Другой поток времени-02. Поворот

Остальные четырнадцать машин были польские — в основном лёгкие разведчики и пара повреждённых истребителей. Лишь один — современный польский бомбардировщик, потерявший во время воздушного боя много топлива и совершивший вынужденную посадку на советской территории. Кроме одного разведчика, сумевшего под носом у советских ВВС, заправиться бензином у сердобольных крестьян и улететь в Румынию, все остальные машины были интернированы.

Действия авиационного дозора во время польской кампании стали крупным эпизодом, предопределившим высокую готовность средств радиоконтроля воздушного пространства к моменту советско-германского конфликта. Развитие радиоконтрольных систем ускорило совершенствование средств авиационного нападения, управляемых по радио: с 1940-го начались испытания системы "дальнего авиаударного звена".

Диаметр "воздушных торпед" к тому моменту вполне сравнялся с торпедами классическими — используемый боеприпас имел калибр 533 мм. Что, соответственно, означало немалый вес "изделия" — около двух с половиной тонн. Из-за чего самолёт-носитель "управляемой торпеды" не мог нести никакого другого вооружения. Столь приличный калибр был необходим по двум причинам. Основной была потребность как можно шире разнести на "торпеде" приёмники системы радиоуправления — в силу применяемой схемы наведения было необходимо, чтобы между ними было примерно полуметровое расстояние. Конечно, можно было изменить схему, по которой происходило ориентирование снаряда в пространстве — но тут срабатывала вторая, не столь афишируемая, но существенно более важная причина. По-прежнему главной целью для управляемых снарядов оставались военные корабли — хотя к началу 1940-ых вероятность конфликта с англо-французским блоком существенно снизилась, вооружённые силы Федерации по-прежнему желали иметь средство гарантированного уничтожения британских линкоров, буде тем заблагорассудится внезапно "пошалить" в советских водах. Потому калибр авиаторпед совпадал с калибром торпед морских, а их первой модификацией был вариант с бронебойным наконечником и "системой направленного взрыва", гарантировавший пробитие брони до 150-мм толщины и поражение заброневых обьёмов.

Вот почему для применения "АУТ"-ов использовалась схема из звена в три самолёта: первая машина несла локатор дальнего обнаружения, вторая — радиосистему ближнего ориентирования и наведения "АУТ" на цель, а третья машина — собственно торпеду. Но уже к 1940-му году для авиации были созданы первые образцы "электротермического оружия". Из-за высокой громоздкости применяемых в этом оружии генераторов — а также из-за высокой насыщенности данного типа боеприпаса электроэнергией это оружие практически идеально вписывалось в концепцию управляемого авиаснаряда.

Уже в 1940-ом были проведены первые практические стрельбы новым типом боеприпаса, снаряжённым в корпусе от "обычного АУТ". Стрельбы подтвердили огромный рост могущества взрыва, достигаемый при применении "электротермических" средств — так, взрыв авиаторпеды в таком снаряжении был эквивалентен взрыву двух с половиной тонн тротила. Даже при отсутствии направленного взрыва подрыв такого боеприпаса на палубе любого корабля, вплоть до самых крупных и защищённых из линейных, означал тяжёлые, если не фатальные последствия.

Корабли меньших классов от удара "электротермических" зарядов должно было просто переламывать пополам — что, впрочем, в последствии подтвердилось на практике. К тому же наметились пути как создания ЭТ-оружия с направленным воздействием — что подписывало окончательный приговор линкорам, которые теперь уже гарантированно бы уничтожались управляемыми снарядами. Так и возможность существенного увеличения мощности ЭТ-зарядов. К 1941-му году мощность единичного авиазаряда ЭТ-оружия в "стандартном снаряжении" смогли увеличить до четырёх тонн в тротиловом эквиваленте. Такое оружие с одного раза уничтожало любой транспорт, полностью исключая возможность проведения морских конвоев в зоне полётов советской дальней авиации.

