Я слушал тетушку Матриду, отрыв рот и держа в руке забытый надкушенный пирожок. Вот это да-а-а-а-а! Срифмовать, положить на музыку и петь в кабаках балладу о славном знахаре из Сербано — слезы пожилых вдовушек и огонь героизма в очах юношей будут обеспечены, как и серебрушки в шляпе исполнителя. А не собраться ли жителям города, да не написать ли всем обществом какой-нибудь роман? При столь буйной фантазии должен получиться незабываемый шедевр.
Переполненный впечатлениями я направился спать, попросив разбудить меня в восемь часов. Дилижанс отправлялся в десять, и я рассчитывал успеть к девяти подойти к знахарю, там, как договорились, встретиться с Кламирой, получить у Герболио документ о прохождении практики и попрощаться с ним. Переодевшись в пижаму, я разобрал постель, лег и, как пишут в романах, только моя голова коснулась подушки...
Свента стояла в длинной ночной рубашке посредине незнакомого мне помещения, похожего на комнату постоялого двора, и с удивлением смотрела на меня. Выглядела она плохо. Точнее, смотрелась она как всегда потрясающе, а уж в этой ночной сорочке настолько близкой и... родной, что я с трудом мог сдержать неуместные порывы подойти и обнять ее. Однако темные круги под глазами и какая-то запредельная тоска в них недвусмысленно говорили, как ей плохо.
— Филин? — неуверенно спросила она. — Это ты?
— Я, — так же умно ответил я.
— Тебе там хорошо?
— Нормально, — пожал я плечами. Я не понял точно, где это там, но предположил, что в Сербано.
— Филин, пока ты здесь, я давно хочу тебя сказать, — торопливо заговорила Свента, словно куда-то опаздывая. — Прости меня! Там, на постоялом дворе, я вела себя действительно как капризная девчонка. Я и вправду не понимала как все серьезно и когда лоперцы напали..., они же могли убить всех пассажиров. Из-за меня. Эти два месяца я все думала, думала, думала.... Ты меня простишь, Филин?
— Я тебя давно простил, Свента. В первый же день. В свою очередь, если пошел такой разговор, я прошу тебя, Свента, простить мою грубость и несдержанность. Я не должен был так говорить.
— Должен-должен, — печально ответила Свента. — Мне еще розгами по мягкому месту надо было надавать, а не просто слова говорить. Так что, ты был еще деликатен со мной. Но если тебе это все еще важно — я тебя прощаю, Филин.
После моих слов ей стало заметно легче, будто она наконец смогла сбросить с себя тяжкую ношу долга, который уже не надеялась когда-нибудь отдать.
— А с Вителлиной что у тебя было? — согласно канонам женской логики спросила Свента, вероятно, о самом важном для себя. Ох, это женское любопытство! Ну, какая ей разница? Я же не спрашиваю, было у нее что-нибудь с кем-то из парней боевиков.
— С Вителлиной мы друзья, — твердо ответил я.
— А ты ее любишь?
— Нет. Мы просто друзья. Она даже приглашала в свою ложу в королевском театре. Обещала билеты на двоих.
— Кто же теперь сможет ими воспользоваться...? — с грустью сказала Свента странные слова. — Спасибо тебе, Филин, что навестил. Пусть тебе там будет хорошо.
Я проснулся от прикосновения к моему плечу. Тетушка Матрида, как и обещала, разбудила ровно в восемь часов утра. Опять странный сон. Да какой реальный. Только Свента как-то странно со мной разговаривала. Я умылся, оделся, позавтракал, собрал вещи и душевно попрощался с доброй женщиной. Она добилась от меня обещания, что в следующий свой приезд в Сербано я непременно остановлюсь только у нее. Даже за постой отказывалась брать деньги, но я настоял, положил короны на стол и вышел за порог.
Возле дома знахаря выстроилась огромная очередь... больных, наверное. Большую часть очереди составляли крепкие и на вид здоровые, как лошади, женщины средних лет. Согбенная старушка клюкой отпихивала одну такую, каркая на нее рассерженной вороной.
— Куда ты прешь, кобылища? Осади назад! Я первее тебя стою! Вот скажи, что тебе-то там надо? Ну, мне-то понятно что, а тебе-то зачем?
— А морщины?! — с удивлением и возмущением говорила молодуха, будто о болезни, после которой уже не встают. — У меня стали появляться морщины!
