— Всех — не надо. Лично я хочу остаться живым, — буркнул Август.
Из-за ширмы появилась все та же угрюмая немолодая медсестра с лотком, в котором лежал шприц. Конрад внутренне содрогнулся, вспомнив болезненность предыдущего укола. У медсестры явно были тяжелые руки...
— Извините, господа, но герру Лиммеру нужен отдых. Укол и отдых, — сурово заявила она.
— Хорошо, мы уходим. Выздоравливай, мальчик. Выйдешь из больницы — устроим с тобой пирушку, пригласим красоток, — пробасил Август. — Например, вот эту! Фрейлен, вы окажете нам честь?..
С этими словами он приложился пятерней медсестре пониже поясницы.
Конрад ждал, что эта кислолицая тетка развопится, даст дяде по физиономии и вообще устроит скандал. Но медсестра вдруг улыбнулась и хихикнула, кокетливо стрельнув в Августа глазами. Август тоже утробно хохотнул и еще разок потрепал ее по филейным местам.
— Приглядывайте как следует за нашим племянничком, милая. А потом мы уж с вами повеселимся!
— Скорее прочти рукопись! Я приду завтра и мы поговорим, — фанатично сверкая глазами, сказал Отто.
— Да, дядя, — прошептал Конрад.
Он перетерпел болезненный укол, думая о том, как же мало он понимает женщин. Медсестра радуется, когда ее грязно лапает дядя Август. Фрау Лизелотта уехала за мужем-евреем. Нет в их поведении никакой логики! А потом, устроившись поудобнее, взял папку и благоговейно потянул завязки. Папка открылась. Конрад вынул первый лист и начал читать.
Записано смиренным братом Андреу со слов смиренного брата Петру. Монастырь Святого духа, апрель 1878 года.
1.
Мой долг рассказать потомкам эту печальную историю, дабы углубить их знания о неведомом, предупредить об опасности и укрепить в вере.
Это история дорогого мне друга, который пал жертвой великого зла и не выдержал испытаний, ниспосланных Сатаною.
Это история близких ему людей, которых он погибелью своею утащил во тьму, в смерть и в погибель.
Я каждодневно молюсь о прощении для них всех, но особенно для него, для графа Раду Карди, которого я близко знал, почитал и любил.
Надеюсь, мне достанет сил рассказать его историю до самого ее печального финала...
Граф Раду Карди был крещен в католическую веру 4 августа 1780 года, так что можно предположить, что родился он за день или несколько до того: более точной датой его рождения я не располагаю. Отец его был из рода венгерских дворян Карди, мать же из большого румынского рода Морузи. Я уже не застал их живыми, и портретов не сохранилось, знаю только, что граф Стефан Карди был на тридцать три года старше красавицы Иляны Морузи. Известно мне так же, что любил зрелый муж свою юную супругу так страстно, что по ее просьбе взял в свой дом на воспитание ее двоюродного брата Мирче Морузи, сироту из бедной ветви семейства. Иляне исполнилось в год свадьбы четырнадцать лет, брату же ее Мирче — шестнадцать.
Из-за давней болезни спины граф Стефан не мог быть партнером Иляне в любимых ею утехах: танцах, верховой езде, соколиной охоте. Зато Мирче сопровождал всюду свою двоюродную сестру и разделял все ее затеи. Ходили слухи, будто бы отношения между Мирче и Иляной были не такими братски чистыми, как следовало. А некоторые сплетники заходили так далеко в своих подозрениях, что заявляли, будто бы и Раду, родившийся на третий год супружеской жизни графа и графини Карди, был не Карди по крови, но абсолютнейший Морузи. Впрочем, никаких доказательств своим обвинениям сплетники не выдвигали. К тому же Иляна и Мирче никогда не каялись моему предшественнику отцу Александру в такого рода грехе, а оба они были набожны и не могли бы ничего утаить на исповеди.
