— Вы не похожи на адиласца. — Девушка вглядывалась в его добрые глаза. — Вы путешественник?
Во всяком случае, он одет, как путешественник: посох, походный плащ с капюшоном, добротные сапоги.
— А я и не адиласец, — улыбнулся незнакомец. — Я Адамаз.
Очевидно, это должно было что-то объяснить, но не объяснило.
— Так Вы путешествуете?
— Да.
— Простите мою назойливость, но откуда Вы? У Вас такие необычные черты...
— Я странник, а у странников нет родины. А вот Вы лиэнка, которая боится демонов.
Стелла вздрогнула и испуганно посмотрела на него.
— Откуда Вы знаете?
В голове уже вертелся ответ: "Потому что я то, чего ты так боялась пару часов назад".
Но у него такие глаза, у Эвеллана совсем другие глаза — холодные, как у большинства богов. У Мериада тоже обычно холодные безразличные глаза, а у этого нет, в них сквозит доброжелательность.
— Это мое ремесло, — пожал плечами незнакомец. — Чтобы давать советы, нужно многое знать.
— Так Вы маг! — осенило Стеллу.
Конечно, маг, как она раньше не догадалась! Думала, что перед ней Эвеллан или кто-то из его демонов — как глупо, безумно глупо с ее стороны, ведь он же из плоти и крови. Тогда понятно, почему он так выглядит, это все объясняет. Маги, наверное, именно так стареют — благородно.
Только какой он маг, светлый или темный?
— Отчасти да. Чтобы хорошо исполнять свою работу, я должен знать секреты волшебства. Но древние маги никогда не считали колдовское ремесло делом своей жизни.
Принцесса невольно отступила на шаг. Нет, не стоило к нему подходить, нужно было вовремя отвести взгляд. Нет же, проклятое любопытство!
— Не пугайся, в мире немало колдунов, ты сама это знаешь, но осталось всего трое из тех, кто пережил гибель Срединных гор. — Он наклонился и ободряюще коснулся ее руки.
— И Вы один из трех?
— Верно. — Снова улыбка. — Нас трое, и лишь я сохранил человеческий облик. Ты знаешь Шека? Он тоже был великим магом, но время и обстоятельства заставили его стать бесплотным демоном. Всего лишь демоном. Тяжело ему, наверное, к этому трудно привыкнуть.
— А кто третий?
— Дух озера Хриза. Он рождается и умирает вместе со своими детьми. Не спрашивай меня, кто они, никто не знает их имен.
— Вы ведь не просто так оказались здесь, Адамаз?
— Разумеется. Я узнал, что ты владеешь самой могущественной вещью на земле, но и понятия не имеешь, как ей пользоваться. Я могу и хочу научить тебя этому.
— Вы служите Эвеллану? — Принцесса нервно теребила зубы Снейк. — Как и Шек, да? Скажите ему, Вашему господину, что я не желаю иметь с ним ничего общего.
— Я не служу Эвеллану, — покачал головой маг, — но хочу, чтобы миром правили смертные. Мир принадлежит им и только им, хватит, вас довольно притесняли те, кто не достойны носить имя богов; они не получат Лучезарную звезду!
— А, Вы сами хотите править миром? Стоит мне показать Вам самоцвет, как Вы заберете его себе.
— Нет, звезда твоя. Ее отдали тебе, и только тебе владеть ей. Я всего лишь хочу помочь тебе осознать свою силу и научиться ей управлять.
Девушка невольно задумалась. Какое искушение! Безумное сладкое искушение остаться одной, лишиться сковывающих ее ниточек, быть никому ничем не обязанной, быть наравне с богами. Но за это придется платить. Чем же?
— Цена так мало, что не стоит и обсуждать, — прочитал ее мысли Адамаз.
— И все же?
— Тебе нужно уничтожить Черную скалу.
— Зачем? — удивилась она.
