— Привет, — Ингунда улыбается, откидывая пышную гриву волос, плащом укутывающую спину.
Шуршит листва, со стороны кустов раздается поскуливание. Мокрая шерсть, спутанная колтунами от налипшей грязи. Худой, что даже через волосяной покров торчат ребра. Маленький, жутко некрасивый волчонок.
— Подойди, не бойся, — ведьма протягивает руку, но детеныш оборотня, взвизгнув, ломая кусты, бросается прочь.
— Ингунда! — голос Сигиберта разносится по лесу.
Ветер, будто вызванный яростным криком, поднимается. Дрожат деревья, скрипя усыхающими ветками, покрывая землю листвой. Черными, напитанными злой аурой.
Ведьма стоит, скрестив руки и смотря вдаль. Хрупкая фигура еще прекраснее, укутанная в сияние луны. Заметив оборотня, оборачивается. Смотрит, сперва как-то отстраненно, будто не узнавая давнего друга. Но вот губ касается улыбка. Скорбная, но без сомнения искренняя.
— Ингунда, я..., — перевертышь, преисполненный решимости, шагает вперед.
Ведьма касается пальцем его губ. Так всегда. Волчья натура превыше человеческой. Огонь, поглощающий все, зов природы, громче любого горна. Но только не с ней. Достаточно одного взгляда, жеста и волк отступает.
Сигиберт берет руку подруги, прижимает к своей щеке. Прикрывает глаза, чувствуя успокаивающий холод.
— Я верю, — говорит она, тихо, еле слышно, заставляя даже не дышать перед страхом пропустить хоть слово. — Мастер верит, верю и я. Наш Владыка возродился.
Оборотень открывает глаза, но ведьмы рядом нет. Остатки проклятой деревни и ненавистный раб святош. Гилберт!
— Назад, Марк, не вмешивайся!
Сигиберт клацает зубами и рычит куда-то в сторону груды мусора. Вампир как всегда паясничает. На кровососе ветхая кольчуга имперских времен. На боку спата. Не оружие, а сущий антиквариат, впрочем, впечатление обманчиво. Марк в прошлом солдат легиона и великий воин.
— Назад, он мой! — повторяет оборотень, поворачиваясь к противнику.
Паладин делает несколько шагов назад, не сводя суженных глаз с темных. Меч давно в руках, чуть искрится, поигрывая светом на кончике клинка. Пальцы изгибаются в ритуальном жесте, указательный палец и мизинец направленны вперед.
— Свет святой Девы защитит меня...
Договорить паладин не успевает. Золотистая аура идет паутинкой трещинок. Со звоном разбитого стекла рассыпается, сам рыцарь летит кубарем, отброшенный взрывной волной.
"Я же говорил не лезьте!"
"Не будь упрямцем! — Арегунда наверняка неподалеку, прикрывая тыл. — Ты волк или баран? Святоши уж точно по правилам драться не будут".
Плевать. Этот бой только между ними. Сигиберт приближается, помахивая хвостом, не спешит. Гилберт, покачиваясь, поднимается. И где образ прекрасного святого воителя, будто сошедший с фрески архангел? Белоснежный плащ изорван, весь в грязи. Лицо так же перепачкано и искаженно гримасой оскала. По виску тонкой струйкой течет кровь.
Обманчивое помутнение и неровный шаг рассеиваются утренним туманом. Гилберт стремительно бросается вперед, описывая выверты мечом. Оборотень смахивает клинок небрежным движением лапы. Буксуя сапогами, рыцарь разбрызгивает густую жижу. Падает на колено, выставляя оружие вперед, стремясь не подпустить врага слишком близко.
— Шелковичное. Ты был там. Ты пленил ведунью. И тут тоже.
Оборотень не спрашивает. Церкви боятся некого, о успехах "расследования" трубили везде. Каждый кабацкий забулдыга знает имена героев.
Взмах меча, ответный рык. Лезвие выбрасывает искры, встретившись с изогнутыми когтями. От силы удара рука юноши едва выдерживает. Острая боль пронзает запястье, заставляя вскрикнуть. Лишь чудом рукоять не вылетает из быстро потеющей ладони.