Чем закончился их спор я так и не узнал. Прошел в дом, присел в кресло и стал ждать знахаря и Кламиру. Вскоре оба они не замедлили прибыть. Герболио выдал нам документы об окончании практики, мы с ним тепло простились и направились на остановку дилижанса. По дороге Кламира рассказала мне, что Свента с ребятами уехали еще вчера утром.
Погода стояла хорошая, лошади были бодрые и менялись часто, так что прибыли мы в столицу не утром на одиннадцатый день, как обычно, а на десятый к вечеру. Таким образом, мы с Кламирой пропустили только самое начало. Кто был студентом, знает, что первый день обычно организационный и знаниями никого не грузят.
Я поднимался в свою комнату в общежитии даже с некоторым волнением. За два месяца практики я успел, оказывается, соскучиться по этому, хоть и непритязательному, но уже своему дому. Дверь комнаты открылась, я переступил порог и.... За столом сидел основательно нагрузившийся Сен. В этот момент он как раз наливал в стаканчик очередную порцию крепкого вина из кувшинчика. Два пустых сосуда валялись у него под ногами. Он молча посмотрел на меня, достал откуда-то еще стаканчик, наполнил его и предложил.
— Выпием, прзрак, за славного парня Фи...Фили...Филл...лини...анна. Пусть же ж ему в горах Богов дста...досита...досыта...нутся лучшие пкои ис... и ссса...мые крр...крсивые двушки... де-ву-шки.
Интересно, а зелененькие демонята его за волосы еще не дергают? Я поставил вещи на койку. Взял один из пустых кувшинчиков, прошел в душевую, где наполнил его водой. Все это время Сен с любопытством наблюдал за моими действиями. Он даже не шелохнулся, когда я подошел и вылил воду ему на голову.
— Повторить процедуру? — спросил я у него. — Ты с чего такой косой? Что у тебя случилось? Надеюсь, никто не умер?
— Умер, — вдруг сказал Сен.
— Кто? — сочувственно глядя на него, спросил я осторожно.
— Ты же ж.
— Я??
— Да. Ты, — почти трезвым голосом обстоятельно стал объяснять мне Сен. — Свента мне все же ж рассказала. Она ж привезла документы для академии, где все подробно расписано, как вы дрались с разведчиками лоперцев, как вас же ж, тебя и Кламиру, с местными егерями завалило в горах.... Рассказала, как ты к ней ночью на постоялом дворе являлся. Говорила, что тебе ТАМ, — он кивнул куда-то в небо, — хорошо. Так что, спасибо, что и меня же ж не забыл. Пришел вот.
— Мда-а-а-а-а, — задумчиво протянул я, — тяжелый случай в нашей практике. — Может сразу тазик воды на него вылить? Пожалуй, не повредит, — и я направился в душевую.
— Э! Э! — вскричал Сен. — Что же ж ты делать собрался? Здесь же и так мокро уже.
— Как это что? Водные процедуры. Пока от запоя не исцелишься, — равнодушным тоном ответил я и, копируя Герболио на приеме, продолжил. — И давно у вас так? По ночам спите хорошо? Головокружения, головные боли, тошнота...? Анализы на беременность сдавали? И как? На какой вы неделе?
— Филин! — Сен оторопело смотрел на меня глазами размером с корону каждый. — Так...! Ты что ж... Живой? — неуверенно спросил, наконец, он.
— Дай руку, — потребовал я, когда он ее мне протянул, больно ущипнул.
— Ай! — от неожиданности вскрикнул Сен. — Что ж ты делаешь?
— Призраки так могут?
— Не знаю я, что могут призраки, а что нет. Вот же ж взял привычку щипаться!
— О, Боги, какую чушь мы с тобой несем! Не веришь. Не надо! Садись — пей дальше. А я пошел мыться... пожевать у нас есть чего?
Сен молча пялился на меня и молчал, глядя, как я шастаю по комнате, раскладываю вещи, достаю чистую мантию. На мой вопрос он бессознательно кивнул и вдруг будто очнулся. Дико глянул на меня и арбалетной стрелой вылетел из комнаты. Пришла моя очередь застыть придорожным столбом и удивленно таращиться на хлопнувшую дверь.
Дверь снова распахнулась. В комнату, таща на буксире... Свенту, ввалился Сен.
