Драгонвик

Однако превыше всего она должна была проявлять интерес к новым публикациям англоязычных авторов: мрачному роману сэра Эдварда Бульвер-Литтона "Зенони", "Заметкам от Корнхилла до Каира" мистера Теккерея, ужасным суждениям об Америке мистера Диккенса в "Мартине Чезлвите" и другим.

Миранда просмотрела все книги, которые вручил ей Николас, обращая особое внимание на подчеркнутые места, поскольку каждое утро после завтрака они отправлялись в небольшой кабинет рядом с гостиной, где проходил напряженный часовой урок.

Николас оказался прирожденным педагогом, строгим к ее небрежностям и ошибкам, но обладающим удивительной способностью оживлять любую тему. Миранда легко привыкла к их отношениям учителя и ученицы и была очень признательна мужу, потому что только сейчас поняла, до чего же была невежественна.

* * *

Через неделю несколько избранных членов нью-йоркского общества получили приглашения на прием и ужин в четверг, двадцать восьмого мая, ровно в семь часов вечера.

Для того чтобы дебют Миранды не стал грандиозным событием, Николас очень тщательно составлял список немногочисленных гостей. Шермерхорны, Бревуорты и Гамильтон-Фишеры должны были представить аристократию "Никербокеров". Еще старый Филипп Хоун и его жена, поскольку мистер Хоун, бывший некогда мэром Нью-Йорка, имел репутацию прекрасного рассказчика и к тому же успел везде побывать. После некоторых колебаний были приглашены Асторы: престарелый Джон Джейкоб, Джон Джейкоб-младший и его невеста мисс Гиббс. То, что Асторы были богатейшими людьми, не впечатляло Николаса, и конечно, не могло окупить их простонародного немецкого происхождения, однако Ван Рин сделал скидку на их новый замечательный особняк на Лафайет-Плейсе и холодную серьезность молодого Джона Джейкоба. Но самым главные было то обстоятельство, что невеста Джона Джейкоба — Шарлотта Гиббс, была родом из достойной семьи с Юга.

Любой другой человек на месте Николаса здесь бы и остановился или добавил бы к списку еще несколько имен нью-йоркской элиты вроде Эспинуоллсов или, может быть, Верпланксов, но Ван Рин игнорировал барьеры, разделявшие нью-йоркское общество, и к тому же знал, что любое собрание будет украшено легким прикосновением экзотики.

И поэтому он пригласил мадам Терезу Альбанес, певицу, выступавшую в Каста-Гардой, миссис Элизабет Эллет, язвительную поэтессу из Женского литературного общества, и Германа Мелвилла, молодого моряка, только что издавшего роман под названием "Тайпи", поразивший читающий мир не только оригинальностью живой английской прозы, но и красочным описанием нагих полинезийских девушек.

— Между прочим, — заметил Николас, — наш кругленький граф де Греньи возвращается в Нью-Йорк. Вчера он прибыл на "Кельтике" и прислал мне записку. Я пригласил его на прием. На этот раз его жены не будет.

— Да? — довольно равнодушно проговорила Миранда, вспоминая толстенького француза, его неуклюжесть и восторженные похвалы Драгонвику. Кажется, это было так давно! Праздничный бал Четвертого июля! Вальс с Николасом. "Тогда я впервые поняла, что люблю его", — подумала она, и это воспоминание неожиданно причинило ей боль.

— Николас, — резко произнесла она, — когда мы поедем в Драгонвик? — в ожидании ответа ее сердце отчаянно колотилось. И почему ее так пугает этот простой вопрос? Ведь роскошный Драгонвик и был его настоящим домом, а теперь и ее.

— Да ведь его не успеют подготовить к концу июня, — спокойно ответил он. — Там сейчас рабочие все красят, перестраивают. Полагаю, мы уедем через две недели и укроемся от жары в Маунтин-Хаузе в горах Кэтскилл, а потом уж поедем в Драгонвик.