— Ты когда-нибудь слышал, как она поет, рыцарь? — уже тише говорит Сигиберт, наматывая петли вокруг добычи.
Гилберт, громко выдохнув, втыкает меч в землю. Клинок входит до половины. Сорванная с небес молния метит в волколака. Тот отскакивает от одной, подпалившей шерсть на боку. Вторая лишь растекается лужицей по сомкнувшемуся над головой защитному куполу.
"Будь внимателен", — звучит Арегунда в голове.
Оборотень стремительно атакует, сразу, не давая чуть ошеломленному после заклятия противнику прийти в норму. Гилберт все же успевает порезать плечо глубоким выпадом, но тщетно. Когда клыки впиваются в ногу, не рыцарь, просто мальчик кричит от боли, заливаясь слезами. Оборотень же дергает башкой, с легкостью отправляя жертву в полет.
— У нее был прекрасный голос рыцарь, — облик Сигиберта демонизируется. С шерсти на подбородке капает кровь, глаза наполнены безумием. Пальцы с когтями нервно, в нетерпении подрагивают, — но больше он не зазвучит.
Гилберт летит долго, ломая в полете доски, глубоко раздирает тело о гвозди и острые щепки. Боль повсюду, перед глазами туман, а голодное рычание все ближе. Парень делает попытку встать, жуком барахтаясь в грязи.
— Песни? — истерично смеется он, с трудом удерживая вес, опираясь на меч. — О чем ты? Оглянись! Женщины, дети, старики!... Я видел, во что их превращало проклятие ведьминого мора. Как они горели живьем. Что вы наделали!?
Гилберт глотает горькие слезы. Собрав остатки воли, смело смотрит на приближающуюся смерть.
— А чем вы лучше? — подает голос долго не показывающийся вампир. Марк изучает паладина со смесью любопытства и иронии. Улыбается уголком рта.— Жители этого хутора хотели убить невинного ребенка. Только лишь из-за суеверного ужаса.
— Довольно, — обрывает нелепый спор Сигиберт.
Волчья туша нависает над почти поверженным противником. Последняя, тщетная попытка достать оборотня и отброшенный меч летит в грязь. Конец. Гилберт лежит в луже, сквозь полуприкрытые веки смотря на зависшую лапу.
"Безначальный, — от чего-то не страшно, душа замирает перед встречей с создателем, — в руки Твои предаю дух мой..."
Смерть, улыбаясь, приложив палец губам, уходит.
"Не сейчас", — тихо шепчет она.
Оборотень, извиваясь от жгучей боли, скулит. Клыки клацают раз за разом, напрасно отбиваясь от врага. Крохотные, едва различимые золотые снежинки. Падают, оседая на истоптанной земле, темных, паладине. Гилберт приподнимается, разлепляя заплывший глаз. Даже боль в ноге (похоже, еще и сломанной) отступает. Оборотень и вампир наоборот, кричат, сбивая причиняющую нестерпимую боль пыльцу.
" Слезы Господа! — шипит кошкой Арегунда. Вдали слышны удары в бубен, все с нарастающим темпом. — Уходите, я не справлюсь!"
Десмон, негромко ругнувшись, погружает сапоги в грязь. Проследить за мальчишкой не такая уж безнадежная затея. После отстранения Альфонсо в ордене все как на иголках. Но Гилберт дело особенное. Инквизитор для него больше, чем духовный наставник или шеф. Почти как отец.
— Скажи, что ты тоже это видел, — гремит бас паладина.
Рыцарь сжимает молот, каждый шаг дается с трудом. Чуть позади с мечом наготове Жерин. Храбрится, хоть сам заметно напуган.
— Да. Оборотень и вампир. Не ошибусь, если их прикрывала настоящая ведьма.
Гилберт находится неподалеку. Живой, пусть и не совсем целый. Даже взглянув на соратников, не с первого раза узнает.
— Итак, — приевшимся движением сир Жерин отбрасывает челку, — не хочешь объяснить, что тут твориться?
Академия.
