Она натянула штаны.
— Так, малышня, пройдёмте два шага вперёд. Пристраивайтесь у стены. Эй, не разбредаться! Дядя Илья с мальчиками, а я с девочками, понятно?
— А можно дядя Саша с нами постоит? Он же отвернё-о-отся, — испугано пропищала Леночка.
Мёрси махнула рукой. Чёрт возьми, делайте, что хотите! Можете дружно запеть: "В траве сидел кузнечик!" — можете пуститься вприсядку, можете нажраться битого стекла и сдохнуть — ей было ни до чего!!! Она чувствовала, как обильно вытекает из неё проклятая тёплая кровь, как прилипают к внутренней стороне бёдер брючины... как весь этот поганый, долбанный мир с его траханным туманом пялится на неё, разинув рот в идиотском смехе... и тычет невидимыми в серой мгле пальцами!
— Я отвернусь, да! — сказал Сашка.
Они отошли на три-четыре шага. Леночка, Кристина, Элла и Валенька дружно уселись у стены. Мёрси сунула им рулон туалетной бумаги, мучительно раздумывая, как ей соорудить мало-мальски приличную прокладку из запасной футболки.
— Мёрси, — тихо сказал Сашка, стоя к ней спиной.
— Чего? — буркнула Мёрси.
— Я тебе забыл отдать. Забыл! — сказал Сашка испуганным голосом. Господи, он даже голову в плечи втянул, по-прежнему не оборачиваясь. И плечо приподнял, как бы боясь даже прикрыть локтем лицо... ну, что за чучело! Защитнички...
— ...ну, гадство... на ботинки себе набрызгал! — слабо донеслось из тумана. Неудобно Илье...
— Ну, что там у тебя? — дрожащим голосом спросила Мёрси, испытывая жалость, раздражение и страх одновременно. Чёрт его, сумасшедшего, знает! Может он ей сейчас сунет в руки аппендикс из той груды кишок... или... или отрезанный член Волкодава.... и скажет: "Пососи его, сука! Я же знаю, что ты сосала у Пи-ка-чу-у-у!!!"
Сашка робко завёл руку за спину, не смея повернуться. Мёрси с ужасом посмотрела на то, что он держал в руках.
Развернув небольшой шуршащий свёрток, Мёрси онемела. О, мать твою! Комок мятых, но чистых трусов, рулон ваты, штук десять упаковок ацетилсалициловой кислоты, резиновый напальчник и медицинский термометр в пластмассовом защитном пенале. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно... честное слово, и то, и другое сразу!
— Где ты это взял, Саша? — спросила она.
Широкая сгорбленная спина напряглась.
— Украл, — сказал он.
— Как понять — украл?
— Женщина сегодня сидела на скамеечке. Она спала. Я взял.
— На остановке?
— Да.
Остановку автобуса они прошли с полчаса назад. Мёрси твёрдо помнила, что на скамейках под выгнутым куполом никого не было. Всё-таки стены из прозрачного пластика! Мёрси помнила даже, что на одной скамейке лежала кипочка абонементов, видимо, потерянная кем-то из исчезнувших пассажиров...
Впрочем, раздумывать над этим и терзать вопросами Сашку было не время.
— Стойте здесь, — сказала Мёрси. — И это... отвернитесь ещё раз. Мне тут... переодеться надо.
Девочки послушно встали рядом с Сашкой. Мёрси выбрала местечко посуше и торопливо расшнуровала ботинки. Путаясь в штанах, она кое-как стянула их. С хрустом разорвав бумажную упаковку ваты, она отодрала здоровенный клок и наспех вытерла ноги. Вата... великое изобретение человечества! Даже и без крылышек...
В итоге всё получилось вполне сносно. Морщась от мокрых прикосновений внутренней поверхности штанин, Мёрси натянула их на ноги, застегнулась, подпоясалась ремнём и влезла в ботинки. Ну, слава Богу, теперь всё будет более или менее в норме.
— Сейчас! — зашнуровываясь, крикнула она в туман, где ворчал уже заждавшийся Илья.
И уже потом, когда они прошли Дворец и тихо брели к невидимой трамвайной остановке, Мёрси тронула Сашку за руку и сказала:
— Спасибо!