— Вот! Видишь?! Живой же ж и щипается! — с энтузиазмом тыкая в меня пальцем — больно, между прочим — втолковывал ей Сен очевидные, на мой взгляд, вещи. — Вот! Сама тыкни, если не веришь.
Он взял руку Свенты и ею ткнул меня в грудь.
— Да вы меня убить собрались? — возмутился я. — Всю грудь истоптали. Синяки, наверняка, будут!
Свента была в памятном мне домашнем халатике и премилых пушистых тапочках на босу ногу. Она смотрела на меня долго-долго. И молчала. Потом подошла и... от всей своей широкой души врезала мне кулаком в грудь. Однако, удар у нее, я вам скажу. Как копытом боевого коня мне в грудь ударило. Даже немного отбросило назад, и я сделал пару шагов, чтобы не упасть.
— Как ты мог! Как ты мог не сказать мне, что живой! — выкрикнув все это в мое ошарашенное лицо, как в морской рупор, она резко развернулась и выбежала из комнаты.
Только через минуту я смог отойти от шока и повернуться к Сену. Тот... тоже смотрел на меня осуждающе. Ну, ребята, это уже перебор.
— Так что, мне там, в горах, надо было сдохнуть, чтобы не нарушать вашу похоронную идиллию?! Как я мог сообщить, что живой?! Как? Голубем сизокрылым в столицу прилететь и на подоконнике нагадить: "Я — жив!"?
Сен призадумался, потом смущенно посмотрел на меня и прогудел.
— Ты ж не забижайся. Мы же ж все оплакивали тебя. Свента, вон, ни жива, ни мертва пришла. А рассказывала так, будто сама уже померла. ... А ты есть хочешь? — вдруг, хитро глянув, внезапно спросил он. — Я сейчас. Быстренько разогрею и принесу. Ты мойся пока. Я шустренько.
Он торопливо выметнулся из комнаты и пропал на кухне. Я постоял в раздумье, потом швырнул на кровать чистую мантию, которую, приготовленную к облачению после душа, так и держал в руках, вышел за дверь и направился к Свенте. Надо решить все вопросы сразу. Попросить извинения за свои слова на постоялом дворе, а там.... Там посмотрим.
Постучавшись и дождавшись возгласа, похожего на разрешение, вошел. Свента лежала на кровати, отвернувшись к стенке и не сняв тех самых пушистых тапочек. Пару раз вздохнув, собравшись с духом, я заговорил.
— Свента. Я прошу тебя простить мне мои слова, которые я брякнул тебе на постоялом дворе. Я был... неделикатен. Прости.
Вздохнув несколько раз в подушку, при этом как-то странно передернув плечами, она, не поворачиваясь, глухо ответила.
— Я тебя давно простила. Это я была не права. Я вела себя как капризная девчонка. Прости меня, Филин.
Я прямо вздрогнул. Вспомнился сон, в котором мы уже говорили друг другу примерно те же слова. И Сен про призрак постоялого двора что-то такое говорил. Все это как-то... странно. Сейчас она должна спросить про Вителлину...
— Уйди, Филин. Я прошу. Уйди сейчас, ладно? — все еще не поворачиваясь, сказала Свента подушке.
Не спросила. Я ушел, осторожно прикрыв дверь за собой.
Утром я первым делом направился в канцелярию факультета сдать наши с Кламирой документы об окончании практики. Девушка-деловед равнодушно приняла у меня бумаги, прочитала, нахмурилась и, попросив подождать, вышла в соседний кабинет, на котором красовалась бронзовая табличка "Начальник канцелярии — Хлюдариан деи Карсеро". Через несколько минут она выглянула и попросила меня зайти. В кресле за монументальным письменным столом, загроможденным высокими ровными стопками папок с делами, восседал... КРЫС. Самый настоящий. Как я себе и представлял чиновников, которых величают "чернильными душами" и "канцелярскими крысами". Казалось, он был собран прямо в этом кабинете вместе с громоздкой мебелью: шкафами с делами, письменным столом и, под стать ему, креслом. Сидел он очень прямо. Вероятно, живот его, будучи под стать хозяину, такой же огромный и монументальный, просто не позволял своему владельцу наклоняться, туго упираясь в столешницу. Рядом с такой фигурой я почувствовал себя хилым и хрупким юношей, прямо зеленым от недоедания. Вот так. "Всё познается в сравнении" — давным-давно сказал один философ.