Миранда с облегчением выдохнула. До чего же она глупа! Вообразила, будто он не только избегает упоминать Драгонвик, но не желает и думать о том, чтобы жить там. Она оказалась абсолютно неправа, как это часто стало с ней случаться в последнее время. Правильно говорила мама, весело подумала она, моя голова полна глупых фантазий.

Миранда пошла наверх к письменному столу и написала длинное восторженное письмо матери, подробно рассказывала о своем счастье и всевозможных добродетелях Николаса как супруга. Когда через три дня Абигайль получила это письмо и прочитала его, она немного приободрилась. Затем передала письмо Эфраиму.

— Похоже, она счастлива как свинья в клевере. Я же говорил, чтобы ты не изводилась из-за нее, — заметил он, возвращая письмо.

Но Абигайль, вновь пробежав глазами по размашистым строчкам, нахмурилась.

— Не знаю, не знаю... Слишком уж много восторгов. Можно подумать, она стремится убедить и себя, и меня.

* * *

В день приема Миранда лежала в затемненной спальне, стараясь расслабиться. Только что ушел парикмахер, и Миранда не решалась даже пошевелиться, боясь испортить прическу. Все было готово, спасибо Николасу и опытным слугам, которые совершенно не нуждались в ее робких советах.

Они относились к ней как к очаровательному, но беспомощному ребенку, и Миранда преодолев обиду, сообразила, что она действительно не имеет никакого опыта.

Как хорошо будет встретиться с людьми, размышляла она с возрастающим возбуждением, заставляя себя закрыть глаза, хотя уснуть было невозможно. Если не считать тех случаев, когда она ходила в церковь Святого Марка за углом, все эти недели она никого не видела, кроме слуг и, конечно, Николаса.

Дело не в том, что мне нужен кто-то, кроме Николаса, торопливо сказала она сама себе. Она вовсе не одинока, но иногда ей очень хотелось иметь подругу. Другую женщину, с которой можно было бы поболтать о всяких глупостях, о нарядах или о вышивках, с которой можно посмеяться, поговорить обо всем, что придет в голову. И не нужно всегда быть в напряжении.

В дверь постучали, и в спальню вошла миссис Макнаб с письмом.

— Только что прибыло, мадам.

От мамы, радостно решила Миранда. Но письмо было не от Абигайль. Почерк был незнаком, а штемпель указывал на город Гудзон, штат Нью-Йорк.

Миранда сломала печать и удивленно взглянула на подпись: "Джефферсон Тернер". Странно, что он решил написать ей. С тех пор, как он гостил у них на ферме, она редко вспоминала его. Ее одержимость Николасом была так сильна, что, если не считать благодарности Джеффу за спасение Чарити, он виделся ей кем-то вроде почтальона.

"Моя дорогая Миранда (начиналось письмо).

Недавно я узнал о вашем браке. Признаюсь, это был большой сюрприз. Надеюсь, вы будете очень счастливы.

Когда вы отправитесь вверх по реке, меня уже там не будет, чтобы вас поздравить, потому что я вступил в армию и уезжаю в Мексику. Не знаю, какой из меня получится солдат, но уверен, что врачи нужны везде.

Когда будете писать домой, передайте, пожалуйста, мое почтение вашей семье. Надеюсь, у вас все будет благополучно. Благослови вас Господь".

* * *

Джеффу потребовалось много времени, чтобы решиться на письмо. И он никогда бы не сделал этого, если бы не война и уверенность, что он вряд ли вернется. И если мексиканская пуля не сделает своего дела, то лихорадка или дизентерия ему наверняка гарантированы.

Он писал правду, когда утверждал, что брак Миранды стал для него сюрпризом. Он был словно поражен громом среди ясного дня, его ослепили всесокрушающий гнев и дикая ярость против Николаса. Эта ярость открыла ему истину, и когда он, наконец, успокоился, то взглянул правде в глаза. Он испытывал безумную ревность, именно то чувство, делающее невыносимой мысль, что Миранда может стать женой другого.

