Приказано выжить (Ирис)

— Приветствую.

Хозяйским взглядом обвел аптеку, полки с товаром и меня, ради удобства подкатившую рукава платья до самых плеч. И чего уставился? Руки как руки, незагорелая кожа в пятнах от трав... Ах, да. Спохватившись, вернула рукава на место, спрятала ладони под прилавок... Поздно.

— Это что? — склонил к плечу голову.

— Ничего, — отвела глаза

— Не заставляй меня вызнавать это силой

Сдавшись, протянула руку.

— Это ничего, — отчего-то ощущая вину, пояснила. — Заживет.

Он, хмуря густые светлые брови, пробежался пальцами по сетке тонких шрамов. Перевел потемневший взгляд на мое лицо.

— Нужна помощь?

— Нет.

Руку отпустил. Прошелся по аптеке от стены до стены, гулко топая сапогами.

— Слушай, милая, тебе бы лучше с этим разобраться скорее, поняла?

— Да. — Мы оба знали, что это наверняка не совсем правда. — Конечно.

— Хорошо.

— Ты... — отвернулась к полкам, делая вид, будто поправляю якобы неровно стоящие баночки и бутылочки, — просто так пришел?

— Нет. Нужна твоя помощь.

Слава предкам.

— Как срочно?

— Немного может и подождать.

— Я не могу оставить аптеку. Вернется Иор...

— Пойду пока пройдусь.

Я вздохнула с облегчением.

— Ладно.

До осады Торговый район облюбован был всяким отребьем от мала до велика. Теперь, неожиданно оказался из самых скучных для представителей Черных Гильдий: не самые лучшие трактиры, ни игорных, ни публичных домов нет, а вот казармы стражи совсем рядом. Дома не бедняцкие, но скромные, горожанки гуляют в платьях и чепцах...

Скукота.

Гай лениво прогуливался мимо этих самых домов с цветочными горшками на окнах и резными табличками с номерами, и столь же лениво размышлял. Нечасто выпадавшие мгновения относительного спокойствия и безмятежности следовало ценить, а не разрушать неприятными мыслями, вроде: какого черта эта дурная девка режет себе руки? Он не брат ей, не муж и не отец — сама разберется. Ну, или пусть разбираются те, кто попадает в список 'не все равно', Гаю же и своих дел хватало за глаза.

Навстречу ему попался один из стражников. Уже то, что тот не боялся ходить по улицам один говорило о многом. Например, что Торговый действительно был спокойным районом, а не голословно таковым считался. А еще — здесь их, представителей Гильдий темного цвета, по всей видимости, не искали и не ждали... интересно. Учитывая, что Веритас не стеснялся заглядывать самолично в "Крысу", расположенную двумя улицами дальше, не странно ли это?

Пожалуй, стоит как-нибудь навестить "Гнездышко"... на всякий случай.

Его внимание привлек непонятный шум. Прочие прохожие, заслышав невнятные возгласы устремились туда где улица пересекалась с другой. Народу там уже столпилось порядочно. Заинтересовавшись, подошел ближе и он.

По перекрестку рассыпались воины в начищенных до блеска доспехах, держащие под уздцы коней. Было их на первый взгляд больше десятка и каждый, судя по оружию и выправке, мог доставить недобропорядочному гильдийцу изрядно проблем.

Гай зашипел ругательство сквозь зубы. Только чьих-то рубак Андасте не хватало, и без того не продохнуть от стражи.

И что они тут-то забыли?

Доспешных нескромные взгляды и громкие пересуды столпившихся горожан казалось, вовсе не смущали. Точнее, за скрывающими лица шлемами этого не разглядеть. В этот момент Гай даже им посочувствовал с некоторой, правда, долей злорадства: ох, и жарко должно быть им под этими железяками, даже если не брать в расчет поддоспешники.

Подходить совсем близко он не стал, но с такого расстояния увидеть знаки отличия выгравированные на оружии, упряжи лошадей и переметных сумах не вышло. Стяг уже свернули, оставляя любопытным довольствоваться лишь кусочком зеленой ткани с чем-то темным на ней.