Но в силу сложившейся к лету 1941 года ситуации новое оружие было применено на суше, против крупных железнодорожных узлов, важных военных обьектов и крупных скоплений германских войск. Уже с ночи с 23 на 24 июня советские дальние разведчики опробовали бомбометание "тройками" по дальним аэродромам и важнейшим железнодорожным мостам в Польше. Успех был развит в следующую ночь, причём было принято решение отказаться от выделения каждому самолёту-носителю индивидуального самолёта-наводчика — поскольку на высотах и удалении, с которых наносили удар советские бомбардировщики, немецкие зенитные батареи не могли противодействовать сколь-либо эффективно, поэтому два самолёта-корректировщика "авиаторпед" поочерёдно наводили сбрасываемые подходящими самолётами-носителями АУТ-ы.

При ударе по Варшавскому железнодорожному узлу лишь четыре машины из участвовавших в рейде двадцати двух ДВН-4 не несли бомбовой нагрузки: два самолёта-корректировщика, одна машина-лидер с радиолокатором дальнего обнаружения, обеспечившая вывод эскадры на цель и машина командира операции, также несущая локатор дальнего обзора и усиленную радиоаппаратуру для координирования действий эскадры. Из восемнадцати применённых АУТ-ов восемь были "в усиленном снаряжении" — то есть "приведённый" вес сброшенной на варшавские железнодорожные пути взрывчатки можно оценивать в пятьдесят-пятьдесят пять тонн в тротиловом эквиваленте. Это примерно соответствует трёмстам пятидесяти обычных пятисоткилограммовых бомб — четверть от того количества, которое упали на Варшаву во время "карательной бомбардировки" города нацистами. Однако в отличие от 12 октября, бомбы не были "распределены" по широкой площади, а "наложились" на относительно небольшой участок местности — что означало чрезвычайную концентрацию воздействия.

Огромный урон был вызван переполненностью железнодожных складов, подьездных путей и стоящих на главных путях эшелонов боеприпасами и горюче-смазочными веществами: первые же взрывы вызвали многочисленные пожары, последующие — привели к подрывам горящих вагонов и складов со взрывчаткой и ГСМ. Уже при сбросе третьей серии АУТ-ов пилоты советских "диванов" отмечали "чрезвычайно сильные взрывы", а последующие серии сопровождались взрывами поистине катастрофического характера. К моменту атаки на варшавском железнодорожном узле оказалось сконцентрировано не менее шестнадцати тысяч тонн взрывчатки и втрое большее количество бензина всех сортов, топливных масел и других горючих веществ. По примерным оценкам, максимальная разовая детонация в результате бомбёжки равнялась примерно ста тоннам в тротиловом эквиваленте — мощность, достаточная, чтобы железнодорожный тендер, груженный углём "под завязку" (а это больше 10-ти тонн!) пролетел два с половиной километра и увяз в стене жилого дома.

(Варшавяне, кстати, не стали его оттуда вытаскивать, а сделали чем-то вроде памятника-музея.)

Кроме боеприпасов и снаряжения, вокзал и привокзальные строения были забиты и немецкими войсками. Если офицеры, во время стоянки эшелона в городе, могли позволить себе расслабиться и отойти, ну хотя бы в вокзальный ресторан или привокзальное казино, то солдаты сидели по вагонам. Сигнал воздушной тревоги прозвучал слишком поздно — на тот момент в составе служб ПВО Варшавы не было радаров, а единственный радарный пост при варшавском аэродроме занимался координацией воздушного движения и не сразу смог опознать приближающуюся на большой высоте группу самолётов. К тому же штаб ПВО не мгновенно среагировал на сообщение радиометристов, первоначально запросив подтверждение у собственных постов звукометрической разведки.