Эфраим не так уж и ошибался, когда уверял Абигайль, что Джефф вернется в Гринвич, потому что тот действительно размышлял об этом. И теперь Джефф понял, что потерял слишком много времени, ожидая, когда Миранда избавится от своей одержимости хозяином Драгонвика. И все же всепоглощающее чувство к Миранде подкралось к нему столь незаметно, что долгое время он даже не догадывался о нем.

"Да что же это за напасть такая, что я так хочу эту девушку?" — спрашивал он самого себя, когда ужасная весть о браке Миранды заставила его понять, что он действительно жаждет ее — до безумия. Но будучи человеком трезвомыслящим, он никогда не тратил время на бесплодные переживания. Он обратил свои чувства в действия. Он завербовался бы в любом случае, не особенно задаваясь вопросом, в чем заключаются истинные мотивы президента Полка. Страна воевала, и он был нужен стране. Для Джеффа этого было достаточно. Но страстное нежелание видеть, как Миранда поселится в Драгонвике как жена Николаса Ван Рина, ускорило его решение.

Потом он написал ей.

* * *

Миранда даже не догадывалась о страстях, бушевавших в душе Джеффа, а потому была удивлена и тронута его письмом. Когда-то между ними существовала неприязнь. Даже когда он гостил на их ферме, она думала, что он дурно к ней относится. Оказалось, это совсем не так.

Она все еще смотрела на листок бумаги, когда Николас открыл дверь и заглянул внутрь.

— Как, вы не отдыхаете? — с недоумением спросил он. Потом подошел к кровати. — Что вы читаете?

— Письмо доктора Тернера, — ответила Миранда.

В комнате повисла напряженная тишина. Затем Николас протянул руку.

— Дайте взглянуть.

Несколько удивленная, она передала ему письмо. Он никогда не проявлял интереса к письмам, приходящим ей из дома. Наблюдая, как Николас читает письмо, Миранда с недоумением заметила, как на лице мужа промелькнула тревога, а затем в его глазах, появилось выражение... выражение чего? Удовлетворения? Облегчения? Она не могла понять.

Николас вернул письмо.

— Мне кажется, тон письма несколько фамильярен. С каких это пор он мог узнать вас настолько хорошо, что решился просить для вас Божьего благословения?

— Прошлой осенью он прожил неделю на нашей ферме, — нехотя ответила она. В голосе Николаса она ощутила нотку иронии, и она не могла разобрать, действительно ли он был недоволен или ей просто показалось. И если он недоволен тем, что она получила письмо от другого мужчины, то тогда откуда это выражение облегчения в его глазах?

— Я и не знал, что он останавливался у вас на неделю, — без особого выражения произнес Николас. — Но он приятный молодой человек, и, как я вижу, патриот. Без сомнения, вам нравилось его общество?

В этот раз в его голосе явно слышался сарказм.

Она устало повернула голову и откинулась на подушку.

— Нет, — ответила она. — В то время я думала только о вас.

* * *

Маленький граф де Греньи прибыл на прием первым. За прошедший год, проведенный в Лионе в делах и хлопотах по производству шелка, пока проблемы экспорта не потребовали его новой поездки в Нью-Йорк, он стал еще полнее. Костюм цвета слоновой кости и вышитый жилет плотно обтягивали его неуклюжую фигуру, однако черные глаза были такими же живыми и любознательными, как и раньше, а восковые усы закручивались с прежним изяществом.

Графу были очень интересны перемены в доме Ван Рина, и ему не терпелось увидеть Миранду в новой роли. Когда она появилась, спускаясь по лестнице впереди Николаса, двигаясь с присущим лишь ей изяществом, и остановилась на мгновение у порога, чтобы справиться с волнением, его галльское сердце было покорено.

"Да, она воистину прекрасна", — думал он, приблизившись, чтобы поцеловать ей руку. — "Как она изменилась!".

