелем хирурга-акушера, забилось в быстро слабеющих судорогах, главный улл-мастер склонился и прошептал ей на ухо:

— Ты думала нас обмануть? Дура! Все твои потуги вмешаться в судьбу ребёнка бесполезны. Мы знали, что ты пытаешься сделать, и отслеживали каждый твой шаг...

Из дико оскаленного рта Карами потекла струйка комковатой бурой слизи. Улл-мастер снова выпрямился, глядя на свою жертву сверху вниз. Ему было интересно, какова будет реакция на его слова. Он хотел видеть все детали агонии. И он их увидел.

На лице женщины, умершей очень длинной, мучительной и некрасивой смертью, застыла яростная ухмылка победителя.

Обучение боли

В каком-то смысле улл-воины — элита. Лучшие из лучших, чемпионы от рождения.

Но в ещё большей степени мы — отверженные.

Около пятисот лет назад, незадолго до раскола Старого Империума на Светлую Державу Ри и Ночной Союз, некий маг Лилтана обратил внимание на серьёзную проблему. Был этот маг, конечно, не первым, но его решение оказалось одним из самых удачных.

Проблема заключалась в том, что среди бойцов высокого класса было очень мало таких, которые при этом достигли ещё и существенных успехов на Пути. Интенсивные занятия воинским искусством отнимали время, необходимое для медитаций и овладения новыми заклятиями. Кроме того, как бы ни был упорен и талантлив обычный человек, он просто физически не мог достичь запредельной скорости, силы и точности. Не мог именно потому, что для человека они лежали за пределом возможного. Ещё проблема: достигая пика формы годам к двадцати пяти, да и то, если обучение началось не позже, чем в пять лет, воин-профессионал мог держаться на пике ещё лет пятнадцать, ну, двадцать. Какое-то время накопленный опыт успешно компенсировал ухудшение физического состояния. На смену гибкости и силе молодости приходили не менее, а в чём-то и более важные качества: предвидение, точность, концентрация, умение экономить энергию. Но всё-таки старость есть старость. Нехорошо! — сказал сам себе тот маг. Надо продлить молодость воина и дать ему достаточную магическую силу, надо умножить его физическую силу в три, четыре, пять раз по сравнению с нормой; надо сделать его выносливым и устойчивым к боли, способным очень быстро и без заметных последствий исцелять раны, надо...

Погоди! — сказали магу другие маги, настроенные скептично. Ты что, хочешь создать расу суперсолдат? Да ещё и подарить им власть над внутренней энергией? Допустим, у тебя что-то получится, хотя задача не из лёгких; но потом, когда решение будет найдено, — как ты намерен контролировать настолько сильных и опасных существ?

Это как раз не сложно, — улыбнулся им податель идеи. Во-первых, эти существа не будут новой расой. Не так уж трудно сделать их изначально стерильными, чтобы они и в самом деле не размножились и не истребили нормальных людей. Ну а что касается контроля над их внутренней силой — это тоже задачка не из тупиковых. Достаточно отнять у них способность к высокой магии. Тогда мы, владеющие ею, сможем делать с ними всё, что угодно.

Как ты это сделаешь? Это же принципиально невозможно! Всякое разумное существо, если оно имеет дар и способно учиться, может овладеть высокой магией так же, как и низкой!

Тут маг улыбнулся коллегам и сказал: всё верно. Но многого ли достигнет на Пути самоучка, даже самый гениальный, если он не сможет заимствовать опыт великих учителей былых времён, а заодно — произносить сложные вербальные формулы? Много ли среди нас, мастеров Пути, немых от рождения? Ответ один: нет таких. Вот и мои идеальные воины-маги будут лишены речи. С рождения. А тем самым не смогут развить свой ум в опасной степени.

Ну что ж, в этом что-то есть, — сказали другие маги, поразмыслив над сказанным. И предоставили тому, первому магу, средства на реализацию его плана.

Да, мы, улл-воины — элита. Только вот элита чего?

Конечно, мы, в полном соответствии с техническими требованиями к нашей касте, очень сильны, быстры, выносливы и так далее. Скорость реакции у нас такова, что на седьмой-восьмой год нас перестают учить уклонению от стрел. Это становится слишком легко. Один улл-воин среднего уровня, пожалуй, стоит полусотни битых и тёртых ветеранов, каждый из которых выжил в десятках крупных сражений и множестве более мелких стычек. Но ни один из нас никогда не становился даже десятником, не говоря уже о более высоких армейских чинах. Немые не могут командовать войсками. Наша участь — малые тайные операции, разведка, диверсии, террор за линией фронта. Удар и бегство. Мы выполняем те задания для одиночек, которые требуют от бойцов невозможного. Это что касается боевого искусства.

А с искусством магии дела обстоят ещё хуже. Немые заклинатели... это ли не злая насмешка над Путём? Мы — просто жалкие, задолго до рождения изуродованные твари. Не люди, а рабы, лишённые почти всего человеческого ради абстрактной цели: как можно лучше и искуснее нести смерть врагам Ночного Союза. Бессловесные, не свободные... пугающе чужие для всех, кроме немногих изуродованных точно таким же способом. Что же до меня, я с самого начала был чужим и для других улл-воинов.

Одиночка — это не только разновидность тюремной камеры.

Это — разновидность судьбы.

Сколько я себя помню, меня всегда завораживала красота. Я умудрялся видеть её даже в тех вещах и действиях, которые кто другой назвал бы чудовищными. Специальных усилий к этому я не прилагал, всё получалось как бы само собой.

Например, по сию пору я люблю оба оттенка человеческой крови. Когда я вижу свежую кровь, мне на ум всегда приходят мысли о близости жизни и смерти. Если внимательно смотреть на эту яркую красную жидкость, начинаешь понимать, что и жизнь, и смерть, по сути, одно и то же. Они перетекают друг в друга, сливаются в круговороте вечных взаимопревращений, борются, вздымаются волнами, сталкиваются, расходятся — но никогда, нигде, ни в чём не могут обойтись одно без другого. Трава растёт под солнцем, черпая силу из земли и влагу из дождей; потом к ней приходит смерть в обличье какого-нибудь травоядного, срывающего зелёные ростки своими зубами, глотающего её, переваривающего, делающего траву частью себя. Но к травоядному уже подбирается хищник. Прыжок! Удар! Клыки, когти, кровавая голодная ярость! И вот уже тот, кто ел, сам становится пищей. А в свой черёд конец настигает и хищника. Кто знает, что именно станет причиной его гибели — голодная старость, болезнь, случайная загноившаяся рана, драка с более молодым и нахрапистым соперником? Какой бы ни была его смерть, хищника всё равно ждут падальщики и могильные черви. В итоге он лежит на земле, он гниёт замертво. Он уже больше не едок, а едомый... и в месте своего последнего успокоения он медленно, но верно становится удобрением. Его труп превращается в питание для травы, что тянется к солнцу до тех пор, пока не придёт кто-нибудь голодный и травоядный...

А теперь вложите всё сказанное выше в один-единственный немой образ: замкнутый, цельный, совершенный. Разве это не красиво?

Ещё одна захватывающе красивая вещь — боль. Возможно, красивее неё в мире нет ничего. И хотя я начал с самой простой, физической боли, причём своей собственной, я готов поспорить в этом вопросе с кем угодно. В чистом, рафинированном виде боль обретает абстрактное совершенство. Когда я был ещё маленьким мальчиком, едва способным убить взрослого мужчину одним ударом, я встречал с болью рассвет и закат; боль баюкала меня ночью и ласкала днём, она смотрела на меня из глаз наставников и танцевала на губах сверстников. По сию пору я не люблю маленьких детей, так как в детстве не понимал, зачем эти, неуклюжие, одного со мной роста, так много времени проводят, глядя на меня, шлёпая губами и издавая какие-то звуки...

Кстати, годам к пяти я начал понимать, что это за звуки и каково их предназначение. Но не подал вида. Я уже тогда хорошо сознавал, что все мои способности окружающим лучше не показывать. Я понял пользу скрытности. И это понимание тоже пришло ко мне с болью.

Боль была вратами моего мира. Она наполняла мою жизнь смыслом — ежечасно и ежедневно, шаг за шагом, выдох за вдохом.

Однажды в нескольких шагах от меня, разминающегося в "песочнице", остановились двое взрослых. Тёмные ниспадающие одежды и лишённые возраста лица выдавали в них магов высокого ранга. Но я понял бы, что они именно маги, даже если бы стоял к ним спиной. Потому что от обоих явственно тянуло сжавшейся внутри, в потаённой глубине, силой.

Они пахли властью, темнотой и опасностью.

— Вот этот зверёныш, — сказал тот маг, что был повыше ростом.

— А в нём чувствуется потенциал, — заметил тот, что был пониже, но при этом легко держал первого в своей тени.

— Да. Уже сейчас тёмная радуга магии сияет в нём, словно звёзды сквозь редкие тучи. Он обещает стать лучшим улл-воином Боевой Школы. Если только...

— Если что? Договаривай, раз начал.

— Он станет лучшим, если остальные позволят ему выжить.

— Остальные?

— Другие улл-воины. И ученики, и наставники. Этот маленький мерзавец... другой. Они все чувствуют это. Ни одна стая не любит других.

— Вот как. И в чём же проявляется эта его... инаковость?

— Трудно сказать. Вроде бы он такой же, как все. Ест, пьёт, спит, выполняет задания старших и начальства... молчит.

Тихий смешок.

— Все улл-воины молчат. Как-никак, они немые.

— Этот не просто молчит, мэтр. Он молчит так, словно мог бы заговорить, но не считает это нужным. И взгляд у него, пожалуй, слишком пристальный... иногда.

— Вот как? Хм... эй, ты!

Я прервал череду монотонных упражнений и повернулся к позвавшему лицом.

— Подойди сюда, козявка.

Я подошёл.

— Посмотри мне в глаза.

Я посмотрел.

И чернота, прыгнувшая из глаз мага, схватила меня, как сокол хватает голубку.

В Боевой Школе было немало идущих по Пути Тьмы. Многие умели превращать свои мысли в отточенное оружие, начиная с магов-наставников и кончая опытными улл-воинами, учившими нас, молодых, идущих им на смену. Я поневоле обучился защищаться от тех, кто был послабее, и поддаваться тем, с кем тягаться пока не мог. Поддаваться по-умному, так, чтобы обмануть. Этот маг, поймавший меня своим взглядом, должен был найти в моей голове то же, что и остальные более сильные: напряжение, страх, готовность выполнить приказ, а ниже — мельтешение боевых приёмов и случайных образов, всплывших из глубин моей памяти.

Но в этот раз я так легко не отделался. Улл-мастер, обративший на меня внимание, был не только сильнее меня, но и намного, намного искуснее. Против моей воли он заставил мои мысли выдать тайны, маленькие и не очень, старательно скрывавшиеся мной от остальных; погонял мой разум по нескольким иллюзорным лабиринтам, заставил его выделывать разные другие штуки, прошёлся по воспоминаниям — не подменным, а вполне настоящим, немногим менее бледным, чем вызвавшая их к жизни реальность...

В итоге я обнаружил, что лежу, как оброненная ветошь, в противоестественной неуклюжей позе, глядя носом в землю, а надо мной тягуче колышутся два уже знакомых голоса.

— Ты прав. И прав даже в большей степени, чем сам думаешь. Этот змеёныш на самом деле очень необычен. Я не зря старался, делая его.

— Поделитесь, мэтр. Что именно вы обнаружили в нём?

— Многое. Например, он распрекрасно понимает речь.

— Ну, командам-то мы их учим ещё...

— Не команды. Именно речь. На уровне смышлёного такого парнишки... примерно десяти или одиннадцати лет от роду.

— Но ему едва пошёл восьмой год!

— Необычный ребёнок, я же сказал. Он и сейчас нас слушает. И он действительно мог бы заговорить... если бы был способен на это физиологически.

— Ну и что нам с этим уникумом делать?

— Беречь, как свою голову. Я не шучу! Если его убьют или покалечат, я взыщу потерю с вас. В тройном размере, не меньше!

— Вы играете в опасные игрушки, мэтр...

— Это уж моё дело, во что я играю, а во что — нет. Кстати, у вас в Боевой Школе, насколько мне известно, имеется неплохая библиотека?

— Да.

— Хорошо. Пусть этот змеёныш получит туда доступ... Вы что-то хотели сказать? Нет? Ну и хорошо, раз так. Эй, ты! Чтобы не меньше трёх часов в неделю проводил с книгой в руках. Но вы не вздумайте учить его читать. Хороший ум — самостоятельный ум.

— Я буду вынужден сообщить о вашем решении вышестоящим.

— Сообщайте на здоровье. До встречи, змеёныш!

Маги удалились. А у меня с того момента возникли новые трудности.

Любимчики — наихудшая разновидность других.

Сутки будущих улл-воинов всегда заполнены до отказа. Утро отдано общефизическим упражнениям: бег, лазание, плавание, прыжки, преодоление полосы препятствий и тому подобные занятия, предваряемые и заканчиваемые растяжкой. Затем следует лёгкий завтрак, часто состоящий исключительно из порции густого ягодного киселя с мякотью, которую можно проглотить меньше чем за минуту, и далее до самого обеда идут боевые тренировки.

В самом начале, лет до пяти, эти тренировки проходили без оружия... точнее будет сказать, что оружия не давали в руки нам. А вот наставники такого преимущества были не лишены. Им вменялось в обязанность лупцевать нас всем, чем только можно. Руками, ногами, палками, пустыми ножнами, выпущенными из луков и арбалетов затупленными (а немного позже НЕ затупленными) стрелами, подобранными камнями, простейшими заклинаниями типа "искр" или "дроби"... Занятие, прошедшее без трещин в рёбрах, вывихов и сотрясений, считалось слишком мягким, а уж без синяков и ссадин "боёвка" не обходилась на моей памяти ни разу. Где бы она ни проходила — в "песочнице", "тёрке", "лабиринте" или "роще", в добавившихся впоследствии "топи", "форте" или "месиве" — доставалось нам всегда. Наиболее пострадавшим оказывалась помощь, отделавшиеся сравнительно легко могли приступать к обеду сразу.

После обеда начинался "час магии". Мой любимый, потому что магия изначально давалась мне легче, чем всем остальным в моей возрастной группе. Кстати, это только говорится так: "час". На деле он мог занимать (и занимал) куда больше времени. Зачастую "час магии" тянулся до самого ужина. Занимались с нами в это время индивидуально, реже — сформировав небольшие команды. Примерно с десяти лет акценты довольно резко смещались. Вместо разнообразных медитаций, управления физиологией, памятью и восприятием нам начинали преподавать боевую магию. Завершал этот период ужин. А за ужином следовал "тихий час". Формально будущий улл-воин мог провести его, лёжа на кровати и высвистывая какую-нибудь мелодию. Но это лишь в том случае, если ни один из наставников не "наградил" его дополнительными занятиями, что бывало весьма часто, если не требовалось срочно починить одежду или снаряжение, если ученики постарше, обнаружив бездельничающую мелкоту, не нагружали её чем-нибудь забавным, вроде бега по крышам корпусов Школы на время... в общем, много разных "если" могли помешать нам распорядиться своим временем по собственному усмотрению.

Ну а мне после ужина, в соответствии с распоряжением улл-мастера, следовало бежать в библиотеку и проводить время там. Надо сказать, я быстро оценил наличие в сутках трёх часов, в течение которых можно было чувствовать себя почти свободным, и от посещений библиотеки не отлынивал крайне редко.

Надо сказать, что книжная премудрость в Боевой Школе особой популярностью не пользовалась. Общий читальный зал её почти всегда пустовал. Он представлял собой большое и очень красивое помещение с многокрасочными витражными окнами от пола и почти до самого потолка. Заходящее солнце играло в окнах сотнями медленно меркнущих бликов, заставляя некоторые кусочки витражей вспыхивать с особенной яростью, некоторые, прозрачные, словно бы заливая кровью, а некоторые превращая в тёмные пятна, в дыры, ведущие прямиком в сторону Ночи Победительной. На преображённые таким вот мрачным образом картины я мог любоваться очень, очень долго — пока чувствительное заклинание не заставляло стенные панели вспыхнуть тёплым жёлтым сиянием, возмещая недостаток освещённости, и не обращало Ночь Победительную в позорное бегство, лишая её власти и колдовских сил. В искусственном свете читальный зал становился почти обычным помещением: просторным, пустым и гулким, полным потемневшей от времени деревянной мебели, с витающими в нём густыми запахами старого пергамента, пыльной бумаги, паркетного воска, чернил и скуки.

Но общий читальный зал библиотеки был далеко не единственным помещением отдельного корпуса, где она располагалась. В ней имелись также три (включая один подземный) этажа, где хранились книги, свитки и странные предметы, в которых даже трудно было при беглом взгляде признать документы. В примыкающей приземистой башне, куда мне официального доступа не было, спали беспокойным сном фолианты, таящие в себе секреты магии; на верхнем этаже этой башни, под конической застеклённой крышей, работали маги Боевой Школы: делали выписки, производили предварительные расчёты, конструировали плетения и сопряжения. Но меня всё это до поры до времени волновало мало: с тех пор, как я научился открывать дверь в отделение картографии, я буквально прилип к нему. Читать топографические карты и обычные условные обозначения на них нас худо-бедно учили. Но вот о том, что помимо топографических существуют ещё иные виды карт, причём буквально десятки разновидностей оных — от экономических карт регионов до планов давно отгремевших сражений... о! С этим открытием мог сравниться только момент, когда я научился читать символы, отвечающие за отражение смысла обыденной речи.

Слову улл-мастера, моего создателя, повиновались строго. Никто не учил меня читать. Но вселенная абстрактного знания словно сама открыла мне свои объятия, вручив мне свои волшебные ключи. И я, потрясённый, обнаружил, что вполне способен плавать в её горьких водах. Сперва я робко резвился на мелководье, не рискуя отплывать далеко от берега, но вскоре, осмелев, я уже смело нырял чуть ли не до придонных областей. Жадно ухватывая взглядом содержимое десятков страниц за раз, я разбирался в таящихся в написанном смыслах позже: во время утренней разминки, за обедом и ужином, урывками — во время боя и в "час магии". Порой оттиснутые на внутренней поверхности век страницы даже снились мне...

Славное было время.

К тринадцати годам я перестал расти вверх. Как отрезало. Заложенная в тело улл-воина программа физического развития резко поменяла приоритеты и, закончив со скелетом, занялась мускулами. Я быстро превращался из костлявой и тощей (но, по меркам обычных людей, очень сильной) цапли в ещё более сильного мужчину: не слишком высокого, но жилистого, крепко сбитого, поджарого и стремительного.

Да, это не оговорка. Я действительно становился мужчиной, пусть даже сделать на этом пути второй шаг, зачав новую жизнь, мне было не дано. Но тот маг, что придумывал улл-воинов, не решился превратить нас в евнухов. И дело даже не в том, что поступающие в кровь гормоны делают мужчин злее и решительнее. Просто в сексе и всём, что с ним связано, маги (не без оснований) видели дополнительный рычаг, помогающий контролировать их творения.

Я счастливо избежал этой ловушки.

Конечно, с женщинами я спал. Если бы я не делал ещё и этого, на меня надавили бы так, что впору лопнуть. Нет, в данном вопросе, как и в большинстве остальных, я придерживался прежней, доказавшей свою мудрость стратегии. Притворяйся! Лги! Поддавайся! Делай, как все!

И я делал, как все. Даже позволил себе завести постоянную подружку, к которой якобы испытывал повышенную симпатию, переходящую в робкую влюблённость... Но для себя-то, глубоко внутри, я очень хорошо знал: если речь пойдёт даже не о моей жизни, а о более-менее значительных интересах, я без каких-либо сожалений и колебаний разменяю эту фигуру.

Впрочем, видимость я создал правдоподобную. Качественную.

И не удивительно, что нашёлся враг, задумавший меня унизить через мою подругу.

Полагаю, обстоятельства не имеют большого значения. Я бы вообще не стал вспоминать этот случай, если бы тогда мой жизненный путь во второй раз не пересёк улл-мастер. Тот самый, что сделал меня. Тот самый, который сумел раскрыть мои секреты. Тот самый, который разрешил мне брать книги в библиотеке.

Одним словом, мой (скрип зубов) хозяин.

А моему врагу было почти семнадцать. Фактически он уже стал взрослым, прошедшим все круги подготовки улл-воином. От достаточно формального экзамена его отделяло меньше месяца. Вот этот-то сформировавшийся убийца при молчаливом (а каком же ещё?) одобрении учителей и других учеников бросил мне вызов. Уклониться я не мог: поединка требовала "честь" "моей" женщины, обычаи Боевой Школы и тому подобная ерунда. Следуя глупым правилам и ещё более глупым неписаным законам, я должен был выйти против более сильного противника и позволить ему измордовать себя до полусмерти...

Конечно, не ради той смазливой дурочки, которая мне даже не особенно нравилась, а ради того, чтобы все видели, что я "не трус". Что я такой же, как все. Хотя эти самые все прекрасно знали, что я — не такой. Они просто хотели верить в обратное, а я им в этом усиленно помогал.

Ну, измордует. Ну, до полусмерти. Больно будет. Очень.

Что с того? В первый раз, что ли?

Серьёзная схватка двух улл-воинов, даже если оба они ещё только ученики, дело редкое. А так как намеченное действо должно было стать этакой смесью наказания и урока, зевакам никто не препятствовал столпиться около очищенной от посторонних тренировочной площадки, глазеть и даже делать ставки.

Если бы у меня были деньги, я бы, пожалуй, поставил на моего врага. Выиграл бы пару монет: мелочь, а приятно.

И тут, разминаясь перед образцово-показательной поркой, я ощутил Взгляд. Не показывая вида, я повернулся в нужную сторону... Лишённое возраста лицо, ниспадающие одежды очень тёмного синего цвета, но главное — сам взгляд и стоящая за этим взглядом воля: гибкая, как хлыст, тонкая и жёсткая, как стальная спица. Конечно, я узнал его, хотя минуло пять лет с момента нашей единственной встречи. Его мысль легко просочилась через мои ментальные щиты, которые до того казались мне вполне надёжными:

"Я поставил на тебя пять золотых, змеёныш. Не разочаруй меня".

Не успел я на это ответить, как появился мой враг. Толпа притихла. Один из наставников, старый улл-воин, подал знак, и поединок начался.

На победу я не надеялся, но и сразу ложиться на песок не собирался. Так как в ближнем бою мне ничего не светило, я сделал ставку на свою внутреннюю силу и контроль — то, в чём враг мне хоть немного, но уступал.

Основное оружие улл-воина не меч и не магия. Его основное оружие — скорость. Чем бы он ни сражался, начиная с парных кинжалов или голых рук и заканчивая потоками энергии, улл-воин сражается быстро. Да, мы лишены речи, для нас закрыты двери высокой магии, да, вербальные формулы, уводящие Путь к истинным вершинам, нам недоступны. Зато там, где мастер Пути творит словом одно-два могучих заклинания, мы успеваем сотворить десяток форм боевой магии. Как? Очень просто: с помощью жестов. У нас есть даже особое боевое искусство, сочетающее атаки на грубом физическом уровне с манипуляциями внутренней энергией. Со стороны поединок, когда оба противника применяют это искусство, немного похож на рукопашный бой. Только происходит он в темпе, за которым обычному человеку не уследить, а между поединщиками остаётся пустое пространство шириной локтей в пять или больше.

Мой враг сразу раскрыл свои намерения, старательно сокращая это расстояние. Стоит ему подобраться ко мне вплотную, и бой кончится в несколько секунд. Более тяжёлый, более крепкий, более быстрый и дольше обучавшийся мерзавец попросту сомнёт меня, как взрослый пёс — щенка. Моей же задачей было не дать ему сократить дистанцию, навязать поединок духа и энергии, а не поединок тел. Почти каждый третий мой выпад был направлен на то, чтобы отбросить, отпихнуть врага, замедлить его продвижение вперёд... а на худой конец — позволить его выпадам отпихивать меня. Что угодно, но удержаться! Увиливать, хитрить, сохранять разрыв...

Прошло почти полминуты (громадный срок по меркам таких поединков!), когда я понял, что с этой задачей я справляюсь. Настолько успешно, что даже имею шансы на победу.

Вот только стоит ли ради победы менять свои планы? Стоит ли лишать зрителей (в первую голову — наставников) удовольствия видеть меня, щенка, положенным носом в грязь? Ведь им всем хочется моего унижения, хочется кровавого урока...

Всем, кроме того улл-мастера, который поставил на меня золото.

Ну что, змеёныш? Кого ты разочаруешь?

Бой длился уже больше минуты. Я устал, хотя и не телом... но противник мой устал куда сильнее. Теперь я точно мог бы удержать его шагах в десяти и так, на расстоянии, отлупить, как только мне вздумается. На расстоянии магия всегда имеет преимущество над мускулами. Правда, пока моя победа не очевидна. Даже этот, который мой враг, который просто обязан чувствовать рисунок втрое лучше сторонних наблюдателей — даже он ещё ничего не понял, продолжая прежние упорные попытки подобраться ещё, ещё, ещё ближе...

Я начал с маленькой, едва заметной неточности. Потом допустил вторую неточность, побольше. Враг был всё-таки хорош: он сумел зацепиться за неё, раскрутить, превращая в каскад накапливающихся ошибок, и вспороть плотную сеть моей обороны, как тяжкий таранный удар копья вспарывает кольчугу двойного плетения. Я хорошо помню злую радость, с которой враг приблизился ко мне на расстояние "ладони и локтя"... и помню себя лежащим на песке. Единственное, чего я не помню — это сваливших меня ударов.

Потом я, конечно, встал с песка. И даже в хорошую имитацию боевой стойки.

Потом я снова встал.

И снова.

И снова.

Я вставал до тех пор, пока был на это способен. Когда я не смог встать после целой минуты безуспешных попыток, бой кончился. Тогда я позволил себе перекатиться на спину, расслабиться и отдаться целительному трансу.

...спустя довольно долгое время ко мне приблизился человек, источающий власть, темноту и опасность.

— Встань, змеёныш.

Я встал. Транс и врождённые способности улл-воина сделали своё дело: я снова мог стоять, даже не покачиваясь при этом. Но ещё дней десять после проклятого "поединка" я буду болен, буду слаб, медлителен и неуклюж. Плевать. Обычный человек на моём месте провёл бы остаток жизни в хромых калеках. Хорошо быть больше, чем обычным...

Ненавижу.

— Посмотри мне в глаза.

Этот приказ я не исполнил. Но улл-мастер только рассмеялся тихонько.

— Поумнел... — и ещё смешок. — А теперь объясни: почему ты поддался?

Шутки кончились. Паника метнулась и затихла, придавленная железным сапогом воли. Да, змеёныш, объясни! Но не глядя в глаза — слишком это опасно, слишком многое при этом раскроется страшному чужаку, имеющему над тобой чересчур большую власть...

Объясни!

Мой взгляд заметался вокруг, избегая лица мага. Улл-воины не только движутся быстро, они и думают так же, иначе цена им была бы — пыль. А у меня в этом также было преимущество: другие не проводили всё свободное время за чтением.

Не прошло и секунды, как я нашёл выход. Задача решалась просто и изящно. Я поманил мага за собой выразительным жестом и подвёл его к наполовину сухому кусту, торчавшему из земли на границе тренировочной площадки.

— И что дальше?

Новый жест: "Смотри!"

В кулаке левой руки я зажал основание сухого сука толщиной с большой палец взрослого мужчины. Неторопливое движение правой руки, треск — сук сломан. Помедлив, я точно так же сжал тоненький, как детский мизинец, прутик, из почек на котором едва начали проклёвываться молодые листья. Зеркально повторившееся движение второй руки... прутик согнулся и тут же выпрямился, как ни в чём не бывало. Поклонившись, я шагнул в сторону и замер.

Улл-мастер с минуту глядел на куст. И не просто глядел — медитировал. Потом неуловимо вздрогнул, вздохнул и, не сказав больше ни слова, ушёл.

А я остался и долго думал: не совершил ли я сегодня смертельной ошибки?

Года за полтора до последнего экзамена, после которого мне предстояло расстаться с Боевой Школой и получить пропуск во взрослую жизнь, начался последний круг обучения. Мне, как и моим предшественникам на этом тернистом пути, предстояло освоить традиционное магическое снаряжение улл-воина. Конечно, мы можем многое и без снаряжения, и без оружия, и вообще без подручных средств; но на практике умение пользоваться артефактами — одно из главных составляющих науки выживания. Пренебрегать им ни в коей мере не следует.

Магическое снаряжение — штука довольно изменчивая. Каждый улл-воин подбирает его по своему вкусу в зависимости от личных склонностей и, что ещё важнее, конкретного задания. Иногда определённые артефакты вручаются для определённой миссии. Но в любой набор хитрых приспособлений непременно входят два предмета: маскировочный костюм и аптечный камень.

Костюм — вещь довольно простая, так что науку его правильного использования я освоил очень быстро. Но вот аптечный камень — другое дело. То есть необходимый минимум того, что с ним можно и нужно было делать, я тоже усвоил без задержек; зато эксперименты с ним и с его скрытыми возможностями — о! Это оказалось... захватывающе.

Аптечный камень представляет собой грубую и дешёвую замену тем кристаллам, которые используют для медитаций настоящие маги. Конечно, мастерам магии никакие кристаллы вовсе не нужны, как здоровому человеку не нужны костыли — но на некотором этапе даже аптечный камень, эта скверная, искусственно выращенная имитация настоящего природного кристалла, может всерьёз облегчить движение по Пути.

Что должен уметь делать с камнем улл-воин? Быстрее накапливать внутреннюю энергию, точнее и глубже управлять своим телом, наконец, ускорять процессы исцеления, если в таковых есть нужда. Вот и всё. Однако я быстро обнаружил, что при помощи аптечного камня могу достичь много большего. Зашифрованные в иносказаниях и недомолвках магические приёмы, вычитанные мной из книг, собственные догадки, обрывки бесед магов-наставников — я складывал всё это, получая всё новые и новые узоры, и в итоге сумел прорвать Барьер. Тогда я не знал, как он называется в среде обычных магов, не знал, как называется то, что лежит за ним; я шёл ощупью, вслепую, по той древней дороге, которую задолго до меня проторили старые мастера Пути.

Но зато я точно знал, что хочу найти на Той Стороне.

Я жаждал знаний. Не власти, не свободы, не силы, не гармонии и не чего-либо ещё. Я хотел ЗНАТЬ — потому что в знании заключено всё остальное. Знание отражает весь мир и все вещи мира. Я хотел знать, и поэтому Барьер (более известный как Ворота радуги) пропустил меня.

...лишь позднее мне открылась вторая причина столь раннего и лёгкого успеха. Заключалась она в том, что распахнуть Ворота радуги мне помогли с Той Стороны. Но это, повторюсь, я узнал потом, когда набрали силу и инерцию плоды успеха. А в тот момент меня гораздо больше заботило иное. Очень важное событие в жизни любого улл-воина.

Выпускной экзамен.

Как правило, испытания в конце последнего круга подготовки улл-воинов формальны. Дело не только в том, что наставники безо всяких дополнительных испытаний отлично знают, кто из нас на что способен, кто и в чём хорош, в чём посредствен, а в чём слаб. Устроить нам действительно суровые экзамены, грозящие неумехам настоящими увечьями и настоящей смертью, мешает другое важное соображение.

Улл-воины очень дороги.

Судите сами: сначала нужна подходящая рабыня, которая может выдержать все инъекции, все заклинания и все трансформы плода. А выдерживает это далеко не каждая. Две рабыни из трёх умирают до срока, безнадёжно портя заготовку. Далее: время и средства, потраченные на все эти зелья — их ведь надо приготовить, очистить, обработать по-разному и с предельно доступной точностью. Затем время и усилия магов, контролирующих превращение, отдающих будущему улл-воину часть своей внутренней энергии. Наконец, более пятнадцати лет интенсивного обучения — тоже отнюдь не бесплатного...

Да, мы, улл-воины, дорогое удовольствие. Очень дорогое. И хотя Ночной Союз — не бедное государство, во всей армии Союза нас никогда не было намного больше тысячи.

Разумеется, это не означает, что на последнем экзамене в Боевой Школе выживают совсем уж все. Так просто в этой жизни не даётся ничто. Вот и я перед экзаменом подслушал разговор, из которого следовало, что мне, Змеёнышу (таково было моё почти что узаконенное прозвище), заката завтрашнего дня уже не увидеть.

То, что подслушать этот разговор мне дали нарочно, не меняло ровно ничего. Разговор о неизбежной смерти давали подслушать всем выпускникам. Чтобы не расслаблялись. Обман — одна из лучших тактик. Но мне следовало принимать подслушанное серьёзнее, чем другим.

Мне "случайная" смерть на экзамене грозила на самом деле.

Причиной тому был, разумеется и как всегда, я сам. Потому что за последний год я не проиграл ни одного учебного боя. НИ ОДНОГО. Даже когда пришлось выйти в круг против троих наставников сразу, я смог выдержать и устоять на ногах до самого конца. В отличие от той тройки. Я бы нагло соврал, сказав, что это далось мне легко и просто, но факт остаётся фактом: я это смог. Я — победил. Я действительно стал лучшим из учеников Боевой Школы.

Разумеется, я мог бы по-прежнему исповедовать мудрость тонкого гибкого прутика и поддаваться тем, кто (по отдельности) слабее меня. Да, мог. Но я и без того приобрёл больше опыта по части исцеления разнообразных травм, чем четыре любых других ученика вместе взятые. Мне до полусмерти надоело ходить выздоравливающим. Всё время — выздоравливающим. Даже самый тонкий и гибкий прут не может гнуться бесконечно. Так ведь и горбатым стать недолго!

Я не хотел больше гнуться. Я выпрямился. И теперь мне предстояло заплатить за это.

Конечно, если я не смогу увильнуть от оплаты.

...в свою последнюю ночь перед экзаменом я забрался в ящик для кухонного мусора. Уже не впервые я прятался в нём для своих тайных экспериментов и не обращал особого внимания на то, во что мне пришлось зарыться и как это пахнет. Аптечный камень был при мне. Я сосредоточился на нём, отразился в его глубинах, без спешки сжимая силу в воображаемый шар около солнечного сплетения. Когда исчезло всё, кроме этого шара и той неопределённой точки без размеров и формы, которая служила источником моих мыслей, я одним отработанным приёмом переместился внутрь шара. Преодолел Барьер. И оказался в плоскости чистой магии.

Прежде, оказываясь в этой своеобразной изнанке мира, я проделывал многообразные и не всегда безопасные трюки. Я накачивал тело и сознание дополнительной энергией, вмешивался в работу своих внутренних органов и отшлифовывал боевые техники, роясь в сокровищнице своей памяти. Также я пытался творить новые, недоступные для других улл-воинов заклинания, и даже достигал успеха. Но помимо всего этого я отработал ту процедуру, которую назвал Выходом Вне.

Этой процедурой я снова воспользовался накануне экзаменов.

В плоскости чистой магии отражается всё, что существует в плоскости материального, а также то, что существует в смежной плоскости ментального. Мысли, эмоции, воспоминания и планы, намерения явные и подавленные, потоки чужих чувственных ощущений — за Барьером до всего этого можно добраться. При соответствующем навыке, конечно.

Выйдя Вне, я полетел на поиски планов собственного завтрашнего убийства.

Не знаю, как всё это представляется другим идущим по Пути. Для меня чужие умы выглядят как сферы, наполненные разными вещами — как правило, прозрачными и светящимися. Умы птиц и зверей невелики, устроены просто, а внутри — жилисты и горячи. Умы обычных людей гораздо холоднее, но зато и объёмистее. Даже у детей. Можно сразу отличить бессмысленного младенца от малолетки, уже знающего слова: в уме последнего, кроме клубка жил, появляется слой, в котором располагаются листья, иглы и комочки. Причём, задержавшись и рассмотрев картину поближе, замечаешь: двух одинаковых, скажем, листьев не существует. В каждый лист можно воткнуть только строго определённые иголки, а черешки листьев могут укореняться лишь в некоторых комочках, не подходя ко всем остальным.

Впрочем, тут всё индивидуально: у кого-то в уме царит жёсткий порядок, а у кого-то — сложный и захватывающий хаос, в котором происходит постоянное бурление, ищущее всё новых и новых сочетаний отдельных элементов. Хотя обе названные крайности встречаются редко, чаще имеет место некое усреднённое состояние ума.

Серьёзно отличаются от обычных людей знакомые с магией. Во-первых, их ум выделяется своей яркостью; во-вторых, кроме первых двух слоёв в нём имеется третий слой. Или даже не слой вовсе, а хитрая такая оболочка: сплошь бугристые щупальца, трубки, чувствительные пятна и разные другие штуки, которым и название-то не вдруг подберёшь. Чем неопытней маг, тем тоньше и призрачней эта оболочка, тем меньше в ней жизни и движения. И тем легче проникнуть сквозь неё, отыскав в ней какую-нибудь щель, а то и нагло проникнув через одну из вялых в данный момент трубок. Я мог сравнительно легко обмануть защиту третьего слоя, сжавшись в точку и предельно ускорившись: подвергшийся такой своеобразной атаке меня просто не замечал. Не успевал заметить.

Описанным образом я нанёс визиты во внутренние миры едва ли не всех учеников и полноправных магов Боевой Школы. Кроме лишь улл-мастеров. Шарить по их умам я зарёкся после того, как при первой же попытке проникновения, едва я нацелился на отдельный участок необычно тёмной и плотной внешней оболочки, эта самая оболочка вдруг сжалась и протянула все свободные щупальца в мою сторону. Чем это могло закончиться — не знаю и даже не догадываюсь. Я проявил благоразумие (или трусость, если угодно), поспешив бежать обратно в тело. То был первый и единственный раз, когда меня едва не застукали за экспериментами с чужим сознанием.

Но теперь улл-мастера меня не интересовали. Не они стремились сделать завтрашний день моим последним днём.

Мне было нужно проникнуть в мысли моих прямых наставников.

Умы улл-воинов почти так же горячи, как умы птиц. Их яркость — знак большого резерва внутренней энергии. Жилы в них толсты, постоянно напряжены и очень чувствительны. В них не так сложно проникнуть, но действовать внутри следует предельно осторожно. Чуть что не так — и всё, ощущаемое улл-воином как инородное, будет смято, расплющено и выкинуто вон. Причём чувствительность к вторжениям с возрастом и опытом, в отличие от многого иного, только возрастает. Двое самых пожилых и самых уважаемых наставников из-за этого были полностью неуязвимы для меня. Мой мысленный щуп даже не выбрасывало наружу, а просто-напросто не пускало внутрь. Ощущение, как при попытках задушить хорошо намыленного осьминога.

К счастью, душить осьминога мне было не нужно. Тем двум почтенным улл-воинам давно уже были не интересны мелкие грязные интрижки. Они, конечно, будут на выпускном экзамене, но прямой опасности для меня не представляют. Другое дело — Шест, Коготь и Сапожник: три наставника, у которых была самая веская причина точить на меня зубы. И прежде всего, конечно, Коготь, как самый умный и злобный из троицы.

Отыскав его сферу, я в последний раз проверил свою боеготовность и скользнул к ней.

Утро перед последним экзаменом я встречал не в лучшей своей форме. После нескольких часов похождений за Барьером я ещё полежал в мусорной куче, восполняя растраченную энергию и возмещая отсутствие нормального сна. Потом, перед самым рассветом, сходил к ручью, чтобы смыть помоечные ароматы. Переоделся в чистое. И тайком прокрался обратно в каморку, где жил всю свою жизнь, куда приходил поспать, зализать раны и просто побыть в уединении. В каморке этой я повалился на жёсткую самодельную кровать и запал в щель между медитацией и обычной полудрёмой. Когда за мной пришли, я всё ещё сражался со сном — с переменным успехом.

Что ж, зовут — иди.

Я стряхнул с себя усталость, как запачканный плащ, встал и пошёл.

...Экзамен состоит из трёх основных частей. Насчёт первых двух у меня с самого начала не было особых опасений. Выполнение формальных упражнений, включающих бег с грузом, тесты на выносливость, координацию и знание боевых приёмов с разными видами оружия — для меня это было просто. Часть вторая, состоящая из череды схваток с разными противниками, после моей драки с тремя наставниками была ещё большей формальностью. Ни я, ни кто-либо ещё не питал сомнений в том, что сражаться я умею.

Смертельная для меня ловушка таилась в последней, третьей части экзамена. Именно при решении задачи, максимально приближённой к боевой, меня должен был настигнуть несчастный случай с фатальным исходом.

— Так. Хорошо, — заключил маг-наставник, по жесту которого от меня отвалилась последняя пара противников. — Испытуемый, подойди сюда.

Я подошёл. Маг-наставник упёрся взглядом в мою переносицу, облегчая себе процесс передачи мыслей, и внушил мне суть последнего задания. Если без лишних подробностей: найти в местности к востоку от расположения Боевой Школы некий охраняемый Предмет и до заката доставить оный Предмет экзаменаторам. Желательно провернуть всё так, чтоб охранники не поняли, как именно их обошли. За скрытность исполнения начисляется дополнительный балл. За скорость тоже начисляются баллы, но поменьше, чем за скрытность. А вот если я не успею справиться до заката, начнут прибавляться штрафные баллы.

В общем, всё как всегда.

Не теряя времени, я резво побежал на восток. Местность в этом направлении была ещё та: бурелом, перепутанное вусмерть мелколесье, овраги, болотца, а дальше, как апофеоз местности, в которой только и прятать разные охраняемые предметы — скалистый кряж, невысокий, но зато крутой и обрывистый, изобилующий пещерами, пещерками и просто щелями в камне. Если бы то, что мне надо было принести в Школу, просто спрятали там, я мог бы прочёсывать местность много дней и ничего не найти. К счастью, экзаменаторы понимали это не хуже меня и облегчили задачу, выставив у Предмета охрану. Одно дело — искать во чистом поле случайно выпавшую из кармана монетку, и совсем другое — искать ту же монетку в том же чистом поле, когда около неё выставлен караул из трёх здоровенных копьеносцев и горниста.

Полосу мелколесья я преодолел неторопливым расширяющимся зигзагом. Маскировочный костюм послушно менял оттенки, скрывая меня от чужих глаз; сам я привычно скользил между искривлёнными стволами деревьев и кустов, как некая разновидность призрака: без тени шума. Мои уши слушали, мои глаза смотрели, мои более тонкие чувства процеживали окружающее, ища живых и мыслящих существ.

И всё это было совершенно лишним.

Прошлой ночью я вытащил-таки из Когтя то, что мне было нужно. Я узнал, где спрятан Предмет, и более того: я точно знал, какой смертельный сюрприз Коготь приготовил мне на пути к Предмету. Расставить ловушку было тем проще, что Предмет и его охрана располагались в пещере, а у той пещеры было только три входа.

Самый доступный сторожили лучше всего. Если бы я шёл по нему, мне пришлось бы разбираться с охраной. Простое решение и простой путь... но Коготь знал меня и просчитал меня достаточно хорошо, чтобы догадаться: этим путём я не пойду. Не захочу терять баллы. Второй вход в пещеру, расположенный намного неудобнее первого, охрана контролировала тоже, но лишь от случая к случаю, полагаясь больше на устроенные около этого входа ловушки. Разумный улл-воин выбрал бы этот путь.

Однако Коготь счёл, что моя гордыня приведёт меня к третьему, почти недоступному входу, который охрана не контролирует вообще и где поставлена всего одна простая ловушка. Эта-то ловушка его стараниями и стала убийственной западнёй, капканом, который было легко разрядить лишь на первый взгляд.

Вы догадываетесь, какой вход я выбрал?

Конечно, третий!

Как я добрался до этого входа — отдельная минорная песня. Не будь я улл-воином, такой подвиг альпинизма без скалолазных инструментов и дозированного применения магии был бы совершенно невозможен. А так — всего-навсего очень труден. Когда я втиснулся наконец в искомую щель, мне (мне!) пришлось потратить целых две минуты, чтобы отдышаться и заставить мышцы расслабиться. О том, каково будет возвращаться этим путём, таща на себе Предмет, я старался не думать. Наконец я пришёл в себя и медленно, очень медленно пополз вперёд.

Узкая и холодная кишка в скальном монолите извивалась так, будто её проложил гигантский червяк-камнеед. Да не круглый, что ещё было бы приемлемо, а плоский. Не дожидаясь, когда недостаток освещённости даже зрение улл-воина сделает бесполезным, я закрыл глаза и выпустил "серый пух". Эта модификация сенсорики, одна из самых простых, выгодно отличается высокой эффективностью, малозаметностью (окружённый "серым пухом" становится заметен обычным вторым зрением как раз в радиусе действия "пуха") и широкой сочетаемостью с другими сенсорными модификациями — например, "третьим ухом" или разнообразными "щупами". Если бы мне потребовалось объяснить механизм работы "серого пуха" учёному умнику, я бы мог сказать, что перемешал и слил в качественно новое единство осязание и зрение. От первого — ориентация в полной тьме, от второго — объём и градации цветности, отвечающие за различия в свойствах ощущаемых мной предметов. Так как каменная кишка особым разнообразием похвастать не могла, в поле моего восприятия она представала как сине-голубая, вытянутая и изогнутая полость с полупрозрачными стенками. В глубине этих стен "серый пух" улавливал, превращая в тусклые искорки, тонкие трещины и внутренние напряжения породы.

В принципе, ещё немного видоизменив сенсорику, я мог бы отличать химический состав разных пород, ощущать сопутствующие искажения магнитного поля, слабые перепады природного магического фона и тому подобные нюансы. Но в данный момент ничто из перечисленного мне не требовалось, да и бессонная ночь начисто отбивала желание экспериментировать. Эффективный радиус "серого пуха" я ограничил ближайшим десятком шагов: во-первых, больше мне не требовалось, а во-вторых, при такой плотности "пуха" меньше шансов что-либо пропустить.

Ага, вот и ловушка. Подарочек к выпуску от любящего Когтя. Действительно просто: тонкая сигнальная нить поперёк прохода, соединённая одним концом с "визжалкой", а другим концом уходящая в трещину, заметить которую от входа ещё труднее, чем нить. Обезвредить "визжалку" — плёвое дело. Если знать, как она работает (а нас учили и этому), нить можно отсоединить от неё за десять, много — двенадцать секунд. Даже в узком каменном проходе. Даже в темноте. Но (спасибо Когтю), если это сделать, нить ослабнет. А второй её конец, пока натянут, не даёт сработать хитрой штуке, которую только тронь — и воздух наполнится парами особо мерзкого яда.