Сейчас эта фигура смотрела на меня как на корягу, попавшую в колесо телеги, до этого события ровно едущей намеченным путем.
— Что за шутки, молодой человек? — неожиданно писклявым голосом произнес монумент. — Вчера мы получили документы о том, что вы и некая Кламира погибли в пограничном конфликте. Мы срочно издаем приказ о вашем отчислении из академии и выписке из общежития в связи со смертью, подписываем его у ректора, оформляем дела в архив, а сегодня вы являетесь и предъявляете документ об окончании практики. И что прикажете мне делать? Я понимаю, что это не ваша вина в том, что обстоятельства так неудачно сложились... — вот так! Оказывается, я виноват, что не погиб! — Но на основании какого документа прикажете восстановить вас в академии и общежитии? Есть у вас бумага о том, что вы не погибли? Или хотя бы официальное письмо, подтверждающее ошибочность предыдущего документа, выданного между прочим канцелярией мэрии Сербано?
Я едва сдерживался, чтобы не наделать глупостей. Раньше, до драки на постоялом дворе, я, вероятно, не сдержался бы и дотянулся до этих жирных щек, а там будь, что будет, но сегодня я решил проявить терпение и посмотреть, что будет дальше.
— Своей властью я не могу решить ваш вопрос, поэтому мы с вами немедленно пройдем к декану, и в соответствии с его распоряжением будем оформлять ваши дела.
С этими словами он выдвинулся из-за стола и неторопливо, важно направился в сторону кабинета декана. Я последовал за ним.
В приемной дедушки Лила ничего не изменилось. Та же самая секретарша строго посмотрела на меня, узнала и, явно окончательно уверилась, что этот молодой человек, то есть я, настоящий бандит, если уже второй раз за последние полгода его дело вынужден рассматривать сам декан. Заглянув на минутку в кабинет, она пригласила нас войти.
Дедушка Лил сидел за столом и печально глядел в окно. Он не повернулся когда мы вошли, и тихо спросил.
— Что там, Дари? Что случилось такого, что ты с твоим опытом не способен решить без меня?
— Проблема вот в этом молодом человеке и некой девушке, которая с ним была на практике, — ответил крыс.
Дедушка Лил нехотя повернул голову и посмотрел на меня. Он несколько мгновений смотрел, не узнавая, потом вгляделся пристальнее, вдруг выскочил из-за стола, подбежал ко мне и схватил за плечи.
— Филлиниан! Боги! Это же Филлиниан! Живой! Филлиниан, если бы ты знал, сколько раз я себя казнил за то, что согласился отправить тебя на практику в Сербано. Сколько раз за эти кошмарные сутки...
Он так искренне радовался мне, что теплая волна ответного удовольствия мгновенно смыла все мои неприятности последних дней.
Знаете, какое это счастье дарить радость другим? Мой отец, бывало, подарит матери золотое колечко или кулон с брильянтом или экзотическое жемчужное ожерелье, а потом наслаждается, глядя, как она звонко смеется, меряет его подарок, надевает то одно платье, то другое, крутится перед зеркалом и все время спрашивает — с каким туалетом подарок лучше смотрится. В эти минуты, кажется, что он, наконец, получил тот максимум радости и счастья, ради которого тратил свой труд, время и нервы. Девушки! Умейте радоваться подаркам так, как умеет моя мать. Даже если вам подарили на день рождения удочки с набором крючков, радуйтесь так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, будто любимое ваше занятие — рыбалка, а этот набор — ваша тайная, еще детская мечта. Завтра этот даритель, чтобы опять испытать неземное удовольствие от Вашей радости, купит вам всё, на что укажет ваш пальчик. Бывает и наоборот. Например, моя тетушка Розтерина этого делать не умела совсем. Мать как-то подарила ей новое платье на бал, а та посмотрелась в зеркала и хмуро сказала примерно следующее: "Не было платья и это не платье". Правда, уезжая, она раз двадцать гоняла служанку убедиться, что это "неплатье" хорошо упаковано и погружено вместе со всем багажом. Наверняка поэтому подарки ей дарили только тогда, когда не подарить что-то было просто нельзя. И каждый раз все мучились с выбором. То, что обругает — это было заранее известно, но, может, удастся отделаться просто пренебрежительной ухмылкой.
