Я выбираю свободу!

Самое приятное, Тилль тоже не спешила ругаться и прощаться навсегда, и это несказанно радовало. Может, она ещё недостаточно проснулась, но мне хотелось верить, что женщина просто разделяла мои мысли, тоже получала от происходящего удовольствие и вполне сознательно не спешила от всего этого отказываться.

— Да тут видишь ли, в чём дело... непонятно, почему именно он? Нет, в принципе, он конечно по определению очень удобная жертва для подставы — достаточно безалаберный, вспыльчивый, мотив налицо, причём более чем весомый.

— Это ты про ссылку сюда? — уточнила женщина.

— Кхм. Нет, не про ссылку, — кашлянул тёмный, бросив на меня выразительный взгляд.

— Я тебе потом расскажу, это... личное, — поморщившись, отмахнулся я.

— Ладно, предположим. А что тебя смущает?

— Струна, — пожал плечами тёмный. — Нельзя сказать, что это большая тайна, но чтобы её найти, нужно точно знать, где он её носит, а чтобы не пораниться в процессе извлечения и ничего не сломать — точно знать, как она оттуда снимается.

— Погоди, а причём тут моя струна? — опомнился я.

— А, да, извини, я же тебе не говорил... В общем, голову Владыке отчекрыжили именно ей. Пока вы смотрели на звёзды, кто-то проследил за вами, забрал струну, а потом подкинул на место. Ну, то есть, уже известно кто. Мне просто непонятно, откуда такие познания, если вы ни разу не встречались, а признаваться они не хотят. К тому же, твоё имя произносится с такими эмоциями... в общем, есть у меня ощущение, что тебя бы тоже с удовольствием прикончили, и ненавидят тебя лично, персонально и очень сильно.

— Интересно, — нахмурился я. — Думаешь спровоцировать?

— Попробуем, это самый простой вариант. На самом деле, личность убийцы и без того очевидна, но дело закрывать рано. Есть у меня ощущение, что это не всё.

— То есть? Ещё кого-то убьют? — озадачилась Тилль.

— Нет, не в этом смысле. Просто мелкие нестыковки и общее впечатление, что есть кто-то ещё. Ну, не спланировали бы они всё это настолько быстро и настолько гладко! Есть организатор, только они не хотят его выдавать.

— Откуда такая неуверенность? И кто вообще убийца-то?

— Терпение, сейчас всё увидите. На самом деле всё это... довольно печально, — поморщившись, проговорил он.

— Миль, ты или молчи, или говори сразу всё. Накалил интригу. Театрал, тоже мне! — проворчала целительница.

— Извини, всё. Умолкаю.

Оставшийся путь мы действительно проделали в тишине, благо — идти было недалеко.

— Прошу! — пригласил Мельхиор, открывая какую-то тяжёлую дверь и жестом предлагая зайти следом.

Тилль

Не знаю, для чего раньше использовалось это помещение без окон, но больше всего походило на какую-то кладовку. Небольшая вытянутая комната два на три метра, в дальнем конце — три простых стула, при входе — ещё один стул. На том, что ближе, сидел смутно знакомый боевик, видимо — стражник. А вот в глубине помещения...

— Миль, ты сдурел? Это — преступники? — потрясённо выдохнула я, разглядывая мрачно нахохлившуюся парочку. Ученики. Студенты. Беловолосая светлая, Танагриаль, и менталист, чьего имени я не знала. Глаза мальчика были равнодушными и пустыми, как будто его здесь вообще не было, а девочка обожгла меня и Феля злым ненавидящим взглядом.

— Не сомневайся, — проговорил Миль и обернулся к светлому. — Ну что, знакомы?

— Первый раз их вижу, — неестественно ровным голосом проговорил огневик. Тёмный нахмурился и хотел что-то сказать, но тут высказалась девочка.

— Ещё бы ты помнил! — зло прошипела она. Попыталась подняться, но, кажется, магия мешала лишний раз шевельнуться, и светлой пришлось продолжать сидя. — Тварь! Ненавижу! Ты её покалечил на всю жизнь, это ты во всём виноват! Хочу, чтобы ты сдох! Жалко, я не прирезала вас обоих тогда, тебя и эту... шлюху... Боги, как же это отвратительно, — выдохнула она и зажмурилась, отчаянно тряся головой.

