Они выбрали ночь

— Но чем мы провинились перед Всеединым?

Старик вновь покосился на фонарь и тот, повинуясь взгляду хозяина, стал гореть ярче. Пламя резко взмыло ввысь, разрастаясь, жадно пожирая внутренность стеклянной колбы.

— Знание не решит ваших проблем, отверженная. Лучше спроси меня, как вам спасти собственный мир?

Маратани молча согласилась.

Она часто слышала о странных пари, которые заключались между бессмертными — жестокая утеха для тех, кто живет вечно. На безграничной вехе истории подобные 'игры' оставляли после себя лишь кровавые отрезки, которые хотелось поскорее забыть, не вспоминая те кошмарные дни, когда в городе начиналась смертельная жатва.

— Что я должна сделать? — деланно поинтересовалась ведунья.

На столе появилась деревянная кукла. Невысокая, на шарнирах, с мерзким и слишком резким отталкивающим лицом, напоминающим надменного шута, готового высмеять кого угодно.

— Ты проводишь его к дому Шрама, — спокойно произнес старик.

Кукла дернулась, выгнула шею и ожила. Очертания уродливого рта растянутого в непременной улыбке стало больше и тонкий голос, изрек:

— Нам надо торопиться. Меня, кстати, зовут Ру-ру.

Устав удивляться Маратани перевела взгляд на фантома.

— У нас и впрямь мало времени, — откликнулся тот.

Поднявшись, он протянул руку и фонарь, оторвавшись от стола, оказался у него в ладони.

— Я надеюсь на тебя, Ру-ру.

— Я не подведу тебя, фонарщик, — отсалютовала кукла.

4.

Шаг за шагом констебль понимал, что идет по чужим следам — ведь не по своей прихоти, он перешагнул границу Отрешенного квартала и оказался в неведомом ему мире страхов и безумных пороков.

Разделив город на две половины, горожане не часто решались на путешествия по темной стороне Прентвиля. Являясь заложниками собственных предрассудков, они ужасно боялись того, что ждало их в этих мрачных трущобах. Здесь, смерть была привычным делом, а смрадный запах — приятнее аромата роз. И слухи о здешних местах были сродни ночным кошмарам, которыми пугали непослушных детишек.

Фонари на улице были потушены и представлялись мрачными стражами мертвого королевства. Джинкс несколько раз обернулся преследуемый странной мыслью, что за ним крадется неведомый соглядатай. Решив не искушать судьбу, он снял с себя жакет констебля и, спрятав знак представителя власти в карман, стал чувствовать себя немного спокойнее.

Миновав мрачную и невероятно длинную пустынную улицу, инспектор свернул к порту. Он шел по наитию, выбирая дорогу исключительно наугад, так как велит ему внутреннее чутье.

Яркий свет факелов и сотни фонарей резко ударил в глаза, заставив Джинкса зажмуриться.

Тишину сменило радостное улюлюканье толпы, а неприличный женский визг сменился довольным мужским гоготом. Здесь пели и танцевали, пили и прелюбодействовали, наслаждаясь бесконечной ночной прохладой. И казалось, что нет этому веселью конца, пока в дальней части улицы не раздалось несколько рассерженных возгласов, которые вскоре растворились в несмолкаемом гомоне.

Джинкс морщился, воротя голову в сторону. Он и представить себе не мог, что мир за стенами одного города может быть таким разным.

Несколько пьяных компаний распевая похабные песни, прошествовали рядом с инспектором, дыхнув не него мощным перегаром и вызвав приступы рвоты.

— Смотри куда прешь, — рявкнул высокий, словно жердь моряк, не отрываясь от своих хмельных приятелей.

— Извольте меня про... — Джинкс так и не договорил. Компания удалялась от него, совершенно не обращая на пришлого гостя никакого внимания.

Впереди началась очередная драка. Толпа зевак, быстро облепившая пьяных буянов, присвистывала и выкрикивала призывы, жаждя крови. Один мрачный тип, только делая вид, что интересуется схваткой, умыкнул у пузатого сапожника увесистый кошель. Встретившись с ним глазами, констебль не выдержал острого, словно бритва взора.