Впрочем, эти парни могли в голос орать имена и звания своего хозяина, Гай разбирался в знатных семьях немногим лучше, нежели в ткацком ремесле. То есть никак. Его память не способна была удержать длинные запутанные странными вензелями имена и титулы, а уж какие кому принадлежат гербы...

Пока он размышлял таким образом, воины один за другим двинулись дальше по улице. Глазеющие люди потянулись следом.

У Гая возникло нехорошее предчувствие, будто направляются они в "Крысу". Нет, не может быть, Риг не пустит такое количество народу... Тем более вооруженного и незнакомого. И без протекции кого-либо из Гильдий.

Может, лучше будет проверить лично?

— Гай!

Девчонка махала ему с крыльца аптеки.

Ладно. Он выяснит все позже.

Сейчас есть дело важнее.

Иор вернулся почти сразу после ухода Гая, усталый, но довольный. К груди трепетно прижимал темный от лака деревянный сундучок.

— Таких масел раздобыл!..

Я наскоро сгребла несколько флакончиков с нижней полки, где обычно стояли не самые дорогие составы, распихала по карманам широкой юбки — не зря пришивала их три вечера подряд! Карманам я доверяла больше, нежели сумкам. И руки всегда свободны.

Пообещав Иору позже обязательно рассмотреть принесенное подробнее, завязала ленточки шляпки и выбежала на улицу.

Шли мы опять какими-то закоулками, о которых я, разумеется, и понятия доселе не имела. Последние годы глава гильдий со товарищи столь часто меняли места своего пребывания, что я отчаялась их все запомнить. Понятно, что от императорских вояк не так-то легко скрываться, а подкупить можно далеко не всех... Но как же утомительно каждый раз тащиться в неизвестность.

И как всегда, за некоторое время до прибытия, Гай, извиняясь, завязал мне глаза. Еще одна необходимая глупость, с которой я смирилась.

Снял он повязку много позже. Почти ничего, впрочем, и не изменилось: ставни дома явно были наглухо закрыты и темноту кое-как разбавляли две паршивые свечи.

— Второй этаж, вторая слева дверь. Тебе нужно что-нибудь?

— Пока нет.

Нашла на ощупь лестницу, и так же ощупью нужную дверь. Толкнула, подивившись про себя молчаливости петель.

Нуждающийся в моей помощи человек не лежал смирно на кушетке как положено, а попеременно шипя и ругаясь сквозь зубы, пытался шить рану на бедре. Какие-то мгновения я наблюдала эти неуклюжие попытки, после чего все же шагнула внутрь душной, жарко натопленной — и это в такую жару! — комнаты. Плотно закрытые ставни, ярко горящие лампы, разведенный камин, что-то исходящее густым спиртным духом в кружках на столе. Я взяла одну, уже пустую, ради интереса, принюхалась: какая гадость! Спирт, настойка из трав, вино... Кто автор этой кошмарной штуки?

— Твое нутро эту дрянь вряд ли одобрит.

Человек резко повернулся в мою сторону, что выдало его с головой: опять дотянул до последнего, дождался, пока не станет совсем худо. Иначе услышал мои шаги еще на подходе к этой комнате. Взгляд был мутным, но осознанным, кожа на лице лоснилась и блестела. Я подошла ближе, потрогала лоб: раскален.

Оставив иглу в коже на середине стежка, он внимательно следил за мной взглядом. Дурак.

— Вечер добрый? — иронично поинтересовалась.

— Какой есть, — был мне ответ. Голос хрипл, но скорее от выпитого, чем от болезни. И почему мужики вечно любую проблему норовят решить дракой или выпивкой? Если он заливался тем, остатки чего я обнаружила на столе, даже в способности ходить теперь впору засомневаться.

Рана была длинной и очень глубокой, шла по внешней стороне бедра. Штаны валялись тут же на полу, на светлой ткани виднелись бурые пятна.

Идиотами мир не обеднеет, это точно.

— Есть мнение, — прикусила губу, — что данное дело лучше оставить тому, кто умеет.

— Я сам, — огрызнулся.