Хильда слегка морщится от открывшегося вида, сбавляет темп быстрого шага. Каблуки мерно выстукивают по мостовой, затягивая время. Впереди невысокое, но довольно богатое здание. Несколько грубоватая перестройка имперского наследия со следами неумелого ремонта. После великого переселения, умельцы зодчества переводятся. Все составляющее обыденность становится диковинкой, а затем и вовсе исчезает. Как акведуки, тянущие воду через пол провинции или канализация.
Непривычный глазу, похоронно белый мрамор колоннад. Летом видимо все обвивают розы, а само здание утопает в зелени широко раскинувших ветви деревьев. Проходя мимо ряда статуй, засыпанных опалой листвой, лишь сильнее чувствуется запустенье.
Правительственное здание. Все же Академия, пусть и формально, часть королевства. Тут располагается представительство, эдакий клочок истинного западноземелья.
— Госпожа, — едва двери отворяются, внутри согнутые спины служанок, фальш лиц, скрытых в поклоне. — Мы подготовили ванну. Более подобающее одеяние только привезли...
Принцесса проходит мимо. Так же, как только что минуемый безжизненный мрамор, с такими же стертыми ликами. Надоедает. До тошноты надоедает. Весь блеск двора, приторный тон благородных, удушливые наряды.
"Теперь я другая, — девушка чувствует, как от полыхнувшей огнем груди негодование комом подступает к горлу. Она почти несется по коридору. — И пусть отец видит это"
Принцесса вообще в толк не возьмет, что понадобилось Оттону. Король, конечно, шлет письма, интересуется делами и все прочее. Но все же витает в воздухе некоторое облегчение. Для всех. Для двора, избавившегося от дикой кошки. Да и для самой Хильды, почувствовавшей от осознания, что ее забыли, лишь радость.
— Отец!
Узорчатая деревянная дверь широко распахивается от резкого толчка. Хвостом рассерженной львицы колышется пышная коса. Хильда похожа на ожившую нордскую легенду о валькириях. Глаза так и пылают решимостью.
— Отец? — не так уверенно протягивает девушка, глядя в спину повернутой к окну фигуре.
Переступает порог и замирает. Оцепенение сковывает руки и ноги, язык будто наливается свинцом, не в силах и шевельнутся.
В углу, отстраненно уткнувшись в вышивку, сидит няня Берта. Женщина лишь единожды смотрит на воспитанницу. Обжигает молчаливым укором.
"Что за одежда на вас, юная леди?" — кричит весь облик, от глаз, до наклона головы.
А еще...
Кожа и металл. На герцоге Гримберте парчовые одеяния. Бисер гармонично сливается в узоры, ведя линии по рукам, оканчиваясь сложным рисунком на груди. Плащ богато обшит соболем и поддерживается серебряной застежкой. Самоцветы на герцогском венце. Но запах войны неизменно следует за старым солдатом.
— Ваша светлость, — лязгает голос полководца, даже поворачивается по военному, будто делая строевой прием на параде.
Герцог говорит что-то еще. Лишь шевелятся губы, не донося до рухнувшего в пропасть сознания ни слова. Да и не нужно ничего говорить. Последняя придворная дурочка знает, такое рано или поздно происходит. Хильда живет своей жизнью, отгораживаясь от будущего, не думая о страшном слове — замужество.
Цветы выпадают из ослабших пальцев (И когда успевает принять?!). Букет падает на деревянные доски. Несчастные лепестки, подхваченные сквозняком, разлетаются по комнате.
— Вам... не нравится, — впервые в глазах Гримберта появляется нечто человеческое и кажется испуг. — Простите. Я ничего не смыслю в таких вещах.
— Нет-нет!
Искренние слова пробуждают девушку от сна. Встрепетнувшись, поспешно подбирает упавший букет. Только теперь видит белые розы, очень красивые, вдыхает приятный аромат. Дар ощущает колебания Силы в хрупких лепестках. Ну конечно, где еще взяться цветам в разгар осени. Наверняка подарок стоит уйму денег.
— Спасибо, — говорит Хильда, зарываясь в розы и утопая в аромате, удосуживаясь, наконец, одобрительного взгляда от няни. — Они прекрасны.
Принцесса умолкает. Девушка и герцог смотрят друг на друга, будто впервые видя. Смущенные, отчаянно подбирая слова, затягивая тяжелое молчание.