Узкая щель, неудобная поза, податься некуда... даже если задержать дыхание, всё равно умрёшь: эта гадость проникает и через кожу. А потом, когда меня, пропавшего, будут искать и найдут (разумеется, найдёт именно тот, кто знает, где надо искать) всё можно будет свалить на полосатую гадюку. Они гнездятся как раз в таких вот щелях, яд их действует очень быстро и наверняка, так что даже улл-воин не успеет оправиться от укуса...

Хитро придумано. Действительно хитро.

Но, как известно, на всякую хитрость найдётся свой щелчок с левым подвывертом.

Заклинание под названием Зажим — одно из простейших. Оно так просто, что ему учат даже улл-воинов. Я аккуратно наколдовал Зажим на нужный конец сигнальной нити, потом отсоединил другой её конец от "визжалки", предварительно обезвредив её, и со спокойной душой пополз дальше. Меня ждали главная пещера, охрана и Предмет. А оставшаяся позади ёмкость с летучим ядом... на обратном пути я кое-что сделаю с этим подарочком. И пусть Коготь будет очень, очень осторожен, когда полезет к своей не сработавшей ловушке. Тесная щель в скалах, неудобная поза... многое может случиться в таких местах с неосторожными. Да, многое.

Проход постепенно расширялся. И вот уже я гляжу обычным ночным зрением с высоты в три человеческих роста на неправильной формы обширную выемку в теле скалы, освещённую всего лишь парой факелов. Ну, факелы — это очень кстати. Потому что в охранении-то обычные люди, правда, очень хорошо наученные в стенах нашей же Боевой Школы. И в этой пещере должно гореть в десять раз больше факелов, чтобы они ясно видели все её закоулки...

Стоп. Не спеши, Змеёныш, подумал я. Да, люди не имеют твоего зрения. Не имеют твоего слуха и обострённого чутья. Но люди придумали уйму разных вещей, чтобы компенсировать природные слабости своего племени. Посмотри, как стоят эти трое. Понаблюдай, как они поворачивают головы, как они пьют пещерный полумрак широко распахнутыми глазами... видишь, какие у них зрачки? Хоть они и не улл-воины, но раз они закапали в глаза зелье "белая ночь", они сейчас видят в темноте немногим хуже тебя. Это раз. И это ещё полбеды, потому что стоило среднему охраннику немного неловко шевельнуться, как все трое вздрогнули. Люди вздрагивают так от самых тихих звуков, если перед этим выпили зелье "звенящий шелест". А здесь — пещера, здесь под этим зельем можно падение отдельной песчинки различить... если бы я по привычке не старался быть тише еле уловимого сквозняка...

Да, серьёзную задачку задали мне добрые экзаменаторы. Не то, что другим выпускникам. Видно, долго ярмо под размер шеи подбирали.

Так как особого выбора у меня не оставалось, я сосредоточился и выпустил на свободу свою магию. Вот, сам не заметив этого, вошёл в транс ближний охранник. Вот та же участь постигла того, что в центре... что-то тяжело их держать, не иначе, наставнички им какую-то защиту дали, не поскупились... Ну вот, наконец и с последним порядок. Сейчас я замкну их внимание... нет, это точно какая-то защита, иначе не болела бы всё сильнее бедная моя голова... готово. В ближайший час с небольшим эти трое заметят разве что горный обвал, но никак не меня — такого юркого, тихого и ловкого.

Хотя час с небольшим — это вряд ли. Раз их обеспечили защитой от ментального контроля, надо рассчитывать максимум на десять минут.

Ну, ничего. Мне и того хватит. Должно хватить.

Так как неподалёку стерегли первый вход в пещеру ещё два охранника, я действовал максимально беззвучно. За считанные мгновения соскользнуть вниз мне помогла верёвка-прилипала, конец которой я, сотворив формулу активации, укрепил на потолке рядом с тем узким лазом, из которого выполз. Оставалось подобраться к сундучку с Предметом и залезть обратно. Дело, в общем-то, минутное... но я, к своему счастью, не спешил.

Меня насторожил запах. Знакомый запах. Как только я его опознал, внутри с удвоенной — да нет, с утроенной настойчивостью заскребло раздражение. Ну наставники, ну шакальи дети! А ведь если бы я поторопился и не принюхивался, то через два шага непременно влип бы. В буквальном смысле. В радиусе нескольких шагов от заветного сундучка с Предметом пол пещеры был залит клеем. Причём замаскировали его на совесть: если не всматриваться очень уж тщательно, только запах выдавал наличие липкого слоя. Наступишь подошвой — прощайся с подошвой. Угодишь рукавом — прощайся с рукавом. Угораздит влезть пальцем или ладонью — прощайся с кожей на том месте, которым влип.

Раз так, с сундучком тоже связана какая-нибудь пакость. Зачем ещё нужна липучка, если не для того, чтобы помешать мне поближе и попристальнее изучить место, где он стоит?

Хотя голова моя ещё не успокоилась после нейтрализации охраны, пришлось мне снова пустить в ход внутреннюю силу. Прощупыванию на расстоянии и дистанционному обнаружению ловушек нас тоже учили. Правда, без большой настойчивости. Как правило, применение такой магии ведёт лишь к поднятию тревоги сторожевыми заклинаниями или артефактами. Один из таких артефактов тихо ждал своего часа под сундучком. Но на мою активность он не среагировал: я работал в стиле, которому нас не учили, и не применял зондирующих импульсов — только жёсткую фокусировку чувствительности вдоль определённой оси.

Так. Сторожевой артефакт я нашёл. Но как достать сундучок, не влезая в клей? Стоит мне бесконтактно поднять сундучок, проклятый артефакт сразу взвоет, как сотня котов, каждому из которых наступили на хвост подкованным копытом!

Решение нашлось быстро. Я достал второй кусок верёвки-прилипалы, и спустя несколько секунд сундучок был у меня в руках. Открывать его я остерёгся, так как почувствовал внутри ещё какой-то сюрприз. Вместо этого я захватил его с собой. Да, да, да. Было бы куда изящнее извлечь Предмет, а сундучок оставить на месте, чтобы охрана оставалась в неведении до самого конца экзамена... но ведь я не самое совершенное существо нашего мира, и мне не по силам совершать идеальные кражи. Во всяком случае, пока не по силам.

Но не забывайте: я учусь. И быстро.

Когда я принёс экзаменаторам мой трофей, среди них я увидел знакомую фигуру в тёмно-синем. Улл-мастер, сделавший меня, пришёл за СВОИМ трофеем.

Начиналась взрослая жизнь.

Первая кровь

— Иди за мной, Змеёныш.

Улл-мастер (про себя я решил называть его Синим) направился к воротам Боевой Школы. Я двинулся за ним. Мысленно я перебрал своё имущество. Так... маскировочный костюм, аптечный камень, за спиной — небольшой узел с повседневной одеждой и двумя сменами белья, в кармашке на поясе пять серебряных монет (немало, если вспомнить, что улл-воинам иметь личные деньги не положено). Ну, ещё два куска верёвки-прилипалы, огневая палочка, набор отмычек, вполне заурядный льняной шнурок — годится и штаны подпоясать, и врага задушить. Нож — простенький и старый, но зато очень острый, маленькая жестяная фляга с чистой водой, пара галет, горсть высушенных фруктов в мешочке и ещё кое-что по мелочи.

Не густо, но жить можно.

— Ты умён, — неожиданно сказал Синий, не останавливаясь и не оборачиваясь. — Возможно, ты слишком умён. Так вот: с этой секунды ты будешь слушаться только меня. Никто более не будет тобой командовать. Скоро ты узнаешь, как хорошо иметь только одного хозяина. Который, к слову, тоже много умнее других. Но за свободу от приказов этих других ты будешь платить мне полным повиновением. И не советую брыкаться. Я не люблю принуждать, но умею это делать.

Синий замолчал. Видимо, давал мне время обдумать его речи.

За воротами Боевой Школы его ожидал экипаж: лёгкая коляска всего с двумя колёсами на рессорах, запряжённая четвёркой северных Вороных. Я узнал их, хотя до сих пор не видел этих мощных зверей, а только читал про них. В отношении коней маги не придерживались таких же ограничений, как в отношении улл-воинов. Около четырёх веков назад ими была выведена эта порода, названная северной Вороной — порода лошадей, размножающихся вполне самостоятельно и превосходящих лошадей других пород во всём. Вплоть до ума.

Улл-мастер сел в коляску, я сел рядом — и мы понеслись.

Кучера у этого экипажа не было. Как и вожжей. По большей части Вороные справлялись сами, лишь перед развилками Синий отдавал упряжке мысленные команды. А вот зачем этому экипажу такие хорошие рессоры, я понял очень быстро. При той бешеной скорости, которую без особого напряжения выдавали Вороные, рессоры становились предметом первой необходимости. С ними коляску всего лишь раскачивало и потряхивало, — без них она бы развалилась.

Вороные не бежали, а как будто низко летели над дорогой. Дорога же уходила на юго-запад. Я за неимением другого занятия припомнил виденные мной в библиотеке карты. Боевая Школа находилась на востоке Ночного Союза, в трёх марш-бросках от Стального океана. Центральные области Союза лежали западнее и севернее. Но поскольку мы явно забирали к югу, получалось, что Синий везёт меня в сторону фронта, к укрепрайонам на линии Минс — Лигоэ.

Что ж, вполне естественно. Куда ещё везти свежеиспечённого улл-воина, если не на войну?

На ночлег я и мой господин остановились довольно быстро, хотя и на солидном расстоянии от Школы — спасибо Вороным. Это была моя первая ночёвка в трактире и первая трапеза в моей жизни, если не роскошная, то, во всяком случае, разнообразная. Там, где я жил раньше, поварам внушались определённые правила, которых следовало держаться во время приготовления пищи. То, что перепуганный хозяин заведения поставил на стол перед Синим и мной, готовилось совсем по другим правилам. На мой вкус, большинство его блюд были излишне жирны, пересолены и тяжелы для усвоения из-за избытка мяса. Однако ради эксперимента я перепробовал почти всё, что нам подали, правда, в сумме съев довольно мало.

Шастание по чужим головам имеет ряд серьёзных преимуществ. Однако, как я обнаружил, собственные впечатления сильно отличаются от чужих воспоминаний. Так сильно, что это даже сложно сопоставить. Всё-таки чувства улл-воинов настолько отличаются от чувств обычных людей, что не сравнить. И при этом вовсе не количественно — должным образом тренированный человек, особенно под зельями, видит, слышит, чует, ориентируется в пространстве почти так же хорошо, как мы. Отличия здесь в первую очередь качественные. Я уже упоминал, что главное оружие улл-воинов — скорость? Ну так вот, второе по важности оружие из нашего арсенала — отточенные и одновременно гибко-текучие ощущения. Если боевой или целительный виды транса, которые мы отрабатывали, в первом приближении являются цельными, распадаясь на отдельные стили лишь во втором приближении, то только основных видов перцепторных трансов улл-воины знают не менее полутора дюжин. Нас научили всё время скользить от одной сенсорной модальности к другой так же легко и естественно, как ходить бесшумно. Проверять окружающую обстановку с разных фокусных точек восприятия, никогда не расслабляясь.

Потому что забывший об осторожности — труп.

Ощущения, связанные с магией — активной и пассивной, связанной и замаскированной, тёмной и светлой. Многоликое чутьё на опасность: с опорой на интуитивный расчёт, с опорой на эмоциональный фон, с опорой на потоки энергии, с опорой на "будущее вероятное". Комплексные навыки ориентации под водой, в лишённых света помещениях и пещерах, в густых испарениях, при повышенном уровне шума, в подавляющем магическом фоне, под действием заклятий и наркотических препаратов. Ощущения истинные и ощущения, очень и очень достоверно прикидывающиеся истинными...

В общем, первый трактир в моей жизни оставил у меня в памяти массу новых ощущений.

На протяжении всего вечера улл-мастер был молчалив почти как я. Поужинав и поднявшись наверх, он не уснул, а занялся тихой медитацией. В отличие от него, я своей кроватью воспользовался по прямому назначению.

Поутру Синий показался мне недовольным. Что-то не вышло у него с ночной медитацией. И хорошо, что так. Я крепко подозревал, что он пытался покопаться в моём сознании; но о трудностях этого занятия, когда дело касается улл-воинов, я уже упоминал.

Впрочем, улл-мастер недолго пребывал в бесплодных расстройствах. Как только я встал и оделся, он застал меня врасплох вопросом:

— Умеешь писать, Змеёныш?

Врать большого смысла не было. Я кивнул, почти не поколебавшись.

— Хорошо. Напиши-ка под диктовку пару писем.

Маги — во всяком случае, некоторые — могут воспользоваться услугами писцов, совершенно не опасаясь за свои секреты. Я старательно писал то, что мне говорил Синий, но не понимал в том, что пишу, ровным счётом ничего. Вернее сказать, я очень даже осознавал, что за всеми этими "тётушками М. Р.", "Третьим Вверху" и просьбой "прислать твою розу для волос с листьями, если можно" скрывается нечто, скрытое за этой галиматьёй, как вооружённые бойцы скрываются в засаде. Но дальше этого моё понимание не заходило.

К тому времени, как письма были надиктованы, прочитаны и запечатаны, на подоконник сел гарреш — ещё одна тварь, видоизменённая магами, крылатый курьер и письмоноша. Видимо, Синий вызвал его заранее. Сунув письма гаррешу в сумку и вложив в его острую голову адрес, по которому их требовалось доставить, улл-мастер спустился вниз. Мы позавтракали, а затем помчали дальше. Видимо, Вороные были просто не обучены неспешной езде.

День прошёл скучно и тряско. Трактиры, у которых Синий сделал остановки на обед и ужин с ночлегом, мало чем отличались от первого трактира. Во время этих остановок я не только ел и пил, но и по-быстрому разминался. Всё остальное время, много часов, мы мчались. Неслись. Грубо и жадно пожирали пространство. Чёрные, как смоль, кони восхищали меня всё больше. Хотя было трудно сосредоточиться в летящей полным ходом коляске, да и присутствие Синего внушало мне обоснованные опасения в том, что моё занятие не повлечёт дурных для меня последствий, я всё-таки попробовал изучить Вороных внутренним взглядом. Мне не верилось, что можно часами двигаться таким аллюром, пользуясь лишь силой мышц — пусть как угодно усовершенствованных.

И, в общем, правильно не верилось. Вороные действительно прямо на ходу тянули сырую энергию из внешнего мира, чтобы тут же преобразовать её в порыв физического движения. Я тут же залюбовался на отработанное изящество, с которым они это делали. Да, конечно, они давали пример не разумного и расчётливого, а чисто инстинктивного использования магии. Но пусть из моего черепа высосут мозг, если здесь было нечему поучиться!

Увы, это осталось единственным открытием целого дня. Всё остальное время мне только и оставалось, что любоваться окрестностями. Причём эти самые окрестности оказывались позади так быстро, что как следует полюбоваться ими я просто не успевал.

На следующий день я исправил этот небольшой недостаток.

Как я уже заметил, меня всегда, с самого раннего детства, неудержимо притягивала красота. Я мог напрочь утратить чувство времени, если замечал, что трещина в потолке ярко напоминает мне точёный изгиб шеи Белобрюха, средних лет гончей с псарни Боевой Школы, и одновременно — лезвие заточенного по внутренней стороне изгиба островного картла. Мысли о сходствах и различиях живой гончей и стального клинка наплывали с такой яркостью, что даже неизменная моя спутница, боль, отступала куда-то на третий план.

Но чтобы вот так медитировать над тем, что виделось мне прекрасным, требовалось, чтобы и я, и объект медитации были неподвижны относительно друг друга. Если я двигался — я целиком находился в этом движении. Что, конечно, легко понять: во время спарринга или работы с плохо знакомым видом оружия отвлекаться на посторонние размышления просто некогда. Конечно, в движении для меня была своя красота, но это был совсем другой вид красоты, совсем другой способ взгляда. Не созерцательный.

Ну и что с того? — скажет умудрённый. Разве так уж велика разница между красотой, которая постигается при движении ума, и красотой, которая постигается при движении тела?

Сказав так, умудрённый будет прав. Разница эта действительно не равна разрыву. Поэтому, поразмыслив над задачей совмещения во сне, утром я встал с готовым её решением. Стоило Вороным сорвать с места коляску, как я, неподвижно сидящий в ней, представил себя бегущим по дороге. И одновременно сделал своё время предельно гибким, пульсирующим. Что движется, а что пребывает в покое? Тело, ум, коляска, дорога, пейзаж? Да какая разница! В памяти всегда найдётся мгновение, растянутое в бесконечность, где можно остановиться и долго-долго любоваться одним лишь растущим у дороги кустиком зуболиста, вспоминая, сравнивая, в мыслях плавно переходя от предмета к предмету и выявляя их скрытые связи друг с другом...

Я до того засмотрелся на то, что встречалось у дороги, что даже забыл о Синем, до которого было — руку протянуть.

А забывать о нём не следовало. Нет, не следовало.

...Остановка на обед в очередном трактире затянулась. Я без труда сообразил, что к чему, когда, разминаясь во дворе, заметил пикирующего гарреша. Через минуту мой улл-мастер вышел из дверей трактира и позвал меня. С его пальцев стекала короткая цепочка, к которой был прикреплён некий артефакт, формой более всего напоминающий ромбовидную медную пластинку.

— Одень это прямо на тело, — приказал Синий.

Такие распоряжения улл-мастера лучше выполнять как можно быстрее. Я сделал, как мне было велено. Цепочка охватила мою шею, плоский медный ромб, кажущийся слегка нагретым и оттого живым, прильнул к моей коже между ключиц.

— Гадаешь, что это такое? Сейчас узнаешь. Сосредоточься на нём, как на аптечном камне. Представь, что артефакт стал твоей частью, твоим новым органом, как нос или как кисть руки... о, уже представил? Отлично. А теперь подумай о простом звуке. Ну, например, жужжании.

Медный ромб у меня на груди зажужжал. Я едва не вздрогнул.

А Синий, услышав его, хищно улыбнулся.

— Понял, что к чему, Змеёныш? Я наделил тебя даром слова. Ты — первый и единственный в своём роде, которому не обязательно молчать. Ну-ка, скажи мне что-нибудь!

Волшебный ромб отозвался эхом:

— Скажи мне что-нибудь!

— Ага, использование памяти на звук... а теперь произнеси что-нибудь своё!

Я попытался, но вместо задуманного вопроса получилось какое-то отрывистое невнятное дребезжание. Впрочем, улл-мастер не утратил приподнятого настроения.

— Пока будем ехать, тренируйся. Тренируйся до тех пор, пока не научишься выражать свои мысли вслух не хуже имеющих голосовые связки. Поехали!

Основное качество улл-воинов — быстрота. Через два дня, когда мы прибыли в Башню Лилтана, что в Кограде, этот приказ Синего был выполнен.

Башни Лилтана, эти цитадели в государстве, называются так по традиции. На самом деле ни одна резиденция магов Лилтана не является выстроенной посреди пустого места башней. Это просто-напросто неудобно. Первая из увиденных мной Башен, та, что в Кограде, представляла собой немалых размеров площадь, отделённую от остального города высокой стеной. На площади этой высились четыре настоящих башни, самая малая из которых при высоте в пять "длинных" этажей имела прямоугольное основание размером двадцать два на восемнадцать шагов. (В ней, между прочим, помещалась общая библиотека с мастерской переписчиков и читальным залом).

Кроме башен, на территории Башни размещались и другие строения. Рабский барак с полуподвалом, тюрьмой и лазаретом, столовая с кухнями в отдельной пристройке, два общежития — одно для гостей, другое для учеников. (В последнем по распоряжению Синего выделили комнату и для меня). Конюшня, склады, питомник гаррешей, отдельный корпус для другой живности, начиная с разного рода экспериментальных тварей и заканчивая рабынями, отобранными для вынашивания улл-воинов...

Да. Именно здесь находился главный центр, где маги-специалисты производили опыты с жизнью и живыми существами. У других Башен, как я уже знал, и специализация была другой.

В общем, эта Башня Лилтана более всего походила на монастырь или уединённый посёлок. Замкнутое пространство, живущее своей особой жизнью, отгороженное от мира сплошной кирпичной стеной высотой в два с половиной человеческих роста. На Боевую Школу она тоже походила, так что я освоился на новом месте без особых проблем.

Впрочем, было-таки одно серьёзное отличие Боевой Школы и нового места обитания. Если Школа располагалась в изрядной глуши, то Башня стояла в черте города.

А Коград был городом не маленьким. О таких я прежде лишь читал.

Долгая и нудная, как боли при хроническом артрите, война со Светлой Державой Ри убила многое. Раньше, во времена Империума, Коград был крупным перевалочным пунктом в торговле севера с югом. Теперь от былого оживлённого движения товаров остался только мутный ручей контрабанды. Да и этот ручей давно пересох бы, если бы в дело не вмешивались интересы армейских разведок (обеих: и Союзной, и Державной), если бы не попустительство Стражей Покоя и прочих профессионалов от тайной дипломатии.

Гм. Пересох? Возможно, я недооцениваю силу выгоды... и ручей контрабанды не пресёкся бы даже в том случае, если бы на его пути выстроили настоящую плотину.

Как бы то ни было, с сокращением торговых операций Коград не захирел, как многие другие города. Вместо этого он сменил способ существования. Так змея в должный срок меняет кожу. И вот уже четыре с лишним века сей град живёт — и живёт неплохо, надо заметить — как один из опорных пунктов для тыловых служб армии, как центр снабжения. А также как место, где господа военные могут подлечить свои раны, погулять в увольнении и множеством разных способов быстро просадить своё жалованье.

Отсюда, между прочим, исходит и пространственная специализация кварталов города. Вдоль реки теснятся по преимуществу мрачные глухие пакгаузы и неприметные конторы без вывесок, где бледные, как поганки, люди единым росчерком пера списывают армейское имущество стоимостью в тысячи золотых. А вот выше, на Весёлом Холме и в его окрестностях, чуть не круглые сутки раздаётся пьяный хохот, женский визг и лязг затуплённых дуэльных шпаг.

Не думаю, однако, что я узнал бы Коград так уж хорошо, будь на то лишь моя воля. Мне бы вполне хватило одной только библиотеки — на первые полгода уж точно. Но по прибытии Синий (то есть мэтр Верел осс-Тоглунг; и его имя я узнал отнюдь не потому, что он мне представился по всей форме) отдал новое распоряжение.

— Вот что, Змеёныш, пора тебе менять кожу, — сказал он, сидя за письменным столом в кожаном кресле с высокой спинкой. И стол, и кресло находились в его личном кабинете на втором этаже одной из башен Башни. — Я не хочу, чтобы ты был нищим созданием, всё имущество которого умещается в одном холщовом мешке. Полагаю, и ты хотел бы иметь собственное оружие и хорошее магическое снаряжение вместо того барахла, что тебе подсунули в Школе. Хотел бы?

Я кивнул, по привычке обходясь без слов.

— Ну так займись этим.

Считая разговор законченным, Синий отослал меня небрежным взмахом руки. Ни единого медяка на обзаведение я, само собой, не получил. Добывать деньги, по мысли мэтра Верела, мне следовало самостоятельно. И не так уж важно, каким способом.

Способы мне подсказал Коград.

Весь мой предыдущий жизненный путь, все полученные на нём навыки делали для меня самой естественной карьеру ловкого вора... Впрочем, не только вора. Мне стоило поразмыслить о разных путях добычи средств. Как гласит одно из главных правил тактики: "Если существует способ достижения цели, доказавший свою эффективность, не надо забывать о других способах". Или, в вольной формулировке: "Стоящего на одной ноге легко уронить".

Ночь. Над городом нависла плотная облачная шуба. Вокруг глухая темень. Некому заметить в этой тьме, как через стену высотой в два человеческих роста переливается некая бесформенная тень. Бесформенная — да, но отнюдь не бесплотная. Стерегущий двор матёрый волкодав, на ночь спускаемый с цепи, почуял живое существо и молча метнулся к врагу. Собак-сторожей, натасканных на убийство, ещё в щенячьем возрасте лишают голоса. Впрочем, тень тоже оказалась не проста. Одно молниеносное движение — и вот огромный пёс, которого как будто даже не коснулись, повалился наземь грудой бессильных мышц, не успев закончить последний прыжок. Убить немого сторожа тень могла бы легко... но за скрытность начисляют дополнительные баллы, а потому не пройдёт и часа, как волкодав встанет на ноги, а к утру оклемается полностью.

Вот бесформенная тень пересекла двор, вот потекла вверх по стене дома, презрев земное тяготение. Вот на её пути распахнулось окно третьего этажа... и не помогли ни запертые ставни, ни наложенное каким-то слабым магом охранительное заклятье. Тень даже не стала снимать его, а просто пренебрегла им, как забором по колено высотой: перешагнуть его, и дело с концом.

...богатому армейскому поставщику снился сон. Очень неприятный сон. Во сне его одолела неясная, но сильная тревога. Он знал, в чём дело: его хотят ограбить! Нет, уже ограбили! Но как же воры сумели обойти все препятствия, поставленные на их пути? Волкодава во дворе, решётки и запоры, заклятия на окнах и дверях? Чтобы успокоиться, поставщик встал, не просыпаясь, затеплил свечу, прошёл к самому важному из своих тайников, что был скрыт в одной из стен его спальной комнаты. Неторопливо и тщательно обезвредил ловушки, открыл хитрые замки ключами, которые носил на шее, не снимая ни перед сном, ни в парной, ни во время визитов к супруге.

Когда всё было сделано, он открыл толстую стальную дверцу тайника и запустил в него руку. Ох! Всё на месте. Какое облегчение! И векселя, и платёжные ведомости, и драгоценности в трёх шкатулках, и монеты — мелочь на случайные расходы. Ничего не пропало... или золота всё же убавилось? Нет, нет, быть не может. Чепуха. И потом, какой вор возьмёт часть золота, не тронув остальных, куда более ценных вещей? Успокоенный этими мыслями, спящий поставщик снова сложил свои сокровища в тайник, закрыл стальную дверцу на замки, взвёл ловушки и отправился в кровать, чтобы увидеть в оставшееся до утра время более приятные сновидения...

А я тем временем вылез в окно, аккуратно закрыл за собой рамы и ставни и, как прежде, без единого звука проделал обратный путь вниз по стене, через двор и ограждающую его стену.

— Делайте ставки, господа! Джонгет Страшный против Молотилы Видра! Ставки — три к пяти в пользу Молотилы. Поспешите, господа: всё может измениться в любой момент! Тем, кто не в первый раз посещает наши бои, хорошо известно имя Джонгета. Он много раз выходил в круг, и до сих пор ни один соперник не сумел его побить! Да, Джонгет недаром назван Страшным: только посмотрите, какой удар он нанёс Молотиле! Но вот Молотила переходит в контратаку. Какая мощь! Какой напор! Да, это стиль настоящего бойца, молодого, но уже завоевавшего себе имя. И хотя Видр до этого момента прошёл только через три схватки, ни один из бросивших ему вызов не ушёл из круга на своих ногах! А свой третий бой Молотила закончил таким ударом, что соперник скончался на месте! И теперь — его четвёртый бой! Спешите делать ставки! Сейчас ставки в пользу Молотилы повысились до двух к одному...

Толпа взревела, заглушая усиленный амулетом голос. А Джонгет — здоровенный, голый по пояс громила, оскалился, отбивая мощные выпады Видра.

Ишь как старается, щенок. Наверняка поставил сам на себя. Не понимает, во что ввязался. Ему бы к силе ещё мозгов или хотя бы чуток хитрости... но чего нет, того нет. А вот ему, Джонгету, ума не занимать. И хотя в число тех, кто устраивает эти бои, Джонгет Страшный пока не входит, среди них у него есть хорошие знакомые. В этом паскудном мире без связей — никуда. Что, есть у тебя связи, мальчишка, дурень, бычок ты дойный? Нет.

И уже не будет.

Потому что я, Джонгет Страшный, тоже поставил на себя. Но к концу боя я буду стоять и слушать, как толпа ревёт от восторга и воет от разочарования, а ты, Видр, скороспелка, будешь лежать у меня под ногами. А потом тебя вынесут из круга — без памяти и без денег. Вынесут, хотя пока ты ещё веришь в обратное...

А деньги будут у меня.

И всё было именно так, как рассчитывал Джонгет. Однако вмешательство непреодолимых сил внесло в развязку вечера свои коррективы.

— Стоять.

Победитель минувшего боя не остановился, но шаг замедлил. Он был умный парень, этот Джонгет, он любил побеждать и заколачивать деньги, но рисковать не любил. И поэтому сейчас, направляясь домой с увесистым мешком выигранных золотых, он шёл по тёмной улице не один, а в сопровождении четверых здоровых парней. Ну, разве что немногим менее здоровых, чем он сам. Затянутых в кожаную броню и к тому же неплохо вооружённых.

А дорогу меж домов, стиснувших узкий проулок, им преградил всего один — да-да, один! — грабитель. Причём не сказать, чтобы очень уж рослый и мускулистый.

— Парни, — сказал Джонгет, — поучите этого дурака.

Парни радостно двинулись вперёд. Взяли неподвижного грабителя в коробочку.

И вдруг упали. Все. Сразу. Хотя грабитель как будто и пальцем не шевельнул.

— Отдай деньги, Джонгет, — сказал грабитель тем же спокойным голосом. Этот голос потом не раз звучал в кошмарах многократного победителя боёв в круге. Довольно высокий, негромкий, монотонный — и совершенно, вот просто напрочь лишённый интонаций. Неживой.

Джонгет был умным человеком. Он не колебался ни секунды. Положив глухо звякнувший мешок на мостовую, он попятился. Грабитель точно с той же скоростью двинулся вперёд. Быстро наклонился, без видимого усилия подобрал мешок — а ведь даже Джонгету, при всей его силище, было нелегко утащить столько золота за раз!

Прежде чем растаять в тенях, грабитель сказал:

— Ночами ходить по Кограду небезопасно. А если всё-таки приходится делать это, лучше потратиться и нанять хотя бы одного настоящего телохранителя. Прощай.

В оружейную лавку мастера Сигира заходили многие. И редко кто уходил из неё, не найдя того, что нужно. Мастер Сигир продавал, кажется, все виды оружия, придуманные многохитрыми умельцами рода человеческого. Древковое и клинковое, метательное и стреляющее, дешёвое и такое, что мог бы без всякого ущерба для своей чести носить сам Карул Золотой Шлем... у Сигира можно было найти любые орудия убийства. В чём лишний раз можно было убедиться, зайдя в просторный зал лавки и поглядев на стены, от пола и до высокого потолка увешанные изделиями самых искусных оружейников, а также предметами, изготовленными в собственной кузне Сигира. Зал был вытянут в длину в пропорции четыре к одному и каждому покупателю волей-неволей приходилось идти по этой частной выставке, чтобы добраться до прилавка. Многие добирались подолгу, не в силах оторваться от созерцания блистающих мужских игрушек. А добравшись, покупали больше, чем собирались поначалу.

Однако даже столь известный мастер иногда сталкивался с клиентами, способными поставить его в тупик.

Как-то раз в конце рабочего дня, когда он уже собирался крикнуть слугам, чтобы те закрыли двери лавки, внутрь вошёл ещё один покупатель. Сам его вид уже был необычен. С головы до пят его скрывал длинный тёмно-синий плащ, и лица под глубоко надвинутым капюшоном было никак не разглядеть: маска. Причём даже прорези для глаз в этой гладкой маске цвета старой кости были темны, затянуты плотной чёрной кисеёй.

Впрочем, многоопытный Сигир всё же рассмотрел осанку гостя в маске, оценил ткань, из которой был пошит его плащ — весьма качественную и не самую дешёвую ткань, надо заметить — и поспешил выйти из-за прилавка, чтобы поприветствовать клиента со всем возможным уважением.

— Чем могу быть полезен, высокий господин?

Рука в грубой перчатке показалась из-под плаща, и сбитый с толку Сигир машинально взял протянутую ему записку. Развернул её. Начал читать.

И с каждой новой строкой брови оружейника поднимались всё выше и выше.

— Хм, хм... ну, это у меня есть... насчёт этого я не уверен, но... так... так... даже так? — На время прервав чтение, Сигир поднял взгляд на клиента. — Прошу прощения, вы уверены в том, что сможете оплатить свой заказ хотя бы частично?

Не говоря ни слова, замаскированный извлёк из-под плаща другую руку и слегка тряхнул ею. Внутри мешка при встряхивании родился приглушённый, но всё равно легко узнаваемый звон. Золото! Мастер Сигир сглотнул и снова уткнулся в записку.

— Сожалею, высокий господин, — сказал он, дочитав до конца. — Моя лавка оружия — лучшая в городе, но даже я могу прямо сейчас предоставить вам не более трети заказанного. А главный... хм... предмет — это вообще что-то неслыханное. Ни о чём подобном даже я, профессионал, не слышал ни разу в жизни...

Замаскированный кивнул и протянул новую записку. Очень короткую. Сигир взял и прочёл:

"Сколько будет стоить изготовление?"

— Я... я не знаю. Мне надо расспросить мастеров кузнечного цеха и торговцев редкостями.

Ещё записка:

"Я зайду через три дня. Возьмите задаток".

Мастер Сигир протянул руку и подхватил тяжёлый мешок с золотом, чувствуя себя, как в странном вывернутом сне.

Через три дня в то же самое время, перед самым закрытием, замаскированный гость явился снова. Мастер Сигир встретил его так, как и положено встречать богатых и могущественных клиентов. А в том, что его клиент — не просто богач с большой придурью, Сигир убедился после того, как расспросил своих помощников и охранников, что они думают об "этом чудаке".

Но кого бы мастер ни расспрашивал, никто из опрошенных странного гостя просто не помнил. Вот не помнил, и всё тут!

От всей этой истории явственно пахло магией. Да что там пахло — просто разило! Сигир с радостью избавился бы от полученного заказа, вернул задаток, да ещё и, пожалуй, приплатил бы за избавление от беспокойства...

Увы, это были всего лишь мечты. Мастер хорошо понимал: хочешь или не хочешь, а заказ этот клятый ему придётся выполнять. Качественно и в срок.

Даже если после выполнения ему заткнут глотку старым испытанным способом.

"Итак, добрый мастер, какова будет общая цена изготовления того, что нужно, и сколько на это потребуется времени? Помните, что качество важнее всего остального".

Сглотнув, Сигир назвал сумму и примерный срок. И то, и другое было... внушительным.

Рука в перчатке протянула новую записку.

"Не надо так спешить. Повторяю: тщательность, тщательность и тщательность".

Гость развернулся. А мастер, набравшись храбрости, выдавил ему в спину:

— Э-э-э... позвольте узнать, высокий господин: почему вы не произнесли ни слова?

Гость задержался на мгновение. На пол спланировала ещё одна записка. После чего гость, так и не обернувшись, вышел. Сигир же, подобрав оброненную записку, прочёл:

"Даже при помощи сильнейших заклятий из тебя не смогут извлечь моё имя, мой облик и мой голос. Пока жив, радуйся этому, добрый мастер".

Из всего мне необходимого самым труднодоступным было магическое снаряжение. Хоть я и считал себя способным на многое, причём не без оснований, но стащить что-либо мало-мальски ценное в Башне Лилтана? Нет уж, благодарю покорно. Даже если мне это удастся (а маги, надо заметить, не принимают таких уж суровых мер предосторожности против воровства, когда дело касается широко распространённых артефактов, не представляющих собой большого секрета) — так вот, даже если мне удастся что-то стянуть, последствия для меня будут самыми печальными. Стоит обворованным задать себе два простых вопроса: "Кто мог?" и "Кому это нужно?" — как я тут же окажусь в самом центре внимания.

Нет, здесь требовалось нечто более тонкое, чем простое воровство.

И первое, что я хотел достать — кристалл концентрации. Мэтр Верел был прав: мне хотелось пользоваться настоящим кристаллом, а не его грубым искусственным подобием. Но если нельзя украсть его, как вообще можно получить кристалл? Выпросить, обменять, купить?

Обмен и покупка... так. В общем-то, это одно и то же. Если же вспомнить, что в качестве предмета обмена могут выступать услуги... и что обмен можно производить заочно, примерно так, как я заказал себе оружие у Сигира...

Ага!

Галерт ир-Комнич был магом. Хорошим магом. Пока что он не прошёл испытания Лилтана, а потому не входил в число улл-мастеров, не мог подписываться "Галерт осс-Комнич" и требовать от нижестоящих почтительного обращения "мэтр". Однако всем было хорошо известно, что до превращения в полноправного улл-мастера ему осталось самое большее года два.

Однажды, возвращаясь в свою комнату после обеда, Галерт заметил клочок бумаги, кем-то всунутый в щель между дверью и косяком. Развернув его, Галерт прочёл:

Достойный маг, умоляю вас о милости. Мой учитель предвзято относится ко мне, не даёт самых простых инструментов, необходимых для постижения Пути. А между тем сейчас мне очень нужен кристалл концентрации. Достойный маг, я знаю, что ваш кристалл больше вам не требуется, ведь вы скоро станете мэтром. Покорнейше прошу вас подать мне знак, если вы согласны уступить мне свой кристалл. Знаком этим пусть будет записка, оставленная завтра после обеда в столовой. Если я, при всём ничтожестве своих сил, могу чем-то отблагодарить вас за услугу — напишите об этом. Некоторые средства в моём распоряжении имеются.

Заинтригованный, Галерт вошёл в свою комнату, закрыл за собой дверь и принялся изучать записку более пристально. Кто-то хочет купить его кристалл концентрации? Забавно. Создаётся такое ощущение, что автор — избалованный щенок, отданный в Башню для обучения своими родителями-толстосумами. Купить кристалл, это надо же! Учитель не даёт ему "самых простых инструментов" — видимо, по заслугам, раз этот дурак намерен получить их обходным путём...

Дурак? Или некто, старающийся сойти за дурака?

На следующий день после обеда Галерт оставил записку в столовой на том месте, где сидел, вкушая грубую земную пищу. Тихо улыбаясь в усы, маг поднялся к себе и стал ждать, скрашивая ожидание чтением пухлого тома о ритуальной магии имперского периода.

Вскоре в дверь постучали.

— Заходи!

Вошёл младший из двух учеников Галерта.

— Как результаты?

— Записку подобрала уборщица. И отнесла ученику Каю Ламене.

— Замечательно. Ступай.

Ученик поклонился и вышел. А Галерт откинулся назад в некотором разочаровании.

"Значит, Кай Ламена? Это тот, у которого отец — из новых дворян, а покойный дед был торговцем зерном? М-да, сложной интригой тут и не пахнет. Вопрос в том, что лучше: продать ему кристалл или сообщить о поведении ученика этому спесивцу Ристу?

Пожалуй, сделаю и то, и другое".

После нового обмена записками вечером третьего дня совершился и обмен более весомыми предметами: Каю Ламене доставили кристалл концентрации, а Галерт ир-Комнич получил ровно семьсот золотых. Пересчитав, он убрал их в секретёр и направился к достойному коллеге Ристу ир-Севельду, прихватив в качестве вещественного доказательства обе полученные им записки. Однако уже начало беседы принесло Галерту некоторое разочарование пополам с беспокойством. Кай Ламена оказался, по словам Риста ир-Севельда, учеником хоть и не блестящим, но достаточно способным и прилежным, получившим свой кристалл концентрации ещё полгода назад. Дабы рассеять возникшее недоумение, Рист вызвал своего ученика и прямо спросил, где его кристалл концентрации. Кай Ламена тут же достал кристалл и продемонстрировал его обоим магам.

— Не тот, — сказал Галерт ир-Комнич.

— Зачем тебе понадобился лишний кристалл? — строго спросил Рист ир-Севельд.

Кай Ламена моргнул.

— Лишний кристалл?

На протяжении нескольких следующих минут выяснилось, что Кай Ламена целиком и полностью уверен: никаких лишних кристаллов концентрации он не покупал. Свой кристалл он не терял, не менял на кристаллы других учеников — и вообще, учитель, при чём тут я? Я ничего такого не помню. Не было никаких записок, никаких тайных переговоров... семьсот золотых? Помилуйте, да откуда бы я взял такую прорву деньжищ? Отец присылает мне каждый месяц по десять серебряных монет, да ещё по золотому ко дню рождения...

— Может, он врёт? — спросил с робкой надеждой Галерт ир-Комнич.

Рист ир-Севельд, пристально следивший за каждым ответом Кая Ламены, сказал:

— Нет, не врёт.

— Но тогда кто купил у меня кристалл? — возопил Галерт.

Пришлось вызывать дополнительных свидетелей подвигов Кая Ламены: младшего ученика Галерта-ир-Комнича, уборщицу, передавшую Каю первую ответную записку... Эти свидетели без всякого нажима подтвердили: да, всё было так, как думает уважаемый маг Галерт. Именно Кай велел подобрать послание уважаемого мага, именно ему я его и принесла... А я видел, как она это делала... Свидетели говорили и при этом верили в то, что говорят.

Увы, Кай Ламена тоже твёрдо верил в собственные слова, из которых следовало, что его нагло оговаривают.

— Чушь какая-то, — пожаловался Галерт ир-Комнич.

— Чушь это или нет, — сказал Рист ир-Севельд, — я сейчас выясню.

— Каким образом?

— Проникну в его память, — ответил Рист, показав на сжавшегося Кая Ламену.

— Гм, гм.

— Вы что-то хотите сказать, коллега?

— Да, хочу. — Галерт посмотрел в глаза Риста и передал: "Стоит ли так углубляться в загадку? Я вполне готов поверить в добросовестность и честность вашего ученика".

Рист приподнял бровь.

"Хотите замять всю эту историю, коллега?"

"Скорее, не вижу причин раздувать её".

— Что ж, я даже могу согласиться с такой точкой зрения. — "Если мне перепадёт кое-что из вашей прибыли".

— Что? — воскликнул Галерт.

"Четыреста золотых — и я забуду ваши обвинения против моего ученика".

— Но...

"Либо так, либо о происшедшем придётся рассказать улл-мастерам".

Галерт ир-Комнич тяжко вздохнул.

— Хорошо. Да будет так.

...Час спустя Рист ир-Севельд, ставший богаче на четыре сотни золотых, поднялся в башню улл-мастеров и осторожно постучал в дверь своего Наставника. Получив разрешение, он вошёл, собрался с духом — и начал говорить.

— ...я полностью уверен в том, — закончил он свою речь, — что сознанием Кая Ламены завладел кто-то неизвестный и опасный, завладел для того, чтобы руками моего ученика, но без его ведома получить кристалл концентрации. Я обвиняю Галерта ир-Комнича в том, что он знает обо всём, что я сейчас сообщил вам, мэтр. Я обвиняю его также в том, что он предпочёл скрыть свою роль во всей этой тёмной истории, заплатив мне за молчание. Наконец, я обвиняю Галерта ир-Комнича в попустительстве интригам неизвестного лица, и я могу доказать свои обвинения.

— Это всё, что ты имеешь мне сказать? — немного скучающе спросил Верел осс-Тоглунг.

— Да, мэтр.

— Хорошо. Тогда ступай.

Когда меня вызвал к себе Синий, я догадывался... да что там, я точно знал, какова причина вызова. Я только не знал и даже не строил догадок о том, как мэтр отреагировал на известия о моих похождениях и что он намерен со мной сделать. Я просто пошёл к нему. Мне было немного страшно, но много сильнее страха было любопытство.

Улл-мастер меня не разочаровал.

— До меня дошли забавные слухи о хитрых интригах, — сказал он мне вместо приветствия. — В этой Башне появился кто-то неизвестный и опасный, охочий до кристаллов концентрации. Ну-ка, покажи мне свою добычу.

Я показал.

— Так-так. Похоже, ты успел перелинять. И быстрее, чем я думал. Ты уже не Змеёныш, а настоящий Змей... только ядовитыми зубами ещё не обзавёлся. Хочешь что-нибудь сказать?

Я покачал головой. Мэтр немного помолчал.

— Дураки, — сказал он резко. — Пустоголовые великовозрастные балбесы. Но стоит только повернуться к ним спиной — стопчут. Стадо всегда расправляется со своими врагами именно так: втаптывает в грязь. Даже если враг не настоящий, а воображаемый. Какая ирония! Столько усилий ума и драгоценного времени истратить на защиту от возможной опасности, получив в итоге...

Верел осс-Тоглунг оборвал себя на полуслове. Медленно выдохнул. И спросил:

— Чего ты хочешь больше всего?

Я ответил, не раздумывая:

— Идти по Пути.

— Так.

Некоторое время Синий молчал, сверля меня взглядом, вибрирующим от заключённой в нём силы. А когда он заговорил, тон его разительно изменился.

— Знаешь, я придаю мало значения всем этим правилам, придуманным трусами для дураков. Я не имею ничего против, если ты станешь учиться высокой магии. Но готов ли ты заплатить цену этих уроков? А, Змей?

— Да.

— Тогда готовься. Придётся тебе отращивать ядовитые зубы.

Мэтр сделал ещё одну паузу, звонкую, как медная струна.

— Армейское командование не далее как сегодня утром прислало мне малоприятного типа в чине подсотника. Его зовут Думетир Вольк или Думетир Больк... впрочем, неважно. Сейчас ты пойдёшь к этому Вольку или Больку, и он проводит тебя к своему начальству. А это начальство, в свою очередь, даст тебе задание. Сходишь, сделаешь, вернёшься сюда, и тогда мы продолжим наш разговор о высокой магии.

Я поклонился и вышел.

Подсотник Вольк в самом деле оказался малоприятным человеком. Увы, у меня не было выбора, иметь с ним дело или не иметь. Мэтр приказал — значит, надо.

— Ага, явился? — Вольк окинул меня таким взглядом, каким мог бы смотреть на вскочивший в неудобном месте чирей. Закончив осмотр, он просигналил на простом языке жестов, которым пользовались улл-воины и те немногие из армейцев, которым по долгу службы приходилось с нами общаться:

"Я — приказ — ты — исполнение. Иди — следом".

Подсотник Вольк и я покинули Башню Лилтана через главные ворота и двинулись через половину Кограда к какой-то второразрядной гостинице, граничащей с районом удовольствий. На конюшне этой гостиницы подсотник, как выяснилось, оставил свою лошадь. Оседлав её, Вольк выехал из города и, оказавшись на дороге, пришпорил так, что скотинка рванула вперёд галопом. Поскольку приказа "иди — следом" подсотник не отменял, а лошади у меня не было, мне пришлось поспешать за ним бегом.

