— Ты ещё совсем мальчишка, — Иситтала говорила не насмешливо, а, скорее, с грустью. — Это пыль от бомб... радиоактивная пыль. Если бы ещё шел дождь, она бы села прямо нам на головы, и мы бы умерли уже через неделю. А так ветер унесет её, и через пару дней всё станет, как прежде.
Элари удивленно взглянул на неё, потом на его лице появилась едва заметная усмешка.
— Мне говорили, что истинная красота смертоносна. Я не умею рисовать и смогу сохранить это только в памяти, но я буду всегда вспоминать этот миг... — он смутился от силы своих чувств и замолчал. — Теперь я знаю, как красив мой мир... благодаря тебе.
Они молча смотрели на западный небосклон. Через несколько минут багрянец заката угас и небо приняло страшный свинцовый оттенок. Холодный сумрак давил на глаза, на него было почти невозможно смотреть, — но Элари смотрел. В его глазах застыл безмолвный вызов... а Иситтала не выдержала, и, сдавшись, провела юношу в дверь.
Подземелье оказалось небольшим, — просто коридор с двумя рядами комнат, одни с окнами, другие углублявшиеся в монолит скалы. В одной такой комнате из расщелины лился ручей ледяной воды. Иситтала показала второй выход, — узкая лестница извивалась в толще камня и выводила на новый уступ, гораздо выше первого. Оттуда неприметная тропа взбиралась вверх по склону гор и исчезала между их зубцами.
— Она ведет на ту сторону хребта, — пояснила Иситтала, — к восточному побережью. Там есть маленькая бухта... почти неприметная. Это единственный тайный выход из долины, хотя из неё некуда бежать. Но я всё же люблю это место, — тут так красиво...
Она подошла к окну, оперлась ладонями о подоконник и застыла, глубоко задумавшись. Элари тоже застыл, — глядя на неё. Искушение оказалось выше его сил. Он легко обнял девушку. Она не двинулась... ничего не сказала... её тело вздрагивало под его нежными, осторожными прикосновениями...
Они не заметили, как остались нагими... как ошалели в объятиях друг друга. Элари прижал её к стене, целуя её глаза... губы... Здесь было не лучшее место для любви, не самое удобное, но холод и колючая гранитная крошка под босыми ногами лишь обостряли и оттеняли его чувства, совершенно особенное, огромное удовольствие, — доставлять его любимой, радоваться, что ей так хорошо с ним...
Усталые, они присели на подоконник и несколько минут дремали в мягкой истоме. Иситтала уперлась ледяными подошвами босых ног в теплое бедро юноши. Элари вздрогнул и поежился... но терпел, и не без удовольствия. На этом просторном, прохладном подоконнике им было на удивление уютно вдвоем. Вряд ли сознавая это, они взяли друг друга за руки. Здесь, в просторной, полутемной комнате, в мягкой тишине, под невесомыми прикосновениями налетавшего из сумрачной пустоты холодного ветра Элари упивался неведомым ему прежде счастьем. Большую его часть ему доставляла не близость их обнаженных тел, а то, что впитывали его широко открытые глаза.
Внизу, под ними, лежала долина, — море темной серебрящейся дымки под чистым, черно-синим, таким же серебрящимся небом, а над горами парило бледное сияние, в котором он мог найти все оттенки радуги. Элари хотелось, чтобы эти мгновения длились вечно.
— Как красиво... — Иситтала говорила шепотом. — Словно мы в совсем другом мире, где нет места злу, правда? В детстве мне часто снился сон... я сижу на лугу, над пропастью, а дальше, — темная бесконечная равнина в отблесках рек... а ещё дальше, — заря... только она почему-то была желтой... и так тихо... такой покой... и я мечтаю о чем-то... как можно мечтать во сне? Я не помню... А какой твой самый счастливый сон?