— Чем это вы там вдвоём занимались? — спросил Илья. — Сашка, я ревную!
Мёрси не успела ответить, как вдруг Кондрат-квадрат громко заявил:
— Кто-то колбасу жарит!
И только сейчас до Мёрси дошло, что некоторое время назад в тяжёлом и мёртвом воздухе действительно появился живой аромат чего-то очень вкусного.
— Блазнится... — неуверенно сказал Илья, озираясь.
Словно в опровержение, пласты тумана колыхнул лёгкий, почти незаметный ветерок. Запах усилился.
— Костёр, — сказал Сашка. — Пахнет.
— "Мой костёр в тумане светит", — пробормотал Илья. — Не нравится мне это...
— Может, там кто-то, как и мы? Кто в живых остался? — с надеждой спросила Мёрси.
— Это тётенька! — заявила слегка осмелевшая Леночка. — Она нам книжки читала.
— И у неё соба-а-ака! — Эллочка показала руками, какой величины собака была у тёти. Дети закивали головами. С головы Феди упала его красная бейсболка с удивительно аляповатым "GO!". Он торопливо поднял её и нахлобучил обратно.
— Ты-то откуда знаешь, наказание ты моё? — спросил Илья.
— Пойдём, — сказал Сашка, вглядываясь куда-то вверх. — Пойдём!
— Действительно... — сказал Илья. — Чего мы теряем? Может и впрямь кто живой? Только мы тут неделю плутать будем!
Впрочем, плутать им не пришлось. После часа ходьбы черепашьим шагом, приноравливаемом к скорости Ильи, они встретили Анну, напряжённо сидевшую у мангала.
Анна
Вечером Анна, устав от размышлений, вышла во двор с медвежонком в руках.
"Лучший способ снять стресс — это перехватить чего-нибудь вкусненького!" — твёрдо сказала она себе. На шампурах поджаривались охотничьи колбаски, распространяя упоительный запах, от которого у знакомого пса давно уже должны были потечь слюнки. Но пёс, видимо, крепко спал в своём киоске... или бродил где-то в призрачных мирах. Потрескивало весёлое пламя.
— Куда я столько готовлю, мне же за три дня это не съесть?! А собакам, говорят, жареное нельзя. Я бы, конечно, не отказала бы... да он всё равно не ест ничего. И молоко в блюдечке не тронуто. И ветчина подсохла. Может кот всё-таки ряженку попробует... надо налить сегодня вечером. А может вообще мне показалось... бред кошачий... собачий! Сколько я тут уже живу... всё что угодно мерещиться будет.
Анна задумчиво смотрела на язычки пламени и вдыхала запах жареной колбасы. "События сегодняшнего дня крепко долбанули по нервам! Пытаясь анализировать увиденное, Анна чуть не свернула свои бедные мозги", — записала она сегодня в своём дневнике. Умирающий незнакомец и его последние (мысли) слова не выходили из головы.
— Надо всё на бумаге записать и по полочкам разложить. Может тогда понятнее станет? — вздохнула Анна, когда принималась за дневник.
Увы... не помогло. Мысль о том, что где-то возможно продолжается жизнь, где происходит что-то невероятно интересное и тревожное, но, в то же время, обыденное... в прежние времена даже изрядно надоевшее вечной рутиной, была так томительно прекрасна! Ей-богу, сейчас бы Анна с удовольствием пропылесосила ковры и с огромным счастьем побежала в магазин за картошкой и луком, встретив по пути старую нудную каргу-соседку, вечно жалующуюся на троих "детей-паразитов"!
— А тут, сидишь как курица в курятнике. Ко-ко-ко, блин... в тумане. Того и гляди, снова появится этот... красавчик в бейсболке и с дурацкими лыжными палками...
Анна поёжилась и плотнее закуталась в плед. Мысли в очередной раз пошли по кругу, ставшему уже почти привычным:
...я жду его? Нет... нет нет нет нет! я боюсь...
...он появится и опять начнёт заползать прямо под кожу, как...
...препарировать мысли...рентген души с садистским вывертом наизнанку...
...так мерзко...
...и так сладко...
...бр-р-р-р... мазохизм какой-то...