В один миг он заметил то, что мог заметить только истинный француз — причины, по которым произошли эти потрясающие изменения, были связаны с внешними преобразованиями. Изящное белое атласное платье с черными кружевными оборками, слегка тронутые коралловой помадой губы, каскад золотых волос, которые были обязаны своим блеском настою ромашки. Ну и, конечно, великолепные бриллианты Ван Ринов, сиявшие на ее груди! Миранда впервые надела драгоценности, подаренные Николасом. И надела она их только из-за ясно выраженного пожелания мужа. Ее сомнения прошли, как только она увидела, как шли ей вновь ставшие чистыми и сверкавшими бриллианты, но большая рубиновая подвеска, та самая, что была на Джоанне в ночь бала, вызывала у нее такое чувство неприязни, что она даже не прикасалась к ней. Миранда ни разу не вытаскивала ее из ларца.

И все же изменения, происшедшие с Мирандой, объяснялись не только одеждой, драгоценностями и тщательным уходом. Граф с восторгом разглядывал молодую женщину. Голос Миранды стал глубже и утратил некоторую провинциальность. Она улыбнулась и произнесла с удивившим его холодным спокойствием:

— Я рада видеть вас, граф.

Когда ее удлиненные глаза встретились с его взглядом, в них больше не было прежней наивности.

Граф наслаждался. Своей элегантностью и галльской галантностью он очаровал дам, среди которых были миссис Шермерхорн, Бревуорт и Фиш. Затем он подошел к другой группе в смежной гостиной. Здесь он нашел семейство Асторов, держащихся рядом с Джоном Джейкобом. Почтенный старец настоял на том, чтобы пойти на вечер, хотя сам, как обычно, погрузился в беспокойный сон. Его высохший подбородок уткнулся в грудь, так что всем был виден только лысый затылок.

Чуть в стороне, рядом с роялем из палисандра граф увидел Миранду, беседующую с высоким мужчиной с бородой удивительного золотого цвета, придававшей ему сходство с Юпитером, но это впечатление смазывалось юношеской неуклюжестью его жестов. Рядом с ними сидела невысокая женщина, подвижная словно белка. Ее темные глаза восхищенно смотрели прямо в рот бородатому мужчине, который от такого внимания казался крайне смущенным.

Де Греньи приблизился к Миранде и двум ее собеседникам. Она сразу же поднялась и громко произнесла:

— Граф, позвольте представить вас миссис Эллет, она пишет чудесные стихи, а этот джентльмен — мистер Герман Мелвилл, который только что подарил нам свою увлекательную книгу. Граф де Греньи из Франции, — представила она его.

Bravo, ma chere*, — мысленно похвалил граф Миранду. Подобное представление он счел бы достойным герцогини, за исключением того, что все эти герцогини почему-то ужасные дурнушки. То, что он увидел сегодня, было лучшим свидетельством того тернистого пути, что она прошла от неловкой нервно девушки, которую он помнил, до великолепной светской дамы.

* Браво, моя дорогая (фран. язык)

— Я слышал вашу утонченную поэзию, мадам, — совершенно спокойно солгал он, кланяясь миссис Эллет. — Я очень рад познакомиться с двумя американскими авторами. Я давно этого жаждал.

Де Греньи с интересом разглядывал Мелвилла. Он не читал его книгу, но много о ней слышал, в основном то, что она была ужасно нескромной по сравнению с общепринятыми англо-саксонскими стандартами, установленными молодой английской королевой, а также утверждения, будто это произведение написано настолько хорошо, что большинство литературных критиков сомневались, что ее автором мог быть какой-то необразованный моряк.

— У вас была интересная жизнь, месье, — предположил граф, заметив, что бородатый молодой человек не склонен поддерживать беседу.

— О да, граф, — воскликнула миссис Эллет, сложив руки в умоляющем жесте. — Миссис Ван Рин и я просто умираем от желания послушать рассказ мистера Мелвилла о его жизни на острове этих людоедов — ужасных и кошмарных.