— Я летел... просто так, безо всего, — Элари смутился, потом улыбнулся и продолжил. — Высоко, как самолет... хотя я только слышал о них. Был очень ясный день... ни облачка... а подо мной — город, до самого горизонта, зелень, огромные здания, удивительные и странные, улицы... а я всё летел... и город всё не кончался... — он замолчал и Иситтала отвернулась, задумчиво глядя в окно, забыв о своей наготе и не стесняясь её.
Элари повернулся, глядя на любимую. Она застыла, словно завороженная, поджав ноги и полуобернувшись, в гибкой, естественной, удивительно красивой позе, подчеркнувшей и стройность обнаженного тела, и выпуклости сильных мышц. Её смуглая кожа в сумерках казалась темной, лишь на бедрах лежал розовый отблеск заката. Между пальцами ровных, как у ребенка, босых ног девушки блестели серебряные колечки. Грива черных волос, живописно спутанная после любви, окутывала её спину и плечи. Большие глаза тревожно расширились в сумраке, придав хмурое, упорное выражение её задумчивому скуластому лицу. Багровый хаос заката зажег в них искры кровавого пламени. На миг Элари стало страшно... и у него сжало сердце от внезапно острого ощущения любви. Чтобы убедиться, что это не сон, он коснулся её ступни... и не смог убрать руку. Подошва Иситталы вздрогнула.
— Не двигайся, — попросил юноша и легко провел кончиками пальцев по всему её телу, — от уха до красиво сложенных босых ног. — Ты красивая. Скажи, что ты думаешь?
— А? — она обернулась к нему, и на миг её лицо стало прелестно-растерянным. — Этот день, этот вечер не повторится. Мне очень хорошо сейчас... я даже чувствую себя виноватой за это, — она слабо улыбнулась. — У тебя такие глаза... о чем ты мечтаешь?
Элари на секунду опустил ресницы.
— Это... сразу не объяснить... мне не хватает слов. Я ещё не знал такого счастья... совсем не потому, что... а потому, что ты рядом... такая, — он легко, едва заметно коснулся её бедра и смутился. — Но... мне вдруг захотелось... увидеть сразу весь огромный мир, совершить что-то... великое... просто летать... но это уже проходит... и я боюсь этого. Я хочу, чтобы мы жили в каком-то ином, чистом мире... теперь я знаю, что он существует... или может существовать... мир, где наша юность, наша любовь будет вечной. И я постараюсь, чтобы всё, что я... сейчас представил, стало реальным. Очень постараюсь... но ещё не сейчас, — он притянул девушку к себе и через миг его улыбавшиеся губы слились с её губами.
— Пора спать, — она нашла в темноте его ладонь и уже не отпускала её.
Укрывшись в комнате, в которой неумолчно журчал живой поток воды, они словно заново узнали друг друга. И потом ледяной ручей охладил их разгоряченные тела.
Глава 8:
Пустыня и горы
1.
На следующий день Иситтала собрала военный совет. В просторном, богато украшенном зале одного из зданий Золотых Садов собралось тридцать или сорок пожилых файа с суровыми лицами, — владыки долины Лангпари, — и среди них юноша чувствовал себя очень неловко. Став кем-то вроде фаворита королевы, он присутствовал здесь как доказательство того, что она вправе делать всё, что ей придет в голову. Роль, что и говорить, невеселая, — но здесь не было никаких определенных ролей, не было формальной власти, не было никого, кому бы подчинялись все. Каждый заведовал той областью, в которой лучше всего разбирался, — и такой строй как нельзя больше устраивал Элари. Иситтала занималась защитой оазиса от нападения извне, — так она себя поставила, и никто с ней не спорил. Мало кто сомневался, что сурами придут и сюда, — а сил в долине катастрофически не хватало. Вся ее "военная мощь" состояла из 129 солдат в форте, 48 девушек из Кумы, — женской армии файа, которые охраняли ядерный арсенал, и сорока военных моряков на сторожевом корабле. У всех были винтовки, но с тяжелым оружием дела обстояли куда хуже: весь его запас состоял из дюжины пехотных и восьми тяжелых пулеметов, двух минометов и дюжины гранатометов, а для двух старых шестидюймовок в форте осталось всего 195 снарядов.