— Так, по-моему, уже достаточно, — мрачно резюмировал Миль. Причём взгляд его был направлен не на разъярённую девочку, выглядящую сейчас неестественно и жутко, как будто в тело подростка вселилась какая-то чуждая потусторонняя тварь. Её тёмный кажется вообще не замечал, не сводя взгляда с Феля. И, посмотрев на стихийника, я сама едва не шарахнулась.

Лицо мужчины как будто превратилось в ледяную маску. Замершее, бледное, с совершенно стеклянными глазами, и даже его пламенеющая яркая аура сжалась, скукожилась, словно огню не хватало воздуха. Мёртвые глаза слепо таращились в пространство, и я даже предположить не могла, что привело к такому результату.

Мельхиор тем временем распахнул дверь, кивком велел выходить мне и за плечо выволок стихийника. Тот не сопротивлялся.

— Фель, ты как? — встревоженно проговорил тёмный, легонько встряхивая светлого за локоть. Тот вздрогнул, с трудом сфокусировал взгляд на следователе и неожиданно заявил:

— Миль, это я его убил.

— Кого? — опешил Мельхиор.

Меня же попросту парализовало увиденным, и я стояла на месте, не в силах что-то сказать, пошевелиться или хотя бы отвести взгляд от неживого жуткого лица, принадлежащего кому угодно, только не Бельфенору.

— Владыку. Я его зарезал.

— Ты сдурел? — брови тёмного удивлённо взлетели. — Каким образом?

— Струной, на площади. Когда Тилль уснула, — тем же размеренным тоном проговорил он.

— Фель, на какой площади? А зелье? А из дома ты его как вывел?!

— Не всё ли равно? Миль, это я его убил, я сознаюсь, что тебе ещё надо? Никто больше не виноват. Ну, хочешь, я ещё кого-нибудь убью?!

— Тилль, ты его своими папиросами угостила что ли? Что ты в них мешаешь?! — вытаращился тёмный уже на меня.

— Ты не понимаешь! — выдохнул стихийник и вдруг сгрёб следователя за воротник, приподнимая над полом и вжимая в стену. — Это я его убил! Какая тебе разница?! Я отлично подхожу на роль убийцы, вот меня и надо сдавать! Ладно, я сдохну, я уже всё понял, но их-то за что?! Они же ни в чём не виноваты!

— Фель, успокойся, — опомнилась я и ринулась к мужчинам. Слегка придушенный Мельхиор таращился на взбесившегося светлого дикими округлившимися глазами и, кажется, отчаянно пытался отыскать утраченный дар речи. — Фель, пусти его, ты же его придушишь! Что случилось?! — я обеими руками ухватилась за его локоть и потянула на себя. Мышцы были так напряжены, что рука казалась каменной или отлитой из железа. Мне точно не хватило бы сил оттащить его, но Бельфенор неожиданно поддался и расслабленно уронил руки, выпуская следователя.

— Тилль, уйми его, а? — торопливо попросил тёмный, нервно оправляя воротник и опасливо косясь на вновь замершего Феля. — Он тебя вроде слушается, а я лучше подожду, пока остынет. А то такими темпами скорее я навсегда остыну, чего мне хотелось бы избежать, — тёмный затряс головой, сделал пару шагов по коридору, толкнул первую попавшуюся под руку дверь, заглянул внутрь и жестом пригласил нас.

Стихийник позволил провести его внутрь почти пустой комнаты, если не считать обломков мебели, занимавших половину небольшого тёмного помещения. Раньше это был то ли архив, то ли каземат; единственное крошечное зарешеченное окошко находилось под самым потолком, и свет в него сочился с трудом, застревая в мутном растрескавшемся стекле. Дверь за нашими спинами закрылась, и я потерянно огляделась, пытаясь придумать, куда можно присесть.

Что происходит с огневиком, я не понимала. Тут, наверное, нужен был менталист, потому что физически мужчина был полностью здоров. Один толковый на примете, конечно, был, но оставить Бельфенора и сбегать за эль Алтором или тем более вести его с собой в таком состоянии я не рискнула.

