— Быстро, ребята, — поторопил один из ведущих. — Сейчас закончится танец и будет ваш номер.
Мы зашли за кулисы и пару минут слушали музыку и топот каблуков по сцене. Танцевали что-то из украинских народных танцев.
— Перестань дрожать! — сказал я Люсе. — Надо будет заняться с тобой медитацией. Чего ты боишься? Мы так отработали все песни, что не напортачим при всём желании.
Танец закончился, и объявили нашу песню. Я взял Люсю за руку, и мы вышли на сцену. После положенного поклона она села за рояль, а я взял из рук ведущего гитару. В зале три четверти собравшихся были работниками милиции, поэтому за песню о своей службе они отблагодарили нас овациями. Видя, что аплодирующие не унимаются, я кивнул Люсе, и она опять села за рояль. Ведущий не вмешивался, наверное, думал, что мы повторим свой номер.
— Мы рады присутствовать на вашем празднике и выразить любовь и уважение, которые испытываем к людям в милицейских погонах, — сказал я публике. — Недавно я написал две новые песни, которые мы нигде не пели. Нам хочется подарить их вам. Песни не для нашего возраста, но я надеюсь, что вы это простите. Первую будет петь Людмила, и называется она "Ты говоришь мне о любви".
Она замечательно спела и сыграла, а я стоял и слушал вместе со всеми. Аплодировали моей подруге, не жалея ладоней. Видя, что это будет продолжаться долго, я с гитарой подошёл к микрофону и постучал по нему пальцем. Шум стих.
— А сейчас я спою под гитару песню "Всё для тебя", — объявил я. — В моей судьбе есть только ты, одна любовь и боль моя...
Мне аплодировали не меньше Люси, мы так и ушли со сцены, не дождавшись конца оваций.
— Здорово вы выступили, — сказал отвозивший нас сотрудник. — Дома не ругают за такие песни?
— Дома пока не знают, — ответил я. — Но домашних мы как-нибудь переживём. Вот после того как концерт покажут в записи, придётся пережить разговор с нашим директором, а она женщина строгих правил. Одна надежда на то, что эти номера вырежут из записи.
— Это вряд ли, — сказал он, — так что готовься к разговору с директором. Никто не станет вырезать одни из лучших номеров. Ты прав: песни не для вашего возраста, но они замечательные.
Он довёз нас до подъезда и уехал.
— Пошли скорее домой, холодно! — сказала Люся.
— Давай руку, торопыга, — сказал я. — Загремишь сейчас в этих туфлях. Надо было обуть сапожки, а туфли взять в сумке. Пока ничего не говори своим. Спели, похлопали, и всё. Иван Алексеевич ещё воспримет спокойно, а от мамы наслушаешься.
— Маму я не боюсь, — ответила подруга, — вот в школе будет разговоров... Ладно, целуй, и я побежала.
Концерт показали на следующий вечер.
— Вы совсем сбрендили со своей любовью! — высказалась сестра. — А Люська сошла с ума: вышла на сцену на каблуках! Твоя работа?
— А что тебе не понравилось? — спросил я. — Сразу прибавила пару лет, да и красивей.
— Не знаешь нашего директора? — ответила она. — Анна Гавриловна припомнит вам и эти песни, и каблуки.
— Песни замечательные, — сказала мама, — но как вы на такое решились?
— Концерт показывали в записи, — сказал отец. — Раз сочли возможным показать, значит, не нашли ничего порочащего, иначе вырезали бы эти номера. Но лучше на будущее петь что-нибудь вроде "Качелей".
На этом и закончилось обсуждение нашего выступления. Когда я на следующее утро сбежал с портфелем на второй этаж, на лестничной площадке уже ждали друзья, к которым присоединилась Ольга.
— А почему с нами это чудо? — спросил я. — Ты же всё время ходишь в школу со своей Ниной.
— Её подружка заболела, — объяснила Люся. — Как твои отреагировали на показ?
— Пошли, а то уже много времени, — сказал я, беря у Ольги портфель. — По пути поговорим. Разговоров было мало, только Таня прошлась по твоим каблукам.