Не слишком доверяя старым и чужим описаниям будущего театра боевых действий, Иситтала решила сама съездить на запад, в пустыню, на разведку. Элари с радостью согласился участвовать в ней. Вчера вечером ему открылся другой, незнакомый облик его мира, — и с тех пор ему не сиделось на месте.
Как назло, этот день выдался пасмурным и низкие клочковатые тучи закрыли всё небо над долиной, от хребта до хребта. Они стелились по подножиям гор и лишь фиолетово-темные осыпи виднелись из-под серой клубящейся массы. Но вечером мгла облаков на западе разошлась, открыв волшебную игру красок.
Всё вокруг ещё казалось четким и обычным, как днем. Восточный хребет утопал в глубокой фиолетовой дымке, лишь его нижние уступы засияли над долиной чистым литым золотом. Оно приливом поднималось всё выше, — и вот уже весь хребет стал золотым, лишь склоны западных гор остались фиолетовыми, ещё темнее и мрачнее от контраста.
Он и Иситтала стояли на крыше реактора, держась за руки и глядя на необычный закат. Небо постепенно темнело и восточный хребет тонул в сумраке, — лишь его вершины ещё сияли необычайно ярким и чистым золотом. Три краски покрывали все вокруг, — золотая, синяя и фиолетовая. Когда солнце зашло, из-за западных гор взвились в зенит алые языки огня, — вертикальные космы и столбы туч сияли настоящим пламенем. Страшная, мутная и мрачная багровая завеса закрыла полнеба и стояла в густеющих сумерках. Потом всё угасло и на западе поднялась странная фиолетовая мгла. Вслед за ней пришла ночь.
2.
Они поехали вчетвером, — он, Иситтала, Иккин и Санам, его девушка, — рослая, со связанными в тяжелый хвост волосами и диким взглядом широко расставленных глаз. С собой они взяли запас воды и продуктов на несколько дней и всего одну винтовку, — с оружием в Лангпари действительно обстояло неважно.
Выехав в хмурый, дождливый полдень на "Эрине", — небольшом фургоне-вездеходе, очень удобно оборудованном для жилья, — они долго ковыляли по разбитой и чрезвычайно извилистой дороге, поднимавшейся по склону западного хребта, между громадных деревьев. Поначалу им ещё попадались поляны, усеянные желтыми и белыми цветами, потом густые хмурые кроны сомкнулись над ними. Длинный подъем привел их в узкую боковую долину. Дорога, покрытая ярким охристо-желтым песком, вилась по свежей зеленой траве вдоль темной стены леса, где в тени уже поблескивал пятнами заледеневший снег.
До перевала они добрались уже вечером. Этот выход из Лангпари тоже был укреплен, — от скалы до скалы тянулась древняя каменная стена в два человеческих роста, с пятью или шестью низкими обомшелыми башнями. Такими же древними были и массивные деревянные ворота. Всё это охраняло два с небольшим десятка крепких юношей в коротких теплых куртках из темно-серого меха, вооруженных короткими мечами, копьями и луками, — но за стеной Элари заметил несколько рядов вполне современных проволочных заграждений.
За перевалом открылась долина, похожая на Лангпари, но совершенно безжизненная. Впереди, между темными оплывами осыпей, простерлась огромная открытая равнина, светло-коричневая и поразительно плоская. Над ней висели тяжелые розовато-серые облака, но дождь уже кончился и небо начинало проясняться. В разрывах туч сияла снежная вершина священной для файа горы Ирасу.
Они спустились вниз по крутой и извилистой дороге, с такой скоростью, что у Элари то и дело захватывало дух. Цепляясь за сидение, он внимательно смотрел в окно, за которым редкие кусты вновь сменились деревьями. Толстые, неимоверно перекрученные стволы поднимали вверх частые ветки густых широких крон. Деревья были совершенно одинаковой высоты, — метра по четыре, — и лепились к скалам с равными промежутками, создавая странное впечатление посаженной в заброшенном ущелье аллеи.