Было это не так трудно, как может показаться. Это за коляской мэтра Верела, запряжённой Вороными, я бы угнаться не смог никоим образом, а вот за всадником на обычной лошади — сколько угодно. Ситуацию я решил использовать как удобный случай потренироваться. Если Вороные могут черпать энергию на ходу — чем я хуже их?

Примерно через три часа, ближе к вечеру, подсотник и я прибыли на место. Находилось оно в излучине той самой реки, вдоль которой был выстроен Коград, и представляло собой военный лагерь — долговременный, укреплённый по четвёртому разряду, численность гарнизона от восьми до десяти тысяч. Я изучал его снаружи и изнутри с большим любопытством: всегда интересно увидеть воочию то, что раньше видел только на схемах и планах да ещё в проекциях, создаваемых магами-наставниками.

Кони, люди, палатки, вооружённые патрули, костры, развешенная для сушки после стирки одежда, тайком передаваемые по кругу фляги, разговоры, песни, фигуры и лица... на моих глазах заученные схемы и самую малость прозрачные магические проекции обретали плоть. На меня здесь почти не смотрели, а если и смотрели, то опознавали как улл-воина довольно редко. И это при том, что я никак не скрывал своего лица и тех маркеров магического вмешательства, которые мог видеть любой: кожу специфического, с намёком на синеву оттенка, почти лишённые белков глаза, полное отсутствие волосяного покрова.

Впрочем, как я уже говорил, улл-воины — редкость. Понятно, почему рядовые солдаты не могут понять, кого они видят: исходя из специфики нашей службы, мне подобных должны гораздо лучше знать с той стороны линии фронта.

Знать и бояться.

Наконец подсотник довёл меня до палатки, где обитало высокое армейское начальство, которое должно было дать мне моё первое настоящее задание. Почти не задумываясь, я изменил режим работы своего маскировочного костюма. Обычно я ходил, сделав костюм чёрным; по традиции, этот цвет считался парадным. Но прежде чем предстать перед начальством, я сменил один фиксированный цвет на другие, покрыв свой костюм пятнами зелёно-буро-серого узора полевого камуфляжа. Это сразу отделяло меня от личного состава регулярных войск, говоря о причастности к специальным операциям; а ещё я таким образом обходил щекотливый вопрос о знаках отличия. На груди костюма при парадном варианте расцветки следовало помещать метки выполненных заданий — мне же, само собой, никаких меток пока не полагалось.

Трюк удался. На протяжении последующих десяти минут никто не обмолвился, насколько сложную работу предстоит взвалить на "этого сосунка".

Люди в границах Старого Империума говорили на одном языке. Но из-за вечной войны на юге и на севере стали говорить по-разному. Пока ещё не настолько, чтобы совсем перестать понимать друг друга, и всё же выговор человека, родившегося в Союзе, с выговором родившегося в Державе не спутаешь никак. Даже будучи в стельку пьяным. Даже будучи наполовину глухим.

Выговор. Диалектные различия. Какая мелочь!

Но эта мелочь, как я обнаружил, была самым существенным отличием живущих по эту сторону фронта от живущих по ту его сторону.

В самом деле, почему люди, работающие на земле, должны отличаться друг от друга? Дело, которое они делают, не зависит от способов управления территорией, от политических принципов, которых придерживаются правители. И уж тем более не зависит оно от того, какой Путь выбрали в их краях те немногие, кто действительно стремится превзойти себя.

Великие оппозиции: Свет или Тьма, День или Ночь... какое до них дело крестьянину? Ему нужно в поте лица своего добывать насущный хлеб для себя и для тех, кто стоит выше него. Точка.

В Боевой Школе, среди прочего, я читал труды по истории давней и новой. Да, на полях Ночного Союза горбатятся в основном рабы, а на полях Светлой Державы Ри больше так называемых свободных землепашцев. Но свободны они только по названию, потому что восемь из десяти имеют столько полученных по наследству долгов, что долги эти не покрыть даже единовременной продажей всего их имущества.

Ещё свободными землепашцев юга называют на том основании, что их нельзя без суда сажать в колодки и сечь кнутом. Но кто вершит суд над "свободными землепашцами"? Верно: их сеньор. А наказать сеньора за то, что он судит неправедным судом, посложнее, чем наказать хозяина за жестокое обращение с рабами. В Союзе на то есть специальная контрольная служба, не подчиняющаяся никому — даже приказам Малого Совета. Отцы-основатели Ночного Союза знали, зачем нужна такая служба. Для них не была секретом простая истина: хороший раб — это раб, с которым обращаются без лишней суровости. Рабы — опора государства и его движитель, они — источник процветания и богатства. Рачительный хозяин не будет просто так, из прихоти портить своих рабов, бить их, а тем более увечить и убивать. Кто же станет по собственной воле так глупо транжирить своё состояние? Да никто.

Совсем другое дело — свободные землепашцы. Они "свободны", а значит, ничьи, и с ними можно делать всё, что не повлечёт наказания. Можно выбивать из них непосильные подати, вытаптывать их поля, выдирать им ноздри и ногти за малейшие провинности, клеймить, сажать в яму, вешать за сбор принадлежащего сеньору хвороста или убийство живущего в лесу сеньора зайца; можно насиловать их жён и дочерей, "улучшая породу", покупать их детей в точности так же, как покупают рабов, и делать ещё многое, на что горазда изощрённая человеческая фантазия.

Впрочем, тяготы жизни южных землепашцев, и реальные, и декларируемые официальной историографией Союза, меня не касаются. Я нахожусь здесь не для облегчения их участи, а во исполнение воли моего хозяина.

Средних размеров село, возле которого я устроил свой наблюдательный пункт, всё ещё жило обычной жизнью, не подозревая о том, что жизни этой осталось — минуты. Малое время тому назад я невесомой тенью пробрался почти в самую середину села и оставил там полученный у молчаливого незнакомого улл-мастера артефакт. Не такой уж мощный сам по себе, он должен был сыграть роль камешка, вызывающего сход лавины. А я должен был доставить артефакт в подходящее место (уже сделано), проследить за его работой (делается) и вернуться с ним обратно (будет сделано в самом скором времени).

Вот оно. Началось.

Тихая песня вплелась серой призрачной нитью в шорох ветра. Я ощутил её, потому что был улл-воином. Но обычные люди не смогут услышать этого пения. Вернее, не смогут понять, что они его слышат. Оно прокрадётся в их души, оно зайдёт со спины и накроет их глаза сладкой пеленой забвения. Оно позовёт их — и они пойдут на зов...

Они уже идут.

Из своего гнезда около вершины одиноко стоящего дерева я заметил, как артефакта коснулся какой-то босоногий детёныш. Коснулся, поднял его, понёс. Он походил на жреца, которого вдруг осенило откровение, ниспосланное свыше. К ребёнку, несущему артефакт, подходили другие дети, подходили старики и взрослые, мужчины и женщины. Они касались артефакта и вливались в процессию, что возникла как бы сама собой. Песня, оставаясь всё такой же тихой, с каждым новым прикосновением набирала размах и ширь. Не зная об этом, все, коснувшиеся зачарованного предмета, сами начинали петь беззвучную песню призраков. На её зов сходились и даже сбегались всё новые люди. Они бросали работу, они забывали о начатых делах, о кричащих в колыбелях младенцах, они забывали самих себя — и двигались туда, куда их тянуло помимо их воли. А когда они касались Того, Что Задавало Тон...

Я вдруг понял, что мне очень хочется спуститься с дерева и побежать вперёд, к этому лишившемуся разума людскому скопищу. Очень своевременно понял: ещё немного, и зов легко подмял бы мою волю своей вкрадчивой властью. Хорошо, что я был улл-воином: по самой своей природе я плохо воспринимал притяжение этой песни. Но даже меня она едва не покорила. Обычный же человек на моём месте не устоял бы, будь он хоть улл-мастером.

Страшное это дело — слитая воедино, поглощённая и сжатая в кулак сила многих людей.

Конечно, ни один из тех селян, что попали под власть песни, не был магом. Ну и что? Действо, инициированное артефактом, подняло на поверхность их скрытые силы; а скрытые силы человека — любого человека — могут сотрясти миры. Хорошо, что даже магам доступен лишь малый кусочек этого могущества. Ибо порой даже малый кусочек от бесконечности — слишком много.

...процессия людей, поглощённых песней призраков, изменила характер движения. Лента начала заворачиваться в клубок. Впрочем, людей там уже не осталось. Ни одного. Это были уже какие-то совершенно иные существа. На моих глазах какой-то малыш лет пяти, смотревший в никуда мёртво распахнутыми глазами, задел плечом крепкий палисад... и палисад с треском свалился наземь. Причём сам мальчишка даже не заметил этого, двигаясь дальше плавно и неостановимо. Худая, как тростинка, девушка развалила таким же слепым движением целый дом. Брёвна в клочья разодрали на ней рубашку, но на загорелой коже не осталось ни царапины, словно и не кожа это была, а закалённая сталь. Весь центр села, где вращались спирали магического танца, очень быстро превратился в руины, и руины эти смешались с землёй в некую кипящую серо-чёрную муть. Бывшие люди уже не перебирали ногами по этой мути, но их движение от этого не останавливалось...

Мне стало трудно, невозможно даже различать возраст бледных существ, что выписывали круги и спирали вокруг единого центра. Дети и подростки куда-то исчезли, как исчезли и старики. Исчезли женщины, исчезли мужчины — остались лишь некие смутно и неопределённо человекоподобные тени. В небе над действом воздух закрутился высоким тёмным смерчем — но это был всего лишь случайный побочный эффект, не более.

Потом был период, когда что-то случилось то ли с моим зрением, то ли со всем видимым миром. Пространство колыхнулось медленно и жутко, поглотив все звуки ватным глухим звоном. Смерч над селением прорезали лучи чёрного сияния, после которого на коже оставались полосы липкого жара. Песне с земли ответила песня с изнанки небес, тени тел выжгла бесконечная, как кошмар, вспышка ненасытной жажды, и...

И — кончилось. Как дверь захлопнулась.

...я замедленно, словно в воде или киселе, спустился с дерева. Потом в том же киселе прошёл туда, где недавно кружились подобия людей.

Никого. Пусто. Даже скелетов не осталось.

Только давит, давит быстро угасающее последействие свершившегося на душу, что сама собой щетинится барьерами дрожащей энергии в попытках защититься от тени былого. Сегодня, в этом месте, Повелители Боли и Смерти получили обильное приношение — о да!

На дне широкой пологой воронки со стенками, присыпанными мельчайшим прахом, лежал сделавший своё дело артефакт. За много шагов можно было ощутить неземной холод, источаемый им. Подобрав артефакт специальными, заранее приготовленными щипцами, я торопливо выбрался из воронки и пошёл прочь. Сперва неспешно, с заметным усилием продавливая собственным телом желе пространства. Потом, набрав инерцию, быстрее.

Потом я побежал.

Проклятый артефакт! Ещё немного, и он меня погубит. Я двигаюсь слишком медленно. Да. Слишком. И быстрее просто не могу. Во мне после того села что-то надломилось. Нельзя находиться близко от ТАКОГО безнаказанно. Сейчас я похож на раненого, из жил которого на каждом шагу вытекает кровь... этот холод, бездонный холод... нет!

Я остановился. Провёл свободной рукой по лбу — испарина. Совсем плохо. Исцеление нужно мне, как воздух для дыхания. Даже нужнее.

Но что мне делать?

Так. Спокойно. У меня есть ещё время. Если вспомнить карту, я сейчас нахожусь едва ли не в центре густого смешанного леса. Лошади здесь будут только мешать, да и люди через него пройдут не без труда. Отряду перехвата будет непросто добраться до меня, пока я остаюсь тут — а значит, незачем стремиться куда-то ещё.

Я положил ледяной, почти совсем не нагревшийся артефакт вместе со щипцами на землю, а сам прошёл вперёд шагов на полтораста. Лёг на мягкую прель опавшей листвы среди маленькой рощицы берёз. Затем нашарил в потайном отделении пояса кристалл концентрации, слегка сжал его обеими руками, поместив напротив солнечного сплетения, и очень плавно, очень осторожно оттолкнулся от истощённого больного тела.

...Мягкие волны... качают, пульсируют...

Я лечу сквозь туман, рождая гулкие вихри. Я похож на шестикрылую птицу о двух головах. Одна смотрит вперёд, и из глаз её вырываются сгустки белого огня. Другая голова смотрит назад, и в такт щелчкам её клюва все шесть крыльев заметают трещины в земле. Ноги моей птицы движутся в танце, при помощи которого на холсте сил рисуются сияющие знаки. И власть образов, которыми эти знаки повелевают, велика так же, как потоки верховых ветров.

Энергия рассеяна повсюду. Она есть в движении воздуха и воды, в молчаливом земном покое, в незаметном движении соков по стволам и ветвям деревьев, в льющемся с небес свете и во тьме ночного неба. Тот, кто сумеет собрать урожай сил, станет больше, чем был до этого. Таков закон, установленный прежде рождения мира. Но для сбора сырой энергии надо обладать не только собственной энергией — надо обладать знаниями...

Какой-то частью рассудка я понимал, что никогда ещё не погружался в целительный транс так глубоко. И дело было не только в том, что на этот раз у меня вместо аптечного камня был куда более мощный инструмент самоконтроля. Нет, не только. Этот транс был настолько глубок потому, что и нанесённый мне вред не сопоставим с былыми травмами. Что все эти раны, синяки, порезы и кровоизлияния, растяжения связок, вывихи — да хоть бы даже открытые переломы! Они были не более, чем повреждениями моего тела, причём повреждениями локальными. Сейчас во мне было поражено всё: и тело, и дух — и даже разум.

Высокая магия, превращённая в оружие, наносит самые глубокие раны.

Я падал в транс всё глубже и глубже, спускался по ведущей к вершинам лестнице, как по залитому льдом крутому скату. Я летел сквозь доселе незнакомые области, мимо причудливых вещей и загадочных явлений, которые тоже были частью меня, моей скрытой сути.

И настал момент, когда я понял, что не смогу вернуться.

В промежутке: охота по уставу

— Господин флаг-майор!

— Слушаю.

— "Выше" линии терминатора отслежен сигнал класса "зир". Объект движется от урочища Мерав на юго-юго-запад. Быстро движется. Бежит.

Флаг-майор Дилимаи, командир отдельного отряда перехвата в составе Пятой Ударной Армии, скривился, но собираться начал сразу. "Пискун", "слепая сеть", "удавец" и "мёрзлый жезл" всегда находились на нём, их он снимал редко и только в глубоком тылу. Но сигнал "зир" — это проклятый Светом улл-воин. Дичь хитрая, быстрая, сильная. Настолько, что даже и не дичь вовсе. Скорее — бешеный волк-одиночка, на которого не охотятся, которого просто выслеживают и убивают. Если успевают, само собой. Улл-воина так просто не возьмёшь, да... поэтому из ящика-укладки появлялись и занимали свои места на флаг-майоре всё новые и новые цацки, созданные и заряженные людьми Храма. "Шептала" — на голову, за левое ухо; "паук-костолом" — на грудь напротив сердца; "серый вздох" — на голову вместо шлема... И дополнительное оружие, конечно: "сушила", "гром-камень", "звенящий мрак"...

"Шептала" за ухом флаг-майора зашуршал, подстраиваясь под человека, выдал медный перелив от басов до писка. Замолчал на время половины вдоха.

— Как слышимость? — спросил бесплотный голос.

— Хорошо, — сообщил Дилимаи.

— Должна предупредить вас, флаг-майор. Хотя класс сигнала мы определяем чётко, но сила его и ширина ближе всего к сигналам класса "толг", а косвенно оценённая глубина...

Флаг-майор фыркнул, прерывая собеседницу.

— Я всё равно не понимаю ни беса в этих ваших кодовых словечках. Скажите прямо: нам придётся иметь дело с улл-воином? С одиночкой?

— Да. Но не с обычным улл-воином. Возможно, ночные изобрели нечто новое, особо мерзкое и смертоносное.

Дилимаи улыбнулся. И была эта улыбка нехороша.

— Любая рождённая тварь — смертна. Справимся.

Отряд перехвата рысил вдоль терминатора уж верных полтора часа, когда "шептала" за ухом Дилимаи внезапно разразился всхлипываниями.

— Нет... нет... нет...

— Нельзя ли без истерики? Где находится объект?

Всхлипы продолжались.

— Где, сожри тебя Тьма?! — рявкнул выведенный из себя флаг-майор. Его подчинённые покосились на командира с неодобрением и опаской.

— У самого дна бездны. Литания мрака повела слепых... Они все там... все!

— Меня не волнуют ваши "все" и ваши истерики, оператор. Я хочу знать, где сейчас сигнал "зир" и в каком направлении он перемещается!

Всхлипывания поутихли.

— Простите, флаг-майор. Но вы не представляете, ЧТО сейчас было в верхней плоскости. А я, помилуй меня Свет, всё это видела...

— Оператор, ответьте на вопрос, — Мягко, как ребёнку, — Пожалуйста.

— Да, конечно... Минуту. Это не легко. Следовые возмущения чудовищны...

Флаг-майор вздохнул, успокаивая пенное раздражение. Минута так минута. Подождём. И дольше подождём, лишь бы поймать... этого. Врага. Незваного пришельца, убийцу, шпиона. Что бы он там ни сделал такого жуткого. Его надо поймать и убить — хотя бы ради того, чтобы впредь ничего такого он уже не сделал.

От мертвецов не бывает неприятностей. Неприятности всегда исходят от живых.

— Вот. Вы слышите меня?

— Да.

— От села Ломовая Падь... от бывшего села... точно на север. Скорость — средняя.

Флаг-майор взглянул на карту. Ломовая Падь... ага. Если на север, со средней скоростью -значит, за четыре-пять часов он выберется примерно вот сюда, к окрестностям форта Дреймаз. И там мы его перехватим: запас по времени никак не меньше полутора часов.

— В галоп, парни. Охота продолжается.

Ещё около часа долой.

— Флаг-майор!

— Да, оператор?

— Источник сигнала "зир" больше не движется.

— Где он сейчас?

— В лесном массиве к востоку от Переката. На карте — линия 305 штрих 87.

— Принято.

Краткое промедление. И вопрос:

— Что будете делать?

— Продолжать движение. Надо перерезать ублюдку кратчайший путь назад. Если мы доедем до форта Дреймаз, а положение сигнала будет прежним, пойдём на перехват.

Когда-то снежно-белая, а теперь посеревшая от непогоды и солнца палатка. Внутри, меж двух опорных шестов, высится узкий конус из материала, отдалённо похожего на дымчатое стекло или огромный кусок обработанного опала. У основания этот конус едва можно обхватить руками, а его заострённый кончик находится много выше человеческого роста. Около конуса, который представляет собой один большой артефакт (впрочем, далеко не из самых больших), расположены валетом два немного наклонных ложа. На первом из них лежит молодой мужчина, на другом — неопределённых, но скорее всё же средних лет женщина. Позы их зеркально симметричны: глаза закрыты, левая рука напротив груди, правая отставлена в сторону таким образом, что касается опалового конуса раскрытой ладонью.

Женщина — оператор Конуса Видений — и мужчина, её помощник, обмениваются мыслями.

"Никогда ещё не видел такого! Сначала это безумие в Ломовой Пади, похожее на визит в жёсткий мир Чёрных Повелителей, а теперь!"

"Если я признаюсь, что тоже никогда не видела ничего подобного, тебя это успокоит?"

"Но что мы будем докладывать принципалам Храма?"

"То же, что всегда: что именно, где, как и когда мы обнаружили с помощью Конуса".

"Ну да, ну да. Могу себе представить такой доклад... В двенадцатый день месяца Рогатой Кошки, год от восшествия Мениазара Благословенного — двадцатый, около второго часа после полудня, сигнал сознания, ранее подобный сигналам класса "зир", в течение нескольких минут изменился на сигнал неизвестного класса, предположительно, в фазе созерцания... От такого доклада принципалы, надо думать, впадут в экстаз!"

"Как они отреагируют — это уже не наша забота".

"Хорошо. Не наша, так не наша. В конце концов, именно ты — старший оператор, а я здесь так, на подхвате. Но..."

"Что ещё?"

"Стоит ли сообщить флаг-майору о том, что вместо улл-воина, пусть необычного, его отряд может налететь вообще непонятно на что, по некоторым признакам напоминающее..."

"Если я сочту нужным, я ему сообщу".

Когда отряд перехвата только подходил к цели, Дилимаи уже знал, что схватки не будет. Его артефактно модифицированные чувства докладывали ясно и несомненно: цель их охоты если ещё и жива, то на сопротивление уже не способна. Магически лазутчик ночных напоминал чёрную бездонную воронку, створ которой, вращаясь с тихим распадающимся шелестом, становился всё уже и уже. Со дна этой воронки тянуло смертью. Не холодом, не болью, не чем-нибудь ещё, а именно смертью — настолько явственно, что подчинённых флаг-майора и самого Дилимаи это ощущение пробирало до самых костей.

Но воронка там или не воронка, смерть или не смерть — солдат должен следовать уставу. И отряд шёл вперёд с соблюдением всех предосторожностей, как если бы впереди находился не один полутруп, а самое малое — звено живых и предельно опасных улл-воинов. Под началом полного мастера боевой тёмной магии.

...Тело стало видно как-то вдруг. Дилимаи встал, как вкопанный, изучая обстановку. Но капитан гаТертеч, в отличие от него, не собирался рефлексировать. Оказавшись в пределах прямой видимости от лежащего на траве тела, он просто вскинул свой "мёрзлый жезл", выпуская на волю заряд убийственной магии.

— Нет! — рявкнул флаг-майор. — Не стрелять!

Поздно. Заряд "мёрзлого жезла" поразил цель...

...и без остатка ушёл в бездонную воронку. Как камень на дно омута. Вокруг умирающего улл-воина даже палые листья инеем не покрылись.

Никакого эффекта. Ни малейшего.

— Болван! — прошипел Дилимаи, проглотив более крепкие неуставные выражения. — По возвращении в лагерь — неделя гауптвахты!

ГаТертеч буркнул под нос нечто невразумительное.

— Вы меня слышали, капитан?

— Так точно. Слышал. Есть неделя гауптвахты.

— То-то же. Так... Бон, Поура! Упакуйте... это. И аккуратнее. Не каждый день к нам в руки попадают такие пленники.

— Толку-то, — фыркнул Бон. Не так громко, чтобы можно было придраться, но и не так тихо, чтобы Дилимаи (тем более под артефактами) не расслышал. — Эта тварь сдохнет по дороге. Не больно-то охота тащить на себе труп...

Впрочем, ворчание ворчанием, а приказ капитан Бон отправился выполнять без заминки. Он был хорошим солдатом. Капитан гаТертеч — тоже, но...

— Майор! Подойдите сюда!

Голос ушедшего вперёд бойца заметно подрагивал. И дрожь эта не понравилась Дилимаи заранее. Но когда он пришёл на зов и увидел лежащую в траве сферу, его проняло по-настоящему.

— Что делать с... этим, флаг-майор?

— Ничего.

Собственный голос показался Дилимаи далёким и хрупким. Внезапно и остро захотелось вернуться на полянку и самолично перерезать глотку лежащему там улл-воину. Флаг-майор облизнул губы, держась от этого, в траве, на почтительном расстоянии, и повторил:

— Ничего. Лазутчика ночных я людям Храма доставлю, так и быть. Но если им захочется поближе изучить то, что он нёс, пусть отправляются к ЭТОМУ сами.

Светлая Держава Ри. Участок фронта между фортом Дреймаз и

фортом Хирт, ближний тыл. Несколько часов спустя.

Основной принцип целительного транса достаточно прост. Нужно погрузиться до уровня, на котором нет повреждений. Затем пройти обратно до полного восстановления — или, говоря высоким языком, реконструкции — всех нарушенных связей и структур. В самом деле, после грамотно пройденного транса не остаётся не только ран, но даже шрамов.

Я был знаком с этой процедурой. Знаком лучше, чем с любым другим видом транса, кроме разве что боевого. Сейчас моя беда заключалась в другом: я никак не мог найти того самого, неповреждённого уровня.

А исцеляться, беря за основу больное, так же глупо, как преодолевать вплавь болото.

И так же смертельно.

...я летел вниз, вниз, вниз. Где, где та основа, на которую обопрусь я, восстанавливая дом своей души? Раньше я даже не мог представить, что возможно такое погружение в себя. Здесь, в месте без пространства и моменте без часов, сами реальности транса и исцеления видоизменяются во что-то новое. Наверно, здесь тоже есть свой Барьер, и я преодолел его, сам того не заметив...

У бездны нет дна, нет лица, нет голоса — но кто же тогда говорит со мной?

"Шок разрушения. Мы равны в нём, и потому — наконец-то — вместе".

— Кто ты? Что ты?

"Я то, что умерло, и то, что живёт. Я то, что унижено, и то, что не может подвергнуться унижению. Я не знаю, что я такое, потому что мне известно всё".

— Ты можешь мне помочь? Стать мне основой?

"Только если ты освободишь меня. Только если ты изменишь меня".

— Как я могу?

"Ты вышел за пределы. Остальное — просто".

— Как? Я не понимаю!

"Стань мной".

— Я не хочу! Но... иначе я всё равно стану тобой?

"Верно. Стань мной — или в единстве, или в борьбе. Установи границы. Откажись от себя, чтобы себя обрести. Ты давно уже знаешь об этом: двойственности нет, есть лишь переход одного в другое, равное почти во всём, кроме системы отсчёта".

— Знаю.

И действительно: я знаю. Цикл изменений, сменяющих одну противоположность на другую, замкнут сам в себе. Самодостаточен. Правое во всём подобно левому, а верхнее равно нижнему. Сущность тепла не меняется в зависимости от того, много его или мало. Жизнь ли, смерть — то и это вопрос фазы, не более. И всего-то дел — понять, что время тоже можно замкнуть в кольцо, если хватит умения и сил. Любое свершение есть вопрос достаточности знаний. А в точке, где сжато всё знание мира, в нём нет недостатка.

— Ну, начнём!

Там же, две недели спустя.

— Похоже, он вот-вот придёт в себя. Невероятно!

Дилимаи ничего не сказал. Да и что он мог сказать такого, что стоило бы принять во внимание старому — такому старому, что в его волосах даже пробилась седина — магу-целителю? Флаг-майор и сам отлично видел, что пленник готов прийти в сознание.

Чёрная воронка, висевшая над телом много дней, понемногу превращалась в нечто более странное. Ни чёрное, ни белое — серое, как предрассветный туман, как скука, как душа без магии. Но эта серость, которая по всем канонам не должна была содержать активной силы, расправляла свои полотна, протягивая полосы непостижимых острых связей в бесконечность. Глубокий взгляд на ЭТО с попыткой разобраться, что к чему, уводил сознание в опасный транс, так что с некоторых пор Дилимаи избегал глядеть на пленника слишком прямо, слишком долго и слишком пристально.

Ну, он-то ладно. Невелика птица — среднего размера винтик в обширном механизме армии, маг-недоучка, без амулетов, жезлов и прочей дребедени толком не способный ни на что. Но ведь и старик-целитель, мастер светлой магии, тоже избегал глядеть на пленника прямо!

Дрожь в поджилках. Что-то ещё будет?..

По нижним планам восприятия дохнула, раскатилась волна силы. Целитель сосредоточился пуще прежнего, перебирая в руках активные артефакты; флаг-майор отдал несколько отрывистых команд через "шепталу". Напряжение взлетело до седьмых небес. Пленник шевельнулся...

И открыл глаза.

Пробуждение

Ощущение премерзкое.

Нет, в самом деле. Представить трудно, что может быть ещё хуже. Даже на мысленную ругань не хватает сил. Дыхание — бег на излёте третьих суток, сердцебиение — шаги в размокшей глине. Во всём теле чудовищная слабость. Голод и жажда давно перешагнули грань обычных ощущений, став единой и глубокой тягой. Допускаю, что кого-то послабее эта тяга своротила бы с основ, отправив в дрейф по водам умопомрачения или беспамятства. Но я ещё могу себя контролировать. И тело, и энергию, и мысль.

Кстати, как там моё состояние? Я всё ещё болен?

Ответ пришёл тотчас же. Нет, болезнь ушла. Но то, что заменило её, даже с поправкой на сильнейшее истощение — не здоровье. Похоже, целительный транс славно похозяйничал во мне... так славно, что я теперь едва ли могу называться улл-воином.

"Но это вряд ли к худшему — если учесть, что я теперь в плену у светлых".

А я на самом деле в плену? Ох-ох-о...

Что ж, хватит валяться старым веником. Пора вставать. Шевельнувшись, я сразу понял, что без посторонней помощи мне сие геройское деянье не по силам. Может быть, и вовсе не по силам. Тогда я открыл глаза, с трудом разлепляя веки, склеенные какой-то гадостью. И было это не проще, чем в одиночку растворить ворота немаленькой крепости. Я открыл глаза, и я увидел.

Ох-ох-о... просто слов нет. Что ж, Змей, добро пожаловать в калеки.

Физиономия в венчике седоватых волос возникла в поле зрения слишком быстро, чтобы я мог заметить фазы её явления. Пришлось скинуть со счёта несколько дополнительных пунктов, отметив, что всё намного хуже, чем я смел надеяться. Не уследить за чужим движением! Ну куда это годится? Тем более, что старикан вряд ли был резок, как удар соколиного крыла. Кто там недавно думал, что не представляет, каково это — "хуже, чем сейчас"? Вот тебе твоё "хуже", во всей красе!

— Вы слышите меня, юноша?

Я моргнул, замедленно и утвердительно.

— Очень хорошо! Хотите чего-нибудь?

Снова моргаю.

— Пить? Есть?

Моргаю. Боги, как это утомляет! Словно ворочаешь не веки, а века.

Физиономия седоватого старикана исчезла. Я с облегчением закрыл глаза и сразу начал валиться в глубины вместе с беззвучным чёрным водопадом. Но успел ещё ощутить, как моих губ касается что-то металлическое, и сглотнуть пролившуюся в горло влагу.

Второе пробуждение вышло намного лучше первого. В том смысле, что бульон в качестве питья + пищи и здоровый сон мне не навредили. Совсем наоборот.

Но здоровый сон — это слишком мало. Чтобы просто встать на ноги, мне сейчас нужно куда больше. У "естественного" выздоровления есть свои хорошие стороны, но уж больно много времени оно отнимает.

Кристалла концентрации у меня больше не было. У меня вообще не было больше ничего своего, кроме собственной кожи: пока я был без сознания, с меня не побрезговали снять всё до нитки. И наверняка ещё тщательно — очень тщательно! — обыскали, чтобы увериться: да, изъято абсолютно всё, что только возможно изъять.

Помимо этого, я ощущал наличие поблизости не самых слабых артефактов подавления. Не то чтобы я осуждал светлых за эти предосторожности, скорее уж наоборот, но...

В бездну всё! Обойдусь теми ресурсами, которые мне оставили.

Для простейших приёмов самолечения даже не нужна магия. Сила просто фокусирует, ускоряет и поддерживает процессы, которые, в общем-то, идут сами по себе. Как раз тот случай, когда самоконтроль и "правильный" строй мыслей вполне заменяют заклятия. Но по привычке, ни на миг не задумываясь, насколько нелепо будет это в моих обстоятельствах, я попытался призвать на помощь ещё и внутреннюю энергию. Так обезоруженный фехтовальщик при угрозе моментально и не раздумывая хватается за несуществующую рукоять.

Что всего забавнее, энергия пришла. Только... только это была не такая энергия.

Лишь спустя несколько долгих секунд пришло ясное осознание: эта сила, наполнившая сформированный моей волей канал, исходила от артефактов подавления.

Бред!

Но меня это не остановило. Напротив, я углубил концентрацию и вошёл в полноценный целительный транс. Какая мне, в самом деле, разница, откуда берётся энергия? Пока дают — бери! Я и взял. Хотя будучи тем, кем меня сделали, воспользоваться силой Света просто не мог. Всё, чему меня учили, прямо-таки вопило об абсурдности подобного. Книги утверждали: маг выбирает Свет или Тьму только однажды и навсегда. Книги настаивали: даже отказавшись от своей силы, маг не получит при этом возможность призывать силу-антагониста. О том же самом вполне уверенно говорили наставники — и, выходит, были не правы.

Но если это так...

Даже сквозь густую и вязкую пелену трансовой концентрации ощутил я прилив знакомого возбуждения. О да, хорошо знакомого! Всякий раз, наталкиваясь на достойную усилий загадку, я чувствовал этот пьянящий подъём, не сравнимый ни с чем иным. Даже вдохновение импровизации в фокусе рукопашной схватки, даже полёт сознания на крыльях управляемой энергии — даже эти моменты ценил я меньше.

Быть может, мистики, покоряясь воле своих богов в экстатическом смирении, ощущают что-то подобное; быть может, схожие чувства порождает в душах людей любовь. Но я от природы не склонен ни к мистическим, ни к любовным переживаниям.

Восторг познания — мой единственный восторг.

И я не ищу иного.

...Ощущение времени, как обычно, исказилось. Любой транс, любая медитация дают этот эффект. Отличие транса самоисцеления от прочих его видов — в том, что он сбивает настройку внутренних часов, устанавливая их на "раннее утро, свежесть, бодрость". Исцеление при помощи силы Света в этом смысле не стало исключением. Выплыв из транса (и ощущая ровную пульсацию внутренней энергии, наполняющей тело и сознание), я не стал ни двигаться, ни открывать глаза. Во всём этом не было насущной необходимости: насколько я мог ощутить, в непосредственной близости всё равно не было ни одного живого существа. Равно как иных источников угрозы.

А вот в размышлениях необходимость была, и я задумался.

Как работают артефакты подавления? В сущности, очень просто. Они создают в заданной области пространства избыточный потенциал силы. Тёмной ли, светлой — неважно. Важно лишь то, что в месте, буквально залитом магией Света, тает, гасится и мертвеет любая тёмная магия. В месте, где работают тёмные артефакты подавления, то же самое происходит со светлой магией. Не срабатывают малые и средние артефакты (а великие артефакты действуют слабо и неточно), уходит в пустоту, не успевая наполнить заклятие, внутренняя энергия; потенциал, существующий вне фиксированных форм заклятий, тоже растворяется в преобладающем фоне, только медленнее, чем активная магия.

Ну и что из всего этого следует?

Из этого следует, что тёмный маг на моём месте был бы беспомощен, как выброшенный на сушу кит. Вероятно, улл-мастер мог бы защититься от давления враждебной ему силы, сплетя какой-нибудь отражающий щит (и я даже примерно представляю, как надо сплести потоки, чтобы получить такой эффект); но творить заклинания не смог бы даже мастер магии, потому что любое заклинание, выпущенное им из-под щита, немедленно поглотила бы аура артефактов подавления. Но я-то не создавал никаких щитов! Я просто-напросто впитал — и успешно использовал, заметьте! — нагнетаемую ими энергию. Словно я — светлый.

Бред.

Вернее, бредовая реальность.

Увы, как следует поразмыслить мне не дали. Услышав тихие, но вполне отчётливые для моего обострённого слуха шаги, я сел и повернулся в направлении звука — как был, голышом. Стесняться? Вот ещё! Сами раздели — пусть сами и отводят взгляды.

В комнату (камеру? тесная, голая, выкрашенная, не исключая пола и потолка, унылой серой краской — да уж, на комнату не тянет, точно камера) вошёл уже знакомый мне старикан. Поглядел на меня, склонив набок седоватую голову. Глаза его под гусеницами бровей, оказавшиеся очень светлыми на грани меж серым и голубым, поблёскивали ярко, как у любопытного мальчишки, но...

Я уже хвастался своим умением читать в чужих душах по жестам, мимике, взглядам. Умение это оставалось при мне, но прочесть что-либо во взгляде вошедшего оказалось затруднительно. Впрочем, даже если бы я сохранил прежнюю глубину и резкость зрения, а мои иные чувства не глушила разлитая вокруг чужая сила, привыкнуть к которой я ещё не успел, я бы всё равно не смог с налёта разобраться в мимике старикана.

С налёта — пожалуй, никто бы не смог. Вошедшему оказались в полной мере присущи те же трудноуловимые признаки, которые выделяли улл-мастеров в любой толпе. Следовало предположить, что он — тоже мастер, разве только полюс силы у него другой. А раз он сед и стар... полтораста зим он видел? Наверняка. Может, все двести. Или двести пятьдесят (для специалиста по целительству даже это далеко не предел). За такое время стал бы ох как не прост даже характер обычного человека — разумеется, если допустить, что обычный человек может тянуть нить своей судьбы так долго.

Кстати! Что там мелькнуло в моих мыслях насчёт?..

И опять мне не дали додумать.

— Вижу, тебе уже лучше. Намного лучше.

Я кивнул.

— Признаться, я не понимаю, как тебе это удалось. Ты знаешь, юноша, что по всем канонам врачебного искусства тебе полагалось умереть?

Старик не просто говорил. Простая болтовня не отвлекала бы меня настолько. Нет, он в то же самое время пытался исследовать меня касаниями тихого огня своей души... и был весьма настойчив. Я же пытался воспрепятствовать ему на том же уровне.

В процессе этих попыток почти сразу выяснилось кое-что крайне любопытное.

Новость первая: после целительного транса — того, глубокого — скорость моего мышления, в противовес прочим моим способностям, лишь выросла. (Что было довольно странно: ведь нервы обычного человека, каким я стал, работают медленнее, чем у улл-воинов...) Но что бы ни послужило причиной этого ускорения, у него имелось важное следствие: вряд ли старик смог бы что-то выудить в моих мыслях, даже пройдя сквозь все щиты. Новость вторая: мне действительно успешно удавались манипуляции с силой Света. Новость третья: я делал это слишком ловко, да ещё и не в своей обычной манере. Не задумываясь, заученно — но не так, как раньше.

Некоторые отражения и цветовые переходы... скажем так: раньше я, самоучка, попросту не знал, что такие операции с внутренней энергией могут быть стабильны и действенны.

М-да. Хорошенькие новости.

Обдумаю потом. Много уже накопилось такого, что мне надо хорошенько обдумать!

Старик ждал. Ах да... надо бы, в самом деле, ответить.

"Каноны верны. Я действительно умер. Хотя будет лучше сказать, что умер некий улл-воин Ночного Союза. Так что я нахожусь в затруднении: не знаю, кем считать себя впредь. Может, вы поможете мне разобраться в этом вопросе, мастер?"

Мысленная речь не так универсальна, как многие думают. Как раз наоборот: она, в отличие от речи устной, единственный подлинно индивидуальный продукт сознания. Но есть несколько простых правил, дающих возможность обойти препятствия в мысленном общении. Простейший — спроецировать мысль как звуковые колебания, создавая слуховую иллюзию обычных слов. Чтобы принимать такие послания, маги обычно оставляют в своих щитах лазейки. Я надеялся, что на юге в подобных случаях поступают так же, как на севере. И я не прогадал.

— Зови меня Дуга.

"А вы меня — Змеем".

Старикан сменил позу на зеркальную, склонив голову в другую сторону и так же переменив положение рук. Впечатление создалось такое же, как если бы он ходил вокруг меня по часовой стрелке, а теперь начал ходить против часовой.

Очень выразительно, признаю.

— Выходит, ты сбросил свою старую, тёмную кожу... но вот кожа это или сущность? И что будет при следующей линьке, а?

Вопросы застали меня врасплох, но я постарался не показать этого и передал:

"Вам известны другие случаи вроде моего?"

— Нет, не известны.

"Значит, это были риторические вопросы".

И тут — в первый момент я просто не поверил собственным ушам — старикан негромко рассмеялся. Только тогда до меня дошло, что именно он прятал за всеми этими взглядами, позами и вопросами, не имеющими ответов (и что мне следовало понять гораздо раньше).

Мастер по прозванию Дуга боялся меня. Боялся до колик, судорог и ледяного пота. Запах страха я должен был ощутить сразу, как только он вошёл... если бы с моим обонянием не произошло то же самое, что и с остальными органами чувств.

Плохо.

Положим, на его месте я бы тоже не доверял подозрительному типу вроде меня. Но вот бояться? Да ещё с такой силой? Во всей ситуации было что-то такое, чего я напрочь не понимал. И это непонимание заставляло мои внутренности вздрагивать, словно кусок желе, от малейшего колебания. Или это — побочный результат моей "полусмерти"?

Неуверенность... самое противное чувство из всех возможных.

"Могу ли я попросить еды, мастер Дуга?"

— Поесть сейчас принесут.

С минуту мы в полном молчании, не шевелясь, разглядывали друг друга. А потом в мою комнату-камеру вошёл человек с едой и питьём на подносе.

Опасность!

Даже беглый взгляд на вошедшего высветил на его теле добрый десяток артефактов. Причём большая их часть пребывала в активной фазе. Это было заметно уже по его движениям: лениво точным, наполненным уверенной силой. Телосложение и пластика выдавали опытного бойца. В любое мгновение вошедший был готов взорваться убийственной стремительностью атаки.

В ответ на потенциальную угрозу во мне с бесплотным шипением стянулась пружина. Сердце забилось чаще, дыхание углубилось, размылось зрение, концентрируя внимание на одной, и только одной, цели. В то же время сознательное мышление привычно расширилось, охватывая происходящее в целом и впадая в перцептивный транс.

На уровне сил я приготовился черпать из наиболее близких и мощных источников — иначе говоря, снова заимствовать энергию у артефактов подавления. На физическом — убивать, чтобы не быть убитым. Действовать на опережение.

— Лейтенант! — предостерегающе воскликнул Дуга.

Но вошедший и сам уже почуял неладное. Он действительно был опытным бойцом, да к тому же не был чужд магии. Замерев и активировав уже все свои артефакты, кроме атакующих, он осторожно, очень осторожно положил поднос на пол.

И ретировался. Не поворачиваясь ко мне спиной.

Пружину я приспустил и немного расслабился, но из перцептивного транса не вышел. Ещё бы я стал делать такую глупость! Теперь-то даже сквозь белое марево энергии, испускаемое артефактами подавления, я отчётливо высвечивал внутренним оком добрую дюжину сослуживцев принёсшего еду лейтенанта, сосредоточившихся поблизости от моего аскетического пристанища. И вторую дюжину их, спешно подтягивающуюся ближе.

Во всём происходящем больше всего сбивало с толку то, что до событий в Ломовой Пади трансовыми техниками такого уровня я не владел. "Такого" — читай, мастерского. Воспринимать так и столько — без полного погружения, без вспомогательных заклятий или артефактов, сквозь очень плотную многоспектральную ауру, вне прямой видимости... да, это навыки мастерского уровня, без сомнений.

Сюрприз за сюрпризом, фря.

— Вы напрасно так нервничаете, юноша, — заметил меж тем старикан.

Невозможно было не заметить эту внезапную вежливость. Я демонстративно ухмыльнулся.

"От избытка осторожности ещё никто не умер, мастер Дуга. Может, раньше я бы не стал так напрягаться, но после своей... хм... смерти я нахожусь не в самой лучшей форме".

— Неужели?

"Уж поверьте: для такого улл-воина, каким я был, один человек не представляет серьёзной угрозы. Даже очень хорошо тренированный. Даже увешанный артефактами с ног до головы. Можете спросить у принёсшего еду лейтенанта, если мне не верите".

— А я слыхал обратное.

Встав со своего ложа, я намеренно неспешно двинулся к вожделенному подносу. Одновременно я поддерживал прежнюю глубину перцептивного транса и передавал:

"Похвальба и не более. Насколько мне известно, отряды перехвата выделяют для поимки одного улл-воина не менее спаянного десятка профессионалов. Это, и только это, даёт им подавляющее превосходство перед лазутчиком-одиночкой. Потому что один улл-воин, в зависимости от возраста, опыта, уровня и прочих переменных, стоит в среднем двух-четырёх элитных бойцов из отрядов перехвата. А охота за улл-воином в одиночку — самоубийство".

— Вы чертовски в себе уверены, юноша.

"Не в себе", — заметил я, устраиваясь прямо на полу и следя за Дугой лишь краем глаза. "Я уверен в фактах. Там, где меня учили, не было недостатка в обычных людях, обученных бою. И я прекрасно знаю, какова сравнительная стоимость разных соединений — не только в теории, но и на практике. Так, главным тактическим преимуществом улл-воинов является производная от их скорости: манёвренность. А основное преимущество отрядов перехвата — дешевизна. Ну, и ещё возможность быстрого, за считанные годы, восполнения потерь в личном составе. Вообще, этот принцип лежит в основе большинства используемых людьми тактик".

— Какой принцип?

"Возможность задавить противника числом. Создать локальный численный перевес, причём по возможности так, чтобы этот перевес в ходе столкновения стал подавляющим. И без "лишних" изысков продавить чужую оборону. А искусство боя как таковое, увы и увы, ценится мало. Что наглядно демонстрирует вся история войны севера и юга".

— Похоже, себя ты человеком не считаешь.

"Как и вы, мастер".

Тут Дуга снова рассмеялся.

— Уел. Уел вчистую!

Это не я тебя уел, это ты мне подставился всем корпусом, подумал я. Но транслировать эту мысль, разумеется, не стал.

Меж тем, пока я насыщался, ведя необязательные беседы со старым магом, снаружи всё туже сжимались кольца окружения. Численность бойцов, стерегущих мою персону, вплотную подползла к двум десяткам, а потом и перевалила за этот рубеж. Явный перебор... но, как я только что сказал Дуге, от людей и следовало ждать подобного. Раз они убедились, что артефакты подавления на меня должного действия не оказывают, им надо как-то повысить ставки. А на своей территории проще всего сделать это, скликав побольше "мяса".

"Мастер, позвольте высказаться откровенно".

Старикан повёл плечами, не ответив ни да, ни нет. Я, однако, решил счесть это поощрением и кинулся в атаку:

"Вы в любой момент можете меня убить. Ну, не лично вы, разумеется, а южане вообще. Но мне бы не хотелось умирать прежде времени. И я готов сотрудничать с вами".

— Сотрудничать в каких пределах?

"В достаточно широких. Резать себя я, уж извините, не дам, но почти всё остальное — пожалуйста. Если вы будете играть честно, я отвечу тем же. В конце концов, других вариантов у меня теперь не много".