— Какие мы нежные... Только я даже отсюда вижу кривые стежки, что расползутся при первом же шаге. Оставь, я зашью.

Мужчина выругался полушепотом, но руки от раны убрал.

— Это все игла... очень маленькая.

На секунду позволила себе закатить глаза — заставь дурака... Нет бы подождать, но мы же гордые. Мы сами можем.

— Твоими руками только портняжим шилом штопать. Ты хоть нить в спирте вымочил?

— В вине.

— Ясно, спирт пошел внутрь.

— Я не пьян!

— Конечно, нет. Ты болен и дурак.

Он ощерился в болезненной ухмылке, влажно сверкнули белые зубы.

— Не скалься.

Захваченные из аптеки бутылочки одна за другой перекочевали на столик, по соседству с кружкой. Я закатала повыше рукав, плеснула на руки спирта, морщась от едкого запаха. Им же протерла лезвие маленького острого ножа с костяной рукоятью, что всегда носила с собою.

-Терпи, — велела.

Нож легко разрезал нити безобразных стежков. Кровь полила вдвое обильней, хотя свежей рану назвать нельзя, но мужчина совсем не обращал на нее внимания. Его взгляд не отрывался от моего лица.

— Дурак, — повторила, вдевая в иглу новую нить. — Все вы дураки.

Ответа не последовало.

Быстро и ловко я сшила края раны вместе, закрепила нить и отерла шов спиртом, невзирая на озлобленное шипение раненого. Положение раны, равно как и частичная мужская нагота, мало меня трогали, а вот ему кажется было неудобно. Ну, или что там творится в пьяном разуме?

Хорошо, чистых повязок имелось в избытке.

— Не сильно ногами махай, — предупредила, поднимаясь с колен. — Хотя бы пару дней осторожно ходи, не то опять шить придется. Я тебе оставлю кое-что, пить будешь, пять раз в день, по две капли на кружку, лучше — воды. С этими своими смешиваниями завязывай. Эй! — помахала рукой перед лицом, — ты тут еще?

Руку молниеносно перехватили.

— Глаза разуй, аптекарша.

Я фыркнула.

— Что я сделаю, если у тебя в глазах муть одна... я же вижу, что рана не сегодня появилась, и не вчера. Воспаление должно сойти, но ты сам смотри — пойдет заражение, не тяни дольше положенного. Ногу тебе отрезать я не хочу. И вообще, заведите себе тут уже кого-нибудь с руками из положенного места и головой.

— Тоже из положенного?

— Не мешало бы. Но лучше чтобы кто-то под рукой был... Чего делаешь?

Пальцы так и не отпустившие мою руку, теперь легко поглаживали кожу.

Мужчина вдруг длинно выдохнул, потянулся и обхватил меня руками за талию, притянул к себе ближе так, что мне пришлось встать между его разведенных ног. Темноволосая макушка находилась как раз напротив моей груди, — если подумать, я чуть ли не впервые могу смотреть на нее сверху вниз. Ласково провела по волосам рукой — жесткие как солома, но уже достаточно длинные, чтобы прикрывать не самое привлекательное лицо.

— Ну ты чего, — погладила снова. — Совсем одичал тут, что ли?

Он проворчал что-то невнятное и прижал меня крепче.

И что делать? Не бить же его, болезного. Он ведь, если вдуматься, еще больший сирота, нежели я. У меня хотя бы воспоминания есть, а у него? Кстааати...

— Вспомнил что-нибудь?

Он поднял голову, янтарные глаза по-прежнему пугали своим выражением. Он там вообще хоть что-то соображает? Не похоже.

— Нет.

Вздохнула.

— Жаль. Давай-ка спать, большой мальчик. Или полежи хотя бы, ладно?

Он покивал заторможено головой, и вцепился еще сильнее. Одна рука сползла с талии куда-то ниже. Так, кажется, все ясно. Не просто человеческого общества мы возжелали, нам женского подавай. Обойдешься.

— Руки убери, — уже совсем неласково велела. — Мне идти надо.

— Останься.

— С ума сошел? Не могу. Серьезно, хватит, — и чтобы дошло быстрее, сама отцепила его руки от себя. Отошла к столу, забрала все свои стекляшки кроме одной, темно-синей.