Анна достала несколько листков бумаги и, прищурившись, стала перечитывать то, что написала сегодня:
"Всё-таки странно устроен человек! Как будто в нём всегда имеют место две сущности, и только от тебя самого зависит, какая из них возьмёт верх при определенных обстоятельствах. Всю жизнь тебя загоняют в рамки каких-то обстоятельств... слово-то какое "об-стоят-ельство". Вот кто-то ставит тебя перед фактом — на тебе проблему, человечишко. А человечишко стоит столбняком и думает — ну и что теперь с этим делать? Я вообще-то и не просил! На фига мне этот выбор: менять или не менять эти об-стоят-ельства.
Ну, предположим, суетливый ты, инициативный... такой весь из себя, просто ах! Не устраивает тебя предложенное положение вещей. И что? А опять вилка: перекраивать жизнь аккуратно и целенаправленно, оставаясь при этом человеком, поступать согласно, как бы это сказать, кодекса добра... или ломать всё вокруг подчистую — ураган, тайфун, ломиться через чужие поломанные судьбы, плевать на себя и на всех, беспощадно... это — зло? Между прочим, говорят, что любая дерготня бесполезна — всё равно судьбу не обманешь. Что тебе уготовлено, то и будет, как не трепыхайся.
А если я, вот, к примеру, не в состоянии менять об-стоят-ельства? Вот такая я — смиренная, да. Так ведь опять получается вилка, ёлки-зелёные!
Можно конечно, искать виноватого, жаловаться на судьбу, рвать волосы на голове, биться головой о стену, оторвать себе нос и уши (ха!). А результат? Психоз, милая, да-да! Упасть духом, опуститься в пучину депрессии, превратиться в мерзкое существо, ненавидящее всех и себя в том числе. Знаю я таких — они обычно всякие анонимки пишут... гадости соседям делают. Это что? По мне, так это и есть Зло. В самом его неприглядном виде.
А если по-другому? Если подчиниться этим... обстоятельствам, и выстоять в них? Каламбурчик — не забыть! А что? Вполне возможно. Научиться жить в предложенных условиях. Как там говорится: "Не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней". Верно! И остаться человеком. Поступать по совести, по чести, себя не уронить, другим помогать по мере сил. Это — Добро. А за добро — воздастся, может быть. И всё со временем устаканится. И поймёшь ты, Анна, зачем вообще это дело с тобой приключилось...
Да. На этом и остановимся. Хватит дёргаться, Анна Сергеевна. Живи, и принимай всё как есть!"
Ух, ты! Целое философское эссе написала. Так и колбаса подгорит... с мудрствованиями. Анна встала и осторожно отодвинула шампуры на край мангала — подальше от раскалённых углей. Появившийся невесть откуда меланхоличный пёс подозрительно понюхал воздух и недовольно отвернулся.
— Что, не нравится? Опять ты ниоткуда заявился. А слюнки-то текут, поди? — Анна наклонилась, пытаясь все-таки погладить пса по голове, но тот неожиданно вскочил и уставился на проём арки, ведущей с улицы во двор.
...с-с-с-с-с... ш-ш-ш-ш-ш... с-с-с-с-с...
...шаги?!
Там, в вечерних сумерках маячило несколько силуэтов. На мучительно долгое мгновение, даже ещё не разглядев лица... новых призраков?.. Анна сразу увидела красную бейсболку с дурацкой надписью GO!
...нет! Только не это!
...лыжные палки... неееееет...
А затем...двор наполнился криками и визгом. Дети! Боже мой, сколько детей! Откуда? Под левой грудью предательски кольнуло, сердце зашлось бешеным ритмом. У Анны перехватило дыхание. Чтобы не упасть, она опустилась на колени и в отчаянии закрыла лицо ладонями. Господи! Она только что разобралась со своими мыслями — и вот опять...
— Тётя, ты что, плачешь?— теплые детские ручонки оторвали её ладони от лица. Белокурая девчушка стояла напротив, хлопая пушистыми ресницами, обрамляющими ясные синие глаза. Двое мальчуганов — один в той самой, красной бейсболке, а второй в комбинезоне с растянутыми лямками — уже ухватили по шампуру и попытались откусить горячую колбасу. Пара девчушек переминалась с ноги на ногу поодаль, держась за руки и опасливо косясь на пса.
