Они выбрали ночь

— Тяни на себя.

Упершись каблуком в землю, Джинкс стал упрямо двигаться в противоположную сторону от круга. Несколько пациентов также разошлись в стороны, как волы, натягивая хорошо связанные веревки.

Странная конструкция из кривых веток и коряг нависла над огненным полем. Лепестки факелов взметнулись вверх, создавая впечатление непроницаемой стены.

Перехлестнув несколько страниц небольшой книги в кожаном переплете, Люси нараспев стала произносить фразы на чужом языке.

Первым, что почувствовал констебль, стал сильный запах жасмина. Стремительный ветер, внезапно налетев и взбудоражив поляну, принес вместе с собой запах невероятной свежести, как бывает перед грозой.

Голос Люси стал напряженнее и громче. Казалось, она не боится ничего, даже персонала 'Безнадеги', который, наверняка услышит ее надрывный крик, и сбежится сюда, нарушив таинство обряда.

Внутри круга возник и в мгновение ока разросся вихрь, закручивая пыль и ветки по часовой стрелке.

— Лула ун лула ла эктобес, — улюлюкала Люси.

Вихрь неудержимо взмыл над поляной, образовав внутри себя воронку.

— Экстобес, экстобес сутрос...

Джинкс с ужасом созерцал как между деревянной люстрой, удерживаемой тряпичными веревками, удивительным образом появляется серебристо-сиреневая пелена, сотканная из тысячи коротких разрядов.

Шаг за шагом, словно не контролируя себя и продолжая распевать непонятные фразы, девушка очутилась на краю глубокой ямы, образовавшейся от воздействия вихря.

— Люси, стой! — почувствовав неладное, взревел констебль.

— Ламинус ситес, ламинус эстес, — откликнулась та.

Ему хватило одного мгновения, чтобы оказаться рядом с ней. Схватив девушку за плечи, он изо всех сил рванул ее на себя. Талмуд полетел в одно сторону, Люси вскрикнув, повалилась на землю, а Джинкс почувствовал, как проваливается в пустоту. Яма щедро принимала случайную жертву. Невидимые щупальца, схватив его за лацкан пиджака, зашипели, облизывая представителя власти ядовитыми языками. Пелена охватила тело констебля, и он уже был не в силах вырваться — пропасть замкнула свой зев, погрузив человека в мир бесконечного мрака.

Откуда-то сверху еще слышался отчаянный вопль Люси. Она молила Кроноса о прощении и просила свершить невозможное. Прижав руки к груди, Джинкс внезапно ощутил невероятную легкость и понял, что уже никогда не будет принадлежать своему старому миру.

Сотни тысяч голосов откликнулись ему из ночи, подтверждая страшное предположение.

2

В спину что-то кольнуло и отпустило, словно под кожу воткнулись острые иглы умелого знахаря, которые любили толпиться у Северной пристани. Вытянув ноги и почувствовав невероятную тяжесть в голове, констебль зашелся в протяжном приступе кашля.

То место, куда он попал — было отвратительным. И даже тот факт, что вокруг властвовала кромешная тьма, не мешало ему сделать столь смелое заключение.

Затхлый воздух, проникая в гортань, сушил и застревал внутри, вызывая рвоту, а отвратительный запах паленого мяса и вовсе сводил с ума.

Приподнявшись, констебль уткнулся в плотную занавесь паутины, которая с радостью опутала ему лицо — вызвав в Джинксе еще и приступ внезапного отвращения.

Неожиданно послышались тихие шаги, и вкрадчивый разговор вдруг прервался.

— Он должен быть здесь...

— Невероятно, но факт, — подтвердил второй, после недолгой паузы.

Джинкс затих, понимая, что если он шевельнется, то обязательно наделает достаточно шума — и его обязательно заметят!

— Ты считаешь, ему удалось?

— Последнее время мне привычнее стало верить в чудо, нежели в упрямую закономерность вечных постулатов.

Шаги приближались.

Джинкс затаил дыхание, ощущая лишь, как отчаянно бьется его сердце.

— Тише не разбуди, Грамостолу.

— Но нынешнее столетие, они проводят в спячке.

— Бывает, что любая закономерность терпит крах. Теперь-то мы с тобой это знаем.

Оба голоса показались инспектору невероятно бледными, безликими, словно принадлежали людям, которые давным-давно были обречены на верную смерть.

— У нас не так много времени.

— Ничего страшного. Я верю в Ру-ру. Он невероятный борец и отстоит свое право!

Глаза закололи и сами собой закрылись, когда в лицо ударил яркий свет.

Непроизвольно рука инспектора потянулась вверх — внезапный шум выдал его всего, без остатка. Яркий луч в этом царстве мрака, казалось, рассек его насквозь.

— Какой-то он субтильный, — заключил первый голос.

— Ты совсем перестал зреть в корень, сэр Заговорщик. Оттого и твои неудачи.

Пытаясь заслониться от луча, мистер Форсберг разорвал спекшиеся губы и тихо произнес:

— Простите. Но позвольте узнать: кто вы? А главное: где я нахожусь?