— Я бы согласился на эту сделку, юноша, если бы имел такие полномочия. Увы, решаю вопрос о вашей участи не я. Но если бы даже было иначе... Откровенность за откровенность: меня настораживает лёгкость, с которой вы сменили цвет. Где лояльность тем, кто вас вырастил и воспитал, кто обучал вас и посылал в бой? — Дуга поднял руку, словно отмахиваясь от возможных возражений с моей стороны, и добавил. — Только не надо заявлять, что лояльность злу проистекает исключительно из страха. Увы, ночные тоже умеют возбуждать в людях искреннюю преданность. И если с вами это им не удалось, можно предположить, что в вашу душу просто не сумели заложить такое понятие, как верность. Как вы понимаете, в этом случае предлагаемая вами сделка выйдет крайне ненадёжной.

Продолжая жевать и следить за манёврами светлых, я передал:

"Отвечаю по пунктам, мастер. Я вполне допускаю, что участь моя действительно не в вашей власти. Но я не допускаю, что принимающий решения, кем бы он ни был, полностью проигнорирует ваше мнение. Теперь о лояльности. Мне знакомо это понятие. Но я не чувствую каких-либо обязательств перед теми, кто послал меня не в бой, а на верную гибель, не предупредив об этом. Отправив меня в Ломовую Падь, меня просто молча списали со счетов. И я вполне мог бы снести это, если бы мне оставили хоть долю шанса. Или честно предупредили: так и так, Змей, ради высших интересов Союза тебе придётся умереть; ради этого момента тебя растили и кормили, ради этого учили и направляли, так не подведи нас!.. Но нет, ничего подобного. Со мной обошлись, как с рабом. С одноразовым инструментом. Ну, так я — не раб и не инструмент. У меня есть честь и есть жизнь, и они имеют свою цену, пусть даже для меня одного. Чтобы их сберечь, я вполне могу отвернуться от тех, кто отвернулся от меня первым".

— Весьма пафосно, — заметил Дуга. — Но насколько честно?

"Извините, мастер, но заставить вас поверить мне я не в силах. Вопрос доверия вам придётся решать самостоятельно".

Некоторое время старикан молчал, и я воспользовался этим, чтобы без помех проглотить остатки того, что лежало на тарелках. Пища, кстати, оказалась вполне недурна, разве что слегка пересолена и чуть слишком остра. А вот с вином, пусть разведённым, я усердствовать не стал — по понятным причинам. Возможно, в ближайшие минуты мне снова предстоит умирать, и хотелось бы встретить этот момент в полной ясности рассудка.

— Я передам твоё предложение, — сказал Дуга.

"Благодарю".

— Ты не знаешь, в твою ли пользу будут мои комментарии. Зачем благодаришь?

"За всё. За то, что подобрали. За то, что не перерезали мне горло, когда я был беспомощен. За то, что поили и кормили. За то, что дышу и мыслю. Я благодарю вас, мастер".

Старикан посмотрел на меня странновато, но промолчал и удалился. А я, за неимением иных занятий, стал переваривать обед и сделанные открытия.

Значит, я могу черпать и направлять силу Света. Хорошо. А как обстоят дела с силой Тьмы? Если я просто, как выразился Дуга, сбросил тёмную кожу ради светлой — это одно. И это не так уж интересно. Ну, был я потенциальным улл-мастером, стал потенциальным мастером светлой магии... или не потенциальным, а действительным (хотя это ещё надо проверить)... а вот если я получил возможность брать из обоих источников — о! Тут открываются перспективы совсем иного порядка. Я даже не возьмусь судить, каковы могут быть последствия, потому что далее простирается скользкая почва полной неизвестности.

Практика — пробный камень любой теории. А ну, попробую-ка я призвать тьму... только сперва, чтобы не мешали артефакты подавления, сплету потоки в отражающий щит.

...Спустя долгое время пришлось отступить. Задачка оказалась заковыристее, чем я предполагал. Кроме того, при помощи светлой энергии было чертовски сложно отразить энергию того же знака. Тут нужен был иной принцип, какой-нибудь по-настоящему нетривиальный ход. Будь я более самонадеян, я бы, пожалуй, мог воспользоваться смутно знакомыми приёмами, меняющими свойства пространства (кстати, откуда знакомыми?). Но такого рода трюки были чересчур опасны; кроме того, я сообразил, пусть и с запозданием, что призыв тёмной радуги моим нынешним хозяевам должен активно не понравиться, после чего отложил идею с искажениями пространства "на потом". И сосредоточился на другой теме.

Знания.

Практические навыки.

Вполне работающие, как это ни удивительно, магические приёмы.

Откуда во мне всё это взялось? Понятно, что произошло это после глубочайшего целительного транса — того, первого, после которого моё тело отбросило большинство модификаций улл-воинов (вероятно, их попросту исцелило вместе с остальными магическими повреждениями). Но всё равно — откуда? Что за странный эффект?

Буду рассуждать логически. Раз сам я этими знаниями не обладал и навыки не выработал, значит, я у кого-то их позаимствовал. Можно было бы предположить, что я нечаянно прошёл инициацию, после которой, новоиспечённые мастера магии получают, среди всего прочего, доступ к памяти своих прошлых перерождений. Приятное и достаточно логичное предположение... но в корне неверное. Даже пройдя инициацию, никакой памяти о былых своих воплощениях я получить не мог: почти все улл-воины живут впервые, опыт их душ ограничен опытом пребывания в одном-единственном теле.

(Почему? Во-первых, чтобы предпамять не мешала осваиваться в столь серьёзно изменённой оболочке — а предпамять, даже спящая, вполне способна тормозить обучение. Это доказано так давно, что стало почти аксиомой. Во-вторых, из тех же самых соображений безопасности, которые заставили создателя касты улл-воинов отнять у нас звуковую речь. Старая душа, особенно душа опытного мага, в теле улл-воина... комментарии излишни. Что касается исключений из "правила первой инкарнации", оно касается душ тех улл-воинов, которые успевают накопить достаточно силы для нового воплощения. Таким прямая дорога в тело молодого улл-воина. Да-да, метафизические руки улл-мастеров достаточно длинны, сильны и цепки, чтобы управлять путями не только своих, но даже чужих реинкарнаций!)

Итак, гипотеза о проснувшейся во мне предпамяти тщательно рассмотрена и отвергнута. Аргументированно. Но тогда остаётся открытым вопрос: чьей памятью я сейчас столь небрежно и естественно пользуюсь?

Логика, логика и логика. Я открыл в себе способность оперировать силой Света. Я открыл в себе владение отточенной трансовой техникой. Я обнаружил в себе и кое-какие фрагменты воспоминаний, привязанных к конкретным темам, изучить которые как улл-воин не имел возможности. Например... расслабиться, войти в прохладный поток, открыть внутреннее око в аспектах давно прошедшего... например, информация о генеалогических древах благородных семейств Державы. Или довольно фрагментарные, но воспринимаемые с крайне любопытного ракурса знания о покрое модных некогда платьев...

Sfarri shehk blarg! (Что в переводе с оннэд, классического наречия времён Империума, означает дословно: "Переродиться [мне] пустотой!")

Озарение обрушилось на меня ледяным шквалом. В единый миг я очень и очень чётко осознал, ЧЬИ воспоминания ожили во мне. И догадка моя воздвиглась столпом высотой в девять посохов, откованным из закалённой стали сорта "небесная твердь". Потому что все детали мозаики, что я пытался сложить, легли точно на предназначенные места, заращивая трещины и белые пятна ярким рисунком неумолимых выводов.

А потом — почти сразу, так, что я не успел свыкнуться с ударом собственной логики, — настал черёд иного потрясения. Новый голос, зазвучавший у меня внутри, провёл гладкую серебристую дорожку поперёк моих сумбурных ощущений. Голос новый, да, но вместе с тем — до изумления знакомый. Голос произнёс:

{Ну что же, здравствуй, сын.}

Как я недавно замечал, мысленная "речь" — то таинство, посредством которого обретает форму мышление — предельно индивидуально. Я думаю, каждому знакома мучительная ограниченность языка, когда не можешь перевести в слова особенно прихотливый извив собственной мысли. Но это — своя мысль, которую каждый человек учится облачать в одеяния высказанного всю жизнь от младенчества до зрелости. Что же говорить о мысли другого человека?

Именно поэтому даже маги, изощрённые в искусстве прозрения чужих душ, крайне редко прибегают к передаче либо восприятию чистой мысли. И тем реже случается это, что мышление магов намного изощрённее мышления простых смертных. Сложнее, глубже, многосвязнее.

Собственно говоря, оно, в идеале увязывая в единую сеть происходящее на всех трёх планах бытия, просто не укладывается в рамки понятия "мышление" — да и любого иного понятия.

Итак, прямой обмен мыслями — великая редкость.

Но возникший у меня в сознании голос пренебрёг фокусами с фантомным звуком вроде тех, которые сам я использовал в беседе с мастером Дугой. Этот голос писал на танцующей плоскости внутреннего молчания письмена чистого смысла, несущие за собой вторичные оттенки быстро рассеивающегося сонного тумана, законной гордости, печали, изумления и иных, менее отчётливых эмоций. Преобладающим же фоном этого голоса, своего рода тембром, был серебристо сверкающий вихрь, отороченный по краям радужным дрожанием.

Вихрь был отчётливо женственным, а радуга, обрамляющая его, — светлой.

Чем мне оставалось ответить, кроме как встречной мыслью?

"Здравствуй... мама".

Печаль углубилась, смягчаясь влагой иронии:

{Вряд ли пожелание это уместно, Змей, если вспомнить об участи моего грубого тела. Но за доброе слово — спасибо от всей души.}

Некоторое время я приводил воды своей сути в равновесие. Устранял эмоциональный хаос, если, конечно, творившийся во мне сумбур достоин столь громкого имени.

"Так значит, во время того самого транса мне не почудилось..."

И — торопливым эхом, едва не обгоняющим мою мысль:

{Так ты всё же сумел вспомнить ту самую встречу...}

Новые усилия вернуть оку сути должную зеркальность.

"Мама... вот уж не чаял обрести родню, дожив до этого дня! Расскажи: кто ты? Я ведь совсем тебя не знаю... поправка: почти совсем..."

В самом деле: можно ли жаловаться на полное незнание души, тонкие движения которой ты понимаешь почти так же ясно, как движения души собственной?

{Тогда слушай. При жизни я носила имя Карами Хеис Лугирр...}

Взметнувшись, бледное пламя принялось рисовать для меня картины ушедшего. Воскресли давно отзвучавшие звуки, всплыл из забвения пульсирующий ток ощущений и запахов.

Но картины былого не встали передо мной. Наоборот, это я на время становился их частью: дышащей, мыслящей, чувствующей. Я оказывался в незнакомом/родном старом доме в окружении чужих/близких мне людей, проходил тропками негустого южного леса, светлого, словно улыбающегося мне безмятежной улыбкой — той, что заготовлена у мира для человечков лет десяти. А потом вдруг захлёбывалась водой и восторгом на открытой всем восьми ветрам площадке, внимая громыхающему языку летней грозы. Я шагала по улицам сёл, городов и пригородных поселений, возносила в малых храмах жертвы неизвестным мне богам, не совсем всерьёз, но с замиранием сердца прося их о разных мелочах.

И всюду, где бы я ни была и что бы ни делала, среди моих видений мелькали люди: фигуры, лица, платья... Я видела вблизи своих отца и мать — Эдхо Лугирра и его супругу. Видела своих первых наставников, учивших меня на дому, и видела тех внушающих трепет существ, которые обучали меня в стенах Храма.

Текли годы науки, годы познания собственных сил и устройства мира. Они увенчались тем потрясением основ души, которое зовётся инициацией и превращает обычного мага в мастера, помнящего свои былые воплощения и способного говорить с богами без посредников. Ещё полтора года постижения, уже на новом уровне — и ритуал Выбора Пути. После долгой медитации в уединённой часовне я вызвала в сознании образ одного из старших Лордов Сфер, сиятельного владыки Лирау; я просила его о покровительстве, ибо именно его избрала я своим вышним патроном после долгих размышлений и учёбы. Но Лирау удалился, не дав мне определённого ответа, не снизойдя даже до формального выражения "света-на-помыслах", и я была вынуждена покинуть Храм.

Затем — ненадолго — меня ослепил блеск Искелиана Несравненного; я, высокородная и свободная, на собственном опыте постигала сущность Двора в первые годы правления Мениазара Благословенного. Там были богатство, утончённость, неложное сияние драгоценностей, мишура известности, литавры славы. Но были также — зависть, склоки, мелочность и злоба, торговля всем и без границ, бесчестие, отравленные души, расчёт холодный, неуют толпы... И прохладным родником, глубоким, дарующим надежду стало знакомство с его высочеством Караниаром, столь много обещавшее и так нелепо оборванное.

А потом — поездка на север в инспекцию-ссылку в сопровождении одного лишь Каса. И роковое решение посмотреть на боевые действия вблизи...

Быстротечная свалка: атака выскочивших словно ниоткуда нечеловечески быстрых существ, безволосых, с глазами-дырами и отчётливо синеватой кожей. Улл-воины! Так вот они каковы! Прежде я только слышала про этих...

Атака! Струящаяся с пальцев смертоносная Сила, блеск клинка в руке...

Удар. Беспамятство.

Возвращение сознания. Мучения. Меры безопасности, более оскорбительные и пугающие, чем открытое издевательство. Обряды, эликсиры и тёмные чары. Борьба на тонком уровне, почти без энергии, на одном лишь чистом искусстве и шаткой надежде. Когда двигаться сквозь чёрное пламя позволяла не сила, не ярость, даже не гордость, а только и единственно непреклонная воля. Алмазно твёрдая воля полного мастера магии.

Смерть.

И нежданное возвращение сознания в новой, чуждой плоти. Плоти своего нежеланного сына. Бок о бок с его собственным сознанием...

...то есть с моим. Да. Пусть даже на краткое, но мучительно растянутое мгновение эта константа утратила незыблемость.

Всё, что я вынужденно вспомнил — не мои переживания. Это моя (даже мысленно слово выговаривается с запинкой) мама продемонстрировала мне малую толику своих возможностей, дав доступ к её памяти.

Её памяти, не моей.

Сообщение, предупреждающее зреющее внутри намерение:

{Мне рассказ о твоей жизни не нужен. В определённом смысле я жила в тебе и после того, как умерла моя прежняя плоть. Простоты ради считай, что твоя жизнь была моим сном, и лишь недавно я сумела пробудиться.}

"Хочешь сказать, что ты знаешь обо мне всё?"

{Конечно, нет. Но моей специализацией были, среди прочего, контакты с Памятью Мира. Почти любое знание, не касающееся изменчивости будущего, я могу добыть сама. Хотя бы в этом я свободна, как и прежде...}

В ответе плеснула горечь, уже не смягчённая никакой иронией. А я — пусть самым краешком, бледно и тускло — прикоснулся к нынешнему положению моей матери. Даже этого краешка мне вполне хватило.

Карами Хеис отреагировала мгновенно:

{Не жалей меня. Не надо.}

"Прости".

Но волна чувства, поднявшегося во мне, не была жалостью. Вовсе нет.

Участь матери, если думать о ней самой, вызывала у меня скорее трепет и лёгкую зависть. Вот только уже набирала во мне силу тугая смесь горечи и гнева, зародившийся вдали от суши, а потому обманчиво пологий водяной вал.

Если бы со мной обошлись так, как с ней, я...

А со мной именно так и обошлись.

{Вот это верно.}

Вал гнева выгнулся рассерженной змеёй, готовой убивать. Взревел, поднялся ещё выше, грозя затрепетавшим небесам.

И рухнул.

"Что ж, тем лучше!"

Наши мысли загудели в унисон, срывая с колокола звонких чувств серую пыль мира.

Мы заключаем союз — я, бывший улл-воин с неопределённой судьбой, и я, мёртвый мастер трёх искусств. Мы — мать и сын, изгой и призрак, маг и маг. Мы заключаем союз против тебя, Вселенная! Не для мести, ибо месть бесплодна и не способна насытить жажду справедливости. Нет. Ради обещания заключаем мы союз свой, и обет наш таков: исправить то, что нуждается в исправлении, взять то, что принадлежит нам по праву, и вернуть должникам нашим то, что пристало возвращать всякому, не лишённому разума и чести.

И пусть будет свидетелем этого обета Память Мира!

В дальней дали мне почудился тихий вздох, пугливое эхо, слабый шелест. Видимо, мама расслышала больше, потому что сообщила мне (очень уверенно сообщила):

{Они услышали.}

"Они?"

{Лорды и Повелители. Владыки эфира, пребывающие в оазисе Бренн. Боги.}

Я совершенно перестал следить за временем. Сосредоточился исключительно на том, что происходило во мне, оставив без внимания всё остальное. Из перцептивного транса я давно и незаметно вывалился.

Да что там транс! Я и на сигналы обычных-то чувств почти перестал реагировать. Можно сказать, наполовину ослеп и наполовину оглох. Как будто и не сидел я в заключении, как будто не решалась сейчас кем-то незримым и неизвестным моя участь, как будто я забыл о том, каково быть воином в окружении... ну, не то чтобы непримиримых врагов, но никак уж и не друзей.

Проще говоря, я едва не проморгал появление очередного гостя.

Не надо было сверлить его глазами, просеивая частым бреднем внимания подробности, чтобы признать в этом госте коллегу лейтенанта — доставщика пищи. Осанка, движения, манера двигаться и смотреть. Опять же, активированные светлые артефакты...

Да, определённо, коллега. Причём очень похоже, что начальник.

Положение, знаете ли, накладывает... а также обязывает и читается.

"Приветствую", — послал я ему на той же волне, на которой общался с Дугой. Едва заметно вздрогнув, он неплотно прикрыл за собой дверь и сказал:

— Меня зовут Дилимаи. Я — флаг-майор отдельного отряда перехвата в составе Пятой Ударной армии Светлой Державы. Назовись.

"Я — Змей, и лучшего имени у меня нет. Значит, это ты и твои парни доставили меня в эти роскошные покои?"

Мой вопрос флаг-майор начисто проигнорировал.

— Какое задание дали тебе твои хозяева? — спросил он ровно. — Кто выбирал цель совершённой тобой диверсии? К уничтоженному селу тебя привёл случай, воля вышестоящих или твой собственный выбор? Кто создал артефакт, который ты подбросил селянам? Был этот артефакт уникальным или существуют ему подобные? Каким образом...

Поток вопросов мне надоел, и я "перебил" флаг-майора. Фактически, я послал волну фантомного звука с достаточной силой, чтобы в голове Дилимаи она превратилась в рёв десятка лужёных глоток.

"Ты невежлив. А если всерьёз вознамерился учинить допрос вот так, — то ещё и глуп".

Чеканные черты лица флаг-майора смялись, а рука автоматически поползла к укреплённому на поясе жезлу. Уменьшив энергию посыла до прежнего умеренного уровня, я продолжил:

"Но если тебе интересны ответы на заданные вопросы, я отвечу по мере возможности. Не из страха перед вашей силой, разумеется, а потому, что достиг определённого взаимопонимания с мастером Дугой. И потому, что ответы не повредят мне.

Каков там был первый вопрос? "Какое задание дали тебе твои хозяева"?

Что ж, флаг-майор Дилимаи, слушай и смотри!"

Почему-то я был уверен: тот фокус, который продемонстрировала мне моя мать (я имею в виду погружение в поток её памяти, на время ставшей как бы моей собственной), я вполне смогу повторить и сам. Обратясь к своей сути, я наполнил Силой фрагмент воспоминаний, касающийся получения моего первого и единственного задания от армейских чинов Союза. А затем, когда достиг нужного накала поднявшихся из прошлого образов, что вышло быстро и без особых усилий, — бросил этот осколок былого в Дилимаи. Бросил с той же смертоносной точностью, с какой на тренировках метал в распластанную неподвижную мишень стрелы, дротики, ножи, оперённые иглы пяти видов, свинцовые пули, камни, заточенные по краям звёздочки и диски, а также "цветы тишины", "птиц смерти" и прочие метательные орудия.

Флаг-майор снова вздрогнул, словно обожжённый неласковой плетью породистый конь. И замер. Несколько долгих секунд он имел такой вид, как если бы оглох, ослеп и лишился власти над собственным отменно тренированным телом. Собственно, так оно и было. А когда он прорвался сквозь мою память к реальности настоящего момента, его слух властно заполнил мой беззвучный голос — сухой, как песок, намекающий на усталость, которой я не чувствовал:

"Ты также спрашивал, кто выбрал для диверсии Ломовую Падь. Теперь ты знаешь и это. Село выбрали среди множества ему подобных из-за относительной близости к линии фронта, его уединённости и некоторых иных факторов; можно сказать, что здесь сыграли дуэтом судьба и случай. Что же до остальных твоих вопросов, флаг-майор, могу сказать одно: я был не более чем средством для доставки заряженной сферы к месту скопления людей. Много ли таких сфер имеется в запасе у Ночного Союза, кто создал и зарядил её, какова тонкая механика содержавшегося в ней заклятия — на эти и подобные им вопросы я не знаю ответов".

Дилимаи тряхнул головой, словно купальщик, пытающийся избавиться от затёкшей в ухо воды.

— Кто ты такой, Змей? — спросил он полушёпотом.

Я криво улыбнулся.

"На этот твой вопрос я не отвечу тоже. Ибо сам хотел бы знать, кто я".

В той комнате-камере, где я очнулся, в молоке нагнетаемой артефактами подавления светлой силы, я провёл не так много времени. Общим счётом (если принимать во внимание только срок, когда я пребывал в сознании) — менее суток. Но эти неполные сутки запомнились мне очень, очень хорошо. Судьба моя изгибалась под ветром, как туго натянутая нить, один из концов которой внезапно оборвался. И это состояние было для меня как новым, так и неуютным.

Впрочем, вскоре — о чём я ещё не подозревал — мне предстояло почувствовать себя нитью, у которой оборваны ОБА конца.

Участь чужака

Выпустив меня из комнаты-камеры, мне тут же подыскали новое обиталище: стоящий немного на отшибе домик с типично южной планировкой. Иначе говоря, с небольшой прихожей, снабжённой парой платяных шкафов и обувной стойкой, и большой комнатой, совмещающей в одном пространстве гостиную, кабинет и кухню. Выстроен домик был тоже на южный манер: из дерева, дерева и снова дерева. Ничего каменного. Только очаг и дымоход были сложены из тёмно-красного кирпича, да ещё в решётках окон поблёскивало стекло.

Всё это разительно отличалось от северного архитектурного стиля, более монументального, не признающего раздвижных ширм и занавесей, а только основательные сплошные перегородки между помещениями разного назначения. Я привык к преимущественно тёмной отделке стен и пола, резко контрастирующей с белёными потолками, к прочным — не вдруг вышибешь — запираемым внутренним дверям, к массивной мебели, к печам или, самое меньшее, каминам, которые южанам успешно заменяли переносные жаровни. На таком фоне мой домик казался несерьёзной и к тому же недостроенной времянкой. Но новое жильё мне, в общем, понравилось.

А ещё больше понравилось то, что мне выдали ключи от входной двери. Это был очень красивый, широкий, мудрый и просто правильный жест. Я оценил его по достоинству.

Конечно, я не питал иллюзий по поводу прочности этой самой двери. Или, коли на то пошло, хлипких оконных рам, не снабжённых даже ставнями. Не был я и настолько наивен, чтобы думать, будто меня оставили без присмотра. Наверняка где-нибудь не особенно далеко при мощном артефакте сканирующего типа сидят, анализируя каждое моё шевеление, наблюдатели, а в казармах отряда перехвата, расположенных почти в двух шагах, дежурит группа бойцов, способная в случае чего быстренько меня утихомирить.

Но меры предосторожности — это святое, и обижаться на южан из-за таких пустяков глупо.

По молчаливому договору с мастером Дугой я получил и ещё кое-какие права. Например, возможность довольно свободно перемещаться по прилегающей территории, ограниченной дощатым забором высотой в один посох. Забор этот, кстати, в изобилии украшали сигнальные артефакты разных типов и дополняли магические ловушки.

Конечно, в казармы отряда перехвата, дома офицерского состава, оба арсенала, палатку, облюбованную группой магической поддержки, и ещё кое-какие строения никто доступа мне не давал. Но сходить к полевой кухне, искупаться в искусственном пруду, даже пройтись вдоль забора (с внутренней, естественно, стороны) — на это я имел право. Однако прогуливаться я старался в такое время, когда люди предпочитают спать.

Предпочитать ночь меня научил первый же дневной "выход в люди".

— Гляди! Это он!

— Да? А посмотришь, так человек человеком... хотя...

— Чуешь? Правда чуешь? Вот тебе и "человек"!

Что такое они там чуют, хотел бы я знать? Во всяком случае, никаких внешних отличий, маркирующих улл-воинов, у меня не осталось. Когда я рассматривал своё отражение в зеркале, то видел почти прежнее по очертаниям лицо — разве что заострившееся и помеченное кое-где первыми морщинами. На макушке и затылке, над ушами, на щеках, верхней губе и подбородке неудержимо лезла незнакомая прежде поросль. Судя по её цвету, мне вскоре предстояло стать блондином. Глаза тоже стали "как у всех": радужка уменьшилась, уступая место белкам, и выцвела до светло-серого оттенка, схожего со знаменитым танелийским "шершавым булатом". Кожа утратила свой неестественный, но такой привычный синеватый оттенок. А подземная или, если угодно, могильная бледность её уже начала уступать место нормальному лёгкому загару.

Так что же именно чувствуют южане, глядя на меня?

{Что, в самом деле не догадываешься?}

"Нет. Могу лишь предполагать..."

{Ну-ка, ну-ка!}

"Я иначе двигаюсь. А это всегда бросается в глаза, хотя и не всегда осознаётся".

{В точку. Но пластика — ещё далеко не всё. В тебе есть отличие, не имеющее уже совершенно никакого отношения к внешности.}

"Что же это?"

{Печать смерти. Отзвук инобытия. Запах предвечной тишины.}

"Не понимаю".

{Понимаешь. А чтобы понимать ещё лучше, сотвори Зеркало Сути.}

"Но я не знаю, как..."

Тут я запнулся. Потому что обнаружил, что во всех деталях знаком с сотворением Зеркала Сути. Вернее, с этим была знакома Карами Хеис, но после временной смерти и совместного возрождения данный нюанс имел минимальное значение. Я уже не в первый раз обнаруживал в собственной памяти нажитые не мной познания, так что не особо удивился очередному открытию.

Кстати, даже если моя мать при жизни лишь слышала о какой-то конкретной магической технике, заклятии или артефакте, я достаточно быстро мог добыть полную информацию о них, обратясь к Памяти Мира. Свободное пользование этим эфирным банком идей, воспоминаний и мыслей было, пожалуй, самой ценной частью полученного мной наследства. Назвать Память Мира всеобъемлющей нельзя, ибо в нашем мире вообще нет ничего абсолютного; её значительную часть разгораживают барьеры разной плотности и толщины, а в высшие слои Памяти Мира, поделённые богами для своих малопонятных надобностей, я вообще не тянулся — себе дороже.

Но даже с учётом всех ограничений в моих руках оказалось настоящее золотое дно.

Впрочем, необъятность полей потенциально доступного знания оказалась весами о двух чашах. Как промыслила мне Карами Хеис, способность обращаться к Памяти Мира — это меньше, чем полдела. Если при этом не умеешь отсекать водопады лишних образов, звуков и форм, которые обрушиваются на тебя с той стороны реальности...

— Эй, ты! Ночник!

Я не стал делать вид, будто не понял, и обернулся.

Трое. Вернее, семеро, но значение имеют только те трое, в которых чувствуется школа отряда перехвата. Трое, озарённые бледным, но явственным сиянием работающих артефактов. Кажется, они собираются меня бить?

Нет, вряд ли. Намечается скорее забава, чем убийство. Хотя, если посмотреть в лицо вон тому набычившемуся крепышу с волосами, светлыми до белизны, оптимизма сразу станет меньше.

Я отвесил всей семёрке оптом поклон "таамис": руки сложены перед грудью, символически изображая "меч" в "ножнах", глаза неотрывно глядят на того/тех, кому кланяешься. На севере и на юге значение этого поклона совершенно одинаково: вооружённое миролюбие. Перед поединком, заканчивая "таамис", "меч" правой руки выходит из "ножен" руки левой, а знак миролюбия превращается в знак угрозы.

Но я не стал бросать троице столь явный вызов. В конце концов, я давно уже не мальчик. Пусть сами проявляют инициативу, раз в задницах свербит.

Заводила — обманчиво худой, высокий и остролицый — не дал сбить себя с толку.

— О! Посмотрите: раб знает трюки! Как насчёт показать нам, как тебя выдрессировали твои северные господа?

Он ещё не договорил, а мне в лицо уже летела колода.

Уклониться от такого подарочка ничего не стоит. По самой грубой оценке, колода эта весит не менее трёх бугатов — иначе говоря, всего-то раза в четыре меньше, чем вешу я сам. Даже мощная длань того крепыша, который швырнул её мне, не сумела придать ей действительно опасную скорость. Хотя он очень, очень старался.

Уклоняться я не стал. Я просто поймал брошенное мне. И у части наблюдателей широко раскрылись глаза, когда они осознали: северная тварь, пойманный диверсант, чужак поганый (короче говоря, единственный и неповторимый я) при этом даже не шелохнулся.

Оглядеть брошенное. Взвесить. Качнуть.

М-да. Действительно: три бугата. С половиной. И действительно, эта деревяшка — просто кое-как обтёсанная, снабжённая рукоятью колода. На тренировочный меч это не похоже никоим образом: не бывает настолько неуклюжих и тяжёлых тренировочных мечей. Даже у дубин, палиц и прочего дробящего оружия баланс куда лучше. А это — не дубина. Это — дубьё. И рукоять ничуть не выглажена, вся в занозах. Никогда раньше её не сжимала человеческая ладонь. Похоже, это убоище кое-как слепили специально для того, чтобы поиздеваться надо мной, чтобы я раз и навсегда уяснил, насколько нелюбим господами южанами.

Что ж, пусть позабавятся!

Деревянная колода в моей руке воспарила к зениту легко, словно тоненький стек. Тело тем временем приняло начальную позу восьмого потока, именуемого знатоками "ахаи-тало": стопы полусогнутых ног отстоят друг от друга на три четверти шага, корпус наклонён вперёд, спина прямее полёта стрелы, свободная рука чуть на отлёте, словно отталкивает что-то...

Замереть.

Ни вздоха.

Молчание и полное сосредоточение.

Ты не имеешь бьющегося сердца, ты — дерево, подстать этой неуклюжей штуке в твоей правой ветви. Ты впитываешь рассеянную силу, как зелёная листва пьёт солнечный свет. Все напряжения — прочь. Ты неколебимо спокоен. Ты готов.

Налетает ветер.

Восьмой поток (равно как и любой другой из девяти канонических потоков) — это красиво. Это настолько красиво, что, глядя на подхваченного потоком, легко забыть: каждое движение, каждый выдох, каждый шаг и поворот этого жестокого танца нацелен на убийство. Канонические потоки потому и называются каноническими, что абсолютно все удары, включённые в них, при точном выполнении ведут к смерти противника. Не отбрасывают, не обезоруживают, не парализуют. Они убивают. Эти удары — не для тренировочных спаррингов, а для войны. И я, отдавшись на волю несуществующего ветра, разил насмерть.

Взмах дубьём (свист воздуха в сколах древесины) — удар локтем — ребром ладони — коленом и стопой — разворот — ещё взмах — разворот... вес брошенной мне колоды словно уменьшился десятикратно, свёрнутая внутри пружина пульсирует, то сжимаясь со звоном, то распрямляясь со свистом. Удар! Удар! Удар! Быстро, быстрее! Ещё быстрее! Бить точно и с такой силой, чтобы у врага не осталось ни тени шанса!

Удар!

Я не сразу понимаю, что случилось. Умом — не сразу, лишь спустя долгих полсекунды. К счастью, тренированное тело и отточенные чувства сработали без моего участия. Брошенный в меня метательный нож, вполне реальный, отмашка колодой отбила не хуже, чем раньше отбивала пощёчины воображаемого ветра. Да, я не сразу понял, откуда взялся этот резкий лязг металла о дерево. Но когда понял, это не изменило ничего.

Прерваться — значит оскорбить искусство, поэтому я продолжал танцевать. Только уже не в потоке "ахаи-тало". Заворочавшаяся во мне Карами Хеис подсказала кое-что иное, и я без подготовок или пауз перешёл на хорошую имитацию одной из южных дисциплин клинка, именуемую Стойкость Между Стрел. Имитация была не идеальна по самой простой причине: никакие дозированные выплески внутренней энергии не могли исправить мерзкий баланс и избыточный вес того дубья, которое мне всучили.

— Прекратить!

Я, конечно, и не подумал прекращать. Тем более, что окрик адресовался вовсе не мне, а тому самому угрюмому крепышу, который метнул в меня нож и теперь готовился повторить попытку при помощи карманного арбалета. Стрелка на ложе арбалета была полой, а полость на две трети заполняла довольно хитрая смесь ядов — из тех, что без проблем действуют совместно, даже несколько усиливая эффекты друг друга, но противоядия к которым взаимно нейтрализуются. Порой против таких смесей бессильна даже магия.

(Каким образом я узнал о полости и яде? Не имею представления. Наверно, опять сказалось наследие Карами Хеис. Ну и ладно. Главное, что я знал об этой опасности и был готов отразить её, как отразил предыдущую).

— Капитан гаТертеч! — пролязгал уже знакомый мне флаг-майор, Дилимаи. — Вы осознаёте, как вы себя ведёте?

Маленький, упрямо сжатый рот крепыша по фамилии гаТертеч изобразил что-то вроде уродливой улыбки.

— Как бесчестный мерзавец, — ответил капитан. — Моё поведение позорит мундир, которого на мне сейчас нет, а также позорит...

— Замолчи и дай мне арбалет. Немедленно.

ГаТертеч неохотно и без поспешности исполнил приказание. Какие бы мотивы ни стояли за его действиями, идти на обострение конфликта он не решился. А флаг-майор, повертев арбалет, одним слитным движением взвёл его, направил и выстрелил.

Крепыш — тут и гадать не надо — стрелял бы в меня. Флаг-майор выстрелил мимо, хотя и в моём направлении. Вообще-то стрелка должна была пролететь настолько далеко, что я не успевал перехватить её обычным образом. Пришлось замедлить стремительный полёт стрелки подушкой из мгновенно уплотнившихся слоёв воздуха, одновременно ускоряя направленным выплеском энергии мой собственный бросок.

Раньше, когда моё тело соответствовало стандартам улл-воинов, кое в чём даже превосходя эти стандарты, подобный трюк не понадобился бы. Хватило бы точности, скорости и реакции.

Правда, в то время я не сумел бы сотворить полноценное двойное заклятие так чисто и так быстро. Моя магия стала быстрее мускулов. Возможно, я действовал настолько шустро, что резкий выплеск внутренней энергии даже не был замечен моими сторожами.

...Замереть на месте.

Отравленная стрелка зажата в пальцах вытянутой руки. Выждать секунду. Ещё одну. Поклон крепышу с компанией. Отдельный поклон в сторону флаг-майора. Распрямиться, подойти...

С моего пути попятились все, кроме Дилимаи. Этот, надо отдать должное, даже не напрягся. Практически идеально смирил волей инстинкты бойца. Уважаю.

Я остановился, когда нас разделяло расстояние "ладони и локтя" плюс ещё шаг, и с новым поклоном протянул флаг-майору стрелку. Я мог точно сказать, когда он заметил любопытный нюанс её устройства, потому что в тот миг его зрачки резко расширились, заняв почти всю радужку. Лицо, впрочем, осталось неподвижным — даже полуопущенные веки не дрогнули. Шагнув в сторону, я без поклона и замаха бросил дубьё обратно крепышу-капитану. Ударить его я не старался. Никакой агрессии. Всё, что хотел, я уже продемонстрировал так наглядно, как мог.

Потом я развернулся и пошёл туда, куда направлялся с самого начала: к полевой кухне.

— Бесчестность я спустил бы тебе, капитан, — негромко и зло сказал у меня за спиной Дилимаи. — Нельзя требовать от рыбы умения бегать. Но глупость — это дело другое. Раз ты соскучился по гауптвахте, проведёшь там ещё неделю. И сверх того — месяц нарядов на кухне. Повтори!

— Неделя гауптвахты. Месяц на кухне.

— Молодец. Запомни ещё вот что: если ты в третий раз начнёшь бодаться с этим парнем, я наплюю на твоего папочку и с превеликим треском вышибу тебя из отряда. Не именно из своего отряда, а вообще из элиты. Если тебе так приспичило принять идиотскую смерть, пусть кто-то другой несёт за это ответственность. Кроме того, у меня уже давно руки чешутся избавиться от тебя, да всё стоящего повода не было. Ну, чего ждёшь? Шевели костями! А теперь разберёмся с вами, подголоски драные...

"В третий раз? Это когда же был первый?"

Вопрос я задавал самому себе, но Карами Хеис неожиданно ответила, оживая:

{Обратись к Памяти Мира.}

"Разумно ли лезть туда по любому подвернувшемуся поводу?"

{В данном случае это будет не только разумно, но и полезно.}

"Ты знаешь что-то, чего не знаю я?"

{Последуй моему совету, и узнаешь столько же.}

Ну, если ставить вопрос таким образом...

Возможно, пережив собственную смерть, я прошёл инициацию и стал мастером магии. Хотя инициация вышла крайне необычной, а мастерство моё выглядело вполне сомнительным, но — возможно. Всё равно это не отменяло простого факта: в области, где мать была признанным специалистом, сам я был довольно неуклюж. Оно и понятно: истинная тонкость, в отличие от примитивной силы, вырабатывается долгими годами глубоких медитаций. Чтобы как следует настроиться на нужный фрагмент полотна событий, я был вынужден встать столбом, закрыть глаза и вдобавок загнать себя в лёгкий транс.

Впрочем, этого мне хватило.

...гаТертеч, не собирался рефлексировать. В пределах прямой видимости от лежащего тела он вскинул свой "мёрзлый жезл", выпуская на волю заряд убийственной магии.

— Нет! Не стрелять!

Поздно. Заряд поразил цель...

...и без остатка ушёл в бездонную воронку. Вокруг умирающего улл-воина даже палые листья инеем не покрылись.

Никакого эффекта. Ни малейшего.

Из транса я прямо-таки вылетел — как пробка из бутылки.

"Ничего себе! Это что же со мной было?"

{Можно сказать: ты пребывал в иной реальности. Можно сказать: иная реальность пребывала в тебе. Как ты видел, само пространство рядом с тобой и внутри тебя изменило свои свойства. Или изменило твои свойства — там и тогда разница стёрлась. То, что ты временно стал неуязвим для любых сил, кроме немногих высших заклятий и грубого, чисто физического воздействия — мелкий побочный эффект истинных изменений.}

"Какие ещё, в Бездну, небыль и мрак, "истинные изменения"? Дорогая моя матушка, вам не кажется, что вы могли бы выражаться немного яснее?!"

{Восстанови внутренний покой, смири эмоции, а затем вызови Зеркало Сути. Это лучший из советов, какие я могу дать тебе сейчас.}

Не так резво, подумал я. Нет, насчёт покоя и смирения согласен: пребывать в таком раздрае чувств и впрямь опасно. Но вот творить всякие там зеркала — отказываюсь! Я же поесть хотел! И вообще, если подходить к делу разумно, мне не о постижении себя надо думать, а о том, как сохранить в целости свою шкуру. Надо как следует восстановиться после "смерти", изучить пределы изменившихся возможностей, наладить диалог с моими новыми... гм, ладно — новыми хозяевами. Короче, надо выжить.

Если меня убьют конечной смертью, всё остальное лишится смысла.

Прочтя мои планы, словно открытую книгу, Карами Хеис снова замерла до лучших времён. Похоже, моё решение, весьма похожее на пренебрежение её советом, не пришлось по вкусу дражайшей родительнице.

Ну и ладно. Пусть подождёт ещё немного. Она ждала на грани сна и смерти почти два десятка лет, ей не привыкать.

Время тянулось невыносимо медленно. Сколько можно есть, пить, спать и упражнять тело? Если не усердствовать с тренировками сверх необходимого, то чуть больше половины каждых суток. А чем заниматься в свободное время?

Если бы меня регулярно таскали на допросы, занятие нашлось бы само собой: В этом случае я бы продумывал, какую порцию правды открою сегодня. Под каким соусом подам её — в каких словах, с какими жестами; какие выводы могут сделать на основании моих слов к следующему допросу и какие вопросы задать... увлекательная интеллектуальная игра, способная поглотить почти любое количество свободного времени.

Но южане словно начисто позабыли о моём существовании. Что же мне было делать?

Выход, который нашёл я, не блистал оригинальностью.

Нечем заняться? Твори магию. Но, разумеется, не грохочущую энергетическими разрядами боевую магию улл-воинов. Вздумай я упражняться в ней, и последствия вряд ли пришлись бы мне по вкусу. Нет, я занялся куда более тонкой и тихой, почти незаметной со стороны магией познания. Обманчиво безобидным делом, вряд ли способным насторожить самых параноидально настроенных надзирателей.

Прежде всего иного я попытался постичь изменения, произошедшие в моём организме во время "целительной смерти". А заодно — нельзя ли откатить назад хотя бы часть этих перемен. Если сравнивать с неизменёнными людьми, я находился в отличной форме; но мне слишком хорошо помнилось время, когда мои возможности выходили далеко за нынешние пределы, когда я быстрее двигался, больше и лучше чувствовал — короче говоря, был лучшим даже среди улл-воинов. Меня мало утешало, что теперь я без особого труда мог часами "держать" комплекс активных заклятий, расширяющих мою сенсорную сферу за рамки того, что доступно даже улл-воину; что утраченные скорость, точность и мощь движений мне с лихвой могли компенсировать другие заклятия (в основном из области психокинеза). Как боец, я не стал хуже — но при этом парадоксальным образом ощущал себя наполовину калекой.

Единственное, что меня радовало, это речь. Блокировка развития голосовых связок осталась в прошлом точно так же, как синекожесть, безволосость и т. д. Правда, говорить как следует я ещё не выучился: не так-то просто воссоздать с нуля столь сложный комплексный навык. Но наследство Карами Хеис помогало мне и здесь. Положив себе за правило не менее часа в день (с перерывами) тренироваться в произнесении слов вслух, я уже мог внятно выговаривать по два-три простых слова подряд, не сбиваясь, не заикаясь и не допуская нечёткостей. Прогресс!

...А в самом начале своих упражнений с магией познания я сотворил-таки Зеркало Сути.

Занятный это оказался инструмент. Более чем занятный. Насколько я смог разобраться в сложной последовательности требуемых действий, при создании этого специфического заклятия маг заранее готовит процедуру сброса тени, а затем вводит себя в как можно более глубокий, тоже довольно специфический транс. Когда процедура срабатывает, в плане Духа на время возникает та самая тень — точнее говоря, оттиск всей сенсорики мага, копия его очищенных до предела способностей к восприятию мира. Зеркалом можно управлять заранее предусмотренными простыми командами: направлять на тот или иной объект, менять глубину, резкость, спектральные фильтры... а маг, создавший его, может "смотреть" сквозь него. Полезность Зеркала очевидна: в трансе должной глубины очень сложно произвольно менять объект сосредоточенности и невозможно сохранять способность рационально мыслить.

Остаётся добавить: Зеркало — едва ли не единственный инструмент познания, при помощи которого маг может оценить себя со стороны. Не вообразить, "как" и "что", а действительно словно в зеркало посмотреть.

Но начал я, конечно, не с себя. Всё познаётся в сравнении, а рациональному мышлению нужны контрасты: градации, детали, девиации. Поэтому сначала я направлял сотворённое Зеркало на находящихся неподалёку людей.

Они оказались прозрачны — до дна, до сердцевины. Прозрачны и вполне просты. Даже те, кто прошёл горнило испытаний и был принят в ряды отряда перехвата. Отличие последних состояло только в том, что суть их наполнял внутренний свет, достаточно сильный, чтобы порой выплёскиваться из своего сосуда через устья-артефакты. А за этим светом я яснее, чем у прочих, видел контуры былого: следы прошлых жизней, опыт разочарований, побед, потерь и ошибок. Власть Зеркала без жалости и пристрастия обнажала движения душ, пунктиром обозначала намерения, высвечивала склонности, пороки, достоинства и слабости. Не так-то просто было разобраться в том, что показывало Зеркало, но опыт Карами Хеис помогал мне.

Кроме того, если вдуматься, оно смотрело моим собственным взглядом. Да, усиленным, да, нешуточно углублённым и преображённым призмой транса, но моим. И это помогало понимать увиденное более всего иного.

Набравшись опыта на людях, я перешёл к магам. Поблизости их было намного меньше, чем солдат. Но, если брать в целом, они не очень-то выбивались из ряда. Их я тоже видел до самого дна, а глубины их душ сияли избытком магической энергии, как души подчинённых Дилимаи. Контуры былого в них читались ещё легче, чётче проявлялся рисунок мотиваций, а мысли их были — как тени моих собственных: вполне разборчивы и даже доступны для изложения на бумаге. В дни обучения в Боевой Школе, забираясь в чужие головы, я воспринимал всё это хуже. И медленнее, и не настолько широко, и уж тем более — не так чётко. А ведь тогда я не просто наблюдал со стороны, а активно сканировал содержимое чужих голов. Расту!

Мысленно затаив дыхание, я настроил Зеркало на единственного мага-мастера в округе: старикана со смешным прозвищем Дуга.

Памятуя, чем кончилась моя попытка просканировать улл-мастера из Боевой Школы, я действовал предельно осторожно. Усиливал фокусировку очень медленно, наращивал глубину взгляда так аккуратно, как мог. Но поскольку Зеркало не лезло в голову Дуги, а всего лишь собирало и концентрировало то, что просочилось из-под его щитов, мастер как будто не замечал моих манипуляций и моего интереса. Он занимался своими делами, а я пытался постичь его суть.

И ничегошеньки не понимал.