— Помнишь, что я про питье говорила? — обернулась.

Он сидел, мой старый друг, на краю узкой разворошенной койки, в одной рубахе, растрепанный и красный от жара и выпитого. Длинные руки, перевитые мышцами, безвольно свисали с колен, сама фигура сгорблена. Тоскливо смотрят с исхудавшего лица запавшие глаза, так тоскливо, будто не я перед ним стою, другая женщина, коей вероятно и отдано было когда-то его сердце... Жалко не помнит ничего. Дурак.

— Повтори.

Разомкнулись сухие губы:

— Две капли на кружку. По пять раз, каждый день.

— Молодец, — схватила шляпку и направилась к выходу стараясь скрыть раздражение. — Спокойной ночи.

Вышла, не дожидаясь ответа. Да что он там ответить может, право слово... Проспится пусть для начала, не понимает ведь ничего. Это ж надо такой дряни напиться... Мужики, что с них взять.

И конечно за дверью вышагивал взволнованный Веритас.

— И вам — привет, — едва удержалась, чтобы не закатить глаза.

— Чего там?

— Да нормально с ним все, не убила я твоего драгоценного. Но честное слово, Веритас... Найдите ему уже бабу, что ли, сколько можно.

Тот замахнулся:

— Много понимаешь!

Я легко уклонилась.

— Достаточно. Надрался и сидит там никакой. Проследите, чтобы лекарство пил, я там оставила... — Присмотрелась. Нет, понятно тот пьяный и странный, а у этого чего глаза так бегают? Беспокоится? Позвали бы раньше тогда. — И завели бы себе настоящего лекаря, а лучше — мага. Всю аптеку на вас переведешь, и еще не хватит...

— Слушай, ты ведь никуда не торопишься? — вдруг схватил за руку.

— Нет вроде, а что...

— Идем!

И потащил куда-то по коридору. Да что опять случилось?

Дверь от прочих ничем не отличалась, деревянная, крепкая даже на вид. Просто так плечом не высадишь. Веритас не стал стучать, просто вошел и потянул меня следом.

В комнате пахло болезнью. Окно, наглухо зашторенное явно долго не открывали, а единственным источником света служила древняя масляная лампа на пустом столе. Кроме этого самого стола и широченной кровати, из-под которой выглядывал краешек ночного горшка, иной мебели здесь и не было. А на самом ложе — я присмотрелась — укрытый ворохом одеял и покрывал кто-то лежал.

-Та-ак, — притопнула ногой. — Так.

Веритас подошел и коснулся краешка покрывала кончиками пальцев. Вся его сгорбленная фигура выражала нечто глазу непривычное: смесь беспокойства и... вины? Я поморгала, даже протерла глаза, но нет, так и есть этот человек, всегда уверенный в своих действиях кажется даже более, нежели в своих друзьях, сейчас у этой кровати чувствовал свою вину.

— Посмотри, а? — как-то глухо попросил.

Шляпку я положила рядом с лампой. Похоже, нескоро попаду в "Крысу".

— Мне нужен свет. Хороший, а не эта лампу паршивую.

Отогнула одеяло и поморщилась.

Лицо девчушки, бесцветное даже в тусклом свете, болезненно скривилось. Впавшие щеки, сухие бледные губы, белый налет в их уголках. Довели ребенка.

Комнату озарил яркий белый свет хрустального шара — такой в магической лавке стоит больше всего этого дома. Девчонка застонала еле слышно. Я отвела влажные засаленные волосы с ее лба, вздрогнула, ощутив, как горит кожа. Плохо.

— Эй, — похлопала легонько по щеке, — можешь глаза открыть? Слышишь меня? — Жалобное мычание. — Веритас! Чего с ней?

Тот прекратил пялиться в шар как дурак, встряхнулся.

— Это у тебя хотелось бы спросить.

Я поморщилась.

— Сколько она лежит? Жар давно?

— Три дня. Не ест. Тошнит постоянно. И не говорит, стонет только. — Послушно перечислил.

— Глаза открывала?