— Берта, — Гримберт сбрасывает оцепенение, поворачиваясь к компаньонке, — я прошу меня простить, но мне и ее светлости необходимо побыть наедине.
На несчастную няню смотреть больно. Женщина краснеет до кончиков спрятанных под чепчиком волос. Не сдержавшись, Хильда прыскает в кулак. Хоть в чем-то они с герцогом схожи, раз он способен довести Берту до полуобморочного состояния.
— Но..., — глаза пожилой дамы бегают в панике.
Она приподнимается, но Гримберт кладет руки на плечи, успокаивая и усаживая на место.
— Не переживайте, няня, — приходит в подмогу Хильда, ситуация несколько веселит девушку, вернув румянец к щекам. — Герцог первый меч Запада и лучше других защитит девичью честь.
И вот они вдвоем. В послеобеденное время студ-городок заполнен праздношатающимися людьми. Еще одна пара едва ли чем то выделяется. Среди шумного, смеющегося народа лучше чем где бы то ни было, чувствуют себя наедине.
Лишь теперь Хильда замечает, казалось бы малозначительные детали. Принцесса едва ли до плеча достает грозному воину. Но при этом у них сходный шаг, не требующий приспосабливаться. Пытается представить себя в постели с этим человеком.
"Нет, глупо это", — думает девушка, отводя взгляд, рассматривая витрины магазинов и кафе.
Принцесса долго гадает, кто же кандидатура в мужья. И как-то давно смиряется с Ярополком. Выбор отца кажется очевиден и логичен. Княжич, сын опального Влада, наследник Шугарина. Объединить рода, накрепко связав Север с троном и дело в шляпе. Стареющего Гримберта, бездетного, сбрасывают со счетов, причем все. Как оказывается зря.
Некоторое время просто гуляют, не решаясь говорить.
— Хильда, — голос Гримберта, отринувшего церемониал, обратившийся к девушке, как к человеку, заставляет вздрогнуть. — Для нас обоих новость о свадьбе неожиданная и поспешная. Конечно вся эта женитьба — большая политика, где нет места любви.
Такая откровенность повергает в шок даже Хильду. Девушка, якобы от ветра, запахивается в воротник. Лицо буквально пунцовое. Герцог впрочем, ничего не упускает. Лишь улыбается, едва приподняв уголки рта.
— Я не хочу обращать твою жизнь в каторгу, — продолжает мужчина. — Несомненно, от нас потребуют наследника. Но наличие фаворита не станет ни препятствием, ни достоянием гласности. Даю на то слово.
* * *
Распрощавшись с будущим мужем, Хильда запирается в комнате общежития. Лишь тут, погрузив помещение в мрак, задраив шторы и ставни, рассыпается обломками. Дает волю слезам, как самая обыкновенная девчонка.
Сидит на кушетке, подперев голову о колени и обхватив руками ноги.
"Дура я дура", — корит себя, размазывая по лицу мокрые разводы.
Ведь правда глупо и по детски наивно. Что за надежды? Ее, представительницу рода королей, просто оставят в покое? Откроют клетку и пташка, взмахнув крыльями, улетит в мир грез. Где каждый владелец своей судьбы. Закончит Академию, станет магом. Конечно, Рихард будет рядом, всегда.
"Но наличие фаворита не станет ни препятствием, ни достоянием гласности", — сверкает обманчивый лучик света во мраке отчаяния.
Как смертельный огонь для глупого мотылька.
Фантазия рисует одну картину за другой. Вот Рихард блестяще заканчивает Академию. Красивый молодой человек. Хотя нет, уже мужчина, в руках посох мага. Уверенной походкой проходит под аркой, ведущей в большой зал королевского двора. Снисходительно кивает на почтительные поклоны и приветствия. Ведет умные беседы с уважаемыми мудрецами и старыми аристократами. А ночью, тайком, проникает в опочивальню Хильды. Чужой жены.
Маховик времени раскручивается все сильнее. Летит год за годом, принося самое страшное. Бастард. Принцесса, полуживая, на окровавленных простынях, бледная, как сама смерть. Дрожащей рукой отдает возлюбленному крохотное, визжащее дитя.