Сквозь щиты Дуги сияло маленькое солнце. Внутреннюю энергию мастера я мог оценить с высокой точностью. Спектр радуги, используемый им и уникальный, как рисунок линий на ладонях, я тоже считывал сравнительно легко. Ненадолго оживая, Карами Хеис ознакомила меня с основными типами таких спектров. По ним, как оказалось, можно уверенно определять специализацию мага, возраст в последнем воплощении с точностью до двух-трёх лет, сферу, к которой принадлежит его бог-покровитель, и кое-что ещё. Я знал без всякого сомнения, что сейчас Дуга бодр и свеж, что он не творил в последние сутки серьёзных заклятий, а в данный момент пребывает в неглубокой медитации. Но и только.

Пытаясь разглядеть детали его сути, я не слеп, нет — терялся в лабиринте значимых структур, оказывался в водовороте бесконечных изменений, танце красок, форм и сил, язык которого был мне непонятен. Отдельные фигуры этого танца я знал. Я мог их даже повторить... но без ключа их сумма и последовательность не имели для меня никакого смысла. Душевные качества Дуги, его тайные и явные порывы, его отдалённое прошлое и память о минувшем часе, его былые воплощения, его надежды и мечты — я мог их видеть, но не понимать. Я даже не мог уверенно отделить друг от друга, например, эмоции и память. Вот эти лиловые в полосу прожилки, неспешно обрастающие рыжим мхом, — что это: обоняние или вкус? Что движется по этим тонким трубкам, под одним углом превращающимся в жар открытого огня, а под другим — в свистящий шелест?

"Карами! Мама! Хоть ты-то понимаешь, что творится в этой голове?"

{Ты зря надеешься найти у меня готовые ответы. Переход мага в разряд мастеров меняет многое, но прежде всего наделяет его сущность подлинной уникальностью. Внутренний мир такого существа становится воистину неповторим. Читать его, как книгу при свечах, не могут даже Лорды Сфер. За одним лишь исключением: успешно завершённый ритуал Выбора Пути наделяет мага-мастера и одного из Лордов способностью понимать друг друга. Строго говоря, именно это понимание и служит главной целью ритуала.}

Ага. Так значит, посвящение по-настоящему меняет сознание и душу мага. Я подозревал это раньше, теперь знаю наверняка.

А что же я сам?

Оставив в покое Дугу, я нацелил Зеркало на новый объект.

Туман. Серая, клубящаяся, уходящая за грань воспринимаемого мгла. Переплетение нитей, длину которых нельзя определить: сравнения, отслаиваясь, сыплются во прах. Близ центра поля зрения — радужный кристалл, малый слиток цельного сияния, чьи переливы прочесть не проще, чем разъять на части полный мрак. Ну, кристалл — это то, что осталось от моей породительницы, отблеск не моей души. А где мой собственный центр?

Не вижу.

Мгла, нити, гибкие узлы, возникающие и расходящиеся без ясной системы. Больше ничего. Не видно спектра радуги, не определяется объём внутренней энергии, нет прошлого, нет будущего, нет характера и судьбы... право, есть ли вообще что-то постоянное в этом хаосе? Так... да, вот оно: бледное облако, внешняя оболочка сути. Под таким углом здесь воспринимается моё грубое тело. И в этом бледном облаке зияет та смертная печать, гудит то эхо инобытия, о котором говорила мама. Печать, похожая на брешь в стене. Похоже, эту брешь может разглядеть всякий не вовсе слепой человек; а вот более внимательный и искушённый наблюдатель сможет сквозь неё различить глубинную структуру — туман, нити и движущиеся узлы.

Что ж, пусть себе различает. Уж если я сам не могу определить, что это такое...

В моё сосредоточение ворвалась мысль Карами Хеис.

{Могу подсказать}, — сообщила она.

"Не надо".

{Уверен?}

"Да. Познание себя — работа не для коллектива. Никто не сделает её вместо меня".

После паузы меня достигла мысль, окрашенная редкими обертонами. Карами Хеис не так-то часто проявляла заметные эмоции, ей была свойственна скорее отрешённость на грани безразличия. Но, видно, я сумел пробиться через эту стену, поскольку ясно ощутил материнское одобрение.

{Раз начал — действуй. Ведь я вовсе не уверена, что мои догадки на твой счёт верны.}

"Так ты..."

{Да, да. Для меня ты — нечто совершенно новое.}

Совершенно новое? Для матери?

Она знает подноготную людей и одарённых; она встречала многих мастеров магии — и не только лишь одной светлой; она близко сталкивалась с прямыми проявлениями сущности богов. Но при всём этом она — она! — не знает, кто я, её сын. Сплошные отрицания: не человек, не маг, не бог. Но кто же, коли так?!

Нет мне ответа.

Дни шли за днями тихой чередой. Я ждал обрыва этого покоя, слегка страшась его; и вот однажды паутина, тайком раскинутая мною над окрестностями, донесла особый звон. С юга к территории, ограждённой забором высотой в один посох, приближался мастер светлой магии, и я догадывался, кто послужил причиной этого визита. Да что там! Не догадывался, а просто знал.

Неведомый мастер устроился в выделенном ему домике неподалёку от моего. Некоторое время отдыхал с дороги. Потом мастер Дуга нанёс ему визит, и к этому моменту я был уже готов следить за ними так тщательно, как только мог.

Способ, избранный мной, был из самых прямолинейных: контакт с Памятью Мира, аспект "здесь и сейчас"; канал контакта процежен сквозь хитрые магические фильтры-усилители. Как свидетельствует опыт, самые прямые действия часто оказываются самыми эффективными. И обеспечивают самый быстрый результат.

— ...почтенный принципал, надёжно ли укрыто это место?

— Вполне надёжно, добрый мастер. Мои заклятия следят за обстановкой. Нас не пытаются подслушать ни одним из ведомых мне простых способов.

— А непростые способы?

— Я не знаю, как обеспечить абсолютную защиту. Даже Лорды Сфер навряд ли знают это. Моя защита достаточно надёжна, остановимся на этом.

Ну, подумал я, здесь ты ошибаешься. Я вас слышу и даже вижу. Правда, звук какой-то выцветший, линялый, а картина лишена цветов; к тому же лицо вместе с фигурой принципала скрывают неестественно густые тени...

Ладно, картина — дело десятое. Смысл важнее.

— Ответьте, принципал: что интересует вас более всего? Случившееся в Ломовой Пади? Итоги моих исследований, касающиеся этой катастрофы? Судьба нашего пленника?

— Последнее.

— Но почему? Храм считает всё остальное не стоящей внимания мелочью?

— Как раз наоборот. Компактные артефакты, запускающие некромагию глобального масштаба — это даже слишком важно. Секреты такого уровня, как вы понимаете, никогда не применялись для военных надобностей. Скажу больше: в распоряжении Храма попросту не было ни таких секретов, ни такого оружия.

Он сказал — не было? Любопытный нюанс. Уловил ли этот нюанс Дуга?

Должен бы. Не дурак.

Но что по-настоящему меня интересует, так это ответ на вопрос: каким путём Храму досталось нужное знание? Работа неведомого гения магии — или внезапная щедрость Лордов Сфер? Если второе, это одно; если же верно первое... что-то подозрительно синхронно по обе стороны фронта произошёл прорыв в одной и той же области магического искусства!

— Не было, говорите? Даже у настоятеля?

— Ну, об этом не мне судить. Я знаю только то, что комплекс знаний о создании глобальных заклятий Лорды Сфер приберегали для себя. Равно как и Повелители. Ни простые смертные, ни простые маги любой ступени мастерства не причастны этих тайн. Вот разве ещё Рассеянному Братству об этом что-то ведомо, но они не спешат рассеивать сумерки неизвестности, в коих блуждают непосвящённые — да простится мне невольный каламбур.

Так-так! Рассеянное Братство. Выходит, кроме приступа чьей-то гениальности и подарка Лордов возможен третий вариант.

Но что это — Рассеянное Братство? Где я встречал похожий термин?..

Отложим. Сейчас важнее не сбиться с волны.

— ...нет, появление в арсенале Лилтана нового оружия не оставило Храм равнодушным. Но что и как предпринимать по этому поводу — это уже не ваш уровень. И даже не мой.

— Значит, вас интересует Змей?

— Откуда это имя?

— Он так назвался.

— Назвался? Может, в отчёты вкралась ошибка? Разве ваш пленник — не улл-воин?

— Змей был улл-воином. А вот кем он стал... я, откровенно говоря, в растерянности.

Ну, тут ты не одинок.

— Подробнее, мастер. Мне нужны детали.

— Конечно. Начну с самого истока. Когда отряд флаг-майора Дилимаи доставил ко мне умирающего северянина, я немедленно принялся исследовать его всеми доступными методами. Исследование было не самоцелью: я желал сохранить парнишке жизнь. Об этом просил меня и флаг-майор. Не каждый день в наши руки попадают живые улл-воины.

— Я понял, понял. Что же вы обнаружили?

— О, много чего. Во-первых, многочисленные физические модификации. В том числе просто изумительные по своей тонкости и эффективности. Я, мягко говоря, не люблю ночных, но должен признать: кое в чём их маги превзошли нас.

— Конечно. А вы понимаете, какой ценой достигнуто это превосходство?

— Я — целитель. Я понимаю это очень хорошо.

Молодец, Дуга! Будь ты трижды принципал или настоятель Храма, а хоть бы и аватара самого Деишаарла — на чужом поле нос не задирай.

— Впрочем, модификации были самым простым, что я обнаружил. Гораздо сложнее и глубже были поражения, причинённые магией. Объект моего исследования находился на периферии зоны поражения, но ему хватило и этого. Думаю, не совру, если скажу: за все десятилетия практики более глубоких и обширных повреждений я не встречал. Будь на месте Змея обычный человек без модификаций, даже четверти полученных повреждений было бы достаточно для быстрой и окончательной смерти.

— А маг-мастер? Сумели бы исцелиться на месте вашего... объекта, например, вы?

— Тела магов ничем не отличаются от тел других людей. Вам ведь знаком принцип целительного транса? Так вот, после Ломовой Пади у парнишки пострадало всё. Все четыре жидкости, семь членов, девять органов и сорок аспектов. Пострадала его сила, его дух и его разум. Модификации, внесённые в организм до и во время рождения, всего лишь дали ему отсрочку. Растянули агонию. Он должен был умереть.

— Тогда почему он выжил?

— Я не знаю.

Ага. Значит, не один я поставлен в тупик. В компании и глупцом быть приятнее.

— Как так "не знаете"? Целитель вы или кто?

— Да, я — целитель. Я могу засыпать вас тысячами подробностей, показать свои журналы наблюдений, взятые мной пробы жидкостей и тканей... я много чего могу. Но однозначно ответить на ваш вопрос — увы. Здесь я могу только предполагать.

— И что же вы предполагаете?

Пауза в разговоре. Первая по-настоящему длинная пауза, полная неуверенности и колебаний. Даже я ощутил тень сгустившегося напряжения. Под конец Дуга решился — и заговорил:

— Парнишка впал в целительный транс. Ему не оставалось ничего другого. И поскольку урон его организму был всеобъемлющим, он всё углублял и углублял свой транс. До самых пределов разумного... а потом — за этими пределами.

Голос гостя слегка дрогнул. Изумление оказалось сильнее самоконтроля.

— Но ведь трансовые техники не подразумевают...

— Ну да, ну да. Но (и не забывайте: это лишь моё предположение, не более) Змей как-то обошёл традиционные барьеры. В конце концов, в его распоряжении было редчайшее, поистине уникальное сочетание условий. Наверняка во всём этом сыграло свою роль и то, что его убивала некромагия высшего уровня, о полном спектре возможностей которой мы можем лишь гадать. Если он умер, продолжая сохранять какое-то подобие сознания и поддерживая целительный транс... что ж, лично я просто отказываюсь судить о том, что могло произойти в этом случае. И ни один светлый целитель вам этого не скажет. Тут возможно всё, вплоть до абсолютного исцеления или перерождения без смены тела.

— Что это ещё за чепуха?

— Чепуха? А вы попробуйте каким-то иным путём объяснить факты. Первое: после выхода из целительного транса Змей лишился практически всех модификаций улл-воина. А это, должен вам заметить как специалист, лежит далеко за пределами возможностей любого целителя. Перекраивать вполне сформировавшийся организм, да ещё так радикально... пожалуй, подвергнуть человека истинному превращению в сиренгу или мураани и то проще будет! Второй факт: после целительного транса Змей начал с лёгкостью манипулировать силами Света. Я бы даже сказал, с подозрительной лёгкостью.

— Насколько легко?

— Где-то на уровне мага, готового к Принятию патрона.

— То есть его уровень по вашей оценке близок к мастерскому?

— Примерно так. А может, и просто мастерский. Чтобы убедиться точно, надо застать Змея за сотворением высшего заклятия или каким-нибудь другим действием того же порядка. Но он, как это подобает умнику и хитрецу, не торопится демонстрировать нам все свои таланты.

— Скорее, он и сам ещё не знает, на что способен.

— Может, и так.

Умеют делать выводы. Молодцы.

— Всё это надо как следует обдумать. Возможно, мне ещё потребуются ваши журналы, взятые пробы и всё остальное. А пока скажите мне: Змей опасен?

— Конечно, опасен. Маг и боец его уровня не может быть иным.

— Не делайте вид, что не поняли меня, мастер. Я хочу знать, насколько опасен Змей, в сугубо практическом смысле. Каковы его помыслы? Чего он добивается? О чём мечтает? Сколько в нём осталось от ночного? Он агрессивен, склонен к убийству, любит насилие и разрушение?

— На последний вопрос ответ прост: нет. Я бы сказал, что Змей производит впечатление полностью уравновешенного, очень спокойного и рассудительного человека, причём обладает опытом, значительно превышающим его реальный возраст.

— А сколько ему лет?

— Трудно сказать. Но вряд ли много больше тридцати.

Старикан, да ты льстец, каких мало!

— Младенец.

— Как сказать. Если он действительно мастер...

— Боги! Мы двое — просто слепые щенки! Как это мы ухитрились выпустить из вида вопрос о предыдущих воплощениях его души?

— Верно. Это могло бы объяснить многое...

К дальнейшему диалогу я прислушивался уже без прежнего внимания, а вскоре и вовсе отказался от подслушивания. Ход рассуждений безымянного принципала и старикана по прозвищу Дуга был мне ясен и так. Они могут беседовать ещё долго, но в итоге сойдутся на том, что надо непременно выяснить мой возраст и историю моей души, а кроме того, решат подбросить мне ряд безобидных (более или менее) тестов. Ну, Дуга ещё может пересказать содержание нашей с ним беседы, показать принципалу уже упоминавшиеся пробы и записи...

Предсказуемо.

{Смотри, не возгордись. Предсказуемость — качество, свойственное мастерам магии в очень малой степени.}

А вот и "голос" матери. Не ожидал.

"Почему ты снова решила вмешаться?"

{Ты медлишь совершать необходимое. Это опасно. И не для тебя одного.}

"Что же это?"

{Вспоминай. Что ты отложил? Чего не сделал, хотя и хотел? В чём ограничил сам себя?}

"Да много в чём. Например, я не стал экспериментировать с призывом силы Тьмы. Но не кажется ли тебе, что сейчас неподходящее время и место для таких опытов?"

{Ты подобрал хорошее слово. "Кажется"... да, хорошее слово. Я никогда не была по-настоящему сильна в ступенчатой логике, дедуктивных и индуктивных расчётах — это твоё поле силы; но вот мои предчувствия, мои смутные ощущения, моя интуиция, наконец — этим я никогда не пренебрегала.}

"Ты что же, хочешь сказать, что мне надо поскорее призвать Тьму? Ты, мастер магии Света? Что это за странная идея?! Ты хочешь наглядно продемонстрировать непредсказуемость настоящего мага — или даёшь серьёзный совет?"

Молчание. Мать снова затаилась где-то внутри, укрылась так качественно, что я почти перестал ощущать её "дыхание".

Нет, каково?! Рухнуть мне на ровном месте, если я понимаю её мотивы. Видимо, это действительно идёт не от ума, а от неких не столь рассудочных, сколь инстинктивных механизмов, скрытых глубоко под поверхностью сознания в его непознанных глубинах. Если это так и мама не шутила (а она, похоже, не умеет шутить: отучили), то совет её не стоит принимать во внимание...

Нет. Её совет стоит принять к исполнению.

И желательно — прямо сейчас.

...Так-то оно так, подумал я мгновением позже, но что из этого выйдет? Наблюдение южане с меня не сняли — нечего и думать о такой беспечности со стороны светлых. Стоит мне призвать хоть малую толику Тьмы, как южане моментально переполошатся. Они и так-то терпят моё присутствие, не особенно донимая, лишь потому, что я нежданно-негаданно оказался носителем силы Света и тем самым их "естественным" союзником. А примись я "за старое" — меня бросят обратно в камеру с артефактами подавления, усилив надзор втрое. И это ещё самое мягкое. Могут просто убить без долгих разбирательств.

Нет. Что бы там ни советовала мать, сейчас не время для таких экспериментов.

Следующим утром, после очередной ночной прогулки вдоль внутреннего периметра лагеря, я вернулся в своё обиталище и занялся очередной же тренировкой голосовых связок. Но не успел я даже толком размять их, как в дверь постучал Дуга.

— Не заперто! — крикнул я. Хотя скорее — каркнул. Разминка-то толком не началась...

Дуга помедлил, но потом вошёл.

— Приветствую, Змей.

Я поклонился.

— Так ты уже говоришь? Вслух, как все люди?

"Пока я лишь учусь".

— Что ж, ты многого достиг.

Я не стал накручивать словесные манёвры и поступил с "военной" прямолинейностью:

"Оставьте лесть, мастер. Скажите, вы обдумали моё предложение?"

Дуга кивнул.

— Конечно. Но для принятия окончательного решения нам надо узнать о тебе больше.

И снова я воспользовался прямотой, как оружием.

"Восемнадцать лет тому назад, на исходе месяца Пернатых Крыльев, в плен к группе улл-мастеров, предводителем которых был Верел осс-Тоглунг, попала очередная рабыня. Спустя рекордный срок в десять с половиной месяцев (прежде никто не выдерживал столько) в башне Лилтана, что в Кограде, на свет появился я. Сын неизвестного отца и умершей родами матери, которая при жизни была мастером светлой магии по имени Карами Хеис Лугирр".

Как Дуга ни старался, скрыть от меня своего изумления он не сумел. А по мгновенном размышлении — вовсе отбросил маску спокойствия.

— Откуда ты знаешь, кто она была? Тебе рассказали?

"Никто мне не рассказывал. Зачем? Нет, я узнал всё сам. Совсем недавно, во время транса... вы знаете, какого именно".

{Не вздумай сообщать ему, что я не вполне мертва.}

Не беспокойся, подумал я, такой ошибки я не совершу. Хватит с него и других откровений.

Так оно, похоже, и было. Вид у старикана был такой, как будто он активно обменивался мыслями с кем-то отсутствующим. А впрочем, почему — "как будто"? Наверняка обменивался. Я бы даже поставил пару монет на то, что знаю, кто именно сейчас с ним говорит. Конечно, у Дуги за ухом не было "шептала", но он и не нуждался в таких подпорках, чтобы втайне от меня включить в диалог невидимого третьего.

Но вот старик сосредоточил взгляд.

— А знаешь ли ты, Змей, в ком прежде пребывал дух твоей матери?

Говорить? Не говорить?

{Скажи ему, как есть. Посмотрим, как они отреагируют.}

"Воплощением ранее Карами Хеис была младшей хранительницей Круга Танела и носила имя Лиас гаДерци; ещё раньше она была мужчиной: флаг-офицером отряда перехвата, профессиональным воином по имени Ронейр, а до того..."

— Довольно!

Глаза Дуги блестели, на щеках проступил лёгкий румянец.

— Скажи мне ещё одно, только откровенно: как ты сам относишься к тому, что сделал в Ломовой Пади?

"Я много думал об этом. Если бы я знал заранее, чем завершится исполнение приказа, я бы рискнул и дезертировал. До включения артефакта".

Дуга поклонился и сказал:

— Благодарю за разговор. До встречи.

Когда за ним закрылась дверь, мать снова ожила.

{Ты думаешь, он не заметил, что ты фактически уклонился от ответа на его последний вопрос?}

"А этот вопрос и не следовало воспринимать буквально".

{Ну-ну.}

Я подождал, но новых замечаний не дождался. И вернулся к тренировке речевого аппарата.

На третьи сутки после короткого разговора с Дугой в мой домик среди ночи явились вооружённые люди. Незнакомые. В числе немалом. Довольно просторное помещение сразу же показалось тесноватым.

— Перебежчик родом из Кограда, именующий себя Змеем?

Встав из позы сосредоточения, я коротко поклонился.

— Именем трижды Благословенного Держателя Мира, Мениазара, ты арестован и будешь препровождён в Искелиан для тайного дознания. Вытяни руки!

Я повиновался. Мои запястья немедленно обнял металл наручников, дышащий смертельным холодом. Я (в данном случае именно я, а не Карами Хеис) кое-что слышал о таких вот браслетах, а потому поспешил отбросить весь свой потенциал внутренней энергии — благо, к силе в последнее время я почти не обращался. Стоило закончить с этим, как сверхъестественный холод сменился обычным холодом металла.

— Ступай!

Я пошёл.

Так. Значит, тайное дознание? Ох, скверно... похоже, ни Дуга, ни флаг-майор в известность не поставлены. Если же поставлены, но избегают появляться в моём присутствии, то дела мои совсем нехороши...

Что будем делать? А, мама?

Но Карами Хеис молчала. Что было умно с её стороны, если вспомнить природу надетых на нас наручников. Пока я не найду способа снять их, придётся мне мариноваться в одиночестве. Впрочем, к этому я привычен больше, чем к соседству с чужим/родным сознанием матери.

Пока меня запихивали в закрытую повозку, пока выезжали за периметр лагеря, пока я вместе со своим экипажем трясся на ухабах, я продолжал думать о проблеме оков. Мои запястья холодил прямой антагонист артефактов подавления — "ламей ториа". Дословно: lamei torhia — "голодная сталь". Оковы эти считаются не такими надёжными, как артефакты подавления, поскольку имеют линии насыщенности, в пределах которых не впитывают энергию (правда, линии эти очень узки и обнаружить их, будучи уже скованным, — задача не из простых). Также у "ламей ториа" есть частоты резонанса, зависящие от свойств использованного сплава, типа опор, применённых создавшим оковы магом, и прочих переменных.

А резонанс — это возможность полностью разрушить вплавленное в металл заклятие, причём разрушить быстро и без особых затрат внутренней энергии. Если я вообще стану его разрушать: не магических способов избавиться от оков придумано более чем достаточно. Так или иначе, но когда я сочту, что время пришло, "ламей ториа" помехой мне не станут.

Подумаю-ка лучше о другом.

Арест мой произвело не простое воинское подразделение и даже не элитная группа, вроде того же отряда перехвата, а королевская гвардия. Пока на меня не нацепили браслеты, я успел бегло изучить ребяток не одними лишь глазами. Минимум артефактов, зато много заклятого прямо при создании оружия и брони, плюс безошибочно распознаваемый комплекс чар, влитых непосредственно в кожу, кости, нервы и мышцы. Будучи живой, Карами Хеис неоднократно видела такое. Этот комплекс даёт гвардейцам хороший иммунитет против ментального контроля, частично защищает от заклятий стихийной магии, а заодно настолько улучшает их боевые возможности, насколько это вообще возможно, если иметь дело с взрослыми людьми. Подчиняются эти ребятки (в теории, по крайней мере) только и исключительно монарху Державы. Мениазару, то бишь.

Чертовски странно.

О том, что доблестными бойцами отряда перехвата пойман северянин-диверсант, было известно уже давно. Магические сообщения не знают задержек в пути. Но я условно-свободно крутился среди южан целый месяц, прежде чем кто-то там спохватился и выслал за мной гвардейцев. Если бы им пришлось ехать за мной через всю Державу, задержка была бы понятна и объяснима. Но подразделения гвардии сосредоточены не только в столице. Небольшие отряды гвардии находятся в самых разных точках Державы, в прифронтовой зоне в том числе. А это значит, что между отданным приказом и арестом могло пройти — и прошло — куда меньше времени. Не часы, скорее сутки-двое. Прибавим отдающему приказы время на обдумывание, улаживание формальностей, на прочие проволочки, и...

Да уж. Получается, меня арестовали, только узнав, что я — сын Карами Хеис и прекрасно знаю об этом? Ха! Шпион и диверсант, значит, нас не волнует, меж тем как наследник благородной Карами и, предположительно, мастер светлой магии — не просто волнует, а заставляет паниковать.

Ведь не самолично же Мениазар отдавал приказ о моём аресте! Он наверняка и знать не знает, что некий Змей топчет землю того же мира, что и он. А для любого иного лица действовать руками гвардейцев означает серьёзно подставляться, если об этом узнают...

Sfarri shehk blarg! Ничего не понимаю.

Вернее, понимаю одно: у всей этой интриги уши растут непосредственно из столицы. Не из Храма, что высится между Зелёными Увалами и предгорьями Сокотты; не из запутанных недр главного штаба, в данный момент, насколько я знаю, расквартированного в крепости Фиррен. Нет, наш паук сидит в Искелиане. Впрочем, с Храмом он тоже как-то связан — иначе откуда бы он (она, оно) так оперативно получал свежую информацию? И ещё: для Паука я опасен не физически и даже не магически, иначе он оставил бы всё, как есть (если только впрямь не запаниковал до полной утраты способности мыслить). Опасен я как обладатель некоего знания.

Унаследованного от матери?

Но нет, это уже натяжка. Тут я могу и ошибаться, хотя вероятность ошибки невелика. Я вообще слишком мало знаю о тёмной истории с "инспекцией" — той самой, погубившей Карами. Она ведь не шутила, признаваясь, что не сильна в расчётах, а значит, и в интригах...

И тут меня словно обухом огрели. У меня даже перехватило дыхание — в буквальном смысле. Нет, Карами Хеис погубила не "инспекция"! Её погубил случившийся подозрительно вовремя рейд звена улл-воинов. Притом ведь звено не убило её, а взяло в плен — что на порядок-два сложнее заурядного убийства, учитывая, с кем они имели дело. На такое мои бывшие сородичи могли пойти, лишь имея прямой приказ вышестоящих командиров.

Результат известен: Карами всё же умирает, но таким путём, который не подразумевает никакого перерождения, а только окончательную смерть. Гибель души.

Sfarri blarg liynnam! На что я напоролся — на глобальный заговор?

Нет уж. Вы как хотите, а я в вашем "тайном дознании" участвовать не собираюсь!

...Прошло ещё два дня, прежде чем я решился действовать.

В промежутке: змееловы.

Сколь сладостно осознавать: немилость миновала! Ты возвращаешься в столицу, и твои ребята — тоже. Позади общение с армейскими дуболомами, дрянное винище, фронтовая грязь. Позади продуваемые насквозь палатки, унылое хлёбово из общего котла, завшивевшие девки — также общего пользования. В прошлом передислокации, нескончаемые дожди, туманы (обычные и магические), ошибки командования, контратаки ночных, охота за шпионами, контрабандистами и рейдерами. Позади мокрые портянки, полное отсутствие прачек, портных и толковых врачей, урезанное жалованье, старое бельё, тоска долгого ожидания, смешанная со смертельным риском в самой поганой пропорции из возможных. А вот впереди... о, впереди!

Всего-то и дел, что отконвоировать на юга какого-то смирного типа, вытерпев попутно умеренные дорожные трудности. После чего торжественно въехать в Искелиан на белом коне и там вполне заслуженно...

— Господин капитан! Господин капитан!!

— Ну что ещё?

— Этот, как там его... сбежал он!

— Докладывай по форме, если не... ЧТО? Сбежал?! Как так сбежал?

— Не могу знать!

А сбежал я очень просто.

По здравом размышлении я даже не стал ломать заклятье "ламей ториа". Зачем? Можно было поступить проще. И я проделал старый, успешно исполняемый любым решительным человеком трюк: вынул из суставов большие пальцы рук, потом снял браслеты и поставил кости на место. Болезненная процедура, согласен. Но я умею терпеть боль: учителя уж очень были хороши.

Поскольку цепочка "ламей ториа" была прикована более длинной цепью к каркасу той повозки, где меня везли, за мной даже не особенно следили. Так, для приличия временами заглянут внутрь: на месте пленник? На месте. Очень хорошо. Прикован, как положено? Ещё лучше. Можно ехать дальше. В общем, когда я избавился от оков, остальное было делом техники.

Скрытному перемещению меня учили тоже.

— Всё на месте — видите? Никто ничего не трогал! Капитан, я ведь...

— Сам вижу, что на месте, а что нет. Молчать! Быстро поднимай всех, кто свободен от дежурства, объявляй тревогу. И если вы мне не отыщете беглеца...

— Есть объявить тревогу, капитан! Разрешите исполнять?

С тягостным чувством ты тянешься к пенальчику с "шепталой". Запросить помощи в поисках — всё равно, что заранее расписаться в своём бессилии и пренебрежении прямыми обязанностями. Впрочем, этого обвинения тебе не избежать при любом раскладе. Если даже парни сейчас благополучно изловят беглеца и водворят его на место, тебе непременно зададут вопрос: а как заключённый вообще сумел бежать? Что, плохо смотрели?

Нет. Надо просить помощи. Громы и молнии рухнут на повинную голову всё равно, но тогда можно будет хотя бы заявить, что для поимки было сделано всё, что в силах человеческих. А буде побег окажется удачен — что облажался не ты один.

Медный перелив от басов до писка. Тишина на срок в половину вдоха.

— Капитан? Что произошло?

Сглотнуть вязкую слюну. Гвардия может сесть в лужу, но даже в самую глубокую и грязную лужу она обязана сесть с честью.

— У нас побег из-под стражи. Повторяю: у нас побег. Прошу помощи в поисках.

Ещё одна глупость, которую я мог бы сделать, но от которой благополучно удержался, — магия. Побег я учинил в месте пустынном, среди пологих лесистых холмов, подгадав момент, когда конвоировавший меня отряд отделяло от ближайшего поселения не то десять, не то одиннадцать станов. Скрываться в такой местности — самое милое дело, но только при условии полного отказа от использования внутренней энергии. Сканирующие артефакты способны засечь на очень большом расстоянии не то что любое слабое заклятие, но даже свёрнутый магический потенциал. Конечно, это в том случае, если позволяет магический фон. В крупном городе я мог бы и рискнуть, но в гуще заповедных лесов — ни за что.

Вообще говоря, меня вынудило выждать два дня именно наличие у светлых столь неприятных для меня артефактов. Я хотел удалиться от линии фронта, за которой следили особенно тщательно. Расстояние — лучшее лекарство от любой слежки.

— Собаки взяли след!

— Очень хорошо. Вперёд! Рассыпаться в линию, прочесать местность! Ищите его следы. Он непременно попытается выкинуть ещё какой-нибудь фокус.

— Есть искать следы, капитан!

На случай преследования с собаками у дичи есть сто десять и ещё дюжина хитростей. Но большинство из них рассчитаны на некоторый временной отрыв. Будь у меня в запасе хоть полчаса, и я наделал бы таких петель, что на распутывание моих следов ушло бы часа три. В лесу это особенно просто, потому что собаки не умеют лазать по деревьям, а я — совсем наоборот. Но я рассчитывал, что мой побег обнаружится через пять, самое большее десять минут. Плюс те пять минут, которые уйдут на организацию преследования даже у самых профессиональных охотников. Да и не хотелось мне выкладывать все свои козыри прежде времени.

В общем, освободившись от "ламей ториа" и нырнув в придорожные кусты, я просто, быстро и без затей побежал в избранном направлении. Через двадцать минут я достиг первого ручья и запрыгал вверх по течению.

— Капитан, он вошёл в ручей.

Тридцать три проклятья! Что ж, смешно было ожидать меньшего от человека, способного быстро и бесшумно избавиться от наговорных браслетов.

— Оператор, что с нашей позицией?

— Расстояние препятствует точному определению места. Вы находитесь в лесном массиве у верхней трети среднего течения Песчаной. Линия 118 штрих 209, с погрешностью до четырёх пунктов в любую сторону.

— А сколько это составит на местности?

— До двух третей стана.

— Скверно. Что беглец?

— Расстояние слишком велико... и, похоже, он совсем не пользуется силой. Ни светлой, ни тёмной. Я его не чувствую.

Сто тридцать три проклятья!

Местность я знал неплохо.

Прежде я, разумеется, никогда здесь не был, но в своё время — так, на всякий случай — изучил этот и многие другие края при помощи карты в библиотеке Боевой Школы. Хорошей такой карты с активным "выходом", сделанной во времена Империума.

Сейчас подобные карты — большая редкость. Конечно, прогресс магического искусства не стоит на месте, в Союзе и Державе навострились делать артефакты гораздо более совершенные и глубокие, позволяющие разглядеть интересующую местность гораздо лучше. Чуть ли не до отдельных листьев. Косвенное подключение к Памяти Мира позволяет и не такое. У современных артефактов есть лишь один общий недостаток: чтобы пользоваться ими, нужно самому быть магом. И — не обязательно, но весьма желательно — мастером.

А вот картой с активным "выходом" может пользоваться любой человек. Или улл-воин. То, что таких вещей больше не делают, говорит кое-что о временах, в которые мы живём.

...во время перебежки от второго ручья к третьему я окончательно уверился, что карта из библиотеки Школы не врала. Я находился неподалёку от реки Песчаной — не особенно широкого, но довольно стремительного потока, петляющего по равнинам Державы, и являющегося третьим по величине притоком великой Шеламми. Именно Песчаная мне и была нужна. Скорректировав направление, я побежал дальше.

— Капитан, он направляется к Песчаной!

Ну конечно, как же иначе? Скрип зубов, рука сама собой взлетает к "шептале":

— Оператор, вы засекли его?

— Нет, капитан. Мне очень жаль.

— Но должно же быть в вашем арсенале средство настичь этого поганца! Хоть какое-нибудь! Или маги преувеличивают свои возможности?

— Средство есть. Я как раз веду переговоры о применении Крика Стихий. Минуту...

— Поторопитесь! Он увеличивает отрыв!

Шуршащая тишина за ухом. Размеренное глубокое дыхание. Шорох листвы под бегущими ногами, перекличка подчинённых, глухое фырканье идущих по следу псов. И вот:

— Вы можете дать примерную ориентировку? Где сейчас беглец?

— Впереди. Он даже не особенно петляет, мерзавец! Уверен в своих силах.

— Можно ли конкретнее?

— По направлению нашего движения, примерно в двадцати минутах быстрого бега. Возможно, уже вошёл в Песчаную. Где это расположено на карте, считайте сами.

— Ясно. Притормозите, капитан. Вряд ли вам понравится пребывание даже в ближних окрестностях области Крика.

— А что это вообще такое?

— Вы увидите. И услышите.

Топляков по берегам Песчаной хватает. Если река течёт через лес, это неизбежно. А Песчаная вдобавок используется при сплаве. Короче, подходящее бревно я увидел немногим позже, чем в просвете меж стволов мелькнула серая лента реки. С дыхательной трубкой проблем не было тоже: растения из семейства зонтичных растут по всему миру, кроме разве что тундры. Да и там, наверно, найдутся, если поискать. Ногти у меня отросли достаточно, чтобы срезать полый стебель без ножа. Вскоре я уже плыл по течению реки, высунув из воды лишь самый кончик дыхательной трубки, и без всяких усилий со своей стороны преодолевал ежеминутно немалое расстояние.

Всё, что требуется для решившегося путешествовать таким образом — отсутствие страха перед глубокой водой, умение терпеть холод, некоторый навык...

И три обоза с запасами терпения.

В тропической реке так не поплаваешь. Там в мутном потоке, лениво сочащемся через непролазные джунгли, нередко кишат крокодилы, ядовитейшие водяные змеи, стаи страшных хищных рыб, способные за считанные минуты превратить бычью тушу в голый скелет, пиявки размером с предплечье и тому подобная гадость.

Зато тропические реки гораздо, гораздо теплее...

Терпи. Ишь, разнежился в плену, ленивая скотина! Давно в снегу не ночевал? В баке со льдом и солью давненько не сиживал? Терпи!

{Близятся неприятности.}

"Какие ещё неприятности? О чём ты?"

{Не знаю. Никогда не ощущала подобного. Готовься!}

Только неизвестных неприятностей мне и не хватало. Я насторожился, раскинув вокруг сеть из тончайших лучиков внутренней энергии — настолько тонких, что всей их совокупной энергии едва хватило бы на высеченную без кресала искру.

И почти сразу я почувствовал... что-то. Вроде грозы, но не гроза — так, сгущающееся напряжение на границе плана Вещей и плана Стихий. Белокрылая протяжная заверть, своими движениями рождающая пробные громыхания в ритме напуганного сердца. Явление, ничего общего не имеющее с естеством.

Магия.

Светлая магия.

Причём неприятно похожая на то, что я ощущал в Ломовой Пади...

Готовиться? Ладно. Считайте, что я готов.

Небо сменило цвет. А может, дело было не в небе. Может быть, это солнечный свет изменил свои свойства. Или воздух стал другим. Будь иначе, откуда бы взялась эта тяжесть в груди, эта призрачная ладонь, лёгшая на грудь?.. Псы перестали фыркать и сошли со следа. Им совершенно не нравилось то, что должно было обрушиться на тварный мир немного дальше, там, где, предположительно, спасался от преследователей одинокий беглец.

— Внимание, капитан! Начинается.

Но ты и без предупреждения почувствовал: началось.

Мир зарябил, пошёл на полосы. Земля исторгла из себя протяжный стон. Не землетрясение, нет — звук был выше и сотрясал не столько землю, сколько рассудок. Воздух стал шершав и непригоден для дыхания. Забился в горло и застрял, как кляп. Деревья загудели, скрипя жестью листвы. Виски стянуло. Мышцы задрожали вразнобой, как в приступе падучей...

Но ты не сдался слабости и удержался на ногах. Ты видел, как все предметы и все живые существа окутались ореолом прозрачного сияния — как будто обросли тоненькими нитями, шерстью или мхом. Всё остальное почернело. Краски выцвели, оставив только два оттенка и тысячи, — нет, миллионы! — градаций серого.

А потом тетива натянутого времени лопнула, и начался танец.

В ожидании событий я благоразумно выбрался на берег — правда, противоположный тому, на котором осталась погоня. И это, судя по всему, спасло мне жизнь. Останься я в воде — утонул бы, как последний идиот или слепой котёнок. А так...

Недаром, ох, недаром мне вспомнилась Ломовая Падь! Похоже, светлые придумали штучку ненамного хуже. А может быть, и лучше — ведь для того, чтобы заставить агонизировать все четыре стихии, им не понадобился юный дурачок, который с блеском предвкушения в глазах и некроартефактом наперевес отправился вершить бессмертный подвиг.

С другой стороны, источник учинённой южанами бури сил был велик и неуклюж. Корчась от боли, я какой-то разновидностью ясновидения вычленил из хаоса чёткую картину: десяток магов, сидящих и стоящих вокруг вырытой в земле воронки. На дне её кипит густая смесь, пары которой взрываются почти бесцветным пламенем; а над воронкой в волнах горячего воздуха вращается огромный изумрудный шар с гранёной верхней частью. Смесь в воронке — сгусток дикой силы, исток проекции на тот уголок мира, где я имею несчастье находиться. Шар — средство наведения на цель, фокусировки и контроля. Ну а маги призваны следить за этим безобразием, вливая в него часть своих запасов силы. Расточительно, как расточительно...

Все десять магов вскинули руки разом, как один, и выкрикнули что-то. А я свалился в серый дым изнанки бытия, уберегая свою жизнь и свой рассудок.

Жуть. Ну и жуть!

...Кажется, кончилось. И ещё кажется, что это длилось очень долго. Часы. Быть может, дни. Хотя первый же взгляд на солнце, ничуть не сместившееся, развеивает эту иллюзию, но память не хочет внимать доводам рассудка. Это тянулось долго, уверяет память. Ломота в мышцах и звон в голове соглашаются: да, долго, слишком долго. Может, отдохнём?

Ладонь к "шептале":

— Эй! Оператор! Что это за штуки?

— Вы на связи, капитан?

— Да, я на связи, порази меня огонь! Что вы сотворили? Только не надо врать про поисковые заклятья — не поверю!

— Это было второе рабочее испытание Крика Стихий. И на более подробные объяснения я не имею права.

— Но чего ради? Вам не кажется, что это как-то... слишком? Вы ведь убили его!

— Вот уж вряд ли. Убить вашего беглеца не так просто, как кажется. Но Крик наверняка его ослабил, даже, возможно, заставил впасть в целительный транс. Ищите его. И поторопитесь!

Спустя сутки бесплодных поисков пришлось признать: тебя переиграли. Живой ли, мёртвый ли, беглец исчез бесследно.

— Это опасно. Это очень опасно.

— По-настоящему опасно преувеличение угрозы. В конце концов, кто он такой? Всего-навсего мальчишка, натасканный на убийство и поверхностно знающий несколько простых магических приёмов.

— Всего-навсего? Это уже преуменьшение.

— Может быть, и так. Но ведь я вовсе не отрицаю наличие риска — я просто считаю, что в данном случае этот риск не особенно велик... и может окупиться. Как говорят в Искелиане, кто не делает ставок, тот не выигрывает.

— Но что можно выиграть, отпуская ЭТОГО гулять, как ему вздумается? Вам что, Ломовой Пади мало?

— Сдаётся мне, второй Сферы Чёрных Врат за пазухой у бывшего пленника не припрятано. Следует помнить, что он ещё очень молод и что его никто не обучал высшей магии — для его касты это строго запрещено.

— Тогда как вы объясните то, что он вытворяет?

— Никак. Пока — никак. Но именно это я и хочу понять. Может, иллюзия свободы не введёт его в заблуждение, ведь он умён не по годам и не по чину; но, в конце концов, свобода — это как раз то, чего он никогда не знал...

— Полагаю, осуществление тайной слежки возлагается на нас?

— В том числе. Я, как вы понимаете, собираюсь подстраховаться.

— Ладно. Не стану спорить. Ответьте только: вы советовались со своим патроном? Что думают обо всём этом в Сферах?

— Это касается только меня и моего патрона.

— Даже так? Что ж, не смею настаивать.

— Без обид. Просто...

— Я догадываюсь, насколько всё непросто. Потому и умолкаю.

— Благодарю.

— Не за что.

Территория Светлой Державы. Леса к юго-востоку от Дульгирта,

примерно на 130 станов южнее линии фронта. Неделей позже.

Когда человек отдаёт себя во власть случайных обстоятельств, он тем самым отдаёт себя во власть своей судьбы.

Надо полагать, если судьба хоть немного походила на людей (конкретно — в том, что касалось юмора), она просто давилась от хохота, когда Толли Анен Хиэлирр достал и подбросил монетку в один карс, решая вопрос, по какому из ответвлений дороги он поедет. Впрочем, даже если судьба на самом деле имеет чувство юмора и умеет смеяться, сам её смех люди никогда не слышат. Только его эхо. Да и то не всегда.

Как бы то ни было, вне зависимости от предполагаемых и реальных качеств судьбы, монета была подброшена и упала, а рассмотревший её Толли Анен выбрал свой путь. В этот момент тихо качнулись Весы Сумерек и едва заметно изменились потоки, формирующие лицо грядущего. Немного раньше старый седой отшельник вздрогнул, уловив кое-что при помощи своего предвидения. Немного позже углубилась и размазалась ткань бытия, пропуская на обширную арену мира ещё одну фигуру, своевольную и сильную.

А сам Толли Анен из древнего и славного рода Хиэлирр встряхнул поводья своего коня, посылая его по дороге, выбранной мелкой монеткой. И пребывая, как оно почти всегда бывает, в блаженном неведении.

Клятое наследство

Я вышел на пустынную дорогу и пошёл по ней обычным скорым шагом.

Всё-таки живучая скотина человек. Что с ним ни делай, всё равно выкарабкается. Взять хоть меня: дважды чуть не сдох под магическими ударами такой силы, что впору города сносить под корень, и вот уж снова жив-здоров. А также весел и почти что счастлив.

Последнее — в основном, оттого, что никому не ведомо, где я и что я.

{Не будь самоуверен. Это не к добру.}

"Ну ладно: почти никому. Так лучше?"

{Ребёнок...}

"Ну да, ну да. А кем ещё мне быть — в мои-то годы?"

Но шутки в сторону. Коль скоро мои недруги потеряли меня из виду, это ещё не повод считать себя в безопасности. Тут мама права на все сто. Со своей стороны я сделал максимум того, что может помочь мне затеряться в толпе. ("В толпе"? Это где — посреди девственного леса? Ну ладно, ладно, будем считать, что я выразился фигурально). Волосы у меня на макушке с минимумом магической помощи отросли до пристойной длины; бороду и усы я отращивать не стал, оставив ровно столько, сколько бывает на лице мужчины после двух недель вдали от бритвы.

Но главная перемена во мне касалась не облика, а внутренней энергии. Я по-прежнему был пуст, как высохший бурдюк. Любой выученик Храма, если такой попадётся мне навстречу, не заметил бы во мне какой-либо магической силы. Ни пугающей тёмной, ни дружественной светлой. Положим, мастер всё же мог бы различить во мне ничтожную искру таланта, едва-едва отличающую меня от полной бездари. Но даже мастер вряд ли мог бы догадаться, сколь многое я выжимаю из этой искры, насколько обогащаю с её помощью свою сенсорную сферу. Лишь опыт моей матери — точнее, её смерть — мог дать любопытствующему ключ к правильной догадке...

Короче говоря, и снаружи, и изнутри я приготовился играть роль простого обывателя.

Ах да. Ещё об облике. Как всем известно, неотъемлемой частью оного является одежда. Она, как ничто иное, помогает распознавать и играть роли. Избавляясь от тех тряпок, которые мне вручили во время плена, я тут же озадачился проблемой: что надеть?

Ответ был прост и однозначен: "Что сумеешь украсть, то и наденешь. А там посмотрим".

В данный момент, спустя четыре дня после побега, я всё ещё был одет без большого шика. Если забыть грустную тему начисто отсутствующего белья, на мне только и было, что ветхое подобие кожаного жилета, натянутого прямо на голое тело (никаких рубашек!), плюс ещё более ветхие, местами дырявые холщовые штаны. Ну, и широкополая соломенная шляпа. Была у меня ещё возможность обзавестись обувью, причём не сандалиями, а кое-чем поприличней, но от идеи пришлось временно отказаться: такая обувка никак не сочеталась бы с остальным моим туалетом. Так что пришлось остаться босоногим. Что, в принципе, меня вполне устраивало.