Раду и впрямь походил на красавца Мирче: выше ростом, чем другие Карди, в плечах шире, и в благородных чертах его было больше от Морузи, нежели от Карди. Но видевшие Иляну и Мирче отмечали яркое фамильное сходство в их внешности. Так что нет ничего удивительного, что Раду, будучи похожим на мать, имел сходство и со своим дядей.
Да и потом, разве стерпел бы неблаговидное поведение жены своей гордый граф Карди? Разве оставил бы он под своим кровом человека, осквернившего его супружеское ложе? А Мирче Морузи был ему первым помощником во всех делах, и граф доверял ему больше, чем кому бы то ни было. Правда, поминали не раз, что от первых двух жен у графа Карди детей не родилось, да и не только у жен, но и у наложниц из числа крестьянок, которых граф брал к себе в замок. Иляна была первой, которая понесла, разделяя с ним ложе. Однако же мне известно, что граф много молился и жертвовал храмам: быть может, Господь пожелал благословить своего верного слугу и, наконец, дал ему плодовитую жену после двух неплодных?
Кроме Раду у графа и графини Карди родились еще четверо детей: два сына и две дочери. Но все они умерли, даже не научившись ходить, и упокоены в склепе под часовней замка. Увы, эта участь постигает большинство детей в наших краях — будь то отпрыски аристократических фамилий или дети простых землепашцев. Суровый климат, частые эпидемии тому виной. Однако Раду Карди рос, почти не болея, и каждодневно радовал своих родителей успехами в учебе и в прочих науках, преподаваемых ему как дворянину. Граф Карди был человеком просвещенным, в отличие от большинства наших румынских бояр, и не скупился на учителей для единственного сына.
Раду исполнилось двенадцать, когда умерла его матушка, графиня Иляна: ее сгубила чахотка. Граф пережил и третью жену и вместе с Мирче Морузи скорбел у ее гроба. Правда, пережил он ее ненадолго: следующей же зимой он смертельно простудился. Умирая, он был спокоен за будущее сына, ведь рядом с мальчиком оставался верный Мирче, который не позволил бы алчным родственникам разграбить наследство мальчика.
Мирче Морузи действительно не покинул племянника, следил за его хозяйством и за воспитанием, поддерживал духовно. Он любил Раду, как родного сына.
2.
Восемнадцати лет от роду граф Раду Карди женился на Эужении Флореску. Мой предшественник отец Александру рассказывал мне, что Эужения была из бедной и даже не слишком родовитой семьи, к тому же бесприданницей, но при этом девицей необычайно красивой и нежной. Женился на ней Раду по любви и без малейшего расчета, за что был осуждаем в обществе: браки по любви считаются деянием неразумным. Только Мирче Морузи поддержал его в этом решении.
Увы, над ложем Раду Карди нависло то же проклятье, что и над ложем его родителей: Эужения рожала почти каждый год, но из шестнадцати детей выжил только один — тоже первенец, названный Мирче в честь любимого родственника. Последними родами Эужения скончалась, повергнув Раду в глубокую и длительную скорбь.
В русско-турецком конфликте начала столетия Мирче Морузи и Раду Карди взяли сторону русских, надеясь, что под покровительством царя-христианина Валахия скорее, нежели под ненавистным турецким владычеством, объединится с соседними княжествами, обретет силу и политическую значимость. Раду даже сражался в рядах русской армии. Впрочем, со временем он разочаровался в политике и уединился в своем замке.
Похоронив жену, Раду все свои силы обратил на воспитание сына. Когда юному Мирче исполнилось шестнадцать, отец отослал его учиться в Германию, недавно освобожденную от французов. Он возлагал на сына большие надежды и уже подыскивал ему невесту среди самых знатных валашских боярышень, когда после двух лет учебы юный Мирче Карди привез в замок жену. Ею стала дочь богатого домовладельца, у которого Мирче снимал комнаты. И надо ли говорить, что она была необыкновенно красива?