— Фель, что случилось? Ты знаешь эту девочку? — осторожно уточнила я. Он криво усмехнулся, глядя куда-то сквозь меня. Привалился спиной к двери и сполз по ней на пол, как будто его полностью оставили силы, а я опустилась рядом на колени, не зная, то ли стоит взять его за руку, то ли — лучше не трогать.

— Она права. Во всём права. Я... действительно редкая тварь, — нервно усмехнулся он. — Я... боги! Мне было тридцать шесть, когда она родилась, я сам только начал учёбу... — мужчина запрокинул голову и зажмурился, пару раз слегка стукнулся затылком о старое потемневшее дерево.

— Кто родилась, Танагриаль? — окончательно запуталась я. На вид девочке было как раз лет тридцать пять, не больше, а Фель казался мне гораздо старше получающегося возраста.

— Её мать, Вириталь. Моя дочь. Она была мне не нужна, понимаешь? Боги, да какому мальчишке нужна в этом возрасте семья?! Я вообще не вспоминал о ней! О жене помнил — нужен был сын, наследник. Отец настаивал, а мне не было разницы: мы с Таей вполне нашли общий язык в постели, а за её пределами были одинаково равнодушны друг к другу. Я о Вириталь вообще не вспоминал. Изредка только, случайно. Потом... сын всё-таки появился, а она уже выросла. Когда этот ублюдок попросил её руки, я... мне была безразлична её судьба. Понимаешь? Совсем. Тая одобрила, и я согласился, невзирая на её протесты. Она мне писала, украдкой прислала письмо. Она просила меня о помощи, а я... решил, что она лжёт. Просто хочет отомстить. Наговаривает. Я даже не удосужился приехать и проверить, взглянуть ей в глаза! А он бы её убил. Если бы не случай, если бы не... он замучил бы её до смерти. Когда я обо всём узнал — уже когда его приговорили — я так и не осмелился приехать. Я до сих пор боюсь когда-нибудь посмотреть ей в глаза, потому что знаю, что там увижу. Но я... даже не помню, какого они цвета. Иногда кажется — карие. Иногда — серые. Или зелёные? Хотел всё исправить с Нитом, постараться, чтобы всё было не так, чтобы он... а он... умер. И Тая потом тоже умерла. А меня даже Грань отказывается принимать. Ей противно, и её можно в этом понять. Понимаешь? Забвение и покой тоже надо заслужить, а я их не достоин. Я должен сделать хоть что-то хорошее, пусть хоть она живёт...

Он замолчал и неподвижно замер, а я только теперь заметила, что слушала эту короткую рваную исповедь, затаив дыхание. Вздох получился судорожный и рваный, на губах было солоно, а на щеках — мокро. Вперёд я подалась машинально, влекомая каким-то инстинктом целителя, требующим унять чужую боль.

Только как это сделать, я не знала. Боли было столько, что она разливалась по всей комнате и, кажется, пыталась выплеснуться за её пределы, а моя магия была бессильна: источник боли был внутри, в душе. Застарелая и гнилая рана, засевший в кости осколок.

Поэтому я просто прижала его голову к груди, будто пыталась успокоить плачущего ребёнка, а не взрослого мужчину с совершенно сухими глазами.

Сбивчивый рассказ оставлял массу вопросов, но основное я поняла: у Бельфенора был не только сын, погибший много лет назад, но и дочь, видимо, вполне живая поныне. Которую давным-давно выдали замуж за какого-то психа, и это едва не стоило ей жизни. И я понимала, что не хочу знать подробностей того происшествия.

Надо было что-то сказать, но мыслей не было. Только бегали в голове по кругу слова менталиста об отсутствии однозначного ответа на вопрос "кто виноват?". Интересно, эль Алтор предвидел подобную ситуацию, или тогда он говорил о другом? О войне, про которую я в тот момент и подумала?

Фель считал, что виноват он. Да, в общем, так и было: глупо спорить, его чувство вины не возникло на пустом месте и не было кем-то внушено. Он действительно был виноват. Обрек свою дочь на страшную участь и даже не помог ей, когда та просила. Да и его наплевательское отношение к ней совсем не заслуживало похвалы.