— Она — осколок прежнего мира; в ней заключено могущество всех былых богов и народов. Чтобы построить новое, нужно разрушить прежнее. Поверь, ты никому не причинишь вреда, они давно мертвы. Не отвечай сейчас, подумай над моими словами. Прислушайся к себе, а не к словам бессильного Мериада. Всего его лживые увещевания направлены лишь на то, чтобы сохранить одряхлевшую власть, оставить людей рабами, слепыми исполнителями воли богов. Сила принадлежит тебе, и только тебе решать, как ей воспользоваться.
Адамаз встал, подошел к очагу и исчез в языках пламени.
Слова мага не выходили у нее из головы, в них было зерно истины. Стелла все еще думала о них, когда вышла во двор; ноги сами вынесли ее на улицу.
У нее вдруг закружилась голова, солнечный свет померк...
Она очнулась на пороге странного здания, напоминавшего крепости правителей прошлого; вокруг плыли клочья тумана, стремительно сгущались сумерки.
— Вот мы и встретились снова. — Голос принадлежал Эвеллану. — Теперь звезда у тебя, и я хочу в последний раз спросить о твоем решении. Надеюсь, — он усмехнулся, — тебе понравится в моем доме.
Эвеллан вышел из тумана, спустился по ступеням массивной лестницы и остановился напротив нее; за его спиной пугливо пряталась Вильэнара. Приглядевшись, Стелла увидела Шека, повисшего над верхней ступенькой. Плавно спланировав, он протянул ей свернутый лист бумаги.
— Подпиши и забудь о своих страхах. — Эвеллан пристально смотрел ей в глаза. — Кажется, ты разговаривала с Адамазом... Он нес какую-то ахинею, верно? Неудивительно: старик выжил из ума после трех тысяч лет жизни. Если Лучезарная звезда попадет в руки этого сумасшедшего, в мире воцариться хаос. Отдай её мне, и будь счастлива! Обещаю, что никто, — он на миг обернулся к дочери, — тебя не побеспокоит. Подумай, зачем тебе, смертной, владеть силой, которой ты никогда не сможешь воспользоваться? Повторяю еще раз, даю слово, что не причиню тебе и твоей семье никакого вреда, если ты отдашь мне самоцвет. Моя дочь тоже тебя не тронет, ни сейчас, ни потом.
— А что в документе, который я должна подписать?
— Сущие пустяки! Обязательство почитать меня, как единственного бога.
— Я никогда этого не подпишу. — Принцесса плотно сжала губы и оттолкнула протянутую бумагу.
— Подумай, не принимай скоропалительных решений.
Вместо ответа Стелла развязала мешочек с волшебным песком и развеяла щепотку по воздуху. Шек чихнул и растворился в голубоватом сиянии; вместе с ним исчезла и Вильэнара. Значит, она тоже дух? Все еще дух.
— Что ж, я сдержал обещание. — Эвеллан начал медленно подниматься по лестнице. — Я сделал тебе три предложения, все три раза ты отказалась. Теперь пожинай плоды!
Перед глазами снова все поплыло, закружилось в бешеном танце молочного тумана... Мгновение — и перед ней оживленная улица с разнобокими домами и шумными адиласками в длинных платьях, перекликавшихся с яркими красками осени.
Глава II
Мериад с утра был не в духе: молчал, был мрачнее тучи и время от времени косился на нее агатовым глазом. Взгляд у него был тяжелый, злобный, и Стелла всякий раз невольно отводила глаза. Когда она слишком сильно затянула веревку, он, вопреки обыкновению, не сказал что-то вроде: "Могла бы и осторожнее!", а укусил. До крови, едва не раздробив зубами кость. Девушка вскрикнула, но промолчала. Перебинтовав руку, она с опаской подошла к норовистому коню, размышляя, не разумнее ли на этот раз пройтись пешком, но обошлось, ей позволили забраться на спину.
Очевидно, в Ромажене сучилось что-то серьезное, серьезнее ее встречи с Адамазом и беседы с Эвелланом. То, что она чувствовала, видимо, появилось, просто она его не видела. Зато видел Мериад. Девушка боялась спрашивать об этом, не только спрашивать, но и думать, а так же лишний раз шевелиться, чтобы не заслужить очередное наказание. Сегодня карались любые мелочи: не туда положила руку, не так села, слишком медленно подошла, чего-то не сделала или, наоборот, проявила излишнюю инициативу.