Я тогда только заступил на службу в храме и раз в неделю служил в замковой часовне, а два раза в неделю ужинал у Карди и играл с графом в шахматы. Больше в нашей глуши ни ему, ни мне поиграть и побеседовать было не с кем. Можно даже сказать, что между мною и графом, который был старше меня на семнадцать лет, установилось какое-то подобие дружбы: с его стороны — снисходительной, с моей — почтительной.
Мне было двадцать лет. Красота невестки графа, юной Урсулы Карди, поразила меня и едва не заставила усомниться в сделанном мною выборе. Когда я отрекался от радостей плоти и принимал целибат, я и не знал, что на свете существует такой соблазн. Она была прекрасна, как ангел: волосы ее сияли чистым золотом, а кожа была как нежнейший фарфор, а глаза... из них на меня смотрело само небо! К счастью, мне удалось победить свою грешную страсть. Постом и молитвой усмирил я себя. К тому же прекрасная Урсула была в положении. Вожделеть женщину, похожую в ее священном ожидании на Мадонну, казалось мне совсем уж низменным.
Юный Мирче Карди поступил точно так же, как его отец и дед: женился по любви, на прекрасной женщине, не задумавшись о ее богатстве и происхождении. Правда, он пошел еще дальше: если Иляна Морузи была из хорошей семьи, хоть и получила плохое приданое, а Эужения Флореску, хотя и вовсе бесприданница, была все-таки аристократкой, то Урсула Венцель была простолюдинка, по национальности — немка, по вероисповеданию — лютеранка... Хотя несколько сундуков с приданым она привезла, все равно это не могло окупить ее неподходящего происхождения.
Граф Раду Карди метал громы и молнии. Он требовал, чтобы сын отослал жену обратно, чтобы развелся с ней. Старый Мирче Морузи тщетно пытался усмирить своего племянника. В графа тогда словно бес вселился. Он не желал обедать за одним столом с невесткой. Он вообще не желал замечать ее существование. Бедняжка боялась выходить из своих комнат, а юный Мирче уже жалел, что вернулся домой, и хотел бы уехать обратно в Германию, но Урсула была на сносях и не вынесла бы тягот путешествия.
Позже граф даже покаялся мне в ужаснувшем меня намерении. Он собирался дождаться родов и приказать повитухам (которые, как и все обитатели близлежащих деревень, были полностью под его властью) сделать так, чтобы роженица истекла кровью или еще как-нибудь скончалась — ведь при родах женщины умирают часто! — и придавить подушкой дитя прежде, чем оно издаст свой первый крик. Наследником рода Карди — Морузи ребенок с кровью простолюдина не должен был стать.
То были жестокие времена, и мы жили в стране с суровыми обычаями, но даже при всех этих условиях подобный замысел представляется мне кошмарным. И я не понимаю, как граф Раду, будучи во всем остальном человеком благородным и здравомыслящим, оказался вдруг столь косным в вопросах крови и наследования. Видится мне, что постигшее его в будущем несчастье стало карой за это задуманное им злодеяние, ибо он был проклят через кровь, через то, что было ему так дорого и ради чего он готов был пойти на преступление. И опять же, думается мне, что если бы тьма не таилась в глубинах души этого замечательного человека, то и тьма извне не смогла бы его настигнуть и поработить. Впрочем, я опережаю события.
К счастью для всех нас, рука самого Господа вмешалась в это дело и не позволила свершиться убийству невинных. Граф уехал в Тырговиште на давно запланированную встречу со старыми своими соратниками и не отдал никакого приказания повитухам, считая, что до родов еще остается время. Но Урсула родила в его отсутствие, раньше ожидаемого срока. Повитуха потом мне каялась, что заподозрила своих юных господ в том, что они согрешили прежде, чем обвенчались. Ведь дитя было доношенным, а по срокам выходило, что Урсуле оставалось носить еще никак не меньше двух месяцев. Я наложил на повитуху нестрогое наказание: пять раз прочесть молитву ко Святому духу, дабы он очистил ее сердце и разум от скверны. В столь своевременном появлении на свет ребенка Урсулы я видел только Господню волю и ничто больше. А если учесть то, что я узнал позже на исповеди о страшных намерениях графа, Божий промысел становится и вовсе очевиден даже для скептиков.