Из-за потраченного впустую времени сирены завыли практически в тот же самый момент, когда две первых "рыбки" выскользнули из брюха советских "диванов". До бомбоубежищ добежать успели до первых взрывов единицы, да и не было на вокзале сколь-либо надёжных укрытий, и уж подавно не было никаких вспомогательных защитных сооружений — ни землянок, ни даже элементарных щелей. Выскочившие из вагонов солдаты бросились прятаться в простенки между зданиями и складами, залегая между рельсовыми путями, а то и забираясь под вагоны... Их участь в разразившемся огненном кошмаре представить себе нетрудно, особенно если вспомнить, что эшелоны с боеприпасами и бензином стояли вперемешку с воинскими. Потери среди личного состава примерно соответствовали полнокровной дивизии — не менее пятнадцати тысяч человек безвозвратных потерь. Один вылет советских бомбардировщиков на месяц вывел из строя крупнейший железнодорожный узел в Польше.

Из-за того, что применение сверхмощных боеприпасов в городских условиях привело к значительным жертвам среди мирного населения, АУТ-ы в последующие месяцы по таким целям больше не применялись, но возможности управляемого оружия проявились в полной мере в ходе начавшейся "охоты за мостами". Точность и мощь авиационных торпед позволяла одной, в крайнем случае двумя бомбами уничтожить любой железнодорожный мост, а локаторы ближнего обнаружения — надёжно его опознать и навести торпеду, даже в ночное время. География ударов советской дальней авиации расширилась — кроме железнодорожных сооружений Польши, под удары попали мосты в восточных областях Германии, в оккупированной нацистами Чехии, а также в выступившей на стороне Гитлера Румынии.

Дважды наносились бомбовые удары по железнодорожным мостам в Будапеште — венгерское правительство дало разрешение на транзит через свою территорию немецких войск. Советский Наркомат внешних дел дважды предупреждал венгерский МИД о тяжёлых последствиях, которые повлечет за собой пропуск через венгерскую территорию сил нацистов. Поскольку венгерское правительство предпочитало отмалчиваться, за нотой следовало появление над венгерской столицей советских ночных бомбардировщиков. Когда советский полномочный представитель прибыл в венгерский МИД с третьей нотой, его принял сам премьер-министр. Венгр просил советское руководство не разрушать дальше Будапешт. Венгерское правительство, по словам премьер-министра, потому ничего не отвечало на советские требования, что ничего и не могло сделать, будучи вынуждено под нажимом нацистов предоставлять свою железнодорожную сеть в их распоряжение. "Но теперь", — убеждал советскую сторону венгерский министр, — "мы можем начать ремонт железнодорожных линий и на его основании задерживать немецкие воинские эшелоны на неопределённый срок, поэтому больше разрушения мостов производить нет необходимости".

Советский полпред усомнился в том, что венгерское руководство и впрямь в состоянии долго водить за нос столь опытных людей, как немцы. "Несложно предположить", — заметил советский дипломат, — "что на ваши увёртки немцы ответят присылкой собственной команды экспертов, которой будет дана команда взять под контроль железнодорожное сообщение. После чего косвенных возможностей для саботажа у венгерского правительства не останется.

Единственным выходом из создавшегося положения, при котором дальнейшие военные акции против Венгрии будут исключены, будет провозглашение твёрдого нейтралитета страны, подтверждённого частичной мобилизацией армии, высылкой всех немецких военных делегатов и роспуск подконтрольных германскому военному командованию военных и полувоенных формирований. Я полагаю, что ваше правительство может последовать примеру вашего соседа — Словакии, которая своей твёрдой позицией сумела отстоять свой нейтралитет, более того, мое руководство предлагает своё посредничество в переговорах со словацким руководством. При урегулировании тех незначительных приграничных вопросов, которые мешают нормализации словацко-венгерских отношений, совместная поддержка двух центральноевропейских стран исключит угрозу нарушения их нейтралитета любой из воюющих коалиций".

Говоря по-простому, советский полпред предложил регентскому кабинету Венгрии перебежать из лагеря нацистской Германии в лагерь стран, сочувствующих антифашистской коалиции. Если бы такое предложение прозвучало месяцем ранее, венгерские представители, возможно, только бы посмеялись. Но к середине июля, когда вместо запланированного немцами прорыва к Днепру их войска ещё только приближались к Минску, желание поучаствовать в германской авантюре у венгерской верхушки поумерилось, а вот преимущества нейтрального статуса стали выглядеть гораздо заманчивее.