— Опасайся меня, браток...— не открывая рта, произнес вор.

Уперев голову в подбородок, констебль старался теперь смотреть на окружающую его улицу исподлобья, избегая случайных взглядов.

Здесь все было таким очевидным — что мурашки бежали по коже. Преступления происходили прямо на глазах простых обывателей — и никто несмел противостоять этому, смиренно мирясь с очевидным произволом. И вдруг в голову Джинксу пришла одна очень тривиальная мысль — тем, кто населял квартал Отрешенных, нравилась такая жизнь. Они не рвались покинуть здешние улицы, наслаждаясь подобным беззаконьем.

— Эй, чего смотришь ежом? — внезапно раздался ворчливый резкий голос.

В констебля уткнулся тяжелый взгляд бородатого здоровяка, который был практически на голову выше его.

— Чего говорю, смотришь! — более требовательно повторил незнакомец.

— Простите, мистер, — растерялся Джинкс. — Я вовсе не хотел.

Где-то неподалеку возникли сполохи ярких фейерверков, ослепив восторженную толпу.

Воспользовавшись заминкой, констебль легко скрылся среди орущих горожан, оставив здоровяка не удел.

Нет, нет и еще раз нет. Как не настраивал себя Джинкс, а здешние улицы были ему чужды. Теперь он отчетливо понимал, почему полиция обходит квартал Отрешенных стороной, стараясь держаться подальше от здешней суеты.

Миновав несколько мрачных забегаловок, с кричащими своей неучтивостью названиями, констебль оказался в дальней части пристани, где раньше швартовались иностранные суда, а теперь — мрачной горой высилось корабельное кладбище.

Пестрящая мишура улицы вновь сменилась мраком бесконечной ночи. Здесь, практически за чертой города, царил лишь мрак и уныние, и только умиротворяющий плеск волн нарушал тишину.

Джинкс огляделся. Пустынная улица, петляя между заброшенных складов, вела на холм, где среди ночной дымки угадывался свет огромного дома.

Случайный ветер донес до инспектора несколько протяжных стонов, пробуждая мрачные краски ночи. В такие минуты, теряясь в догадках, делалось очень страшно. Пытаясь припомнить, кому может принадлежать дом на холме, мистер Форсберг сделал несколько осторожных шагов вперед.

Источник света приближался к констеблю с невероятной скоростью. В какой-то момент, ему даже почудилось, что его тянет к нему магнитом.

Уткнувшись в высокие резные ворота, Джинкс сперва оторопел, совершенно не понимая, как ему удалось проделать столь внушительный путь, всего за пару секунд.

— Наваждение, — произнес он, внимательно изучая причудливый металлический узор.

Преграда была старой и местами сильно проржавевшей — цепкие листья лозы, опутывали тела мифических чудовищ грифонов и химер.

Внезапный скрип ворот, заставил констебля вздрогнуть.

Покосившаяся табличка, едва держась на единственном креплении, сняла все вопросы. Перед служителем закона раскинув свои широкие объятия, стояла 'Безнадега'.

Прикоснувшись к издававшим противный металлический стон воротам, инспектор осторожно проскользнул внутрь.

Огромный сад, окружавший пристанище умалишенных был погружен в запустение. Когда-то ровные тропинки поросли травой, а ровные кустарники, лишившись своей формы, походили на ощетинившихся дикобразов.

Подойдя к небольшой, увитой засохшим плющом беседке, Джинкс осторожно поднялся по скрипучим ступеням и оказался в окружении ровного ряда скамеек.

— Доброй ночи, мистер.

Обернувшись, констебль едва не столкнулся с огромной черной массой.

Облаченный в свободную светлую пижаму, обитатель 'Безнадеги' выглядел настоящей горой.

— Вы тоже любите гулять под луной? — монотонным голосом поинтересовался человек.