Вот только... один ли он был виноват? А как же мать, которая первая должна заботиться о благополучии своего ребёнка? Её вина не больше? А тот, кто был так маниакально озабочен сохранением рода, что требовал наследника от, по сути, действительно совсем ещё мальчишки? Тридцать пять лет — это почти подросток, и очень мало кто в этом возрасте имеет достаточно ответственности и мудрости, чтобы заводить собственных детей. Ладно, женщины взрослеют быстрее, и многие вполне готовы лет в сорок создать семью, но для мужчин подобное — исключение, и Бельфенор им явно не был. А его отец, похоже, даже не посчитал нужным что-то объяснить и оказать на сына влияние, просто зачем-то использовал как племенного жеребца.

А ещё неясно, кто отмерил всем виноватым наказание? Какой мерой и сколько оно должно длиться? С тем, казнённым, всё было просто и понятно, и он получил своё. Но не искупил ли сполна свою ошибку Фель, постоянно терзаясь этой болью? А его отец, он вообще чувствовал себя виноватым? А жена, она хоть на секунду задумалась о судьбе дочери и собственной вине перед ней?

— Тилль, поговори с ним, — тихо попросил светлый, решительно отстраняясь, чтобы заглянуть мне в лицо. — Ты понимаешь, а тебя он может послушать. Она не должна...

— Не говори глупостей, — нахмурившись, возразила я. — Имея мужество совершить поступок, нужно иметь мужество за него отвечать.

— Она хорошая девочка, просто запуталась, а я...

— Эта девочка цинично и хладнокровно убила разумное существо и очень старалась свалить свою вину на другого. Извини, но назвать её "хорошей" я не могу. Владыка, конечно, был малоприятным субъектом, мне его ни на волос не жалко, но называть из-за этого его убийцу "несчастной" я бы тоже не стала. В конце концов, это у её матери с тобой могут быть личные счёты, а её ненависть — её личный выбор. Извини, но я уверена, что у Вириталь были дела поважнее, чем промывка мозгов собственной дочери на тему "какая же сволочь её дед".

— Но ведь... — начал он, растерянно глядя на меня.

— Фель, и снова извини, но назвать тебя сволочью я, как ни странно, не могу. Сволочь бы посчитала, что вообще не имеет к этому отношения и преспокойно жила бы дальше: такие не терзаются чувством вины. А ты... Все совершают ошибки. Кому-то везёт, и ошибки у них получаются незначительные, а чьи-то приводят к катастрофе, рядом с которой твоя личная беда несколько теряется.

— Например? — светлый вопросительно вскинул брови, а я задумчиво склонила голову к плечу.

— И это у меня спрашивает боевой офицер? "Ошибка командира", знакомо? Пойдём, хватит себя грызть, тебе ещё у Мельхиора нужно попросить прощения, — подбодрила я, поднимаясь на ноги. Я была вполне готова проявить к мужчине участие, обнять, сказать несколько тысяч слов в его оправдание... вот только понимала, что такая жалость ему не нужна, и вызовет она в лучшем случае отвращение. Сейчас нужно было встряхнуть, отвлечь, расшевелить — и только потом уже думать и решать, как можно ему по-настоящему помочь. — По-моему, твои угрозы "убить кого-нибудь ещё" он отнёс на свой счёт и решил, что ты его прикончишь на том же самом месте.

— С Милем... да, нехорошо получилось, — проговорил стихийник. Резко тряхнул головой, будто пытался таким образом избавиться от лишних мыслей, и рывком встал. — Тилль, но ведь...

— Никому не станет лучше, если ты вдруг возьмёшь вину на себя, — проворчала я. — В конце концов, не спеши паниковать: во-первых, ещё неизвестно, какое ей там полагается наказание, а во-вторых, сказано же, есть кто-то ещё. Может, там на самом деле всё не настолько трагично, и окажется, что их просто ловко обработали. В чём я, кстати, почти не сомневаюсь. И уж точно я уверена, что за всем этим стоит не её мать.