Жилет. Штаны. Шляпа. На нищего я уже не походил... ну, не очень походил, но всё равно простор для возможных улучшений имелся колоссальный.

Тут самое время задать вопрос: а куда я направляюсь и какую цель преследую?

Так вот: никуда и никакую.

Куда-нибудь да приду, что-нибудь да буду делать. Полная свобода — это когда человек (ну, пусть некое иное существо, лишь похожее на человека) отказывается от сознательного управления обстоятельствами, предпочитая отдаться на волю внешних ветров и течений.

И это, по моему скромному мнению, прекрасно.

Как улл-воин Ночного Союза, я был рабом. Не лишённым свободы воли, больше того: всю свою жизнь выстроившим на обретении всё большей власти над собой. Я с яростной решимостью выгрызал у судьбы всё новые и новые кусочки силы, обрывки знания, дорогой ценой оплаченные зёрна способностей. Я, не раздумывая ни мгновения, хватался за всё, что только могло дать мне больше шансов выжить.

Но — внимание, важный нюанс! — свобода воли предполагает наличие сильного внешнего давления. И весьма сильно отличается от просто свободы.

А теперь я был именно свободен. Такую совершенную независимость от всего на свете могут иметь лишь мёртвые да переродившиеся. Как я уже заметил, это — прекрасное, очень и очень вдохновляющее состояние духа.

И ценил я его тем больше, что хорошо понимал: надолго мне в нём не удержаться.

Сзади довольно быстро приближался конский топот. Я не отношусь к большим знатоком верховой езды. Я не способен сказать по звукам бьющих в утоптанную землю копыт, каков путь, проделанный животным с утра и за последнюю неделю, сколько ему лет и какой оно породы; каков всадник — сколь опытен он в седле, сколько весит он и сколько — его поклажа... и так далее, и так далее, и так далее, чуть ли не вплоть до того, куда этот конкретный всадник на этом конкретном коне держит путь. Да, мне стук копыт не мог поведать так много.

Дело тут не в слухе — вот уж на что никогда не жаловался! Мне просто недостаёт опыта.

С другой стороны, не очень-то мне и нужны такие детали. Более чем достаточно знать, вернее, кожей чувствовать намерения коня и всадника.

Для выживания — хватает.

В общем, я шёл себе, куда шёл, по левому краю дороги, не считая нужным оборачиваться. И спокойно ждал, что случится дальше. Или не случится. Хотя моя интуиция нашёптывала, что свобода от всего и вся вот-вот закончится, едва успев родиться.

Топот копыт сменил ритм, замедляясь.

— Эй, парень!

Я обернулся. Посмотрел вверх. И стащил с головы соломенную шляпу, в неуклюжем (да-да, непременно неуклюжем!), но почтительном поклоне прижимая её к груди.

Оборванец и нищеброд вроде меня просто не мог поступить иначе. Зрелище гордого, рослого всадника на прекрасном верховом скакуне; всадника, вооружённого прямым мечом средней длины и одетого с небрежной роскошью простоты, у которого в каждом движении и в каждой чёрточке лица проступала усвоенная с детства властность...

О, это зрелище стоило того, чтобы снять перед ним старую потрёпанную шляпу.

— Подскажи-ка мне, малый, эта ли дорога ведёт к Дульгирту?

"Пора. Пришло время испытать мои голосовые связки в настоящем деле".

— Боюсь, благородный господин ошибся. — С речью вроде порядок. Во всяком случае, при звуках моего голоса аристократически удлинённое лицо всадника не выразило ни недовольства, ни удивления. — С прямой дороги на Дульгирт благородный господин свернул станов десять назад.

— Что же мне теперь, возвращаться?

— Совсем не обязательно. Можно проехать вперёд по этой дороге до Малой Копны и там повернуть к югу. Так будет, пожалуй, чуть короче. А можно и срезать путь. Если благородный господин поедет лесом, то сможет выиграть часа два-три.

— Хм-м... говоришь, лесом быстрее?

— Да, благородный господин. Хотя на коне проехать можно не везде.

— Спасибо за предупреждение.

Я поклонился, полагая разговор исчерпанным. Но всадник сумел удивить меня, добавив:

— Раз ты знаком с округой, может, проводишь?

...Минут десять всадник разглядывал меня, идущего впереди по нитке едва заметной звериной тропы, и лишь потом нарушил молчание.

— Скажи-ка, малый, как тебя зовут?

Вот ещё проблема. В самом деле, как меня зовут? Не представляться же Змеем...

— Почему благородного господина интересует моё имя? — спросил я, выигрывая время.

— Потому что мне интересен ты. Ну?

— Меня зовут Нэр Гилло.

Отвечая, я даже не солгал. Хотя я не большой знаток классического наречия — оннэд, но около семи тысяч слов знаю; "naer" на этом наречии значит примерно то же, что "парень" или "малый", а "gihllo" переводится как "знаток пути", "проводник".

Простая игра слов: смотря по контексту, выдуманное мной имя можно перевести и как "проводник", и как "маг".

— А я — Толли Анен Хиэлирр. И ты можешь звать меня господин Толли.

— Как вам будет угодно.

Некоторое время мой благородный спутник молчал. Впрочем, не так уж долго.

— Скажи мне, Нэр Гилло, что ты за человек?

— Сам не знаю. Я никому не служу и никому не приказываю, не имею богатства и близких, не забочусь о пропитании и ночлеге, но не страдаю от этого. Как видите, господин Толли, всё это сплошь отрицания, поскольку утверждать что-то насчёт себя я не могу. Можно сказать, что я — человек с неопределённым будущим и без прошлого.

— Позволь, но так не бывает! У всякого есть прошлое.

— Только не у меня. Всё, что у меня есть, это скромное наследство былого.

Толли Анен Хиэлирр улыбнулся.

— И где же твоё наследство?

Я хлопнул себя по бицепсу, коснулся груди и лба:

— Здесь, здесь и здесь. Может, моё богатство не так уж велико, зато оно из тех сокровищ, которые не может украсть ни один вор.

Ответ заставил благородного господина задуматься.

— Знаешь ли ты, Нэр Гилло, зачем я еду в Дульгирт? — спросил он несколько минут спустя. И тут же сам ответил. — Я еду получать наследство.

— Вот как?

— Да. Вообще история эта не из обычных. Да и наследство... сомнительное.

— Почему, господин Толли?

Ответа я не получил. Толли Анен углубился в какие-то размышления и, похоже, просто не услышал моего вопроса. Вообще у него был такой вид, словно он старается что-то вспомнить — и никак не может это сделать.

Я вдруг решил позабавиться и попробовал представить себя на его месте. Не проникнуть в мысли, не предугадать слова и действия, не оценить спектр естественных способностей или сотворить Зеркало Сути. Я не собирался делать ничего магического, а просто хотел "примерить чужой шарф". Если верить книгам, когда люди хотят оценить других людей, они по большей части обходятся именно так, одним воображением. В моём случае задача (опять-таки, если верить книгам) упрощается: хозяин "чужого шарфа" тоже мужчина, да и годами немногим старше.

Итак, я — Толли Анен Хиэлирр. Не самозванец Нэр Гилло, тем более не молодой улл-воин с извилистой кличкой, а южанин, имя которого сопровождает его/меня с рождения. Кстати, с очередным воплощением "мне" повезло: "я" принадлежу благородному семейству Анен, которое владеет имением Хиэлирр. Семья моя не из бедных, да и сам я не жалуюсь на достаток. А если даже жалуюсь, то, наверно, лишь по извечной человеческой привычке желать больше, чем имею. Кстати, кроме имени, семьи и всего прочего у меня есть оружие, конь и набор обязанностей. Одна из них приятна, так как в данный момент я еду получать наследство. Правда, что это за наследство и почему оно "сомнительно"? Не знаю. Ведь я — не Толли Анен Хиэлирр...

И очень хорошо, что так.

М-да. Что-то примерка "чужого шарфа" не задалась. Бедные, бедные люди, вынужденные всю жизнь обходиться воображением! Они не владеют магией и, следовательно, не могут ЗНАТЬ. А без магии это всё слишком... гадательно.

Нет, не нравится мне быть обыкновенным человеком. На некоторое время притвориться таковым — пожалуйста, но жить в образе обыкновенного? Жить всё время?

Не смогу. Потому что не хочу.

И не буду.

Я мысленно взвесил идею проникнуть в прошлое моего спутника через Память Мира. Собственно, я и так поддерживал связь с нею, но с иной целью: выискивать вокруг, в радиусе многих и многих станов, источники потенциальной угрозы. Помимо прочего, эта задачка на расслоение восприятия служила неплохой тренировкой моему мышлению. Но поиск информации о Толли Анене был бы в этом смысле ничуть не хуже. Так как, переключаться на новую задачу или нет?

Поглядев на результат, который показали мои мысленные весы, я решил пойти иным путём.

— Господин Толли!

— Да?

Всадник посмотрел на меня искоса, словно только что занимался тем же, чем я, и тоже остался не удовлетворён итогами.

— Вы начали что-то говорить о своём наследстве.

— А? Ну да. Что ж...

Он посмотрел вперёд тем особым рассеянным взглядом, который выдаёт концентрацию на какой-то одной проблеме. Например, проблеме, как лучше рассказать семейную историю тому, кто не знает о ней ничего. Равно как и о самой семье.

— Я не очень хорошо знаю свою родословную, — неожиданно заявил благородный господин Толли. — Точнее говоря, прямых-то своих предков я перечислю легко, учителя об этом позаботились. Но все эти боковые ответвления, дальние и ближние браки, бастарды разной признанности, прости Свет... хм. Я это к тому, что ещё десять дней назад даже не подозревал, что под небом ходил такой человек, Гринд Теллип Зитат. Прапрадед моей двоюродной тёти по матери, если я ничего не путаю... или прапрапрадед?

— Немало пожил, видно, — рискнул вставить я.

— Немало? Не то слово! Ему по самым скромным подсчётам лет двести... было, — подумав, добавил Толли Анен.

"Возраст опытного мага". Моя догадка тут же подтвердилась:

— Прадедушка Гринд достиг большой полноты радуги. Как я слышал, некогда он имел высокое положение в Храме, но давно уже отошёл от тамошних дел. Да. Чем он занимался в своём уединении — Свет знает. Но чем бы ни занимался, однажды прадедушка всё-таки скончался. Ушёл на новый круг. А перед смертью честь по чести составил завещание. Длинное такое. Подробное. Всех в нём помянул, кого не забыл... а память у него оказалась — ого-го! Впрочем, имущества за прожитые годы у него тоже накопилось преизрядно.

Толли Анен не походил на записного болтуна. Но говорил он правильно и вставлял по ходу дела слова, которые можно вычитать только в книгах, потому что в быту их применяют очень редко. Есть люди, которым трудно говорить, потому что сказать им, по сути, нечего. Есть и такие, у кого трудности с речью возникают от избытка мыслей. Толли Анен явно был из последних. Если бы я взялся "примерять его шарф" теперь, я бы достиг большего.

Ведь мы на самом деле оказались похожи.

— Хм... ну, не буду расписывать, кому досталось то, кому это, кому земельные наделы, кому поместья, кому монеты и ценности. (И всё, заметь, с разными условиями. Когда зачитывали завещание, я местами едва удерживался от хохота. Прадедушка отдавал предпочтение требованиям такого сорта... ей же ей, кое-кому из наследников после знакомства с завещанием наверняка захотелось прогуляться к могиле предка, чтобы нарисовать на ней крест в круге!) Скажу лишь о себе. Гринд Теллип отписал мне место своего предсмертного уединения, башню Серого Листа, что под Дульгиртом. "Со всем, что у неё внутри, что над ней и что под ней. Далёкий потомок мой Толли Анен, как я знаю, преуспел не только в забавах благородных, как-то охоте и игре клинков; ему мой дар будет полезнее, чем кому иному".

Когда господин Толли цитировал завещание, голос его мгновенно и точно изменился, став слегка картавым, более высоким, нарочито занудливым. Видимо, душеприказчик покойного мага, зачитывавший завещание на сборище наследников, был Толли Анену хорошо знаком. И не любим.

Впрочем, это соображение мелькнуло где-то третьим планом и быстро исчезло. Куда больше меня занимали другие соображения.

— Нэр Гилло!

Настал мой черёд выпадать из задумчивости.

— Господин Толли?

— Ты дорого ценишь свою свободу?

Приехали.

Дорого ли я ценю свободу? Свою свободу? Ха! Спросите крота, дорого ли он ценит свет солнца! Если бы я знал, что это такое... хуже того: если бы первый же глоток настоящей свободы не подарил мне растерянность, если бы он не вызвал во мне ощущение своей ненужности, страха и опустошённости! Дорого ли я ценю свою свободу?

Да понятия не имею! Мне бы сперва привыкнуть к ней...

Лишь в последнюю очередь я вспомнил о сути вопроса и догадался, какое предложение мне сейчас сделают.

— Нэр Гилло, хочешь поступить ко мне в услужение?

— У вас что, нет других слуг? И почему именно я?

Кажется, благородный Толли Анен развеселился.

— Отвечаю по порядку. Другой слуга у меня есть. Старый и почтенный, унаследованный от моего уважаемого отца. Настолько старый и почтенный, что я посовестился взять его с собой в путешествие. А почему именно ты... я мог бы сказать просто, что ты подходишь. Что мог бы искать гораздо дольше и найти кого-то гораздо хуже. А я действительно подыскивал себе слугу, пусть и не очень активно. Всё надеялся на судьбу. И надежды, разнообразия ради, меня не подвели.

Я молчал. Терпеливо ждал, когда мне выложат настоящие причины.

Ну, Толли Анен и выложил.

— Человеку не должно быть одному. — Сказал он очень серьёзно, печально даже. — Это не в природе человеческой — одиночество...

— А отшельники? — Не выдержал я. — Подвижники, маги?

— На то они и подвижники. Маги — уже больше, чем люди. Но даже они ищут не одиночества, а уединения. Одиночества не ищет никто. Ты не согласен?

Я промолчал. Согласен ли я?

Нет разницы.

Нельзя слишком часто перебивать говорящего, иначе не услышишь и половины того, что он хотел тебе сказать. Этому меня научила немота.

— Ладно. Перечислю некоторые... аргументы. Ты, Нэр Гилло — боец, и боец отменный, насколько я могу судить. Но в обычной жизни бойцы — как обученные рыцарские кони. Их держат в тёплом стойле, хорошо кормят, тщательно ухаживают... и оставляют без дела. А без дела, как говорится, и сталь ржавеет. Кроме того, ты — человек грамотный. Наверняка умеешь читать и писать, может, даже оннэд знаешь...

Догадливый, фря!

— Но это всё — пыль. Пыль на ветру. Главный мой аргумент не имеет отношения к этому. Ты мог бы быть отшельником, Нэр Гилло. Хотя ты сам не хотел этого, ибо отшельники не бродят по дорогам. Но даже отшельники не вполне лишены человеческого общества. Думаю, тебе не хотелось бы получить дурную славу беглеца.

— Беглеца?

— Ну да. Быть ищущим уединения отшельником — это почётно. Но что почётного в том, чтобы быть бегущим людей дезертиром с севера?

Sfarri shehk blarg! Похоже, если занимаешься примеркой чужих шарфов всю свою жизнь, это приводит к появлению профессионализма. Господин Толли раскусил меня хоть и не до конца, но гораздо глубже, чем мне бы того хотелось. Что же теперь делать?

Что делать, что делать! Я заворчал сам на себя, как матёрый волкодав на слепого щенка. А вот то и делать, дурак!

Есть предложения, от которых не отказываются.

Дульгирт оказался городишкой заштатным. Тихим и сонным, как распухшее село. Каковым и был. Никакого сравнения с Коградом. Хотя, замечу, вряд ли большое сходство с Коградом может быть комплиментом какому-либо населённому пункту.

Позднее мне довелось увидеть сияние Искелиана и мрачное величие Тирра-на-Скалах, погружаться в шум и суету торговой столицы дальнего юга, Доннига. Я также весьма близко познакомился с холодной и строгой красотой метрополии Империума, старого Танела. Но даже когда я увидел эти и другие города обоих держав моего мира, я всё же не забыл Дульгирт.

Могу понять, почему Гринд Теллип, прадедушка Толли, поселился неподалёку от него. Дремотный покой... у него тоже есть своё очарование, своя притягательная сила.

Показательно, что в Дульгирте была всего одна настоящая гостиница. Не так много народа ездило через него, чтобы в городе хватало клиентуры для двух постоялых дворов. К тому же традиция юга требовала, чтобы более-менее долгие гости снимали не номер в гостинице, а комнату у какой-нибудь почтенной вдовы. Впрочем, если с гостиницами в Дульгирте было туго, то пивных в нём, напротив, хватало. Это, кстати, общая черта всех знакомых мне городов: даже в самом малом из них непременно найдётся минимум три питейных заведения, иначе это и не город уже, а так, деревня. Да, любят на юге пиво...

Впрочем, на севере по этой части нисколько не отстают.

Сам я плохо понимаю, в чём состоит прелесть потребления спиртных напитков. Что поделаешь, перекосы воспитания. Не то чтобы я был полным трезвенником; несколько раз я всё-таки пробовал вино, пиво, даже кое-что покрепче. Но, попробовав, нашёл, что пить стоит лишь вино, да и то не всякое. Причём именно пить, не напиваться. По здравом размышлении, главная прелесть пивных, кабачков и прочих заведений того же рода состоит вовсе не в напитках. Как сказал Толли Анен, явно цитируя кого-то, человеку не должно быть одному. Главная прелесть пивных — в общении с себе подобными, лёгком и приятном.

Правда, пьяницы со мной не согласятся, — но что взять с больных людей?

Можно спросить: к чему я завёл разговор про пивнушки? Ответ прост. Во-первых, до Дульгирта я сии славные заведения обходил стороной, да и не было в Кограде таких пивных, чтобы в них стоило зайти. А во-вторых, добравшись до города, благородный Толли Анен перед последним, так сказать, рывком заглянул в достославное заведение под вывеской, изображавшей хитро совмещённые подкову, кружку и якорь. Коня он оставил снаружи, у коновязи, и я поначалу остался там же. Стеречь. А чтобы было не так скучно исполнять только что принятый на себя долг слуги, принялся рассуждать про себя.

Символика у пивной, прямо скажем, странновата. Ну, подкова с кружкой — ещё туда-сюда, но якорь? Чудеса, да и только. Где море и где Дульгирт? Поблизости даже реки-то приличной не найти. Равно как озера глубиной более десяти локтей. А между тем якорь изображался настоящий морской: с тремя внушительными бронзовыми лапами, массивным гранитным грузилом и не с каким-то канатом, а с куском цепи в ушке. Кстати, о цепи. Если судить по ней, это даже не просто морской якорь, а якорь тяжёлой южной каррабы — корабля, более известного как "форт на плаву". Только для этих морских монстров якорная цепь — не роскошь, а суровая необходимость.

Может, хозяин пивной или один из его предков служил во флоте Светлой Державы?

Праздные вопросы занимали меня недолго. Не прошло и минуты, как из-за угла вывернула компания бражников городских обыкновенных. Судя по всему, ребятки уже приняли кружек так по несколько в другой пивной и направлялись в "Якорь" за добавкой. Винный дух им судья, но почему-то они решили подождать с осуществлением своих планов ради моей скромной персоны. Они встали в нескольких шагах, вытаращились с довольно глупым видом и принялись очень громко обсуждать "этого урода". Причём чем дальше, тем громче.

Ни дать, ни взять — ребятишки из Боевой Школы. Те тоже любили подразнить "безъязыких". Хотя ребятишкам хватало ума ограничиваться словами. У этих же с умом явно имелись... гм, гм... сложности. В воздухе запахло пьяной дракой.

Ситуация была скорее забавной, чем угрожающей. Этих хмельных парней я не посчитал бы угрозой своей жизни, даже если бы их было не пятеро, а пятьсот. Бывает количество, которое не переходит в качество, даже если пыжится изо всех своих хилых силёнок. Но шум, создаваемый компанией задир, оказался достаточно громким, чтобы привлечь внимание моего нового хозяина.

Выглянув из пивной через окошко, он быстро оценил происходящее и строго сказал:

— Нэр Гилло! Ты опять за своё?

Я быстренько прикинул, что к чему, и состроил умеренно виноватую мину. Пьяная компания уставилась на Толли Анена. А этот, с позволения сказать, благородный... мой новый хозяин, трать-тарарать!.. устроил самый настоящий цирк. Аттракцион для дураков.

Надо отдать должное: аттракцион был красив.

— Сколько раз я тебе говорил: не приставай к людям на улицах! Если ты и здесь кого-нибудь убьёшь, я точно тебя уволю! Нет! Я уволю тебя, даже если ты кого-нибудь просто покалечишь!

Тон Толли Анен подобрал виртуозно. Интонации прямо-таки кричали о том, что разнос с угрозами уволить меня повторялся уже не раз и не два. И что неумеренно добрый хозяин всё равно меня прощал. Много, много раз.

Потом.

Пьяная компания перевела взгляды с Толли Анена на мою невыразительную физиономию, что-то такое в ней увидела — совсем не то, на что действительно следовало обратить внимание, конечно, — и попятилась.

— Вот! — Возгласил мой хозяин. — От тебя уже шарахаются! И правильно делают, скажу я! Сам не знаю, зачем я держу тебя при себе и даже плачу деньги. Ты полезен только при встрече с убийцами и разбойниками, Нэр Гилло! Потому что ты сам много хуже любого убийцы и любого разбойника! Вот скажи, что ты стоишь тут? Нет, что ты стоишь? Немедленно иди сюда, внутрь! Тебя нельзя выпускать из вида даже на минуту!

Я повёл плечами и, по-прежнему не говоря ни слова, вошёл.

Внутри пивной оказалось неожиданно уютно. Конечно, если привыкнуть к букету тех запахов, что витали в ней — не сказать, чтобы неприятных, чего не было, того не было, но не слабых и... непривычных. Догадки мои насчёт морского прошлого её владельца оправдались полностью. Пивную он отделал под кают-компанию на крупном судне. Всюду тускло блестел полированный дуб и колко сверкала надраенная медь, а на самом видном месте, над стойкой, висел над парой скрещённых абордажных сабель тяжёлый предмет, который несведущий мог принять за большое колесо с нелепыми добавками в виде десятков ручек по внешней стороне обода.

Для каррабы такой штурвал, конечно, маловат, но что с того? Он, как и якорь на вывеске, присутствовал здесь в качестве символа.

— Извини, — очень тихо, очень тайно шепнул Толли Анен, стоило мне подойти поближе. Я повёл плечами, полный искреннего недоумения. Он что, думает, что я на самом деле был бы не прочь прибить тех пьяных дураков? Оценив мою реакцию, благородный господин Толли чуть откинулся назад и пробормотал:

— А ты дьявольски уверен в себе, не так ли?

На это я не стал отвечать даже жестом. Просто уселся за соседний столик. Он ещё немного посверлил меня глазами и крикнул не оглядываясь:

— Хозяин, пива!.. Да не мне, а вот ему.

— А он вам кто, этот оборванец? — хмуро спросил полуседой мужик за стойкой, не отрываясь от протирки подносов.

— А вы разве не слышали? Слуга.

— Надо же! Тогда чего он сидит и сам не заказывает, что ему нужно? Он что, немой?

Как я заметил, Толли Анен умел думать быстро. И, что ещё важнее, не боялся воплощать инстинктивно принятые решения сразу же, не откладывая.

— Верно. Он немой. — Мне достался брошенный украдкой одобрительный взгляд. "Это ты правильно", говорил взгляд. "Я действительно догадался о твоём происхождении, в числе прочего, по особенностям речи, и лучше тебе пореже открывать рот, пока ты не научишься говорить так, чтобы не разоблачать себя каждой второй фразой". — Зато Нэр Гилло не болтлив, а это большое достоинство... так ты принесёшь моему слуге пива или нет?

Ворча вполголоса, хозяин пивной всё-таки вышел из-за стойки и поставил передо мной полную кружку с пышной пенной шапкой. Напиток, к слову, оказался так же хорош на вкус, как и на вид. Может, по меркам заведения самым завалящим, но всё равно хорошим. Видимо, Толли Анен умел выбирать пивные высокого полёта. Чистые, стильные и, так сказать, неразбавленные.

Подумав немного, я изменил вердикт. Скорее всего, он выбирал эту пивную не сам. Кто-то посоветовал ему зайти именно сюда. Знакомый? Родственник?

{Иметь тех и других — не всегда один лишь мёд.}

"Наверно, так. Но я-то большую часть жизни прожил сиротой..."

Я ощутил это место задолго до того, как увидел. Стоило немного отъехать от Дульгирта с его множественными помехами, как башня Серого Листа воздвиглась впереди, и пришло изумление: неужели я ухитрялся быть слепым и глухим так долго? Для внутреннего зрения цель путешествия была подобна колонне, сшивающей воедино тварный мир и океан стихийных сил. На долю плана Духа тоже кое-что перепало, пусть не в таких масштабах.

Ничего подобного я совершенно не ожидал. Мне казалось, что обиталище Гринда Теллипа будет простым строением — ну, может, с парочкой заклятий, встроенных в фундамент, ну, с магическими тайниками, с хранилищем артефактов, с библиотекой зачарованных рукописей...

Но такое?

Масштабы молчаливых сил внушали трепет. Если кто-то и применял здесь магию в ходе строительства, то укоренял её не в фундаментах, нет — в самой земле под ними, в тайном пламени недр и в заоблачных высотах. Притом вряд ли этот "кто-то" был человеком: здесь чувствовалась мощь, что впору божествам из наивысших. Ни в Боевой Школе, ни даже в Башне Лилтана, что в Кограде, ничего похожего я не ощущал... или я тогда просто не был достаточно чуток? Да нет, ерунда. Такое заметил бы даже колдун-недоучка!

{Ещё одна гробница.}

Беззвучный вздох матери отчего-то полнился печалью.

"Гробница? Что ты имеешь в виду?" — спросил я. Но она не пожелала ответить.

...а физически башня Серого Листа, подобно Башням Лилтана, тоже была, как выяснилось, не совсем башней. Скорее её следовало называть небольшим замком. Вот только времена, когда в ней можно было держать осаду, давным-давно прошли... или, скорее, вообще никогда не имели места. Ров, изначально не особо глубокий, окончательно заплыл, обмелел и зацвёл, словно заброшенный пруд. Не слишком прочные стены кое-где потрескались, раствор, скреплявший их камни, крошился, как... ну, как плохой строительный раствор. И даже сами камни за прошедшие века заметно выщербились. Ничего странного: песчаник. Хотя и серый, издали даже напоминающий по оттенку благородный северный гранит.

Впрочем, повторю: вряд ли этот "замок" использовался в военных целях. Похоже, что он с самого начала был выстроен как имитация укреплённого жилища. Я этого напрочь не понимаю: такая вот, с позволения сказать, имитация стоит дороже нормального жилья, уступает ему в удобстве и малопригодна для обороны. Все компромиссы таковы: ни вашим, ни нашим.

А слово "мода" ничего не объясняет. Кому выгодна такая мода? Разве что нечистым на руку подрядчикам, но уж никак не хозяевам недвижимости.

Имитация или нет, а кое-какие атрибуты крепости у башни Серого Листа всё же имелись. Так, при входе, за неподъёмным мостом через ров, имелись окованные ржавым металлом ворота (правда, давно и уже, как видно, навсегда открытые), а за воротами — герса. Равномерно чёрная, явно не новая, но, в отличие от оковки ворот, без малейшего следа ржавчины. И герса была опущена, преграждая путь ворам и прочим ненужным персонам. Я задумался. Если бы в башне остался сторож или слуга, он мог бы открыть нам. Но навстречу наследнику старого мага не вышел никто, и вообще присутствия поблизости живых людей не ощущалось...

{Это не проблема.}

"Ты уверена?"

{А ты сам не чувствуешь?.. похоже, не чувствуешь. Не та направленность восприятия. Ну что ж, скоро увидишь.}

Меж тем Толли Анен спокойно ехал вперёд, и перед ним решётка герсы сама собой поползла вверх, дребезжа и поскрипывая. Похоже, его покойный прадедушка подобрал ключи к грандиозным силам этого места — во всяком случае, часть ключей. Иначе трату внутренней энергии на столь обыденные вещи, как подъём и спуск герсы, следовало признать расточительством.

Кстати, а сам ли прадедушка это был? Больше похоже на то, что здесь обитало не одно и не два поколения идущих по Пути...

Додумать мне не дали.

— ПРИВЕТСТВУЮ, ПОТОМОК.

Каменный голос, исторгаемый самими стенами, самой землёй под нашими ногами застал врасплох не только меня. Толли Анен напрягся и завертел головой. Напрасно.

Живые голоса так не звучат.

— ВОТ ТЫ И ЯВИЛСЯ, — Продолжал меж тем голос. — Я ЗНАЛ, ЧТО ТАК БУДЕТ, НО ВСЕГДА ПРИЯТНО ЗАСТАТЬ МОМЕНТ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ СОБСТВЕННОГО ПРОРОЧЕСТВА.

В поисках источника голоса я изменил направленность своих магических чувств. И сделал это вовремя. Во всяком случае, я сумел ощутить, как в Толли Анена ударила двойная молния.

Если бы мои глаза оставались глазами улл-воина, я, быть может, смог бы это даже увидеть.

Одна молния рухнула сверху. Ветвистая электрическая плеть, от которой волосы вставали дыбом и рассыпались по коже каскады вторичных разрядов. Она впилась в макушку благородного всадника, и вместе с этой молнией пришли силы внезапного озарения, лучи светлого предвидения, лёгкая, чистая энергия подвижных стихий: воздуха и огня.

Другая молния громыхнула снизу. Пожалуй, только внезапностью она была равна первой, в остальном больше напоминая мощную широкую струю, ускоренный в тысячи раз прилив... или же волну звука, сгущённого до каменной твёрдости. С нею пришла энергия глубин, могущество жизни, что корнями своими может дробить и камни. С ней пришёл почти бездонный океан знания, накопленного былыми хозяевами башни Серого Листа, и тяжкий даже в покорности водоворот холодных стихий: земли и воды.

Вот он, истинный миг вступления в права наследия. Миг принятия во владение "всего, что у неё внутри, что над ней и что под ней..." Второе и третье Толли Анен уже получил. И получил он столько, что мне смертельно интересно: что же ждёт его за пока ещё закрытыми дверями?

А голос между тем не унимался.

— ДАРЫ НЕ БЫВАЮТ БЕСПЛАТНЫМИ. ПЕРЕДАННОЕ ПО НАСЛЕДСТВУ ТОЖЕ ДОСТАЁТСЯ НЕ ЗА ТАК. ВМЕСТЕ С БАШНЕЙ СЕРОГО ЛИСТА ТЫ ОБРЕТАЕШЬ НОВЫЙ ДОЛГ. КАК ОЧЕРЕДНОЙ ВСТУПИВШИЙ, ТЫ ДОЛЖЕН УМНОЖИТЬ ПОЛУЧЕННОЕ ТОБОЙ НЫНЕ, А В СВОЙ ЧЕРЁД ПЕРЕДАТЬ ПОЛУЧЕННОЕ ДОСТОЙНОМУ ЧЕЛОВЕКУ. ОЧЕНЬ ЖЕЛАТЕЛЬНО — ЧЕЛОВЕКУ ИЗ НАШЕГО РОДА.

Толли Анен покачнулся. Я его понимал. Бывает и так, что люди нетвёрдо стоят на ногах не от слабости, а совсем наоборот. Если бы он получил силу в чистом виде, тогда другое дело, но то, что происходило с ним сейчас...

— НЕ ДУМАЙ, ЧТО ТЫ ОДИНОК. В ПЕРВОМ МИРЕ ЕСТЬ ДРУГИЕ МЕСТА НАСЛЕДИЯ И ДРУГИЕ ЛЮДИ, ВСТУПИВШИЕ ВО ВЛАДЕНИЕ ИМИ. ТЫ СКОРО УЗНАЕШЬ ИХ. И УЗНАЕШЬ, ЧТО НЕ ВСЕ ОНИ СТОЯТ ПО ЭТУ СТОРОНУ ВЕЛИКОГО ПРЕДЕЛА. НО ДАЖЕ У ТЕХ ИЗ НИХ, В КОМ НИКАК НЕЛЬЗЯ ЗАПОДОЗРИТЬ СКЛОННОСТЬ К СВЕТУ, ЕСТЬ ОБЩАЯ С НАМИ ЗАДАЧА. ЭТО ТЫ ТОЖЕ УЗНАЕШЬ.

Толли Анен перестал шататься под свалившимся бременем, встав прямо. И сделал он это совсем по-другому, чем минуту назад. По одной лишь осанке можно было догадаться, что теперь это совсем, совсем иной человек, чем раньше.

Да и человек ли?

А каменный голос, помолчав, заговорил снова:

— ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО МОЁ ТАКОВО. Я, ГРИНД ТЕЛЛИП ЗИТАТ, МАГ И ПРОВИДЕЦ, ПРИКАЗЫВАЮ ТЕБЕ НЕМЕДЛЕННО УБИТЬ ДВУНОГУЮ ТВАРЬ РЯДОМ С ТОБОЙ.

"Вот тебе раз!"

Толли Анен Хиэлирр повернулся ко мне, и в глазах его горело пламя силы.

Холл в башне Серого Листа оказался довольно велик и при этом мрачноват. Нет, не по-настоящему мрачен — но слишком высоко расположенные и слишком маленькие окна, тёмные драпировки, бордовые с бурым, своды всё из того же серого в черноту песчаника создавали не самую солнечную атмосферу. К тому же в помещении чувствовался дух пусть недолгой, но заброшенности: стылый и холодный запах нежилья. Меж тем к вечеру небо затянуло облаками, а воздух насквозь пропитала сырость, так что легко можно представить себе общий эффект.

Однако Толли Анен не пожелал мириться с неуютом. Пара небрежных жестов — и вот уже разгорелись по стенам заменяющие факела магические светильники. Взгляд с толикой огня — и в камине полыхнуло неизвестно чем питаемое пламя. (Я по инерции попытался проследить задействованные источники энергии, но быстро потерялся в хитросплетении потоков и решил отложить решение задачи до поры, когда смогу полностью на ней сосредоточиться). Ещё один, осторожный и вязкий, пасс... Рождённый магией упругий вихрь выдул прочь влажную стынь, заменив её сухим теплом хорошо протопленного помещения.

Не тая довольства сделанным, Толли Анен прошёл к камину, сел в кресло, поставленное около огня, и приказал, кивнув на соседнее сиденье:

— Присоединяйся.

Я присоединился. На мой вкус, сидеть так близко от огня было жарковато. Да и опасно, если учесть, что огонь этот повиновался не мне. Но всё же я сел, вытянул ноги и расслабился, полуприкрыв глаза... короче, от души постарался изобразить мирное довольство ситуацией.

— Так. А теперь объясни, почему мне приказали тебя убить.

М-да. Нет в мире совершенства.

— Твой прадед, конечно, был магом и провидцем. Но даже магам и провидцам случается совершать ошибки.

Толли Анен фыркнул.

— Не вертись ужом на сковородке, — посоветовал он. Мягко так, беззлобно. Но при этом не допуская даже тени мысли, что я могу ослушаться. — Рассказывай.

"И ведь придётся. Либо так, либо... а убивать мне что-то неохота. Да и смогу ли? Прежнего Толли Анена я при необходимости скрутил бы и не вспотел, а этого...

Эх, прадед, прадед, чтоб тебя в новом воплощении закрутило и перекорёжило!"

— Может, сперва кое-что показать?

— Покажи.

Я широко открылся Свету. В меня хлынула рассеянная магия — и, поскольку вокруг её хватало, я за пару вдохов сравнялся объёмом доступной энергии со старым знакомым — Дугой. Предела своего я не достиг, даже не почувствовал его, но благоразумно решил остановиться. Я и так произвёл на своего единственного зрителя большое впечатление.

— Вот так фокус! Так что, ты тоже?..

— Да, я маг. Но история моя довольно неправдоподобна...

— Об этом я буду судить сам. — В голосе Толли Анена прозвучала двойная властность мага и аристократа. Прихлопнув ладонью по подлокотнику, он повторил. — Рассказывай. И начни-ка, пожалуй, со своего настоящего имени. Ты ведь вовсе не Нэр Гилло, я прав?

Я подпустил в свой тон ворчливости:

— Оставь в покое это имя. Хотя я сам его придумал, признаю, но другого у меня нет.

— Как это нет?

— Обыкновенно. Кличка рабская есть, а человеческое имя мне было не положено.

Издав тяжкий вздох, Толли Анен внезапно усмехнулся.

— Так, хватит. Говори-ка лучше сам, а то я вконец запутаюсь. Постараюсь не перебивать. Ну?

Я поморщился.

Говорить не хотелось. Не было у меня такой привычки — изливать душу...

Ну и что с того, тут же возразил я себе самому. Мало ли, к чему у меня нет привычки!

...а где-то под слоем недовольства, под бурями встречных устремлений и вспышками расчётов, за успокаивающим давлением играющей внутри светлой радуги пряталась догадка, вызревающая в тихую уверенность. Не надеялся ли именно на такой исход прадедушка Толли Анена? Провидец клятый, кукловод... или того хлеще: не устраивал ли прадеда любой исход? Главное, чтобы внук не оставался в неведении, а чем всё кончится, неважно.

Хоть настоящим убийством.

В этом случае непонятно одно: почему Гринд Теллип был так уверен, что Толли Анен сможет меня убить? Или он просто посчитал, что никто никого убивать не станет?..

Он, конечно, маг и всё такое, но я бы эту возможность отметать не стал. Даже сейчас.

— Я жду, — напомнил мой благородный хозяин.

Благородный.

Вот оно!

Внезапно (и без каких-либо подсказок со стороны Карами Хеис) я понял, какой линии мне держаться во время рассказа. А также — в какую сторону сместить акценты. Врать и откровенно умалчивать не стоит. Толли Анен всё же маг, такие штуки с ним не пройдут. Мне хорошо знаком этот якобы рассеянный взгляд, которым он на меня смотрит. Нет, я не стану врать. Но вот повернуть истину нужной стороной... почему бы нет?

— По некоторым причинам я не знал отца, — начал я. — Каким именно, станет ясно чуть позднее. И своей матери я не знал тоже, хотя не так давно мне довелось своеобразным способом узнать её. Своеобразным и очень близким. Если обойтись без долгих слов, ту, что дала мне жизнь, звали Карами Хеис Лугирр. Знакомо ли тебе это семейство, благородный Толли Анен?

Кажется, я удивил его едва ли не сильнее, чем при демонстрации своей внутренней силы. Так сильно, что едва не выбил из "ока правды".

— Лугирры? Мне? Ну, знаешь ли!.. Я почти готов поверить, что ты как-то вывернулся и умудрился мне солгать!

— А в чём дело?

— Скажи: ты знал, как зовут мою невесту?

— Ты мне не говорил — значит, я не знал. Послушай, почти всю свою жизнь я провёл севернее границы, Впервые мы встретились с тобой сегодня утром, и до того я даже не подозревал, что ты существуешь под этим небом. Так что не плоди лишних подозрений!

Толли Анен покачал головой.

— Странные коленца выделывает судьба, — заметил он. — Моя невеста — Эалли Хеис Винн. Её мать в девичестве носила родовое имя Лугирр. И я припоминаю, что была у неё старшая сестра, моей невесте тётка. С той тётушкой связана семейная история, в детали коей я не посвящён. Но кое-что я слышал. И я помню, что тётка Эалли никогда не бывала замужем, пропала без вести и не родила ни единого ребёнка.

— А я и не утверждал, что являюсь плодом законного брака. Подозреваю, что это больше походило на изнасилование. Или скорее осеменение. Карами Хеис родила меня уже после того, как пропала без вести, и это было её последнее деяние. Последний подвиг.

— Ага, велик подвиг...

— Не знаешь — не болтай!

Калёные нотки в моём голосе изрядно удивили Толли Анена. Но мы с Карами знали, каково оно на самом деле: попасть к ночным, родить улл-воина, но не сломаться. И даже много более того: пролить толику Света на тёмный, извилистый и кровавый Путь своего нежеланного сына.

— Моя мать была обученным в Храме мастером магии. Полным мастером. — Уточнил я. — Кроме того, она была отменно хороша в искусстве руки и клинка. Это должно объяснить тебе, почему её так и не удалось выдать замуж. А также причину, по которой родня не спешила откровенничать с тобой в своих рассказах. Нет, никакого позора, тем более скандала, но всё же родственница, являющаяся магом — как бы не совсем родственница... ладно. Ты хотел знать, кто я? Когда Карами Хеис поймали ночные, ей не нашли никакого особого применения и по недолгом раздумии превратили в сосуд для вынашивания улл-воина.

Толли Анен глядел на меня непонимающими глазами. Пришлось в скупых фразах объяснить ему, что я такое. Вернее, чем я был. По мере рассказа — правдивого рассказа, он это ощущал! — его лицо всё вытягивалось и вытягивалось, пока не приняло выражение почти забавное.

— Но ведь ты — человек!

— Долгое время это было не так. Но ты слушай дальше...

Почти не задержавшись на годах учёбы, я перешёл к своему пребыванию в Кограде и "подвигам" того периода. Ну и к тому, что случилось потом.

— ...и тогда с улл-мастером, который меня создал, мы заключили договор. Он согласился вести меня по Пути, если я немного поработаю на армию Союза. Одно задание, сказал он мне. И я успокоился, и отправился к армейцам. А там меня уже поджидал другой улл-мастер, вручивший мне особый артефакт...

— ...меня, впавшего в глубочайший транс, подобрали ваши. Южане. Когда я выкарабкался, то обнаружил, что погружён в ауру артефактов подавления...

— ...арестовали королевские гвардейцы. Мне это не понравилось. За этим приказом явственно ощущалась воля того (а может, тех), кто погубил Карами Хеис. Подгадав момент, я сбежал... не без сложностей, но удачно... и вот я здесь.

Я замолчал и ещё больше растёкся по сиденью.

"Как думаешь, что он сейчас предпримет? Ты лучше моего знаешь южан-аристократов".

{Ну, убивать-то он тебя не станет. Зато устроить испытание... а перед этим задать десяток-другой вопросов...}

"Спасибо. Учту".

— Сбежал, и вот ты здесь, — с чувством повторил Толли Анен. — А не мог бы ты прояснить для меня кое-что?

— Спрашивай.

— Почему ты решил, что твою мать намеренно обрекли на такую участь?

— Я, в общем, не настаиваю, — легко отозвался я. — Ошибаться может всякий. Если хочешь, попробуй отыскать другое объяснение. Но подумай сам: легко ли захватить в плен мастера трёх искусств? И почему полное звено улл-воинов оказалось там и тогда, притом нацеленное именно на захват, а не убийство, что, несомненно, стало бы задачей более простой?

— Ты намекаешь на сговор? Между ночными и нами?!

— Я намекаю на кое-что похуже.

Мой голос звучал ровно, без эмоций. Чисто логические выкладки, никаких чувств, что могли бы замутить восприятие и анализ. Толли Анен тоже флегматик и логик, это должно поразить его сильнее любой истерики.

— У попавшей в плен Карами, если поразмыслить, было только две дороги. Она могла попасть на Алый Алтарь или, с несколько меньшей вероятностью, на родильный стол. И обе эти участи подразумевают окончательную смерть. Смерть души.

Толли Анен побледнел. Ничего нет страшнее, чем сочетание этих коротких слов: "смерть души". А для идущего по Пути — в особенности. Каждая жизнь уникальна и неповторима, а обрывающая её смерть не радует никого, но, по большому счёту, всё преходяще, всё можно изменить. Как шутят маги в своём кругу, "горбатого могила исправит".

Но эта шутка — про физическую гибель, про смерть тела. А вот смерть окончательная...

Однако вопрос, заданный Толли Аненом, попал точно в цель:

— Откуда ты знаешь такие подробности произошедшего давно и не с тобой?

— Я — истинный сын Карами Хеис. При моём создании мне передали всю её силу. И, вероятно, часть её способностей также передалась мне. А при должном уровне трансовой техники, должен напомнить, вполне реально пробуждение наследственной памяти.

— Ну, скажешь тоже! Ты ещё скажи, что твои улл-мастера не предвидели такой возможности и не обрубили для тебя эту ветвь Пути!

— Предвидели. И отрубили. Но в своей попытке избежать смерти я не регулировал глубину транса — и, кажется, достиг результатов, которых не предвидел вообще никто. Уж если я исцелился от внесённых до моего рождения модификаций...

Я позволил окончанию фразы повиснуть в воздухе. Толли Анен должен был сам сделать выводы. Ну? Когда же он поймёт? Секунда. Вторая. Третья...

На четвёртой секунде его глаза раскрылись. Резко.

И очень, очень широко.

Дошло, стало быть...

Каминное пламя, повинуясь воле Толли Анена, выметнулось наружу. Недаром, ох недаром я с самого начала косился на этот огонь как на источник угрозы!

Я сидел в кресле, в крайне неудобной позе, но выплеск внутренней силы, подготовка и желание выжить порой творят истинные чудеса. Сорвавшись прочь, как сумасшедший заяц, вообразивший себя крылатым, я ушёл от ставшей вдруг слишком медленной — для меня — жадной и жаркой струи. Мгновение спустя мои ладони легли на голову Толли Анена, одна на затылок, другая на нижнюю челюсть, вывернув его шею почти под предельным углом. Ещё чуть повернуть, дожать — хрустнет сухой веткой.

Говоря откровенно, я с большим трудом удержал первый порыв, не доведя дело до конца. И с таким же трудом (времена немоты накрыли меня своей тенью) спросил:

— Что это означало?

Толли Анену тоже было нелегко говорить. Поди-ка, поговори, когда голову сжало как будто в тисках! Его слова поневоле звучали сквозь зубы. Но при этом были очень спокойны.

— Так я и думал. Ну, прадедушка, язви твою могильный червь!.. Отпусти меня, будь добр.

Поминание прадедушки оказалось сродни заклятью. Я послушался и отпустил. Толли Анен подвигал головой туда-сюда, убедился в целости своей шеи и сказал почти весело:

— Чего стоишь, садись обратно. Обещаю больше не устраивать дурацких проверок.

— Проверка? Так вот что это было?

— Ты же понял. Иначе лежать бы мне со свёрнутой шеей.

"А это ещё не поздно исправить!"