Посреди унылой долины между Ромаженом и Суфой, неподалеку от селенья Раф, они наткнулись на останки какого-то животного. Мериад резко дернулся в сторону и остановился, едва не отправив наездницу в опасный полет через голову на обочину.
Шарар обнюхал скелет и тоже повел себя чрезвычайно странно: тихо подвывая, завертелся на одном месте.
— Что-то случилось? — От греха подальше, девушка осторожно сползла на землю.
Ее не удостоили ответом, зато она смогла разглядеть, что перед ними останки лошади. Интересно, чем их так напугала павшая кобыла?
— Значит, не понимаешь? — Стелла вздрогнула, услышав голос Мериада. Она настолько привыкла, что сегодня ее игнорируют, что успела от него отвыкнуть. Тем более что она задала вопрос минуты три назад — немного поздновато для ответа. — Он загнал лошадь. На твоем месте я бы постарался скорее попасть в Суфу. Твой дружок уже там.
— Но письмо не могло так быстро... — Это вырвалось помимо ее воли, ведь она же давала слово не злить его!
— Какая тебе разница, как?! — резко ответил бог. — Тебя должна интересовать только эта лошадь. Кстати, Адамаз тоже был здесь. И мне это не нравиться.
— Вам все сегодня не нравиться, — очередная неосторожная мысль.
— Поговори еще у меня!
— А что это за лошадь, кто ее загнал? — после недолгого молчания робко спросила принцесса, мысленно прикидывая разделявшее их расстояние. Ей не хотелось, чтобы в этот раз ей без предупреждения сломали руку.
— Эвеллан, разумеется! Вернее, не Эвеллан, а его... — Он пристально посмотрел на нее. — Скажем так, это одно из его существ. От его лошадей всегда остаются только кости. Залезай обратно! И перестань играть поводьями: меня это раздражает.
— Вас сегодня все раздражает.
— Особенно ты. Уже говорила, можешь не напоминать. Стелла, сколько раз мне тебе повторять? — рявкнул Мериад. — Сюда, живо!
Стелла испуганно шарахнулась в сторону.
— Иди сюда. — На этот раз он повторил свое требование спокойнее, медленно, по слогам.
— Нет, определенно, мне лучше пойти пешком. Или найти другую лошадь, — подумала принцесса, боком, по шажку приближаясь к своему мучителю.
— И будешь последней дурой. Иногда нужно немного потерпеть, чтобы остаться в выигрыше.
Он подошел к ней и толкнул, намного сильнее, чем она ожидала: Стелла упала и больно ударилась о череп так напугавшего всех животного. Сев, потирая саднящий висок, девушка убедилась, что бог сделал это специально. Жеребец оскалился и хлестнул ее хвостом по шее.
— За что Вы на меня сердитесь, что я Вам сделала? — Принцесса поднялась на ноги. — Я ведь сделала все, как Вы хотели, за что же Вы...? Чем ближе к Суфе, тем несноснее Вы становитесь. Разумеется, Вы бог, но у Вас нет права...
— У меня есть все права.
Девушка отвернулась и закусила губу от обиды.
Мериад потерял к ней всякий интерес и погрузился в собственные размышления. Ему не было никакого дела до ее чувств.
Чувство обиды закипало в крови, руки сами собой сжались в кулаки. Нет, никому и никогда она не позволит так с собой обращаться! Бить, издеваться, относиться, как пустому месту...
Стелла пошарила глазами по земле, отыскала обломок доски, подняла его и подкралась к Мериаду. В этот удар она вложила всю свою злость, все свою обиду.
Доска хрустнула, разломившись о хребет; конь взвился на дыбы и дико захрапел.
У нее все перевернулось внутри, когда он посмотрел на нее горящим агатовым глазом. Это был дикий взгляд, взгляд бешенного дикого зверя, готового растерзать, разорвать в клочья неопытного охотника.
Отпрыгнув в сторону, девушка подобрала камень, приготовившись к обороне.