Джинкс лишь сейчас заметил, что над ними действительно нависло ночное светило — но только молодой месяц, а не желтоватый блин луны.

— По всей видимости, я заплутал, — не зная, что ответить, пролепетал констебль.

— Все мы рано или поздно теряем нужное направление и начинаем метаться по лабиринту жизни.

Слова пациента прозвучали во мраке и навсегда растворились в пустоте, не задержавшись и секунды.

Только сейчас, Джинкс заметил его бессмысленный взгляд — и ему захотелось провалиться на месте, только бы избежать абсолютно бесполезного разговора.

— Я видимо вас задерживаю, мистер, — хлопнув себя по лбу, внезапно выпалил пациент.

В ответ констебль пожал плечами, окончательно упустив шанс, избавиться от ненавистного собеседника. Мысль о том, что ему все-таки придется потерять несколько минут и выслушать путаные мысли жителя 'Безнадеги', не давала покоя.

— Нам здесь так одиноко. Толком и поговорить не с кем, — раздосадовано заметил пациент.

— Вам? — удивился констебль.

— Угу. Мне и мистеру Барбару, — немного смущено уточнил собеседник и, подняв правую руку вверх, продемонстрировал тряпичный кулек, с огромной картофельной головой, на которой ножом были вырезаны глаза и рот. Подобные страшилки из тыкв делали в Прентвиле на день Неуспокоенных.

— Он скрашивает мое одиночество, — признался пациент.

— Вот как, — не зная как реагировать на подобные высказывания, Джинкс отступил в сторону, выбирая путь быстрее покинуть беседку.

Заметив это, здоровяк, безразлично отошел в сторону и присев на одну из скамеек повесил голову.

— Я вижу, вы не желаете со мной разговаривать. Ах, как бы я хотел, чтобы поскорее наступил вчерашний день.

Кукла в руке пациента затряслась, и словно утешая его, обхватила плечо.

Оказавшись у выхода из беседки, мистер Форсберг внезапно остановился и, бросив на собеседника стремительный взгляд, поинтересовался:

— Разве такое возможно.

Шмыгнув носом и стерев с лица появившиеся слезы, здоровяк закивал.

— То есть вы хотите сказать, что завтра может наступить вчерашний день...— понимая какую несусветную чушь он произносит, все-таки поинтересовался констебль.

В ответ он в очередной раз получил немое подтверждение своих слов.

— Вы давно здесь?

— Сколько себя помню.

— В чем же состоит ваша болезнь? — почти шепотом спросил Джинкс, посмотрев на пациента совсем другим, сочувственным взглядом.

— Они не верят мне. А я не могу доказать им обратного.

Подняв голову, здоровяк еще несколько раз всхлипнул, и доверчиво уставившись на инспектора, спросил:

— Скажите, а вы мне верите?

— У меня нет оснований... к тому же, — уклончиво пробурчал себе под нос служитель закона, не понимая смысла этого разговора.

И почему только он не покинул беседку, когда у него была такая возможность? Зачем продолжил беседу?

Констебль не знал.

Его словно специально дернули за язык, не дав возможности сделать выбор.

— Вы ведь тоже, как и они, большой скептик, — утвердительно произнес пациент, кивнув на решетчатые окна 'Безнадеги'. — Пока что-то не увидите собственными глазами — не поверите. И поэтому вас мучат сомнения и предрассудки.

Взгляд констебля изменился — вместо сочувствия глаза наполнились удивлением.

— Люди не хотят верить тому, что я вижу и чувствую, считая меня изгоем. Я отчетливо вижу их страх и ненависть. Мои слова раздражают многих, а вас нет. Я понимаю, вы боритесь с собой, а они не хотят. — Взгляд пациента опять коснулся стен 'Безнадеги'.

— Они считают тебя душевнобольным, но это не так...

Пациент кивнул и поднял руку так, что картофельная голова мистера Барбара оказалась перед его лицом.

— Нам не стоит ему доверять. Он такой же, как они все. Он не поверит. Он всего-навсего хочет дать нам очередную порцию противных пилюль, — запищал здоровяк детским голоском, заставив тряпичную куклу кивать головой.