Но вслух я ничего не сказал, просто прошёл и сел обратно в кресло. Сперва отодвинув его от камина на более разумное, с моей точки зрения, расстояние. Толли Анен наблюдал за мной с усмешкой, но никак не прокомментировал увиденное.

Он просто спросил, стоило мне устроиться:

— Почему ты взялся откровенничать?

Я перебрал в уме несколько ответов, но в итоге остановился на самом честном:

— Не знаю.

— Зато я, кажется, догадываюсь, — пробормотал он как бы про себя. И громче. — Ну и как теперь прикажешь тебя называть?

— Да как прежде — Нэр Гилло.

— Я не о том!

— А я — именно о том. Я — Нэр Гилло, твой новый слуга. Всё очень просто, и никому ничего не потребуется долго объяснять. Или, — не сдержавшись, я подбросил ему порцию ядовитых иголок, — ты намерен открыть близким невесты глаза на существование потерянного родича?

Толли Анен скривился. И вдруг хихикнул.

— Вот была бы новость так новость!.. Нет. Но ты можешь звать меня просто Толли...

— ...до тех пор, пока мы одни, — закончил я. — Что ж, согласен.

Уроки и расплата

Поутру меня разбудил тончайший звон. Я открыл глаза, поморгал, сел на кровати... и лишь тогда сообразил: звон, который я слышу, не имеет ничего общего с обычными звуками.

"Что это?"

Но мама не ответила. Даже не шевельнулась. Может, считала полезным для моей души, если я сам разберусь с причиной побудки. А может, попросту сама не знала, что там звенит. Во всяком случае, мне обычная фокусировка ощущений не дала готового ответа. Неудивительно. В башне Серого Листа и вокруг неё сплеталось в цельную структуру такое количество потоков разнородных сил, что сложностью своей эта структура могла потягаться с человеческим разумом. А кое в чём и превосходила его. Я бы не удивился, даже если б оказалось, что башня в самом деле обладает каким-то подобием собственной души и воли.

Последние события основательно расшатали заимствованную из книг уверенность в том, что может быть в реальности, а чего — категорически не может.

...Ладно. Философия философией, а узнать, что там звенит, мне всё-таки хотелось. Любопытство порой куда назойливее голода. Пришлось вставать и идти к источнику звона. Поскольку сам по себе он, похоже, не усиливался и не ослабевал, выводя лишь одну высокую ноту с нерегулярными переливами, я быстро взял верное направление, определяя его способом самым примитивным: по силе "звука". И вскоре пришёл, куда хотел.

За полуоткрытой дверью находилась просторная светлая комната. Обшитые деревянными панелями стены — не четыре, а целых шесть. Окон нет, но этот недостаток с лихвой возмещает потолок в форме застеклённого купола. Вдвойне оригинально: похоже, при литье в эти стёкла навечно вплавили чары прочности, да ещё к тому же вывели на стеклянных пластинах невидимые простым глазом руны. На разных — разные. Пол составляла тщательно подобранная мозаика из камня, символов и силовых узлов.

А стенные панели? Это ведь не просто дерево, отметил я, это редкостный, пропитанный природной магией и подвергнутый особой обработке сухтарк. Должно быть, одна только его доставка с островов встала в немаленькую сумму, а уж тщательная шлифовка и нанесение на шлифы знаков Сил — в целое состояние. Такую работу не поручишь рядовому столяру, тут нужен настоящий виртуоз обработки дерева, вдобавок "на отлично" владеющий узкоспециальной магией. Другой просто без толку запорет заготовки. Эксклюзивные штуки, точно.

...Для совершения любого магического действия истинному мастеру довольно двух вещей: собственного разума и внутренней силы. Можно сказать, что для мага все эти знаки, символы, тщательно подобранные, расположенные в строго определённом порядке сочетания материалов чем-то похожи на костыли для бегуна. Но с тем же успехом можно сказать, что человеку для жизни довольно каморы шириною в шаг и три шага длиной, а также каравая хлеба и кувшина воды каждый день. Истина, как водится, лежит где-то посередине.

А заклинательный покой башни Серого Листа был, насколько я мог понять, неспецифическим магическим инструментом огромной ценности. Только по чистой энергетике он мог повысить возможности своего хозяина раз в десять (и это ещё довольно скромная оценка). Что же до сложности творимых здесь заклинаний... если использовать готовые материальные опоры и сплести вокруг них каркас основных линий, а затем сосредоточиться на отдельно выстраиваемых переменных компонентах заклятия...

Пока я предавался этим созерцательным раздумьям, меня заметили. Тональность звона резко взмыла вверх, а фантомный "звук" сорвался в короткое шипение.

— Что ты здесь делаешь? — не особенно любезно поинтересовался Толли Анен.

— Удовлетворяю любопытство, — сказал я. И пояснил, — Я проснулся от звона.

— Какого ещё звона?

— Не знаю. Но сейчас он исчез.

Благородный господин Толли нахмурился.

Стенная панель, к которой он стоял ближе всего, была раскрыта, как створки ставней, и на стене, которую эта панель прикрывала, плавали извивы цветной мозаики. Только теперь я обратил на эту мозаику пристальное внимание — и немедленно ощутил быстро усиливающийся озноб пополам с головокружением. Странный эффект, очень странный! Ведь на первый взгляд в мозаике не было ничего особенного — ни осмысленных рисунков, ни магических знаков, ни хотя бы какой-то красоты. Последнее понятно: мозаика лишена малейшего намёка на гармонию, это просто хаотичное переплетение линий...

Ха! Ничего не "просто"! Иначе с чего бы такой букет странных ощущений?

— Так, — сказал Толли Анен. — Звон, говоришь? А если вот так?

С его ладоней сорвались и "влипли" в мозаику два слабых психокинетических импульса.

— Шлепок и шипение, — отозвался я. — Шипение всё слабее... исчезло. Что это за узор?

Толли Анен покачал головой.

— Ты что-то чувствуешь, глядя на него? — спросил он.

— Да. У меня кружится голова и словно знобит... но...

— Да?

Я подошёл поближе. Толли Анен отодвинулся, давая мне место.

Озноб усилился почти до боли, меня едва не начала бить дрожь. Впрочем, я уже понял, что ощущение это — чисто фантомное, и просто приказал себе не обращать внимания на такие мелочи. Вышколенное тело повиновалось. Я закрыл глаза, полностью отдаваясь иному зрению.

...сплошное палевое мерцание: плотное, жёсткое, без просветов. Никаких деталей, просто какой-то невразумительный круг, пахнущий электрической прохладой и как будто разрежающийся к краям. Разрежающийся... разрежающийся?.. хо! А что, если это раскрученная до огромной скорости силовая структура? Ускорить восприятие... ещё... ещё... вот гадство, голова сейчас лопнет!.. ещё немного... есть! Теперь можно и расслабиться. Деталей я не рассмотрел всё равно, но догадка моя блестяще подтвердилась. Этот якобы круг на самом деле — квадрат.

Правда, изучать эту крутящуюся штуку в движении всё равно невозможно. Моя голова взорвётся значительно раньше, чем я смогу различить её элементы. Сначала надо как-то остановить этот квадрат — если только это в принципе возможно. Сомнительно мне, что так. Похоже, что эта энергоструктура раскручена именно для защиты от чересчур любопытных исследователей. Как только замедлишь её, она моментом рассыплется, а то и взорвётся. (Кстати, можно ли вообще её затормозить? Что-то не приходит на ум очевидных и притом не влекущих разрушение способов). М-да... простенькая такая защита. И предельно эффективная.

Почти непреодолимая, если использовать традиционные методы.

— Ну как? Что ты там нашёл?

Голос Толли Анена низок с уклоном в басы и странно замедлен. Видимо, я ещё не совсем отошёл от раскрутки восприятия.

— Подожди... — прошу я, стараясь говорить медленно и внятно. — Ещё минуту!

— Ладно.

...но помимо традиционных, есть другие методы. Кто мешает мне, к примеру, взять нужное знание из Памяти Мира? Самые прямолинейные пути создатель этого вёрткого шедевра наверняка знал и обрубил, но есть ведь и окольные тропки, тотальной блокаде недоступные.

Взять хоть крайне полезную в таком деле обстановку заклинательного покоя. Разные материалы, разные углы, разные тени на плане Духа... а если мозаика, служащая предметной основой этого артефакта, старше, чем обстановка — кто мешает снять информацию с самой мозаики? Это сложно, это сильно напоминает сведение воедино частей мудрёной головоломки или той же рассыпанной мозаики, — но ведь вполне возможно...

А пока можно сделать более простую вещь: подсмотреть, как использовал эту стенку с её непрестанно кружащимся заклятием тот же Гринд Теллип. Как — и для чего. Вряд ли он при этом всякий раз блокировался с повышенной тщательностью.

Решено — сделано.

...Встряхнув головой и открыв глаза, я выдохнул:

— Невероятно!

— Невероятно — что? — немедленно спросил Толли Анен.

Я посмотрел на него в упор, едва замечая при этом, и машинально ответил:

— Вот этот... эта... уж не знаю, как это и назвать.

— Это называется Холодным Узором, — сообщил мне Толли Анен.

— Да? Я бы скорее назвал его Быстрым Узором. Или Неостановимым.

— Почему?

— Его основной элемент вращается в плоскости стены — не скажу даже, с какой скоростью. Но больше ста оборотов за один удар сердца.

Брови Толли Анена взлетели вверх.

— Но это ерунда. Куда важнее то, что он делает. Это и есть самое невероятное. Узор, объединяясь с другим Узором, сближает два удалённых места. Соединяет их как труба, проложенная сквозь... э-э... подкладку мира. Только труба эта не имеет какой-либо ощутимой длины. Одни боги знают, как, но протяжённость по одной из трёх осей обнуляется, и тысячу станов можно преодолеть, сделав один шаг. О пространственной магии такого уровня я даже не слышал!

— Как ты узнал?

{Осторожно!}

Но я уже и сам отметил напряжённые чуть ли не до враждебности нотки в голосе хозяина башни. Задним числом я сообразил: Толли Анен не удивился моему сообщению, а это значит, что он уже знает, что такое Холодный Узор, и, похоже, провёл около него немало времени, пытаясь активировать струну пространства.

А тут я. Явился, понимаешь, немного помедитировал, допёр своим умом до сути ужжасно тайного секрета... того и гляди, начнёт без спроса пользоваться чужим имуществом!

Обидно. И нехорошо.

— Знаешь, я ещё не привык к тому, как изменился после... ну, после всего. — Тряхнув головой, я безрадостно уставился в узорчатый пол. — Я не всегда могу уверенно сказать, что делаю, получая тот или иной результат. Но с тобой я готов поделиться всем, что знаю и умею. Если ты поделишься со мной своими секретами. — Переведя взгляд на Толли Анена, я спросил, — Как вам такой расклад, мой благородный господин?

Поначалу он нахмурился — возможно, почувствовал, что я темню, хотя и не говорю прямой лжи. Но поскольку своё предложение по обмену знаниями я произносил от чистого сердца, он смягчился, даже слегка кивнул.

— Что ж, ты просил знаний и у того тёмного, Верела, верно? — Толли Анен потёр подбородок, пристально глядя мне в глаза. — Хорошо, мой приблудный родич. Давай делиться. И для начала скажи-ка мне, если тебе удалось это узнать: как привести Узор в действие?

— Довольно просто. Как я понял, это — ровно половина действующего заклятия, фиксированный в материале фрагмент. Сама по себе эта половинка бесполезна. Поэтому надо сперва вызвать специальным сигналом другой Холодный Узор, потом, когда на вызов ответит его хранитель, одновременным скоординированным вливанием энергии вызвать резонанс вдоль определённого вектора. И всё, результат налицо.

— Довольно просто. Да уж.

Толли Анен старался выглядеть равнодушным, но в его тоне всё равно звенели медные ниточки сарказма.

— А каков этот специальный сигнал, ты, случаем, не знаешь?

— Откуда бы? Краткого транса мало, чтобы вытянуть из Памяти Мира такие детали. Но логика подсказывает, что у каждого Узора свой сигнал вызова. И ещё — что параметры сигналов должны быть где-то записаны.

— Ага. Ну что ж, спасибо за науку. Не пройтись ли нам до библиотеки?

Я помотал головой. Искать неведомо как и где запрятанные записи меня совершенно не тянуло. Тысячи томов, сотни тысяч страниц... нет уж, ищите кого другого. Тем более, что где-то на видном месте (это я тоже сообразил только теперь, с неоправданно большим опозданием) Гринд Теллип должен был оставить своему наследнику записку, а скорее целую тетрадь, — этакое руководство по использованию Башни с кратким перечнем необходимой литературы. Читать эту тетрадь вдвоём означало нагло нарываться на неприятности самого крупного калибра. В общем, я отговорился тем, что ещё не изучил хозяйство башни, как положено хорошему слуге, и под предлогом приготовления завтрака на двоих сбежал.

Взгляд в спину, провожавший меня до выхода из заклинательного покоя, нисколько не понравился ни мне, ни Карами Хеис.

{Не торопи его, желая получить все тайны как на ладони, разом. Его нельзя назвать завистником, он добр и благороден в лучшем смысле этого слова... но всё же будь настороже.}

"Я понимаю. Ничего. Обещаю, что буду тихим и полезным".

Хотя, подумал я, уже не обращаясь к матери, добраться до тех самых тысяч томов я бы не отказался. Концентрированный опыт, новые знания...

Ладно. Всему своё время.

Рано поутру, ровно через два дня от инцидента в заклинательном покое, я разминался во дворе, пытаясь совмещать "таил-орву" и Гранит Над Водами. Иначе говоря, элементы пятого канонического потока и южной дисциплины кулака — те, что применимы в схватке без оружия. У меня склеилось штук пять довольно крепких связок, достойных дальнейшей проработки, когда в разминку вмешались обстоятельства.

У обстоятельств была походка Толли Анена и его ухмылка.

— Привет, Нэр!

— Доброе утро, благородный господин.

— Скажи мне, о доблестный воин, готов ли ты испытать мою стойкость в высоком искусстве длинного клинка?

Я, разумеется, с самого начала заметил ножны двух равных сэи, которые Толли Анен нёс в руках, поэтому кивнул, нимало не раздумывая. Тогда он бросил мне один из мечей вместе с ножнами, а оставшийся обнажил плавным и чётким движением, выдающим отработанный навык.

— Не спеши! — сказал я. — Сначала — разминка, минут на десять. Заодно посмотрю, как у тебя обстоят дела с формальными упражнениями.

Если Толли Анен и удивился командным интонациям, полностью вытеснившим из моей речи вежливость слуги, то не подал вида. Очко в его пользу.

Некоторое время мы выполняли те самые формальные упражнения, не забывая поглядывать друг на друга. Я не старался гнать темп — наоборот, придержал лошадей, остывая перед предстоящей учебной схваткой и заодно давая моему благородному господину время познакомиться с частью моих любимых приёмов. Толли Анен поступал так же, с той разницей, что свой темп по мере разогрева мышц он понемногу наращивал — не до предела, конечно.

Время атаки он выбрал сам. Просто закончил очередную связку и рванулся ко мне. По южному кодексу это было бы предательское нападение, если бы одновременно с рывком он не закричал древнее, как огонь горна, "Отаур!" — что на современный язык лучше всего перевести так:

— Я иду!

С моей стороны никакого воинственного клича не последовало: как атакованный, я мог пренебречь такой формальностью и воспользовался этим, чтобы сберечь дыхание.

Приняв сэи противника на середину лезвия, я связал наши клинки простым спиральным скольжением, одновременно наметив удар свободной рукой. И сразу же отскочил, освобождая мечи. Толли Анен атаковал снова, уже без воинственных кличей. Я использовал жёсткий блок с молниеносной переменой стойки. Мой сэи свистнул, рассекая воздух; Толли Анен отскочил, но уже после того, как я ударил — реакции ему явно не хватило. Если бы я бил так, как положено, а не согнул обе руки в локтях, он сейчас лежал бы передо мной, умирая, и кишки вываливались бы из него через глубокий, до самого позвоночника, косой разрез...

Бой хороших мечников краток до неуловимости. За неполную минуту тренировочной схватки я мог бы без всякой опасности для себя убить своего высокородного противника более двадцати раз. Толли Анен был довольно хорош, даже отменно хорош... для любителя. Не ему было заставить меня выкладываться хотя бы наполовину.

Какая там половина, если я даже мог позволить себе совершенно честное фехтование — без трюков с психокинезом, без ускорения восприятия и тому подобных приёмов!

Наконец Толли Анен опустил сэи.

— Да ты просто ужас своих врагов! — сказал он. — Я, кажется, так ни разу тебя и не зацепил.

— Правильно кажется.

— Как ты добиваешься такой скорости, Нэр?

— Ответ будет долгим. Не хочешь ли сначала послушать о недостатках твоего стиля?

Вздох — малость демонстративный.

— Слушаю.

— Первое. Ты слишком уж жёстко следуешь формальностям своей школы фехтования. Всё время держишься одного рисунка боя, у которого, кстати, имеются вполне очевидные недостатки.

— Например?

— Да хотя бы упрямое нежелание использовать другие части тела, кроме той руки, что вооружена клинком. У тебя есть ещё одна рука, две ноги и голова. Ими противника тоже можно угостить так, чтобы у него пропала охота шевелиться.

— Это же...

— Ну-ка, ну-ка! Это нечестно, ты хотел сказать?

— В общем, да. А разве нет?

— Всё верно. Только есть один неприятный нюанс: в настоящей драке нет нечестных приёмов. Если учиться фехтованию "правильному" — от слова "правила" — тогда да, тогда надо делать всё честно и красиво. А если учиться искусству убивать, чтобы выжить, честь превращается в колодки на теле и сознании. В нашем поединке ты трижды условно умер только потому, что я менял высокую стойку на низкую — тебя же учили фехтовать с противниками, у которых ноги сгибаются в коленях только с превеликим скрипом. Подумай об этом.

— Подумаю. А как насчёт других недостатков?

— Не наработана спонтанность. Слишком много думаешь. Думать надо во время тренировок, а когда ввязался в драку, заниматься этим уже поздно. Ты спрашивал, как я добиваюсь такой скорости? Среди прочего — работой на чистых рефлексах. Твоё тело способно на многое. Сейчас я уже не смогу ловить стрелы без помощи магии, за счёт одной лишь реакции и скорости, на дистанции менее двадцати шагов. Но отбивать их мечом — легко.

Толли Анен изобразил глубокое недоверие.

— Это тебе легко, после всяких там магических трансформ. У тебя, наверно, реакция такая, о какой мне даже мечтать смешно.

— Похоже, я недостаточно хорошо объяснил, что со мной стало после Ломовой Пади. Я больше не улл-воин, я, если говорить о теле, обыкновенный смертный. Всему, что могу, я обязан не модификациям, а исключительно долгой и упорной подготовке. На будущее: нельзя постоянно твердить: "Этого я не смогу", — не то на самом деле не сможешь даже макушку почесать. Надо всё время стремиться превзойти себя — и тогда вскоре начнёшь делать такое, что кому другому может показаться чудом, магическим трюком.

— Угу. Ясненько. И чего мне ещё не хватает?

— Э, да у меня язык устанет перечислять все недостатки!

— И всё-таки: что ещё со мной не так?

Я тихонько вздохнул. Никакой рисовки: мне в самом деле было нелегко говорить подолгу. Вот и сейчас язык мой тихо ныл от непривычной нагрузки, губы и горло словно распухли, а сознание — это с утра-то! — заволакивала лёгкая дымка парадоксального утомления.

Нет уж. В бездну слабость!

Я должен сыпать словами не хуже прочих. Нельзя идти на поводу у немоты.

— Ладно, скажу ещё кое-что. В южных боевых дисциплинах традиционно делается упор на чисто физическую подготовку. На техническую сторону: отработку приёмов, тренинг силы, выносливости, гибкости и всего такого прочего. В северных техниках делается упор на психику. Боевые трансы, концентрация, состояние "чистого сердца", многообразные медитативные состояния... Конечно, физическим тренировкам уделяют внимание и на севере, а на юге знают цену тому, сколь важно подготовить помимо тела дух бойца. Но акценты при обучении расставляются именно так. Даже в том, какие боевые артефакты используют у вас в Державе, виден уклон в физику. "Удавец" регулирует выброс адреналина и других гормонов, "паук-костолом" усиливает и ускоряет мышечные сокращения, "серый вздох" стимулирует нервную систему, временно увеличивая частоту нервных импульсов и сокращая таким образом время реакции... меж тем бойцы Союза для достижения аналогичных целей применяют стимуляторы, нередко с наркотическим эффектом.

— К чему такая лекция?

— Извини, увлёкся. Я веду к тому, что тебе жизненно необходимо уделять больше внимания своему духу бойца. Ты предложил мне позвенеть мечами? Да. Но, даже делая это предложение, ты не был готов ни убивать, ни умирать. Чем начинать драку с таким настроем, проще самому перерезать себе горло. Не так хлопотно для окружающих.

— А ты, значит, был готов меня убить?

— Да. И сейчас я тоже готов убивать — либо умереть, если враг окажется сильнее. Я готов драться везде, при любых обстоятельствах, в любое время, с любым противником. Иначе я не имел бы права зваться воином. Подумай и об этом, прежде чем брать у меня уроки.

С этими словами я вложил свой сэи в ножны, потом с поклоном передал их Толли Анену. Он принял меч, возвращая мне поклон, и сказал предельно серьёзным тоном:

— Благодарю за урок. Я подумаю.

Верный данному себе обещанию, я не спешил лезть во что-либо, касающееся чужого наследства. Во всяком случае, напрямую. Я не просиживал часами ни в одной из библиотек башни, не заглядывал в заклинательный покой и не искал замурованных в тайниках артефактов. Я ел, пил, спал, предавался воинским упражнениям во дворе или в специальном зале... но никто не мешал мне путешествовать в свободное время по Памяти Мира или заниматься ещё чем-нибудь подобным — внешне неприметным, но с весьма серьёзными последствиями.

В общем, я вёл себя точно так же, как в плену у южан, как в Кограде и ещё раньше, в Боевой Школе. Принцип простой: если никто не знает о твоих действиях, то никто им и не помешает.

{Попробуй глубже. Спустись так глубоко в прошлое, как только возможно.}

"А насколько далеко в прошлое можешь погрузиться ты?"

{Мои личные возможности теперь ограничены. Кое в чём я чувствую себя свободнее, но некоторые пути для меня закрыты. Я, увы, мертва не только телом. Это налагает нестираемый отпечаток.}

"А подробнее?"

Отвечать маме явно не хотелось, и быть полностью откровенной она не собиралась. Да я и сам, без подсказок, мог подметить кое-какие отличия её нынешнего состояния от нормы. Скажем, её эмоциональная сфера оставалась существенно беднее и проще, чем у имеющих тела, а в её сенсорике наблюдался отчётливый перекос в сторону чисто магических чувств. Её восприятие окружающего, вероятно, более походило на восприятие старших вольных духов, чем мастеров магии. Привязки к конкретному объекту на Плане Вещей — телу — у неё не было, её душа стыковалась к моей душе и отчасти к моей Силе...

Но даже не слишком откровенничая, закрываться наглухо мама всё же не стала. И сообщила то, что я вряд ли смог бы вычислить сам:

{Я гораздо меньше отделяю себя от своих былых воплощений. Я словно стала намного, намного старше. И вся память, связанная с моим личным прошлым, теперь куда доступнее. Но всё, что не связано со мной, видится как в тумане или в сумерках: гадательно. Узнать это доподлинно я могу только через тебя.}

Что тут можно было ответить?

"Ясно. Начинаю".

...не знаю, как выглядит глубокое погружение в Память Мира для других, а для меня это похоже на тот самый туман: плотный, белый, пружинящий под ногами. Выходит, что это даже не туман, а скорее, облака. Над головой во всю ширь простирается небо, для удобства ориентации во времени усеянное крупными, как рассыпанный горох, звёздами. И ещё на этом небе есть полоса астрологических символов: бесконечная в обе стороны цепь знаков внутреннего календаря. Отыскать на полосе тот момент, из которого ты начал движение, очень просто: символы месяцев, расположенных в грядущем, очень быстро бледнеют и сливаются в трудноразличимые пятна.

Астрологи испокон веков пытаются нащупать способ точно предсказывать характер наступающих месяцев, но неизменно оказываются в тупике. Приливы, ритмы и мелодии Кругоморя, от которых зависит, какой знак и в каком из возможных аспектов будет главенствовать спустя два-три месяца, не поддаются расчёту. С длительностью месяцев, колеблющейся от двадцати семи до сорока дней, немного проще: даже посредственными астрологами она надёжно просчитывается на полтора-два года вперёд. А потом, где-то за рубежом двух с половиной лет, стремительно нарастает погрешность вычислений, и грядущее окончательно тонет в мареве неопределённости.

Иметь дело с чисто астрономическим календарём намного проще. Его большие события, вроде затмений и парадов планет, идут по чёткому и простому расписанию. Почти для любого астрономического события можно вычислить периодичность на любой, воистину астрономический срок...

{Ты не отвлёкся?}

"Я фиксирую точку возврата. Тщательно и твёрдо. Ты ведь не хуже меня знаешь, что мне предстоит небезопасное дело".

{Нам.}

"Тем более, дорогая Карами. Тем более. Если ты нырнёшь со мной, нам будет нужна хорошая страховка".

{И как глубоко ты решил спуститься?}

"Ты же сама сказала: насколько возможно. Или тебе важен конкретный момент?"

{Нет. Пожалуй, нет. Мне даже интересно, на сколько тебя хватит.}

"А на какую глубину ныряла ты?"

Однако мать снова свернулась в ноль, чтобы не мешать мне, и я полностью отдался фиксации настоящего. Спустя положенный срок, решив, что более прочного якоря мне не поставить, я коротким напряжением раскрутил над собой небо с лентой месяцев.

Годы защёлкали, словно фишки для игры в красное-и-синее. Звёзды задрожали, расплылись, почти исчезли. Лишь лента с астрологическими символами скользила меж пальцев с величавой медлительностью — впрочем, такой же обманчивой, как весь умозрительный "пейзаж". Проскочив дату своего рождения (пятнадцатый день месяца Серого Колеса), я вскоре миновал и день рождения моей матери. Невесомая точка моего сознания проникла на сто лет в прошлое... на двести... на триста, четыреста, вот осталось позади время раскола Империума, вот передо мной — рядом — позади круглое число: полтысячи лет...

{Не пора ли проверить, как открывается этот слой Памяти?}

"Ага, значит, пять веков уже считаются большой глубиной? Попробуем..."

Лента месяцев застыла на символе Рогатого Пса. Мельтешение звёзд остановилось. Не особо задумываясь над выбором конкретного места или сознания, я позволил себе провалиться сквозь белый туман в первое попавшееся воспоминание.

— Смотри, братик! Красивые цветы, правда?

— Да, милая моя сестрёнка. Очень.

Она действительно безумно хороша сейчас, в цветочном венце невесты. Юная, свежая, брызжущая здоровьем и безыскусной радостью. И на дне моей души снова начинают ворочаться привычные жадные тени.

Как жаль, как безумно жаль, что она действительно родная сестра мне!

Так. Понятно. Я воспринял слепок чьих-то эмоций, навечно застывший в этом слое Памяти Мира, как иголка в окаменевшей смоле. Попробую немного сместиться.

Вопль!

Сорванное горло саднит невыносимо. Жажда. Воды! Воды! Хотя бы один глоток, хотя бы каплю! Как жжёт, милостивые боги, как же...

Озарённое тусклым багрянцем лицо. Спокойное. Спокойное до жути и хуже — до полного равнодушия. На одной щеке, остающейся совершенно сухой в огненном аду — капелька крови.

Моей.

— Так ты признаёшь, что злоумышляла и злодействовала? Что нанесла нашему доброму гаинну оскорбление словом и действием, сперва отказавшись платить новый налог, а потом — целовать его плащ? Я жду. Не признаёшь? Очень плохо. Повторите испытание бичом...

Я поспешно вырвался из фрагмента чужих воспоминаний, заряженного ещё сильнее, чем предыдущий. Пожалуй, хватит с меня личной памяти людей. Сосредоточусь-ка на памяти вещей.

Это сложнее, но вдруг получится?

Звонкий голос, гибкий жар.

Нить, протянутая в вечность.

Темнота, немой пожар -

И весёлая беспечность.

Ласка рук и оселка.

Промедленье под запретом.

Крови вкус живой — и в этом

Сущность стали. Блеск клинка.

Получилось.

Вот только что это было? И ведь какое знакомое — до дрожи, до испарины на висках знакомое — касание...

Ну конечно! Эту шпагу я видел в оружейной комнате башни Серого Листа. И не только видел — держал в руке. Отличное оружие, ничуть не постаревшее за долгие годы. Вот только не думал я, что годы эти были настолько долгими, а история шпаги — настолько бурной! Ею владели, навсегда оставив в душе металла свой след, настоящие вояки. Не чета "благородным господам" времён нынешней вялотекущей как-бы-войны.

Поистине славный клинок. Владеть таким — немалая честь.

Даже немного жаль, что для меня эта старая шпага не очень-то подходит. Скорее, она была бы по руке Карами Хеис. А то я бы выпросил её у Толли Анена в личное пользование...

{Думаю, можно отправляться глубже.}

"Согласен".

И снова скользит меж пальцев лента месяцев внутреннего календаря, а звёзды расплываются в тусклое марево на угольном фоне вечной ночи. Шесть, семь, восемь, девять веков. Вот и первое тысячелетие позади...

{Проверь читаемость слоя.}

Я послушался указания матери и погрузился в память какого-то азартного игрока в кости. Скелет этого игрока к моменту моего рождения, пожалуй, уже растворился в земле. В его время оннэд был не классическим наречием, а всего лишь языком одного небольшого племени, жившего в окрестностях Танела, который ещё никогда и никто не называл Старым. Слава Империума ещё не воссияла над материком, а грядущего раскола величайшего из государств не провидел ни один смертный или бессмертный. За истёкшую тысячу лет сменили свои русла реки, были возведены людьми и обрушены временем миллионы построек, появились на свет и исчезли, как палая листва, десятки поколений. Но мощное, захватывающее кипение страстей давно умершего игрока сохранилось в Памяти Мира, как будто он бросал кости на синее сукно стола только вчера.

Во всяком случае, так это было для меня, властью отточенной воли и глубинной силой магии способного воскресить в своей душе чужие ощущения.

{Попробуй ещё глубже.}

Я попробовал, и на рубеже в тысячу сто лет наткнулся на примечательное событие: появление на свет островитянина Тин Ке Йаль.

Для мира рождение будущего рыбака не имело особого значения, но для меня — наоборот. Ибо то было первое воплощение в человеческом теле той души, которая, переходя из тела в тело, неторопливо накапливая память, силу и понимание, в последний раз переродилась в теле здорового младенца женского пола в семье Лугирр и на седьмой день после рождения была наречена Карами Хеис.

"Так значит, ты не можешь вспомнить более ранних событий?"

{Не могу. Даже при жизни мне не хватало сил забраться так глубоко.}

"Почему? Разве для этого нужна не только полная сосредоточенность?"

{Для таких временных дистанций — не только. Сила тоже имеет значение. Например, при фиксации якоря возврата.}

"Отрадно слышать, что магическая сила годится ещё на что-то, кроме метания огненных шаров, белых молний и ледяных лезвий".

Миновав отметку "тысяча сто", я пошёл глубже.

...Я не сразу разобрался, в чём причина, но продвижение моё внезапно и сильно осложнилось. Я как будто в самом деле нырнул слишком глубоко, так что теперь толща воды над головой начала медленно и верно стискивать меня в своих ледяных объятиях. Но при чём тут вода? Время не имеет даже той малой плотности, какую имеет воздух, и не может давить ни на что, кроме моего разыгравшегося воображения!

Воображения?

Внезапная задумчивость с попытками разобраться, что происходит вокруг, помогла мне избежать крупных неприятностей. Даже, пожалуй, слишком крупных. Если бы я двигался "вниз" с прежней скоростью, я бы наверняка влип прямиком в чёрную сеть, сгустившуюся на моём пути словно из пустоты. Повадки у этой сети были скверные — ни дать ни взять, какая-то хищная тварь. Заметив меня (а как?), она двинулась ко мне, загибая края в подобие ловчего кокона.

"Вот дрянь!"

{Не просто дрянь. Это нечто много худшее.}

"И что же?"

Впервые на моей памяти в ровном "голосе" матери звякнули тона страха.

{Это — Страж Эфира. Заклятие полиморфного типа из арсенала высших магов. Верная смерть для души и разума.}

"Даже так? Ну-ну, посмотрим..."

Я храбрился. Опыта драк с ожившими высшими заклятиями, тем паче полиморфными, у меня не было. Бегство от сети успехом не увенчалось: семижды клятая тварь без труда нагнала меня и замкнула-таки вокруг свой кокон. Идти по очевидному пути — превратиться в какой-нибудь пламенный меч и попытаться рассечь плетение — страшно не хотелось. Что-то подсказывало мне: ничем хорошим эта попытка не кончится.

Подумав, я запустил в один из узлов неспешно сжимающейся сети миниатюрный шарик Голодного Огня. Если удастся, малая энергия заклятия помехой не станет: Голодный Огонь растёт очень быстро... ага, есть контакт!

Шарик впился в сетчатую плоть Стража Эфира, начал стремительно разбухать... но почему он всё темнее? И откуда это шипение? Оп! Шарик исчез, слившись с чёрной сетью. Вместо того чтобы пожрать сеть, Голодный огонь, кажется, сам стал блюдом.

{Закуской.}

"Спасибо за уточнение. Без вас, почтенная, я бы нипочём не догадался, кто здесь вот-вот станет обедом из двух блюд".

Ну что ж. Не так давно по моему личному времени, в далёком будущем, я говорил Толли Анену, что готов драться везде, при любых обстоятельствах, в любое время, с любым противником. Пророческая оказалась фраза. Пока ещё есть время, подумаем: какое правило тактики пригодится мне в нынешних обстоятельствах?

Наверно, такое: "Противника бьют его же оружием".

{Что ты задумал?}

"Если получится, сама увидишь. А если не получится..."

Идея старая, как мир: используй силу противника против него же.

Чтобы убить зверя — стань зверем. Чтобы убить человека — стань человеком. Чтобы убить безумца, отбрось разум. Чтобы сразить полководца, стань полководцем.

Зеркало. Чистая, ничем не осквернённая гладь. Она может отразить любую силу, принять любой облик. Когда это сделано, ведущую роль начинают играть Воля и Искусство. Тот, чья воля будет крепче, и искусство — изощрённее, победит.

Неужели какое-то там ожившее заклятье превзойдёт меня умом и упорством?

Никогда!

...В глубинах эфира, в сердце несуществующего пространства и неопределённого времени, сцепились в одном объятии две одинаковые чёрные сети.

Всплывая на поверхность из глубин эфира и столетий, я уже знал: в комнате я не один.

— Далеко забрался? — поинтересовался Толли Анен, как только я открыл глаза.

"Похоже, слишком", — хотел я ответить ему вслух — и тут же отчаянно закашлялся.

Передо мной моментально оказалась чаша с разбавленным вином. Я схватился за неё, как хватается за верёвку висящий над пропастью альпинист... но в последний момент чуть помедлил, проверяя питьё на наличие ядов, снотворных и прочих неприятных средств.

Как ни краток был миг промедления, Толли Анен всё же заметил его.

— Пей, безопасно, — буркнул он хмуро.

Я отхлебнул пару глотков, прочистил горло.

— Извини. Рефлекс. Наследие суровых детских лет.

Брови на чужом лице дрогнули, делая лоб похожим на песчаное дно озера у самого берега, там, где песок уподобляется воде, ложась складками неподвижных волн.

— Вам что, действительно подсовывали питьё с... сюрпризами?

— Нерегулярно, но частенько. И питьё, и еду. Вполне безопасным было только то, что я добывал сам, да и то не всегда.

— По мне, это как-то слишком.

— А как ещё нас можно было научить распознавать наркотики, яды, мышечные релаксанты и прочие подобные неприятности? И заодно, если уж довелось проглотить что-нибудь этакое, — быстро избавляться от его воздействия?

— И сколько будущих бойцов Союза было отравлено их наставниками?

— До смерти — нисколько. Улл-воины живучи.

Толли Анен покачал головой.

— Ты ловко увёл разговор в сторону. Объясни, будь добр, что ты делал ТАМ? И заодно — где это ТАМ находится?

{Лучше ответь.}

"Сам знаю. Доигрались мы с тобой, чего уж..."

— Я был в прошлом. Далёком прошлом.

— Глубокие слои Памяти Мира?

— Да.

Толли Анен невесело хмыкнул.

— Вот так живёшь себе, живёшь, а потом узнаёшь о ближнем своём много нового. И что тебе понадобилось в прошлом?

— Мне просто было интересно, как глубоко я могу забраться.

— Выяснил?

— Да. Только немного не то, что хотел.

— И что же?

— Прошлое, лежащее глубже последнего сражения Войны Древних, закрыто. Примерно как те области Сфер и оазиса Бренн, которые отгородили для себя боги.

О том, что помимо пассивных барьеров прошлое берегут ещё и весьма активные охранники вроде достопамятного Стража Эфира, я умолчал.

Умный я.

А Толли Анен надолго замолк, переваривая моё заявление.

— Значит, тысяча двести лет "вниз" для тебя — не предел.

— Нет. Теоретически — не предел.

— Маг, который учил меня азам Пути до того, как я получил в наследство эту башню, — сказал Толли Анен раздумчиво, — рассказывал мне о мастерах магии, вызывавших у него глубокое почтение. В том числе о специалисте по контактам с Памятью Мира, способном увидеть, как пейзаж через окно, любое реально случившееся событие — даже отстоящее от нашего времени на четыре столетия. — Он помолчал, давая мне время проникнуться. — Маг-мастер, специалист в этой области. Четыре века. А ты говоришь, Война Древних. Яс-с-сно.

Новая пауза.

— Скажи-ка, Нэр Гилло, есть ли такое поле человеческой деятельности, где бы ты был... ну, не совсем бездарен, на такое я даже не надеюсь, а хотя бы проявлял способности не выше средних?

— Не знаю. Наверно, таких областей много. Я всю свою жизнь учился только двум вещам: драке и магии. Всё остальное для меня — тёмный лес.

Толли Анен усмехнулся.

— Ладно. Будем считать, что я тебе поверил. Но в следующий раз, когда надумаешь впасть в прострацию на двое с лишним суток, предупреждай, что некоторое время готовить еду мне предстоит самостоятельно.

На этом он встал, развернулся и вышел.

"Может, не следовало отпускать его вот так?"

{Полагаешь, тебе следовало сообщить ему о наших открытиях? Подробно, обстоятельно, в деталях?}

"И почему же я не должен это делать?"

{Хотя бы потому, что этот симпатичный парень не торопится делиться с тобой плодами своих собственных открытий.}

"Это не довод. Я кое-чем обязан Толли Анену..."

{А он, выходит, не обязан тебе ничем? Сын, сын, ты не понимаешь сути отношений между людьми, принятых на юге. Кем бы ты ни считал себя, слугой Толли Анена или его другом, он должен делать для тебя больше, чем делает сейчас.}

"Выходит, то, что он сидел у моей кровати, ожидая, когда я выйду из транса, чтобы предложить мне помощь, уже ничего не значит? То, что он дал мне убежище, несмотря на то, что фактически я — беглый преступник, тоже дешевле карса?"

{Жить по чести тепло и приятно для души. Но беда в том, что жизнь слишком похожа на бой, чтобы в ней всегда соблюдались правила.}

"Пытаешься учить меня быть пожёстче? Как я сам учу Толли Анена в фехтовальном зале?"

{Нет. Пожалуй, нет. Ты сам можешь решить, что тебе делать с твоей жизнью.}

...Теперь мне кажется, что именно в тот момент я окончательно решил избавиться от своей раздвоенности. Карами Хеис была права: моя жизнь — не её жизнь, и наоборот. Мы оба заслуживали свободы друг от друга.

— Послушай, Нэр, почему ты не заходишь в библиотеку?

— Потому что ты не давал мне разрешения на это.

— Мы ведь заключили договор, не забыл? Скоро уже месяц, как ты учишь меня приёмам боя. Можешь считать, что доступ к книгам тобою честно заработан.

...Если бы я знал, чем это кончится!

Я читал. Перед моим мысленным оком кружились в танце сотни, тысячи страниц. Реплики, мнения, факты и гипотезы сталкивались, переплетались, боролись за место в памяти, за внимание и признание. Слова танцевали, сходились и расходились, перекрещивались и разлетались вихрями немых искр. Явления, обозначаемые ими, выстраивались в единую картину, неподвижную в своей основе, но беспрестанно меняющуюся в большинстве аспектов. И к этому кипению я всё время добавлял новые ингредиенты, раскрывая и проглатывая один том за другим.

В библиотеке Боевой Школы таких книг не было... впрочем, понятно, почему. И, читая, я попросту забыл обо всём на свете, кроме содержимого страниц.

Я даже не обратил внимания на то, что давно наступила ночь, и продолжал читать при бледном сиянии звёзд. Обычный человек на моём месте едва ли смог бы пересчитать пальцы на своей руке, но я успешно возмещал недостаток света несложным чародейством.

— Свет!

Я вздрогнул, выдираясь из медитативного экстаза.

И зажмурился. Светильники, укреплённые на стенах большой библиотеки, по приказу Толли Анена вспыхнули все разом; белый в синеву свет резанул по привыкшим к полутьме глазам, как бритва. Я поспешно отменил чары, улучшающие ночное зрение за пределы естества.

Увы, помогло мало. Свет высекал невольные слёзы.

— Так. Объяснись, Нэр Гилло.

— Что объяснить? — спросил я, не открывая глаз.

— Чем ты занят?

— Что тут неясного? Читаю.

— Чушь!

Глаза никак не хотели приспособиться к новым условиям. Веки дёргались, как мышцы эпилептика в припадке. Сорок пять проклятий! Если бы мои глаза оставались глазами улл-воина, я бы уже мог нормально видеть!

Чужой голос слишком холоден. Да, слишком.

— Я наблюдал за тобой. За последний час ты перелистал два десятка томов разной толщины. Ты что, станешь утверждать, что прочитал их? И даже запомнил содержание?

— А что?

— Нельзя читать с такой скоростью! Невозможно!

— Почему?

Толли Анен издал странный звук — не то вздох, не то шипение сквозь зубы.

— Допускаю, что темнота для тебя не имеет значения, что ты ночью видишь не хуже, чем днём. Допускаю. В конце концов, в этом вполне может помочь магия. Но я никогда не поверю, что ты можешь прочесть книгу за минуту.

— За минуту — вряд ли. Хотя... если книга не очень толстая...

Снова вздох-шипение. Только громче.

— Да ты проверь меня. Возьми любой том из тех, что я брал — и вперёд!

— Хорошо. Очень хорошо. Давай проверим.

Я (наконец-то!) немного проморгался. Полностью открыть глаза я ещё не мог, но если очень сильно сощуриться, то уже можно было кое-что увидеть.

Первым делом я, конечно, посмотрел на Толли Анена. И перемена, произошедшая в нём, не понравилась мне. Вот ни капли не понравилась. После того, как во дворе башни Серого Листа его настигли молнии унаследованной силы, он изменился меньше. Знание, вошедшее в него тогда, не лишило Толли Анена ни молодости, ни своеобразного, ему одному присущего юмора. Его личность не была затронута прямо — только косвенно, через вливание нового опыта.

Теперь он выглядел постаревшим самое малое лет на десять. И был слишком серьёзен. Да, слишком. Прежний Толли Анен был незлобив и отходчив — этот, новый, стал холоден и напряжён.

— Так, — сказал он, подойдя к полке и открывая труд Деклиаса "Первый Мир и миры отражённые". — "...Иного мнения придерживаются Знающие из-за океана. Любое материальное явление, любая вещь и любое действие для них не более чем иллюзия, малое и незначительное возмущение на чистой глади Внутреннего Разума. А любой мир, соответственно..."

Я продолжил без паузы:

— "А любой мир, соответственно, только миф, подобие сна или грёзы полночной. И когда мы смотрим на эту крайность и на крайность, которой держится Ольван Искелианский, должно быть ясно, что истина лежит где-то между ними. Если мы примем, что подлинно реален только Первый Мир, а все остальные..."

— Достаточно. Итак... — Деклиас отправился на полку, вместо него Толли Анен взял в руки "Видение Второй Луны". — "...Скакал он на жеребце о семи ногах по серебряной дороге, и был его путь прям, но переменчив. Окружал его лес вечной ночи, и вёл его амулет, данный ему на прощание невестой по Обряду Крови..."

— "...а защищал амулет, данный ему на прощание женой по Обряду Плода. Наконец вывела его серебряная дорога к озеру, окружённому со всех сторон..."

— Стоп. Хватит.

Толли Анен положил на место "Видение", вздохнул и медленно обернулся.

...Опасность для меня чем-то похожа на ветер. Холодный багровый ветер, лижущий кожу. Цепкое внимание стражников на посту напоминает сквозняк летом, в тихую погоду. Взгляд уже взявшего прицел лучника — как тот же сквозняк, только зимний, буранный. Взгляд в упор от атакующего улл-воина похож на буран в чистом поле, когда завывания ветра окружают тебя со всех сторон и ледяной ветер находит десятки путей сквозь одежду.

Когда Толли Анен обернулся, опасность, обрушившаяся на меня, походила на ураган южных морей. На шквал. Стену ветра, твёрдую, как доска. Не особенно холодную — магия обычных людей медлительнее стрел — но багровый оттенок её загустел до глубокой черноты.

На меня повеяло смертью.

Почему? Отвечать на этот вопрос не было времени. Времени не было вообще ни на что. И мне следовало не разбираться с праздными вопросами, а спасать свою шкуру. Беда в том, что и со спасением я не успевал. Грозные Силы, направляемые Толли Аненом, двигались на меня, словно смыкающиеся губы невидимых тисков — со всех сторон разом. А я, по сложившейся уже привычке, не носил в себе значительной энергии. Конечно, при угрозе я сразу начал набирать недостающее. Две-три секунды, не больше, и мне нашлось бы, что противопоставить шквалу заклятия... но...

Иногда тело бывает умнее головы. Конечно, если оно учёное. Моё тело схватило со столика тяжёлое каменное пресс-папье и одним мощным движением отправило в полёт.

Тум!