Когда граф вернулся, дитя — чудесная маленькая девочка, золотоволосая, как и ее мать, — была уже окрещена Марией-Эуженией. Крестным отцом стал Мирче Морузи. Урсула быстро поправлялась после родов. Момент для убийства был упущен. Да к тому же при виде младенца граф тут же смягчился сердцем. Быть может, он вспомнил обо всех тех малышах, которых они с женой оплакали и опустили в холодную тьму склепа.
Уже через несколько недель граф обожал внучку. Да и к Урсуле стал неожиданно хорошо относиться: даже подарил ей жемчуга покойной Эужении, что само по себе было серьезным знаком его благорасположения. Юный Мирче и Урсула обрадовались примирению с графом, и с того дня жизнь в замке казалась осененной благодатью — настолько мирно, в любви и радости текли их дни. Маленькая Мария стала для деда отрадой и утехой. И даже когда Урсула спустя два года родила сына — наследника рода! — граф хоть и ликовал, но внучка не утратила первенства в его сердце.
3.
Внук графа, названный в его честь, появился на свет в год 1821-й, в феврале. К моменту рождения Раду-младшего в стране уже разгоралась очередная смута, и граф Карди был среди тех, кто поддержал бунтовщиков. Тяжелый это был год. Но с Божьей помощью мы его прожили. А в октябре 1822 года граф Раду Карди праздновал победу своих сторонников и покинул замок, чтобы чествовать национальных господарей в столице. Он вернулся домой месяц спустя, привез всем замечательные подарки. И меня не забыл: я получил от него целый ящик итальянских книг, которых мне очень не хватало в этой глуши, куда я был послан, чтобы стать посредником между Богом и людьми.
Я тогда тревожился за судьбу графа и за участь моей церкви. Католицизм сделался не моден, патриоты все до единого вдруг оказались православными. Но граф не изменил вере, в которую его крестили. Мне кажется, он вообще не придавал большого значения вопросам религии. Позже я думал: лучше бы он перешел в православие, лучше бы я потерял его таким путем, нежели... Впрочем, я опять забегаю вперед. Скажу одно: у православных паства причащается кровью Христовой, что у нас дозволено только пастырям. Быть может, причащение святой кровью спасло бы графа от жажды крови человеческой?
В феврале 1823 года, в страшную непогоду, когда даже крестьяне не покидали своих домов, я не мог посещать графа, и оба мы были лишены наших бесед и шахмат. И я не смог остановить зло, потому что был отделен от моих друзей пеленой снега и яростью ветра. Злой северный ветер принес в замок беду, как в прежние годы жгучий ветер с юга нес чуму...
Карета какого-то безумного путешественника, не пожелавшего переждать непогоду в надежных стенах постоялого двора, рухнула в ущелье. Это видели крестьяне и, рискуя жизнью, поспешили на помощь несчастным, которые могли быть еще живы. Но все были мертвы: четверка лошадей, кучер, лакей. Все, кроме самого путешественника, который серьезно пострадал. Его отнесли в замок, но вызвать доктора не было никакой возможности. Путешественник прожил еще два дня и умер на руках у графа, пытавшегося по книге с анатомическими рисунками установить природу его повреждений и как-то облегчить страдания.
...Дальнейшее я знаю из рассказа самого графа, причем полную версию истории я узнал лишь годы, годы спустя, в последнюю и самую страшную нашу встречу. Но здесь я буду излагать события полностью, незачем описывать мои заблуждения, сомнения и все неверные пути, по которым устремлялась моя мысль в попытке разгадать происходящее.