— Мама тоже прошлась, даже мерила мои каблуки со своими. Мои оказались длиннее. Я успокоила её тем, что ты купил их только для выступлений.
— Ты покупаешь ей обувь? — удивился Сергей.
— Они скоро поженятся, — вмешалась Ольга, — а так больше денег останется для меня.
— Быстрее перебирай ногами, болтушка, — сказал я. — Уже и портфель взял, а идешь еле-еле. Скоро звонок, а мы ещё не прошли сквер. Поднажали все!
Мы вбежали в вестибюль, быстро переобулись и повесили в гардеробе верхнюю одежду.
— Чеши, — сказал я Ольге, вручая портфель. — Сейчас будет звонок.
Он прозвенел, когда мы поднимались по лестнице. Хорошо, что до кабинета физики было рукой подать. Когда мы вошли, на мгновение все замерли, а потом подняли такой шум, что его, наверное, было слышно даже в директорской.
— Хватит лупить! — сказал я Валерке, когда он от избытка чувств второй раз огрел меня по плечу. — И вообще, угомонитесь. Слышите? По-моему, это Лариса.
Мои слова дружно проигнорировали, поэтому, когда учительница физики открыла дверь, она увидела бардак. Её саму заметили не сразу.
— Быстро расселись по своим местам! — скомандовала Лариса Дмитриевна. — Я вас понимаю, но сейчас у нас урок. Обсуждать наших артистов будете на перемене.
Можно было посочувствовать учителям, которые вели сегодня уроки в нашем классе. Им постоянно приходилось одёргивать самых несдержанных и делать замечания всем остальным. На переменах, когда не меняли класс, нас обступали ребята и начинались бесконечные расспросы, а когда шли в другой кабинет, было ещё хуже: концерт смотрели почти все. А вот с директором я ошибся. Она нас так и не вызвала. Умная женщина, зря я катил на неё бочку.
— Часть твоей славы досталась и мне, — сказала за ужином Таня. — Все как с ума посходили. Как твой брат пишет песни? — передразнила она кого-то. — Пришлось показывать.
— Когда я закатывал глаза? — возмутился я. — Небось, и о Люсе спрашивали?
— А ты как думал? Ходите в обнимку, поёте такие песни и хотите, чтобы ни у кого не возникли вопросы?
— И что ты на них отвечаешь?
— Ничего не отвечаю, отсылаю к вам. Идите, говорю, и спрашивайте у них сами.
— К директору не вызывали? — спросила мама.
— Нет. В коридоре разминулись, но она ничего не сказала.
Этим же вечером мне позвонил Самохин.
— Здравствуй, — сказал Николай. — Хочу сообщить, что москвичи взяли себе записи вашего выступления, так что, может быть, их покажут и по центральному телевидению. Ты пишешь что-нибудь новое?
— Пока нет, — ответил я.
— Не хочешь написать новогоднюю песню? Выступили бы у нас на новогоднем концерте.
— Не уверен, что успею. Я думал, что такие концерты снимают заранее.
— Правильно думал, но в этом году припозднились, и кое-кто из исполнителей, на которых рассчитывали, не сможет приехать.
— И когда нужна песня?
— Комиссия будет утверждать план концерта в конце месяца. Успеешь?
— Очень мало времени, поэтому не могу ничего обещать. Если получится, позвоню.
— Здравствуй! — поздоровался Юркович. — Как слетал в Москву?
— Здравствуй, Илья, — сказал Машеров. — Хуже, чем хотелось, но лучше, чем могло быть. Средства выделили, но валюты дали процентов восемьдесят от того, что мы запросили. Остальное перенесли на конец следующего года. И большие сложности в приобретении оборудования. Семичастный сказал, что они постараются, но ничего не обещал. У комитета есть чистые счета, но трудно найти посредников, которым можно доверять. Там только такое оборудование, которое делается малыми сериями под заказ, и не заключают контрактов абы с кем. При наличии денег всё сделают, только может потребоваться много времени. А как дела у тебя?