Говорил я Толли Анену: нарабатывай спонтанность, пусть реакция на опасность будет чисто рефлекторной. И вот — наглядный пример тому, что я был совершенно прав. Окажись его тело таким же умным, как моё, Толли Анен увернулся бы, а мне пришёл конец. Но он был полностью сосредоточен на магической атаке и не сумел отреагировать. От удара он согнулся пополам, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть. И ещё с минуту он не сможет сделать ни того, ни другого. Силы, призванные им, в отсутствие руководящей воли начали таять, а я им ещё помог. И одним аккуратным пассом лишил Толли Анена сознания. Усыпил в принудительном порядке.

Я сделал так по той же причине, по которой метнул пресс-папье ему в живот, а не в грудь и не в голову. Я не хотел его убивать.

А вот задать ему несколько вопросов — хотел, и даже очень.

Часть 2. Маг: на пороге неба

Преступник тот, кто множит боль,

Убийца — тот, кто множит смерть.

Актёр — кто выбирает роль,

Гость — тот, кому открыта дверь.

...Мессия дарит вам огонь,

Любовник предстаёт нагим.

Наставником зовут того,

Кто знаньем делится с другим.

Запись на полях дневника Лоан Хеис Винн

В промежутке: трещины прозрения.

Старый седой отшельник неспешно раскладывал фишки, сидя перед зеркалом в окружении семнадцати свечей.

Он не собирался играть в "красное и синее". Строго говоря, набор фишек, которыми он пользовался, не годился для этого. Игра в "красное и синее" некогда отпочковалась от того занятия, которому отшельник посвящал уже шестую жизнь. Два цвета вместо трёх, крутящиеся кости вместо интуиции и Зрения провидца... профанация, насмешка над искусством, простое развлечение, не более. Для старика-отшельника фишки Кангатри, Пляшущих Рун, обладали изначальной властью. И сейчас он собирался прояснить, что означают смутные, опалённые тревогой видения, посещающие его всё чаще. Видения, смущающие уже не только сны его, но и явь.

Тёмный расклад завершился. Фишки лежали на столике перед отшельником спинами вверх, слагаясь в древний, полный непроявленного смысла узор. Тень в балахоне, парившая в глубинах зеркала вместо фигуры старика, приблизилась и скопировала его позу — не слишком точно. Лицо у тени больше походило на лицо юноши, чем седовласого, умудрённого опытом мужа, но, приглядевшись, можно было заметить, что оно попросту не имеет возраста. Отшельник подождал, храня сосредоточенность. Тень в зеркале внезапно усмехнулась, молча отверзая беззубую тьму рта, и показала пустым рукавом балахона на одну из фишек-отражений. Та тотчас вспыхнула сиреневым огнём, выбрасывая сияющий игольчатый ореол в палец длиной. Не медля, отшельник перевернул материальную фишку, которая соответствовала зазеркальной.

Стихия — белое, Символ — Знание. Впрочем, аспект таков, что скорее следовало бы назвать выпавший символ знаком Возрождённой Силы. Тень в зеркале исчезла на секунду или две. На её месте мелькнули скомканные образы: фигура в ореоле магии, окружённая стремительными хищными силуэтами, потом она же — распятая в муках на столе, а силуэты вкруг неё налились темнотой и властью. Оскал черепа, но одновременно — алое зерно, пускающее гибкие побеги. Вал мрака с пронзающей его звездой...

Тень в зеркале вернулась на место. Когда пустой рукав слегка подвинулся, указывая новую цель, лицо в складках капюшона исказил испуг.

Перевёрнутая фишка принадлежала алой стихии, а символ её, Перемены, усилен был выпавшим аспектом Неопределённости. Ничего похожего прежде не выпадало, и отшельник не на шутку заколебался, решая, как это следует понимать. Сочетание было явно не из канонических. Если же посмотреть на расположение — под Возрождённой Силой/Знанием, в позиции первого ключа... нет, всё равно ничего не ясно.

А тень в зеркале уже исчезла, сметённая серым приливом, и из глубин в лицо отшельнику дохнуло сонное пространство, не имеющее видимых пределов. Смотреть на него было всё равно, что смотреть в воронку водоворота с устьем на полстана, и старик поспешно отвернулся, уберегая рассудок от слишком пристального взгляда в суть серой бездны. Пожалуй, теперь он знал, что именно выпало ему. Стихия, символ, аспект и расположение... да.

Воплощённая Судьба, вот что это такое.

Следующая фишка не сулила особенных проблем с толкованием. Тоже алое, символ Древней Мощи... и, как во всех раскладах для аспектов Древности, в прошлом маячило забвение, а по бокам сияли стены оппозиторных стихий: чёрной и белой. Монолитные стены — не пробьёшься, не ускользнёшь никуда, кроме петли Большого Изгнания... где фишка Древней Мощи, в общем, и находится. Хотя... что-то здесь странное... неужели петля Изгнания разорвана?

Отшельник не успел поймать скользкий хвост собственной мысли. Тень в зеркале указала на новую фишку, и открылся Молодой Росток. Они лежали близко друг от друга, Молодой Росток и Воплощённая Судьба, а Возрождённая Сила бросала на них свой свет и свою тень. А рядом уже вставал один из древнейших символов, Рушащаяся Башня. Много значений, и ни одного благоприятного: хаос, смерть, безумие, забвение, проигрыш... страшный знак!

Расклад стал слишком сложным для исчерпывающего толкования, но отшёльник чувствовал: в нём всё ещё недостаёт многих важных частей. И продолжал переворачивать фишки.

Неподалёку от Молодого Ростка встал Король Истины... или Истинный Король — тут было допустимо и даже обязательно двойное толкование. Брови отшельника-провидца поползли вверх, когда он увидел эту фишку и мелькнувшую в зеркале тень трона. Если Король Истины сулит именно то, что ему грезится... но времени на размышления не оставалось совершенно: пустой рукав метнулся к новой цели. На столике поочерёдно открылись Белый Круг и Чёрный Круг, два высших символа, прямые олицетворения власти.

По спине отшельника потёк холодный пот. Значит, боги в грядущей драме не ограничатся пассивным наблюдением?

Плохо, очень плохо!

Одолевая тошноту и слабость, старик перевернул ту фишку, что лежала в позиции второго ключа. А перевернув, охнул, глядя, как с поверхности подмигивает Иссякающий Свет. Отшельник ещё успел понять, что власть символа отчасти предназначена ему, а потом уже не понимал ничего, валясь на пол и судорожным жестом смахивая фишки со стола. На взгляд непосвящённого, жест был совершенно случайным, но отшельник мог бы многое сказать, взглянув на тот расклад, что получился в результате. Вот только сказать он ничего не мог, поскольку тело его уже начало остывать, а дух отправился искать седьмое воплощение.

Тень в зеркале как будто не заметила, что вызвавший её провидец мёртв. Двигался пустой рукав, вспыхивали сиреневым пламенем фишки. И вспыхивали до тех пор, пока сиреневый огонь не затопил всю гладь отполированного серебра от края и до края. Охваченная пламенем, тень сгинула в беззвучии. Зеркало залила однородная серость без бликов и отсветов.

Словно ждавшие команды, семнадцать свечей, испустив семнадцать нитей тающего дыма, погасли. Разом, все. И пришла тьма.

Судьба изменённых: Весть

Письмо доставили поутру, когда Эалли Хеис Винн сидела перед зеркалом, а Белка водила костяным гребнем по её густым волосам цвета тёмного мёда. Письмо доставил не человек, а очень крупный чёрный ворон. Эалли даже не думала, что они бывают такими громадными. Ворон сел на раму окна — Белка вскрикнула и выпустила гребень; Эалли осталась неподвижна — дал девушкам возможность как следует разглядеть его профиль. Потом согнулся, переступил ногами, взял в клюв то, что нёс в когтях, поднял повыше — мол, посмотрите, что у меня есть! Положил принесённое, оглушительно каркнул, подскочил, махнув крыльями...

Сгинул.

Но принесённое им осталось.

— Белка.

— Да, госпожа? Ух, и напугалась же я! Прям сердце захолонуло! А он уже больше не...

— Хватить трещать. Подай мне то, что он принёс.

— Но...

— Выполняй.

Маленький пенал. Открыть. Свёрнутый в трубочку лист тонкой и плотной бумаги. Печать. У Эалли Хеис вдруг чаще забилось сердце. Сломав знакомую печать, она развернула письмо.

Моя дорогая невеста.

Я вступил в права наследства. К моему глубокому сожалению, мои непростые но­вые обязанности не позволят мне уделять время условностям обычной жизни. Мне в са­мом деле очень жаль, но я вынужден освободить тебя от данных обязательств. Со сво­ей стороны я не буду возражать, если через некоторое время ты заключишь новую по­молвку с достойным молодым человеком.

Желаю счастья. Уже не твой

Толли Анен Хиэлирр.

— Это ведь письмо, да? Наверно, от господина Толли? Он теперь должен стать настоящим магом, я слышала, на кухне говорили, что...

— Белка.

— Да, госпожа?

"Отца дома нет. Удачно. Мать... ну, она сейчас только-только встала. А может, и не встала: вчера она читала при свечах допоздна. Надеюсь, ей не успеют рассказать, а она не успеет помешать мне. Надеюсь, надеюсь...

О, ясные боги, что за глупость я задумала!

В бездну всё. Встав на путь, не сворачивай".

— Я хочу проехаться перед обедом. Скажи, чтобы оседлали Пушинку.

— Но я ещё не закончила с вашими волосами, госпожа...

— Потом закончишь. И заодно уберёшь их под сетку. Ступай.

Эалли смотрела на себя словно со стороны и сама себе удивлялась. Надо же, какой ровный у неё голос. Надо же, как быстро и чётко щёлкают в голове мысли.

Вот только лицо в зеркале чуть бледновато, но это такая ерунда... право же, ерунда!

Стоило Белке выйти из комнаты, как Эалли развила бурную деятельность. Одеть костюм для верховой езды — это можно и потом, когда Белка вернётся. А вот взять охотничий кинжал... и кое-что из истинных амулетов... и немного драгоценностей, для расплаты с трактирщиками... эх, жаль, что нет денег! Три серебряных лума — разве это деньги?.. Кстати, надо бы зайти на кухню, собрать еды в сумку. "Нет-нет, я собираюсь вернуться к обеду, но на всякий случай..." А на дно сумки можно будет сложить то, что вызовет подозрения...

К тому времени, как вернулась Белка, Эалли успела приготовить всё, что задумала, и встре­тила служанку недовольным:

— Ты не спешила, как я погляжу. Давай, заканчивай с волосами. И поможешь мне одеться.

— Да, госпожа. Сейчас, госпожа.

Против обыкновения, Белка делала свою работу неспешно. И, что ещё невероятнее, молча. Но Эалли терпела. Может быть, думала она, мне это только кажется? Надо быть спокойнее. Вот так. Спокойнее... Я просто хочу немного прокатиться на Пушинке. Вернусь к обеду. Да-да... непременно вернусь...

И всё же, как медленно тянутся минуты!

Наконец Белка закончила возиться с волосами и принялась рыться в платяном шкафу. Одна минута, вторая... Эалли надоело ждать, пока ей подадут требуемое. Встав, она без лишних слов, одним лишь жестом отправила Белку в сторону и сама запустила руки в шкаф.

То, что нужно, нашлось в самом низу, под неаккуратно сваленной грудой другой одежды. У Эалли свело живот. Обычно Белка содержала вещи в идеальном порядке. И костюм для верховых прогулок вряд ли мог оказаться в самом низу без веской причины. Эалли часто выезжала покататься на Пушинке, в последний раз — не далее как вчера вечером...

Куда ещё, кроме конюшен, ходила Белка? Они слишком долго отсутствовала. О чём она догадывается? Кому и что она успела рассказать?

Надо спешить.

В яростном молчании, уже не пытаясь делать вид, что никуда не торопится, Эалли натянула бурые кожаные бриджи и тёмно-зелёный шерстяной жакет, взялась за сапоги. Белка, попытавшаяся было помочь, получила в награду такой взгляд, что отшатнулась и даже всхлипнула. Плащ Эалли одевать не стала, просто торопливо свернула и сунула в сумку поверх остальных вещей. И буквально вылетела из комнаты.

Успела!

Лестница, поворот, лестница. Коридор, двери справа, двери слева, из кухонной пристройки тянет запахом свежего хлеба и подогретой вчерашней подливки. Эалли с трудом сдерживала очень и очень глупое желание, плюнув на всё, попросту пробежать остаток пути. Вместо того, чтобы бежать, она шла. И даже не очень быстро. Посмотрите, всё как обычно. Ничего странного не происходит. Ну просто абсолютно ничего. Молодая госпожа собралась на прогулку...

Пахнуло навозом, сырым деревом и свежим сеном. Конюшни. Наконец-то. Эалли глубоко вздохнула и перешагнула порог. В полумраке меж стойлами не было видно никого, даже конюх по прозвищу Три Копыта куда-то исчез. Эалли вздохнула с облегчением...

И только она это сделала, как навстречу из стойла Пушинки шагнула её мать.

— Доброе утро, дочь.

— Доброе утро, — пролепетала Эалли.

Попалась!

— Позволь мне взглянуть на письмо.

Чувствуя себя, как в дурном сне, Эалли сглотнула, запустила руку в карман сумки, медленно достала листок бумаги и ещё медленнее протянула письмо матери. Глаза сами собой опустились к носам сапог. "Не мешало бы почистить", — мелькнула в звонком мареве на диво неуместная мысль. "Боги, о чём я думаю?!"

— Так, — молвила мать. Эалли сжалась. — Ясненько. Так...

— Я...

— Молчи! И будь любезна, разговаривая со мной, смотреть мне в лицо.

Тон этот был, как пощёчина. Девушка вскинулась, расправляя плечи — и обнаружила, что мать улыбается.

Чуть-чуть, едва заметно, но улыбается!

— Ты хоть знаешь, где стоит башня Серого Листа?

— Под Дульгиртом.

— А где Дульгирт?

Эалли ответила, не задумавшись и на миг:

— К северо-востоку отсюда, за Горелым трактом, южнее урочища Трёх Трав.

Улыбка стала шире.

— Подумать только! И это говорит девчонка, называвшая уроки географии "скучищей". Позволь спросить, как у тебя с деньгами? Впрочем, можешь не отвечать. Вот, возьми кошелёк. Да смотри, не транжирь! Вернёшься — ответишь, сколько и на что именно потратила.

— Мама!

Эалли уронила сумку. Уткнулась в родное плечо, неловко вцепилась в грубоватую ткань плаща, накинутого прямо поверх ночной пижамы, и замерла, мелко-мелко дрожа. Госпожа Лоан Хеис Винн, вздохнув, погладила свою единственную дочь по спине, при этом крепко-накрепко зажмурившись.

— Уже скоро восемнадцать лет, как мама, — проворчала она. — Ну, довольно. А то ещё пять минут, и я передумаю отпускать тебя боги знают куда вот так, одну. И было бы, ради кого...

— Он стоит того, мам.

— Пожалуй, что так. Знаешь, я ведь в самом деле могла тебя не отпустить. Если бы в этой вот писульке он просил тебя срочно приехать к нему...

Эалли фыркнула, отступая на шаг и подбирая сумку.

— Тогда б я и сама никуда не поехала.

В промежутке: трещины прозрения (2)

Осознание себя вернулось рывком. Одновременно нахлынул могучий приступ тошноты. Ну что ж, подумал он, пока желудок стремился вывернуться наизнанку, всё ясно. Тошнота, слабость, головокружение, тяжёлая муть в голове — всё это верные признаки сотрясения мозга... или же того, что на мозг действует какое-то заклятие.

"Как раз мой случай..."

— Ты не совсем прав.

Спокойный, очень ровный голос. Выговор правильный до лёгкой неестественности. И от твоего спокойствия при звуках этого голоса не остаётся следа.

— Тебя тошнит не потому, что заклятие наложено, а потому, что оно с тебя снято. Скоро тебе полегчает. Очень скоро.

И верно: приступ стремительно отступал, а в голове прояснялось. Поднять голову...

— Ты!!

— Да, я.

Толли Анен с ненавистью смотрел на лицо, более бесстрастное, чем любая маска. Это лицо не походило на запертое ставнями окно, нет; оно было подобно обитым бронзой крепостным воротам, сбитым из цельных дубовых стволов. Без тарана не суйся.

— Скажи, почему ты меня боишься? Ах, вот оно что... боги небес и глубин, что за ерунда! Да ведь я обещал по первой же просьбе научить тебя всему, что знаю и умею...

— Вор!

— Я — вор? — на гладком бесстрастии лица-маски мелькает тень подлинного чувства. — Опомнись! Разве можно украсть знания? Знания вообще не бывают чьими-то...

"Прадед был прав: ЭТОГО следовало убить сразу, без разговоров. Ну и дурака я свалял!"

— Дурака ты валяешь сейчас. Ты пытался убить меня — это ли не глупость? Ты болен никому не нужной ненавистью — зачем? Что вообще с тобой происходит, Толли Анен Хиэлирр? Ведь всё шло ровно, без ухабов...

"Да будь ты проклят!"

Напор злобы ошеломлял своей силой. Злоба кипела и пузырилась, выдавливала прочь всё и вся, хлестала перегретым паром из щелей, жгла и плавила. Накал её был необъясним. Ещё немного — и он попытался бы кинуться к своему врагу, чтобы зубами, как зверь, вцепиться в его горло. Лишь тонкая плёнка рассудка, готовая лопнуть в любой миг, кое-как сдерживала это стремление, воистину бессмысленное и разрушительное.

— Да ты же не в себе! А ну-ка...

Мягкая, но необоримо мощная волна коснулась лба. Охватила мышцы, проникла до костей. Он попытался воспротивиться... где там! Чужая сила не подавляла — она просто-напросто не замечала сопротивления. С тем же успехом он мог бороться с морским приливом, с движением светил по небу, с бегом дней и лет.

"Проклятье! Проклятье! Про..."

— Спокойнее. Вот так. Расслабься и лежи. Пусть в памяти всплывут приятные картины, что без поспешности идут одна за другой, одна за другой... да, именно так. Хорошо. Теперь вернись мыслью к прошедшему вечеру и вспомни...

Судьба изменённых: Встреча

Вечерело. Над полем, местами заросшим чахлым кривым кустарником, заклубился туман. Всё бы ничего — вот только туман этот был уж слишком густым. И потом, откуда бы взяться вечернему туману не среди края болот и озёр, а в местах, где и по утрам-то лёгкая дымка не всегда бывает? Амулет на левом запястье потеплел, подтверждая то, что и без подсказок было понятно: не прост этот туман, не прост. Магия разлита вокруг.

Заросшей тропы почти не видно. Пришлось спешиться и вести Пушинку за собой в поводу. Эалли двигалась медленно, но всё равно тёмные стены протаяли из тумана впереди уж слишком внезапно. Она даже испугалась. Нервная дрожь поднялась откуда-то изнутри, никак не желая ни утихнуть, ни хоть ослабеть.

— Ну-ну, — прошептала девушка, похлопав Пушинку по изгибу шеи, — тише. Вот так...

В самом деле: отступать уже поздновато. А страх... ну что страх? Только дураки не боятся неизвестности. На то они и дураки.

Эалли осторожно шагнула вперёд — и подскочила, когда впереди, совсем рядом, раздался жуткий ржавый скрежет. Оглушительный после полной ватной тишины, долгий, постанывающий. Скрежет вонзился в уши, как две острых штопальных иглы, и моментально проник дальше.

Ф-фу, это же просто решётка в воротах, глупая! Эта, как её там... герса. Нам открыли вход. Будем считать это знаком высочайшего дозволения пройти и располагаться.

Во двор туману хода не было. Все строения и службы в умирающем закатном свете были видны вполне отчётливо... и казались мёртвыми. Ни шороха, ни звука. Никто не вышел навстречу, чтобы поинтересоваться, кого это там принесло на ночь глядя. Нигде не видать было и того, кто поднял перед Эалли герсу. Единственный признак, что здесь всё же кто-то живёт — яркий, неестественно белый свет в одном из окон высокой башни.

— Ну, ладно, — пробормотала девушка себе под нос. — Тогда уж мы сами...

Порывшись за пазухой, Эалли достала овальный камень на цепочке. Сжала его ладошкой, холодной и влажной. Камень откликнулся на прикосновение, мигнул — и засиял ровно, правда, ничуть не ярче обычной свечи. В холодном желтоватом свете камня девушка добралась до конюшни. Внутри её и Пушинку приветствовал тихим ржанием мощный гнедой жеребец. Увидев его, Эалли обрадовалась, потому что узнала. Это был Чекан, конь Толли Анена.

— Значит, хозяин дома, — продолжала бормотать девушка, заводя Пушинку в соседнее стойло и снимая с неё седло. — Дома, дома, вот и славно... вот и очень хорошо...

Оттягивая момент, когда надо будет подняться наверх, она с редким тщанием выполнила не особенно любимую работу, которую дома обычно оставляла на Три Копыта: почистила Пушинку скребницей, напоила её, задала корм. Руки и ноги дрожали, как листья осины под ветром. В основном от страха. Хотя хотелось думать, что виной тому просто дальняя дорога. Нет, я не боюсь, что вы. Я просто устала, да-да...

И вот момент, оттягиваемый всеми силами, настал. Кое-как приведя себя в порядок, Эалли встряхнулась, словно сама была лошадью, и направилась к башне, где горел свет. Решительный шаг маскировал дрожь в поджилках. Мысли, насильно изгнанные из головы, в отместку оставили за собой звонкую пустоту. Эхо пустых и тёмных помещений смеялось над ней, кружилось, заходя то с одной стороны, то с другой, а то и вовсе хмыкая из-под потолка. Камень на цепочке раскачивался, бросая отсветы и сгущая тени. Поднявшись по лестнице на два этажа, девушка снова повесила его на шею под рубашку, погасив коротким выдохом, как свечу. В камне больше не было нужды: из-за приоткрытой двери перед ней свет лился настоящим потоком.

Сглотнув, Эалли широко распахнула дверь и вошла.

...книги, книги, книги. В основном на полках, выстроившихся вдоль стен от пола до самого потолка. Но не только на полках: тома были разложены на большом и малом столах, громоздились на стульях, стопками лежали на полу. Кавардак. Даже армии мародёров не устроить такого хаоса; подобный беспорядок может создать вокруг себя лишь человек, полностью погружённый в работу.

В самой середине книжного наводнения сидел Толли Анен. Сидел и сосредоточенно листал пухлый фолиант. Поза его на вид была страшно неудобна — прямая спина, вывернутые почти в противоположные стороны колени — но таких мелочей он, похоже, не замечал.

— Добрый вечер, — сказал он каким-то чужим голосом, не отрываясь от своего занятия. — Я рад, что ты пренебрегла моим советом и приехала. Похоже, у женщин из рода Лугирр есть нечто общее не только в именах.

Рода Лугирр? При чём тут?.. Девушка нахмурилась и отмела прочь ненужные вопросы.

Атака — лучший способ обороны.

— Не похоже, что ты рад мне!

Толли Анен поднял голову и посмотрел на Эалли. Или, скорее, сквозь неё.

— Верное замечание. Я, в самом деле, сильно изменился. Можно сказать, не покривив душой, — холодная усмешка с тёмными искрами в глазах, — можно сказать, что тот, кого ты видишь — совсем не тот, кого ты знала раньше. Да, совсем не тот.

— Так что же мне, отправляться обратно?

Голос Эалли, произносящей эти гордые слова, невольно дрогнул.

— Зачем же? Оставайся. — Вполне прохладно предложил Толли Анен. — Раз ты по-прежнему, гм... моя невеста, вся башня Серого Листа — в твоём распоряжении. Я передам тебе ключи простых заклятий, ты можешь выбрать себе любую комнату. Ну, почти любую. Не думаю, что ты захочешь спать в подвалах или на чердаке главного крыла.

— А в твоей комнате я могу устроиться? — язвительно поинтересовалась девушка.

— Ты хочешь этого? Ведь я могу и согласиться. Подумай ещё раз.

"Действительно может", — поняла Эалли. Она не умела разобраться, что здесь происходит и не представляла, что ей делать дальше. Не подлежало сомнению лишь одно: Толли Анен в самом деле изменился. Эалли с трудом представляла, как надо строить отношения с этим незнакомцем... или, скорее, не представляла вообще. Ей в голову впервые пришла неприятная мысль: что, если она ошиблась в самом главном? Что, если, получив письмо, ей следовало поступить именно так, как было там написано: простить, забыть и подыскать другого жениха?..

Вздохнув, Толли Анен отложил фолиант. Встал. Одно лишь гибкое движение, и вот он уже на ногах. Почудилось, что в нужный момент кости в его теле изогнулись так, как ему надо. Да и усилий, чтобы встать, он будто бы не приложил совсем. Эалли обдало холодом. Долю мгновения на месте жениха ей виделось плавное перетекание колец змеиного тела, да и взгляд... брр!

Тут Толли Анен слабо улыбнулся, и страхи сгинули.

— Пойдём, я покажу тебе... хозяйство. Да и с вещами помогу. Или ты приехала без багажа?

Уверенным, хозяйским жестом он взял её за руку и вдруг резко — слишком резко! — оборвал движение на середине.

— Да, кстати, чтоб потом не возвращаться... скажи: "Свет!"

— Свет! — послушно повторила Эалли.

Сияющие шары, заливавшие библиотеку светом, слегка мигнули.

— Больше уверенности, — посоветовал Толли Анен. — Крепко запомни, что ты имеешь право здесь распоряжаться. И чётче представь себе конечный результат. Что ты хочешь сделать с освещением — усилить? Убрать? Изменить? Ну, давай ещё раз.

— Свет!

Шары чуть потускнели, приобретя отчётливый зеленоватый оттенок, как у молодой травы. Толли Анен тихонько рассмеялся.

— Эалли, ты чудо. Ладно, идём.

— Это... магия?

— Конечно. Что же ещё? И потом, что тебя так удивляет?

— Но я же не колдунья!

Внимательный, смущающе откровенный взгляд.

— И это верно. Чтобы создать хотя бы один такой светильник, как эти, при нормальных обстоятельствах тебе пришлось бы не меньше трёх-четырёх лет посвятить напряжённой учёбе. Но создать — одно, а управлять — совсем другое. Особенно если тебе немного помочь. Обстановке этой обители больше лет, чем может показаться, по большей части она относится к периоду среднего и позднего Империума. Многие артефакты того времени рассчитаны именно на команды обычных людей. Чтобы управлять ими, достаточно чётко представить себе желаемый результат и напрячь волю... а то, что ты обладаешь большой силой воли, не заметит только дурак.

"Ишь, разговорился... комплименты делает..."

Объяснения оставляли у девушки чувство раздвоенности. Лёгкая снисходительность менторского тона раздражала её, но искренняя, какая-то полудетская увлечённость, стоявшая за словами Толли Анена, была слишком заразительна, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Немного подумав, Эалли задала практичный вопрос:

— А что ещё здесь, кроме света, управляется мысленно?

— Ну, прежде всего — камины и печи. Не обязательно возиться с кресалом и огнивом, чтобы разжечь огонь, достаточно лишь приказа. Кстати, таскать дрова тоже не очень-то необходимо: при должном сосредоточении огонь появится даже в пустом очаге, хотя с дровами всё-таки лучше.

— Почему?

— Потому что запасы энергии в башне не безграничны, а отопление забирает много энергии. Куда больше, чем самое яркое освещение. Так. Ещё вода. На кухне и в банной пристройке есть трубы, из которых вода при нужде потечёт сама. И температуру воды тоже можно менять простым усилием воли. Ещё можно управлять вентиляцией...

— Чем-чем?

— Грубо говоря, движением воздуха. Если хочешь проветрить комнату, отдаёшь приказ — и порядок. Пыль при этом уносится сквозняком, так что уборку делать не обязательно. Во всяком случае, делать часто.

— Да это не дом, а просто рай для женщины!

Толли Анен усмехнулся.

— Не совсем. Мыть посуду всё-таки приходится. А также стирать и гладить.

— Тоже мне, работа. С горячей-то водой — ха!

— Да, хозяйственные хлопоты не отнимают много времени, — согласился он.

Как показалось Эалли, за невинными словами пряталась какая-то двусмысленность. Но она уже устала и от удивления, и от настороженности, поэтому не стала вдумываться, что тут к чему. Усталость как-то очень резко навалилась на неё, требуя платы за проделанный путь и пережитое волнение. Спать! Спа-а-ать...

Недолго думая, девушка ткнула пальцем на дверь первой же пустой комнаты с кроватью, вытолкала прочь продолжающего ухмыляться Толли Анена, разделась до белья, легла и сразу же уснула. Минуту спустя дверь приоткрылась, в щель едва слышно шепнули:

— Свет!

Комната Эалли погрузилась в темноту до утра, а дверь тихо закрылась.

В промежутке: трещины прозрения (3)

Контакты с Памятью Мира — область магии, которую не назовёшь особенно стабильной. Нередко новый контакт нисколько не похож на предыдущий. На этот раз пребывание в трансе напоминало детальный монотонный сон. Без превращений, без обрывов логики, без странностей и бреда. Просто комната. Одно окно, два стула. На одном стуле сидит он сам, в другом — единственный источник нереальности: говорящий покойник. Седой, но без намёка на лысину и почти без морщин, в тёмной мантии и с жезлом в руках. Самую малость похожий на рисунок маслом. Если не приглядываться — не заметишь. Имя ему — Гринд Теллип Зитат, маг и провидец.

— Ты дурак, — сказал вместо приветствия покойный прадедушка. — Многообещающий, но факта это не отменит. Ты дурак, Толли Анен.

— Скажи что-нибудь новое, мудрый предок.

— Что изменят мои слова? Ты не убил своего "слугу", и теперь тебе суждено стать узником башни Серого Листа, а ему — её господином.

— Ну, если ему верить, по крови он и так...

Прадедушка взъярился. Будь дело наяву, потомок не на шутку испугался бы. Дыбом встали седые усы и вздулись ноздри, пальцы до хруста сжали жезл.

А в глазах мелькнуло самое настоящее пламя — белее, чем расплавленная сталь.

— Дурак! Верить — ему? Да, в деталях верить ему можно. Он не был столь наивен, чтобы пытаться тебя обмануть, прибегнув к явной лжи. Он говорил лишь правду. Ту, что выгодна ему. И эта правда искажала для твоего разума картину в целом. А я... что ж, я ПОКАЖУ тебе правду — ту, о которой твой "слуга" почёл за благо умолчать.

Взмах жезла. Окно надвинулось, распахиваясь шире. И ожило былое.

Фигура со знакомым лицом, но с синей кожей и бездонно тёмными глазами металась по площадке. Три фигуры покрупнее пытались сдержать её... где там! Они не успевали. Страшный удар отбросил, ломая, одного из троицы. Новый выпад в пустоту — и она, оживлённая магией, мощно разит второго противника. Потом последнего, третьего. Знакомое лицо надвигается. В пустоте зрачков пляшет чёрный огонь...

Беззвучная сцена. Женщина — тоненькая, молодая, почти девочка — отчаянно цепляется за знакомую фигуру в сплошь чёрном мешковатом костюме. Женщина умоляет, глядит снизу вверх. Её лицо мокро от слёз. Фигура в чёрном змеиным движением стряхивает женщину, как ветошь, и выходит из комнаты. Женщина лежит ничком. Спина её вздрагивает. Долго, очень долго...

По тёмной улице незнакомого города идёт здоровенный, покрытый шрамами детина. В руке его — не слишком объёмистый, но тяжёлый мешок. Компанию ему составляют четверо других мордоворотов. Трудно сочувствовать таким громилам, но некое знание подсказывает: сопровождаемый телохранителями детина несёт домой свой законный выигрыш. Звенящее содержимое мешка оплачено им сполна — потом, болью и кровью. Поэтому появление замаскированной, но мгновенно узнаваемой фигуры и сцена грабежа вызывают бессильную злость...

Некоторое время Толли Анен смотрел. Потом захотел отвернуться. Не вышло: не то воля прадеда, не то собственное извращённое любопытство держали взгляд надёжней кованой цепи.

— Смотри, смотри! — нажимал Гринд Теллип при каждом изменении картины. — Нравится? Нравится, я спрашиваю? Смотри ещё!

— Хватит!

— Нет уж. Не хватит. Самое-самое я приберёг напоследок.

В окне закружились бледные существа — бывшие жители мёртвой деревни. Родился чёрный смерч и дрогнул тварный мир.

— Нет... — шепнул Толли Анен белыми губами.

Он видел действо сразу на трёх планах и понимал в происходившем куда больше, чем неопытный улл-воин, принёсший смертоносную сферу в Ломовую Падь.

— Молодые вечно полагают, что могут жить своим умом, — фыркнул Гринд Теллип, гася окно взмахом жезла. — И вот до чего тебя довело самомнение. Хорошо ж ты выбрал, кому довериться!

— Если я такой идиот, — затравленно огрызнулся Толли Анен, — что же вы не избрали в свои преемники кого другого?

В голосе прадеда зимней вьюгой заныла тоска.

— Итога нельзя предвидеть. Последствия собственного выбора — проклятье всех провидцев. Я выбрал тебя, глядя на десятки лиц как сквозь мутное стекло, без ясного предзнания. И твои шансы были лучшими. Кто же знал, что судьба преподнесёт мне такое?! Вот и сейчас...

— Что — сейчас?

Мёртвый старик не обратил внимания на вопрос.

— Может, Лорды Сфер знают, чем всё кончится, — бормотал он. — Может, для них тени не-бывшего более прозрачны... но мне неведом плод последнего решенья. Может, оно и к лучшему. Если он снова провалит дело, я уже не узнаю об этом...

— Что ты задумал?

Вместо ответа Гринд Теллип Зитат гордо вскинул голову. В его зрачках снова полыхнуло белое пламя власти. А его лицо... о, лицо было спокойно. Так спокойно, что, глядя на него, хотелось выть.

Не желая знать, что там ещё затеял предок, Толли Анен начал проговаривать формулу выхода из транса. Белый взгляд мертвеца испугал его, как не испугали даже картины чужого прошлого в прадедовом окне. Он костями, самым нутром чувствовал: если он не успеет выйти из контакта, то на него обрушится нечто такое, что...

Белое пламя скачком заполнило пространство видения. А затем пришла чернота.

Он опоздал.

Судьба изменённых: Подарок

Проснувшись, Эалли некоторое время не могла вспомнить, где она находится. Ясно было одно: спала она не в своей постели. Вот только за последнее время их было так много, этих чужих, незнакомо пахнущих постелей... однажды ей даже пришлось заночевать, как ночуют бродяги: под ненадёжным укрытием из собственного плаща и одеяла возле неумело разведённого в лесу костра.

"Я же добралась", — вспомнила она. "Это — моя комната". В её мыслях почти в равных долях смешались тревога и облегчение. Потянувшись, Эалли протёрла глаза и слегка нахмурилась.

Воздух пах чем-то новым. Кажется, именно запах и разбудил её.

Чем же пахнет?

Ответ нашёлся быстро и близко — только руку протянуть. Около её кровати стояло нечто вроде низкого столика, похоже, раскладного. На столике лежал серебряный поднос, а на подносе, в свою очередь — пара серебряных же мисок с крышками, ложка большая, ложка поменьше, столовый нож, пустой стеклянный бокал и заманчиво выглядящий графин. Точнее, не сам графин выглядел заманчиво, хотя был он, по всему судя, вещью старинной и дорогой; более интригующим было искристое, медно-янтарное содержимое графина.

Желудок Эалли обрадованно пискнул, и она с несколько неприличной даже поспешностью накинулась на поданный к постели завтрак. Она даже не удосужилась предварительно одеться. И в самом скором времени поплатилась за это.

— Ай!

Пока Эалли кидалась к кровати и пряталась под одеяло, заглянувший в комнату Толли Анен смотрел на неё, не скрывая усмешки. Когда одеяло — после двух неудачных попыток — было натянуто до подбородка, а поверх него гневно засверкали девичьи глаза, он без особой спешки выдвинулся обратно в коридор и уже оттуда, из-за неплотно прикрытой двери, сказал:

— Доброе утро. Или, точнее, добрый день. А также — приятного аппетита.

— Нахал! Неужели нельзя было... ну, хоть постучать?

Вопреки ожиданиям, ответ из-за двери был совершенно серьёзен. Настолько, что это уже граничило с утончённой издёвкой:

— Во-первых, драгоценная Эалли, тебе следовало поблагодарить меня. Здесь, знаешь ли, нет слуг. Не думаю, что тебе понравилось бы после пробуждения тратить силы и время на готовку — да ещё на голодный желудок. Во-вторых, девушке, шарахающейся от своего жениха вместо того, чтобы кидаться ему навстречу, следует ещё раз подумать о том, правилен ли её выбор. И, наконец, я имею сообщить тебе, что приготовил для тебя подарок — увы, весьма скоропортящийся. Если ты хочешь успеть распробовать его, советую поторопиться.

Так-то. И каким образом прикажете реагировать на такое вот... ну, такое? Пока Эалли судорожно пыталась подобрать ответ, некое смутное чувство сообщило ей, что с ответом она опоздала. Откинув одеяло и встав с постели, она нерешительно приблизилась к двери. Выглянув же, убедилась, что ощущение её не обмануло. Коридор снова был пуст, Толли Анен успел куда-то исчезнуть. Да так тихо, что впору заподозрить, будто здесь его и вовсе не было, а был — призрак, двойник, искусный морок. Маги ведь горазды на такие штуки...

Вздохнув, девушка прикрыла дверь. Обернулась к раскладному столику с наполовину съеденным завтраком... и вздохнула ещё раз, гораздо глубже. Если Толли советовал поторопиться, значит, надо торопиться. А завтрак — что ж, потом ведь можно будет вернуться и доесть его.

Хотя есть хочется — сейчас.

...Найти Толли Анена оказалось задачей непростой. Эалли понятия не имела, где он может обретаться, а башня Серого Листа оказалась весьма обширна. Какие-то лестницы, запертые комнаты, пересекающиеся под причудливыми углами коридоры... даже единственное знакомое ей помещение, библиотеку, девушка нашла с трудом — и нашла её пустой, если не считать книжных залежей, за истёкшую ночь как будто разросшихся ещё больше и готовых захватить последние остатки свободного пространства. Толли Анена здесь не было. Но вместо того, чтобы повернуться и продолжать поиски, Эалли присела на корточки у ближайшей стопки облитых тёмной кожей томов. Толстые, массивные, в одинаковых переплётах, они чем-то неуловимым выделялись из общей массы — может быть, именно взаимным сходством. Открыв том, лежащий сверху, Эалли прочла на титульном листе:

ЛИНИЯ ЧЕТВЁРТОГО ГОДА,

или заключительное наставление послушника,

просмотренное, исправленное и одобренное настоятелем Храма Римсом Белым

в лето от Разделения пятьдесят второе

Под "Линией четвёртого года" лежали другие "Линии" — соответственно третьего, второго и первого года. Эалли нахмурилась, но почти сразу понимающе кивнула сама себе. Учебники по магии, вот что это такое. Правда, довольно старые. Если она ещё не совсем забыла историю, 52 л. от Р. — это четыре с лишним века назад.

Правда, порядок, в котором лежат эти самые "Линии"...

— Вот ты где!

Девушка невольно вздрогнула и обернулась. "Это уж точно морок!" — мелькнуло в голове при виде висящего в воздухе бесплотного огонька, от которого и исходил такой знакомый голос.

— Я её жду, а она в книгах роется. Что ты там нашла? А... если хочешь, забери их в свою комнату. Будет над чем позевать перед сном.

— Ты где?

— В студии, конечно. Иди за маячком, не заблудишься.

Сложив "Линии" в прежнем порядке, Эалли поднялась.

— Ты говоришь так, словно магия — такой же скучный предмет, как география.

От плывущего впереди огонька донеслось хмыканье.

— Магия не скучна. Как раз наоборот. Но ведь очень многое зависит от того, как подать предмет. И ещё больше — от того, кому он преподаётся.

— Вот как? А ты бы взялся переписать эти четыре тома так, чтобы над ними не зевалось?

Толли Анен не отвечал довольно долго, так что Эалли едва не пожалела о своём ехидстве. Ну что с того, что парню хочется похвастать своими успехами? Это же не преступление и даже не порок какой-нибудь... Но когда Толли Анен наконец заговорил, девушке стало ясно, что дело не в банальном хвастовстве.

— Нет. Я бы не взялся. Самое большее, что я мог бы сделать, это немного упростить язык и заменить устаревшие выражения. Видишь ли, хоть четырёхлетний курс 52-го года и способен вызвать скуку, но изложен он почти идеально. Ты ведь играешь на клавиаре?

— Д-да... но при чём тут?..

— Не спеши. И нравится тебе играть?

— Не очень. Впрочем, я ведь хорошо знаю только десятка три коротких пьес... а вообще-то мне хотелось бы играть лучше, чем сейчас. Я люблю музыку.

— А играть гаммы любишь?

— Смеёшься? Кто же любит эту занудность?

— Вот поэтому я бы не взялся переписывать "Линии". Они почти целиком посвящены тому, как правильно "играть гаммы". По-настоящему интересные вещи маг начинает открывать на пятом году... вот только дойти до них, не усвоив основ, нельзя. Впрочем, в любом деле так, не только в музыке и магии.

Огонёк остановился на пороге просторной светлой комнаты — и погас.

Обшитые светлыми деревянными панелями стены. Не четыре — шесть. Окон в стенах нет, но куполообразный потолок, похожий на вывернутый наизнанку фасетчатый глаз какого-нибудь исполинского насекомого, с избытком возмещает этот недостаток. До сих пор Эалли даже не слышала о том, что потолок можно застеклить. Ведь и обычные застеклённые окна — почти роскошь, а уж это... И зачем вообще нужен такой потолок — на звёзды любоваться? А если пройдёт гроза с градом? Это ведь сколько будет осколков! А если потолку не страшен град, значит, это какое-то особенное стекло.

Но вообще — красиво, конечно.

— Иди сюда.

Толли Анен, вырядившийся в длинный серый балахон до пят, стоял вполоборота ко входу у левой дальней стены. Перед ним на возвышении, напоминающем алтарь, стояла шестиугольная чаша из какого-то диковинного голубого металла. Не отливающего голубизной, как хорошая сталь, а именно небесно-голубого, чистого и холодного оттенка. Подойдя поближе, Эалли заметила, что в чаше беспокойно бурлит некая жидкость. Если бы зеленоватый туман можно было сгустить так, чтобы он и в самом деле стал густым, как молоко...

— Скоро распадётся, — заметил Толли Анен. — И так едва удерживаю. Пей.

— Что? Выпить ЭТО?

— Можно подумать, я тебе сую отраву.

— Но что это?

— Будь у меня лишних полчаса, я бы подробно объяснил, что это за зелье. Но получаса у нас нет. Самое большее — минуты три.

Эалли сузила глаза.

— Если ты думаешь, что я стану участвовать в твоих сомнительных опытах...

— Так, — оборвал Толли Анен. — Времени почти не осталось, поэтому помолчи и послушай. Я знаю, что ты могла подумать об этом. И знаю, что ты хочешь сказать. Так вот: сомнительные опыты над тобой никто не проводит. Иначе я подсунул бы тебе зелье вместе с завтраком. И можешь мне поверить: ты бы не поняла, что пьёшь совсем не вино. Я мог обойтись и без обмана, а влить в тебя зелье силой. Но это, прах побери, подарок! Мой подарок тебе, можешь ты это понять? В этой чаше сейчас распадается зелье, стоящее дороже золота по весу!

Помолчав, он устало закончил:

— Жаль, что для меня оно бесполезно, а то выпил бы сам, да и делу конец.

— Почему бесполезно?

— Да потому! Думаешь, я для себя не мог смешать такой состав?

Зелёный туман в голубой чаше бурлил всё сильнее. Словно кипел. Только пузырей не было.

— Ладно, — сдалась Эалли. — Но если что, я...

— Быстрее! — выдавил Толли Анен. Вздрогнув, Эалли схватила чашу и осушила её.

Вкуса она не почувствовала. Словно и в самом деле пила туман.

Новый хозяин

Зар-раза!

Ну что, покопался в недавнем прошлом? Выяснил истину? Ещё как выяснил. Так, что хоть об стену головой. Боги, боги, светлые, тёмные и все остальные! Ну почему страх делает из людей таких идиотов? Из нормальных, умных, предусмотрительных людей?

И даже из провидцев, чума их всех заешь!

Нет, я, конечно, не особенно хороший человек. Может, вообще не человек, если на то пошло. Но по собственному выбору сотворить то, что сотворил с Толли Аненом поганый его предок... да хоть бы и не с роднёй, а с совершенно посторонним человеком...

Брр! Да я лучше убью.

Быстрее, чище и намного меньше мучений. Для всех.

Я вдруг понял, что рычу. Низко, на одной басово вибрирующей ноте. Рычу так, что самого до самых пяток пробирает. Если бы Гринд Теллип был сейчас жив, я без промедления разорвал его на мелкие кровавые лоскутья. Голыми руками располосовал. Я уже не улл-воин, но я бы смог. Я терзал бы его медленно, очень медленно, получая удовольствие от каждой капли крови и каждой вырванной жилки. И ни единого мгновения экзекуции не жалел бы мерзавца.

Даже обидно, что он сдох. Сперва телесно, а уж теперь, после Слияния Душ...

Прадед Толли Анена был выдающимся мастером Пути. Поэтому и после своей физической смерти он сохранил память, сознание, волю, способность к активным действиям. Его дух мог бы долго пребывать в оазисе Бренн, между полями Памяти Мира и волнами Кругоморя; он мог осознанно выбрать, кем станет в следующей жизни. Иначе говоря, он находился всего в паре шагов от состояния младшего Повелителя (вернее, как светлый — Лорда Сфер). Спустя ещё одно, максимум два воплощения желанная цель была бы достигнута. И что же? Вместо того, чтобы смотреть вперёд, Гринд Теллип смотрел назад. Вместо того, чтобы заняться поиском нового тела, он слил свою душу с душой Толли Анена.

Ему, видите ли, показалось, что его потомок может не справиться с ситуацией без его помощи, что Толли Анен не готов убивать. Умён, это да, и способности имеются, но опыта почти нет и злости маловато...

Вот он и добавил внуку злости. Va'krim jash! Ублюдок дохлый! Поставил наследника на грань сумасшествия, уничтожил, как отдельную сущность, свою душу — и чего ради? Р-р-р!!

Правильно писал Сиппане-рес: радение о благе ближних есть зло.