Как уместно представлялась Хорти теперь та отсрочка от вступления Венгрии в войну против Советов, которую он выторговал у Гитлера. Тот самый "приграничный вопрос" — спорная территория между словаками и венграми. Хорти во время своего последнего визита в Баденсгафтен в феврале 1941-го предложил Гитлеру соучастие венгров в подавлении "этой краснопузой сволочи" — словаки, отстоявшие в 1938 году свою независимость при поддержке Федерации, наступили венгерскому регенту на любимую мозоль, в который раз не дав откусить под шумок вкусный кусочек придунайской землицы. Предложенный немецким канцлером план военной кампании на востоке (обсуждению участия Венгрии в этом плане и был посвящён приезд венгерского регента в личную резиденцию Гитлера), с точки зрения Хорти, предоставлял прекрасную возможность поквитаться.

Фюрер и сам хотел покончить со много возомнившими о себе "славянскими негодяями", но выделять против Словакии дополнительные силы, до разгрома основных группировок советских войск не мог. Поэтому Гитлер и Хорти договорились так: венгерские войска сосредотачиваются против словаков и ждут, пока германская армия не займет Закарпатье и не выйдет к Днепру. После чего следует "решение словацкого вопроса", и венгерская армия подключается к военным операциям на Востоке.

Теперь адмирал мог радоваться своей предусмотрительности — венгерская армия в боевых действиях против Советов не участвовала, а значит, формально, Венгрия сохранила нейтралитет. Конечно, теперь германский фюрер начнёт требовать от своего союзника всё большего, что неизбежно втянет Венгрию в войну с Федерацией — у Хорти появился прекрасный повод, чтобы покинуть германскую упряжку. Немцы не выполнили своих обещаний по "урегулированию спорных словацко-венгерских отношений" — а зато Советы помощь в перговорах со словаками предлагают!

Особенно у венгерского лидера вызывал оптимизм хорошо известный "обьективный" подход советской стороны в национальном вопросе — "красные" всегда старались честно дать возможность всем нациям высказать свои пожелания по государственному устройству — а в спорном со словаками районе венгерское население преобладало. Выгода союза с Советами была несомненна уже сейчас — а если учесть те заключения, которые сделаны были офицерами генштаба о будущем развитии конфликта в Европе — советское предложение надо было принимать немедленно, разве что немного поторговавшись "для приличия". Эта-то оттяжка немедленного начала советско-венгерских переговоров и погубила бессменного регента Венгрии.

Германское руководство придавало центральноевропейому участку незначительное значение — в любом случае, исход восточной кампании должен был решаться либо на северном, либо на южном участках громадного фронта. Но участившиеся задержки и простои эшелонов, доставлявших ценнейший для воюющей страны ресурс — нефть из нефтедобывающих районов Румынии — не могли не привести к усилению внимания к происходящему в Венгрии. Потребовалось, конечно, некоторое время, чтобы в германских высших кругах осознали, что речь идёт о сознательном саботаже, причём с самых верхних ступеней венгерского правительства. Имеющиеся у германских разведслужб информаторы в венгерском высшем свете сообщили о слухах о контактах между Хорти и представителями советской стороны. После небольшого дипломатического зондажа — (германский МИД предложил венгерскому правительству заключить новую договорную конвенцию, по которой транзит грузов по Дунаю также будет включён в перечень "дружественных вопросов между Венгрией и Рейхом") — в немецком правительстве убедились, что речь идёт о предательстве, причём главным предателем является, судя по всему, сам Хорти. Абвер получил распоряжение подготовить отстранение Хорти от власти и установление в Венгрии режима "полностью дружественного целям Рейха". Из-за оттяжки начала советско-венгерских переговоров операция абвера произошла раньше, чем венгерская армия получила приказ "обеспечить нейтралитет страны". Разница во времени составила всего полтора часа, но для старого адмирала этот срок оказался роковым.