— Соба-а-ка... — ещё одна малышка смело погладила пса по спине. Тот покрутил головой, шевеля ушами, но не стал возражать.
— Это мой мишка! — мальчик с грустными карими глазами прижимал к себе медвежонка и тыкал ему в мордочку огрызок печенья.
Неподалёку стояли трое взрослых. Угрюмого вида девушка, одетая до ужаса нелепо в какие-то не то солдатские, не то охотничьи, брюки и вытянутую футболку, держалась за рукоять пистолета, висевшего подмышкой в жёлтой кобуре. Большой, неуклюже сгорбившийся под тяжестью огромного рюкзака, парень с добродушной улыбкой на странном лице...
...шрамы, ожоги?..
...робко улыбался, поправляя на плече ружьё-двустволку.
Немного особняком нелепо раскорячился молодой мужчина, показавшийся Анне почти юношей. Он тяжело опирался на лыжные палки, явно выбившись из сил.
...Господи, что у него с ногами? Лицо! Он удивительно похож на недавнего гостя! Нет — это не он, конечно, но как же похож!.. Его брат?..
В голове Анны, всё ещё держащейся за сердце, пронеслась целая вереница образов... от удивительно страшной картинки того, как здоровяк стреляет ей в голову, а голодные дети радостно набрасываются на её упавшее тело и пьют кровь, бьющую пульсирующим фонтанчиком из дырки во лбу... до видения долгих лет жизни небольшой дружной коммуной... свадьбы со здоровяком, усыновлением детишек и покойной старости...
Она как-то сразу поняла, почувствовала всем своим бешено бьющимся сердцем: все они — и дети, и странная троица взрослых — живые, настоящие люди!!!
— Почему ты плачешь? — снова спросила её белокурая пигалица, явно самая младшая во всей компании.
— Нет, девочка моя, я не плачу, — всхлипнула Анна, обнимая белокурую девчушку — Я радуюсь, деточка!
...и очень боюсь!..
— Здравствуйте! Меня зовут Анна. Будем знакомиться?
— Будем! — солидно сказал мальчишка в комбинезоне, с трудом проглотив огромный кусок колбасы. Щёки его уже блестели от жира, капавшего прямо на нагрудник с весёленькой аппликацией... и совершенно непроизвольно, на самом что ни на есть глубинном женском уровне, Анна отметила для себя, что первым делом надо заняться стиркой детского.
— Вкусно пахнет, да! — заискивающе произнёс здоровяк и улыбнулся. Уродливые, плохо заросшие шрамы, придали улыбке плотоядный характер. Но глаза были робкие...
Глава 22
Вика
— Остановка двигателя, — хмуро прокаркал динамик.
— Как это? Прямо в полёте?
— Прямо в полёте! — раздражённо рявкнул Силантьев, бог и хозяин всего парка вертолётов. Слышно было, как он закашлялся. — Семьдесят второй номер, Ка-20, свеженький ещё. У мореманов забрали.
— Пилот, оператор?
— Пропали без вести. Сам понимаешь, Антоныч, прямо над коконом...
— Подожди... машина на перекрёстке Сурикова-Щорса грохнулась!
— Вот именно. Машина там, а пилот и этот... как его?..
— Тони Фостер.
— Во-во! Фостер! Они, видимо, втянуты в кокон. Нет их.
— Почему, "видимо"? Запись-то, не велась что ли?
— За семь секунд до потери управления всю связь, как сваркой срезало. Личные камеры, бортовые... вся телеметрия. Наружная съёмка изучается. Нет на ней ни хрена... вплоть до падения машины. То есть, не видно, куда они подевались... — Силантьев прокашлялся и вдруг заорал. — А я предупреждал! Выше трёх километров — рискуйте, а ниже — х...й позволю! А вы мне заладили: "Давай, Вовочка, давай! Весь МЕНАКОМ на тебя смотрит, вся Россия волнуется!" Ну, и х...ли вы там получили? Валерке Чиркову цены не было — ас! И что мне теперь его жене говорить?! Мало вам французов? Те тоже передо мной на коленях ползали — давай, Силантьев, разреши, Силантьев! Мол, х...ня, Силантьев, прорвёмся!