— Не надейтесь, что, если потребуется, я не ударю снова, — неуверенно прошептала она, подсознательно сжавшись в комок в ожидании удара. — Я не тряпка, я сумею за себя постоять.
— Что ты о себе возомнила, наглая девчонка? — процедил Мериад. — На кого ты подняла руку? Ты хоть понимаешь...
— Что, по-вашему, я должна и дальше покорно терпеть унижения?
— Твоя дерзость переходит все границы! Мало того, что хочешь ответить согласием на предложение Адамаза, так еще подумываешь о том, чтобы признать своим богом Эвеллана. — Его голос гремел.
— Лучше он, чем Вы! При нем у меня хотя бы будет свобода, при нем меня не будут пинать, как безродную бездомную собачонку...
— Так, значит? — прошипел бог. — Ну что ж, подзаборная безродная дворняжка, ты это заслужила!
Храпя, жеребец пошел на нее. Девушка не стала ждать, пока он размозжит ей череп (несомненно, такова была его цель), а, изловчившись, ухватила коня под уздцы. Но повод пришлось тут же выпустить — иначе прощай два ребра. Вместо этого — здравствуй, разбитое колено, ушибленное плечо и разодранная кожа на запястье.
Стелла думала, он быстро успокоится, ведь, по большому счету, за ней не числилось серьезного проступка, но Мериад был злопамятен, а злополучный удар воспринял, как личное оскорбление.
Ноздри раздулись, шерсть на загривке взъерошилась, будто у кошки, да и действовал он, как кошка: то отпускал ее на безопасное расстояние, то одним прыжком сокращал его до минимума. Девушка пятилась, а он наступал, медленно, не сводя с нее горящих глаз, и неожиданно наносил удар. С каждым разом последствия этих ударов становились все болезненнее.
Она попыталась обойти его, но тут же поняла, что задние ноги жеребца сулят еще большую опасность. Согнувшись пополам от касательного удара, от которого на миг перехватило дыхание, принцесса успела вовремя заметить новую опасность и, перекатившись, чудом избежала перспективы остаться на всю жизнь калекой. Нужно было действовать, и Стелла кинула в глаза Мериаду горсть земли — единственное доступное ей оружие — и, воспользовавшись ситуацией, второй раз ухватилась за повод. На этот раз удачно. Поборовшись несколько минут с необузданным нравом лошади, заработав десяток новых синяков и пару серьезных ушибов, девушка наконец поняла, что контролирует ситуацию. Жеребец еще всхрапывал, уши прижаты, но ударить ее не пытался.
— Успокойтесь, я никому не отдам Лучезарную звезду, — прошептала принцесса.
Конь закатил глаза и прикусил свисавший край повода.
— Значит, по-твоему, все в порядке? — Она почувствовала толчок, отозвавшийся нестерпимой болью во всем теле.
Стелла промолчала и подумала о своих увечьях. Ее подташнивало, подозрительно заныл бок. Ушиб? Перелом?
— Сама виновата! И никакого перелома у тебя нет.
Был бы и не один, не прояви она мужество.
— Пара синяков и ссадин, не более.
Ну да, не более! Ее тело — один большой синяк, она вся в крови — и это нормально?
— Ладно, забыли! Ничего болеть не будет. Но, смотри, чтобы в первый и последний раз! Ну?
— Что? — не поняла девушка. С опаской отпустив повод, она наклонилась и потрогала ногу. Как же, все-таки, больно!
— Вслух, пожалуйста. Твое обещание.
— Обещаю, что такого больше не повториться, — пробормотала Стелла.
Кажется, он ей не поверил, но позволил забраться себе на спину, попутно проявив заботу о полученных ей повреждениях.
Не успели они проехать и пары миль, как дорогу им преградила группа всадников.
Шарар ощетинился, хотел броситься на них, но Стелла окриком удержала его. Подобрав поводья, она попросила:
— Хоть раз сделайте по-моему!
Мериад не ответил, но покорно попятился. Она только успела подумать — а он уже сделал.
Принцесса выжидала; конь замер вместе с ней, только временами подрагивала жилка на шее. Будто одно целое — и ведь не скажешь, что меньше часа назад он ее чуть не убил.