— А мне он нравиться, — зарычал в ответ здоровяк, едва не скинув с руки вымышленного советчика.

— И все-таки я опасаюсь, — ответила кукла. — Он чужак из квартала Законников. Он такой же, как синие воротнички.

— Нет. Не такой, — настойчиво продолжил спорить здоровяк сам с собой. — Я доверяю ему. Я уже давно никому не доверял.

Мистер Барбара не ответил. Картофельная голова обмякла и сразу поникла, перестав подавать признаки жизни.

— Пойдем, — позвал пациент.

Отгоняя от себя навязчивые мысли и идею, что от подобных разговоров сам постепенно теряет разум — мистер Форсберг все же последовал за жителем 'Безнадеги'.

5.

За долгие столетия Улула впервые не знала, что ответить. И хотя сила возвратилась к ней, говорить было все еще тяжело. Ком в горле то нарастал, то наступала жуткая сухость, словно острокрылая внезапно очутилась под палящим солнцем.

Восседая в кресле, Гарпий задумчиво крутил в руке чашку, на дне которой причудливой фигурой застыла кофейная гуща.

— Партия становится все интересней, — не сводя глаз с рисунка напоминающего летящую смоляную птицу, произнес он.

— Ты считаешь — это происки наших старших братьев, — прошептала доролийка.

— Случайности не случайны, — отозвался демон.

Потеряв интерес к гаданию, он поднялся и подошел к балкону, за которым все также блистал молодой рассвет. Только воздух стал острее, напряженнее.

— Ты разговаривала с этим мальчиком. Он уверен, что видел в Прентвиле Коракса?

— Несомненно, — скривившись от резкой боли, ответила Улула.

— И он отнял жизнь у двенадцатой жертвы, — продолжал анализировать демон.

— Раньше, я никогда не слышала, чтобы Высшие вмешивались в дела простых смертных. — Острокрылая попыталась приподняться и встать на ноги. На лице девушки отразилась болезненная гримаса.

Гарпий кинул на нее небрежный взгляд и даже не удосужился помочь подняться. Но Улула и не ждала поддержки, она прекрасно знала, что в оролийце нет и капли сочувствия и он с легкостью перешагнет через любого кто встанет у него на пути.

— Маятник запущен и нам нет смысла отступать. Твоя задача сейчас контролировать наше оружие. Круг тринадцати должен завершиться тем с кого все началось. А я попытаюсь договориться с Высшими.

— Но как? — удивилась доролийка.

Гарпий возник возле нее, будто огромная морская волна, и острокрылая ощутила его тяжелое дыхание с привкусом корицы.

— Это уже моя забота, — губы демона коснулись ее руки. Сегодня он был на удивление любезен — именно этот факт и пугал Улулу.

Закинув ногу на ногу, Гарпий уже расположился в уютном кресле, а его лицо озарила загадочная улыбка.

— Тем временем я наставительно рекомендую тебе покопаться во вчерашнем дне, девочка.

Лучше бы его фривольные речи не облизывали острокрылую своим лживым языком. Она могла стерпеть что угодно, но только не это.

— Стало быть, идем до конца?

— Наше пари войдет в историю. Люди никогда не забудут Черный век, который наступит уже скоро. — Ликующе подняв бокал вина, Гарпий с жадностью сделал глоток.

— Ты считаешь, нам не смогут помешать? — не разделяя слепой уверенности демона, спросила Улула.

В ответ тот отмахнулся, скорчив недовольную мину.

— Ты слишком молода, острокрылая, но поверь мне второго такого шанса, на нашей бесконечности не предвидится.

Он очутился возле нее легким ветром и, взмахнув рукой, погрузил в мир чарующих грез. И на этот раз, видение не принесло доролийке боли и разочарования.

Демон не любил долгих, бессмысленных разговоров. Обладая невероятной силой и властью, он любил окутывать представительницу сумрака изящными картинами прошлого.