— Заканчиваю с набором людей. В Киеве, в окружении Шелеста, есть подходящие кандидаты и кое-кто и в Москве, в аппарате Совмина. Ты не думал поговорить с Мазуровым? Его поддержка многое упростила бы.
— Слишком большой риск, — покачал головой Машеров. — У меня неплохие отношения с Кириллом, но не дружба. Пока будем действовать своими силами. Нет у нас необходимости в спешке. Деда готовят?
— Уже подготовили. Масей вымотал мне все нервы с этой учёбой! Как, говорю ему, будешь предсказывать переворот в Гане, если понятия не имеешь, что это за страна и где находится?
— И что он?
— Я же говорю, потрепал нервы, но выучил. Фундаменты под научный центр и общежитие уже готовы и завозятся стройматериалы. Для рабочих поставили теплушки, так что до сильных морозов будут работать. Оборудование строителям завезли, село электрифицируют, а дорогу вот-вот закончат. Въезды в село контролируются комитетом, а с периметром будем работать весной. Подвод газа им запланировали на следующую осень.
— Кто знает из научной группы?
— Только руководитель, остальные будут изучать наш феномен без дураков.
— До съезда четыре месяца, — сказал Машеров. — Вряд ли до землетрясения стоит ожидать гостей, но лучше быть готовыми раньше. Продолжайте заниматься Казинцом и всем объектом. Ликвидаторы готовы?
— Их подготовил в первую очередь. Эти парни отделены от остальной группы. Что бы ни случилось, их с нами не свяжут.
— Чистку нужно растянуть на как можно больший срок, и сделать её максимально незаметной. Партийное руководство среднего звена никто не охраняет, и этим нужно воспользоваться. Главное — не вызвать подозрений.
— Там настоящие профессионалы, — заверил Юркович. — Отбирали только лучших. По большинству можно не спешить, срочных только пять человек.
— А как наш молодой человек?
— Поёт песни и пишет книги. Скоро придёт с просьбой, чтобы его женили.
— Не удержался, значит, — улыбнулся Машеров. — А что с женитьбой?
— У него с этой девчонкой любовь с поцелуями и объятиями. До конца они, по-моему, не дошли, но это только вопрос времени. В остальном у него всё нормально. В деньгах из-за писательства не нуждается, от наших отказался. Недавно за драку побывал в милиции.
— Что за драка? — заинтересовался Машеров.
— Отверг первую красавицу класса, а она нажаловалась брату. Тот встретил Геннадия по дороге из школы и решил в воспитательных целях повозить носом по асфальту. Ему уже восемнадцать, столько же и двум приятелям, которых он захватил для компании. Наш кадр шёл не один, а со своей девчонкой и другом — сыном следователя УГРО. В результате баталии главного зачинщика отвезли в больницу, а четверо остальных с мелкими телесными повреждениями доставлены в ближайшее отделение милиции. Там быстро разобрались и отвезли нашу компанию домой. В общем-то, ерунда, поэтому мы ни во что не вмешивались. А пять дней назад он отблагодарил всю милицию. Спел со своей подругой на нашем концерте несколько песен. Народ отбил руки, аплодируя, а моя жена даже прослезилась.
— Это не ерунда, — нахмурился Машеров. — Хорошо, что он может за себя постоять, но никто не застрахован от случайностей. А если он в следующий раз нарвётся на кого посерьёзней? Выяснения отношений на кулаках нужно запретить. Выдайте ему что-нибудь вроде "Коровина" и при необходимости проведите обучение.
— Сделаем, — сказал Юркович. — Только "Коровин" для мальчишки тяжеловат и не получится скрытое ношение. Дадим карманный "Браунинг", у нас они остались чёрт-те с каких времён.
Глава 3
— Да знаю я, как из него стрелять! — сказал я Семёну. — Я, между прочим, имею звание старшего лейтенанта. Служить не служил, но перед получением звания на сборах достаточно подморозил задницу. Да и потом были сборы. Стрелял и из Калашникова, и из пистолета Макарова. Без инструкции быстро не разберу ваш браунинг, но отстреляться, смогу.