Юноша с удивлением заметил, что они едут по рассевшейся и заросшей каменной мостовой. Когда-то, очень давно, здесь и впрямь было нечто вроде бульвара, — по его краям виднелось сгнившие скамейки и фонари с шаровидными лампами. Что самое странное, некоторые из них источали тусклый, даже в предзакатных сумерках, сине-серебристый свет, таинственно сочившийся из-за сплетения черных ветвей. Вероятно, файа иногда ещё навещали это место и грустили среди остатков древнего мещанского уюта.
Скалы перед ними вновь сблизились. Долину замыкали утесы из песчаника, покрытые пузырчатой коркой железистого натека. Их нависающие выступы были усажены щетками туго закрученных стекловидных сосулек. Песчаный перешеек между скалами стал жемчужно-серым из-за множества мелких кусочков столь же мутного стекла. Из песка торчали обожженные стволы окаменевших деревьев. Поверх них, дико сплетаясь, лежали чисто-серые мертвые стволы, зловеще щерясь джунглями острых, как рога, сучьев. Эта баррикада была шириной в несколько метров и лишь слева, у скалы, оставался узкий проход.
— Что здесь было? — удивленно спросил Элари.
Иситтала ответила не сразу. Она провожала опаленные скалы взглядом, пока машина не миновала их.
— Это осталось со времен Тромской битвы, — наконец сказала она. — Тогда войска колонистов попытались войти в долину. Мы остановили их, хотя для этого нам пришлось взорвать здесь ядерный заряд. Радиация была такой, что пятьдесят лет никто не ездил этим путем.
Элари поёжился.
— А... сейчас?
Иситтала отвернула голову.
— Сейчас здесь, под этими скалами, можно заниматься любовью. Всё это было очень, очень давно...
Они вновь замолчали. За скальными воротами стены ущелья понизились и широко разошлись в стороны. Впереди, в слабой дымке дали, встала крутая, серая и зазубренная стена хребта Анса, — центральную его часть и составлял массив Ирасу.
Дорога, всё такая же извилистая, пошла вниз по дну не очень обширной долины. Деревьев тут уже не было, — лишь поросшие травой кочки. На ходу "Эрин" сильно трясло, но отроги хребта Этц-Лангпари, защищавшего долину с запада, постепенно уходили назад.
По равнине Иситтала проехала немного, — преградившая им путь плоская глинистая котловина растянулась на десятки миль. На её идеально ровном дне не росло и былинки. Ближе к горам вновь начиналась черная щебенка, и по ней они двинулись на юг.
Проникавшие между плоскими увалами языки глины подавались под колесами, как масло, и Элари попытался представить, каково пробираться по такой котловине во время дождя. Эти огромные, вязкие во влажную погоду пространства были грозными природными ловушками, — и торчавшие из глины кости неосторожных копытных служили хорошим напоминанием об этом.
После заката Иситтала остановилась. Элари вылез из машины, с наслаждением потягиваясь, — за полдня езды он отсидел зад. Файа занялись ужином: из привезенных с собой дров они развели костер, на котором стали варить кашу, — весьма кстати, так как никто из них не ел с обеда. Для Элари на привале не нашлось дела, он пошел на прогулку, — и скоро замер, восхищенный.
Бесконечно высоко в чистом зелено-голубом небе парили легкие сиренево-серебристые облака. Под ними от огромного массива Ирасу исполинским мостом протянулся шлейф тяжелых густо-лиловых туч, а ещё ниже смешались огненно-алые, оранжевые и золотые полосы. Контуры грозных скал утонули в мягкой дымке, густо-синей и тонкой наверху, плотной и голубовато-серой внизу. Призрачно-легкая гора казалась островом, прорезающим слои воздушного океана. Необъятное молчание царило вокруг. Только где-то вверху, на разрушенных ветром утесах, размеренно и печально кричала какая-то птица.