— Держи, грамотей, — отдал мне пистолет Семён. — Посмотрим, попадешь ли ты в мишень.
— За это не беспокойся, — заверил я, изготавливая оружие к стрельбе. — Пока не село зрение, стрелял неплохо.
Я навёл пистолет на мишень и выстрелил шесть раз подряд. Хлопки были негромкие, а отдача почти не чувствовалась. Даже для меня пистолет был небольшой, хоть по весу не пушинка.
— Две девятки, две восьмёрки, семерка и шестерка, — подвёл итог Семён, посмотрев в оптику. — Однако!
— Из него трудно стрелять лучше, — сказал я, возвращая пистолет. — Это, скорее, психическое оружие.
— А тебе для того и дают, чтобы мог припугнуть, — сказал он. — Стрелять на поражение только в случае угрозы жизни. Сейчас покажу сборку-разборку и как за ним ухаживать. Потом получишь пистолет и боеприпасы и распишешься в куче бумажек. Учти, что ствол у тебя нелегально. Бумага на него будет, но это для тех, кто не знает, что у тебя не может быть таких бумаг. Поэтому постарайся им не светить. Если попадёшься кому не надо, мы тебя отмажем, но кое у кого могут быть неприятности. В школу не носи, в остальное время пусть будет при тебе. Мы не можем постоянно тебя охранять, точнее, можем, но тогда сам взвоешь, а это хоть какая-то гарантия. И постарайся не выяснять отношения кулаками. Если будут наезжать, звони нам. Понял?
Шёл третий день новогодних каникул, мы собирались на каток, а тут этот вызов и куча подписок.
Во второй половине ноября произошли два события. Во-первых, нас приняли в комсомол и я избавился от галстука, а во-вторых, нас не пустили на праздничный концерт. Виноват был я. Надо было подготовить для Люси что-нибудь вроде "Снежинки" из "Чародеев", а я взял "Годы бешено несутся".
— Изумительная песня, — сказал после прослушивания председатель комиссии, — и спели вы замечательно, но я не выпущу вас с ней на сцену. Жаль, что уже поздно, а то можно было бы дать её в работу взрослым исполнителям. Она вам не по возрасту, люди будут смеяться.
С последним утверждением я не согласился, но спорить было бесполезно, поэтому мы попрощались и ушли.
— Не расстраивайся, — подбодрил я Люсю. — Мы её ещё споём. Надо будет разучить несколько новых песен, и для себя, и чтобы спеть при случае.
Двадцать девятого на классном часе проставили оценки, и мы на одиннадцать дней стали свободными людьми. А теперь на мою свободу покушались из-за куска металла, от ношения которого я не видел большой пользы. С другой стороны, я понимал Машерова. Мало ли на кого может нарваться подросток в большом городе, а так хоть какая-то гарантия.
Каникулы пролетели как один день. Мы почти ежедневно ездили на каток, дважды вместе с Ирой. Погода стояла замечательная: лёгкий мороз при почти полном отсутствии ветра и через день-два шёл снег, присыпавший грязь большого города. Мы каждый вечер гуляли, и мне приходилось таскать в кармане куртки пистолет.
Мама увидела его, когда я, придя домой после получения оружия, бросил кобуру на кровать и стал доставать из кармана пачки патронов. Она страшно перепугалась, мигом забыв о моём настоящем возрасте.
— Успокойся, — сказал я. — Мне не нужна эта железка, но придётся носить. Вот на него документы, так что всё законно.
— Они сошли с ума! — заявила она. — Давать ребёнку боевое оружие!
— Это не боевое оружие, а карманный пистолет для самообороны. Из него даже застрелиться не так легко, а у меня есть офицерское звание, да и здесь прошёл инструктаж. И не нужно шуметь, Тане не обязательно об этом знать.
Пришедший с работы отец отнёсся к новости спокойно, посмотрел пистолет и вернул его мне, справившись, стрелял я из него или нет.