Свет внезапно потускнел, и констебль смог различить склонившегося перед собой старца в глубоком темном балахоне с красной окантовкой, который держал в руке изящный масляный фонарь.

-Поднимайтесь, юноша. Это не дело, рассиживаться на костях ваших предков.

Мрачная тень отступила, открыв взору горы реберных костей и оловянно-серые, покрытые пылью черепа, с явными признаками насильственной смерти.

Не раздумывая, Джинкс вскочил на ноги пытаясь стряхнуть с себя паутину и прах мертвецов.

— Ну что же вы юноша. Не надо так переживать. Все мы рано или поздно станем тленом — бояться этого, сродни кощунству над мертвецами, — наставительно произнес старик и коснулся юношеского плеча.

Вздрогнув, констебль практически сорвался на крик:

— Хватит! Что происходит! И где, побери меня Кронос, я нахожусь?!

— Вполне нормальная реакция, молодой человек. Вы в Принтвили — изнанке живого мира.

Обернувшись на голос, Джинкс нос к носу столкнулся с худым бледным господином в сером затасканном костюме — на носу незнакомца виднелось пенсне с разбитыми стеклами. В целом вид этого человека говорил лишь об одном — ему невероятным образом удалось выжить после достаточно серьезной стычки.

— Позвольте представиться, я — сэр Заговорщик.

— Заговорщик? — опешив, переспросил констебль.

— Именно, заговорщик, — согласился тот. — По-моему, ничего удивительного. Даже в загробном мире существуют те, кто недоволен установленным режимом.

Понимающе кивнув, инспектор так и не нашелся, что ответить.

— Кто вы такой, нам известно, мистер Форсберг. В связи с чем, думаю можно опустить лишние подробности знакомства. Прошу следовать за мной и моим проводником, — заметив замешательство гостя, пояснил Заговорщик.

— Что? — протянул констебль.

— Пойдемте, молодой человек. Мой фонарь выведет нас туда, где можно будет все обсудить без случайных ушей, — подтолкнув его вперед, подытожил старик.

По мрачным стенам костяного зала побежал едва слышный шепот тысячи голосов — и, превратившись в эхо, растворился в пустоте.

Под ногами то и дело раздавался противный хруст, словно ломаются трухлявые ветки. Только здешний лес состоял отнюдь не из деревьев.

Стремясь не смотреть по сторонам, Джинкс уткнулся в спину сэра Заговорщика и отрешенно считал дыры на его выцветшем сюртуке.

Свет фонаря вновь стал крохотным, сжавшись вокруг идущих в крохотный мерцающий контур — дальше была только темнота. Чувствуя одну сырость и запах помоев, констебль сосредоточенно считал шаги, прислушиваясь к стуку каблуков Заговорщика.

Стараясь не думать о превратностях судьбы и вещах, которые не укладываются в рамки понимания нормального человека, Джинкс отчетливо осознавал, что находится сейчас не в припадке беспамятства и не созерцает очередной ночной кошмар. Все выглядело более чем реально.

Вскоре старик остановился и послышался скрежет замка — тяжелая кованая дверь, со скрипом, отварилась.

Комната оказалась совсем крохотной, словно тюремный каземат, с двумя дощатыми скамьями и огромным округлым столом.

— Здесь безопасно? — поинтересовался старик.

— Абсолютно, — присаживаясь, изрек сэр Заговорщик и на его лице, возникло некое подобие улыбки.

Следующее обращение было адресовано уже к Джинксу.

— Присаживайтесь, мистер констебль. Нам предстоит долгая и очень занимательная беседа.

Не став спорить, инспектор, проскользнув в проем между столом и скамьей, почувствовал на своих ногах и руках тяжелые путы. Он словно в одночасье превратился в безумного пациента 'Безнадеги' — и не того, кто мог свободно прохаживаться по парку, — а тех изгоев, кто мучаясь в четырех стенах, коротал свой век среди кошмаров и бесконечных галлюцинаций. Нереальность с жадность поглотила его, пригвоздив к дощатой поверхности. Сэр Заговорщик начал очень длинный и невероятный по своему содержанию разговор...

3

Дом стал другим — холодным и чужим, словно не узнал старого хозяина. Шрам ворочался, мялся и не мог найти себе места. Вроде бы все как всегда, только исчезли бесконечные кошмары, но и это можно было списать на ужасную усталость. Пройдясь по мастерской, он осторожно коснулся одной из кукол, подхватил с перил горсть стружки и еще раз огляделся.

Он явно ощущал чужое присутствие.

Молодой человек, худощавый, надушен неплохими духами с привкусом мускуса. Пролез через окно, потоптался, спустился вниз в мастерскую, сунул свой нос во все щели как любопытная крыса, посидел за столом. Шрам потрогал ручку двери — здесь юноша разговаривал с кем-то. Стоп. Вроде бы один. Сам с собой. Улыбнувшись странному факту, мастер закрыл дверь.

Это не вор и не случайный гость. Да и на соглядатая — непохож. Нюх Шрама подсказывал ему, что следы таинственного посетителя его мастерской вели прямиком в штаб квартиру синих воротников.

'Тилл-стоун ', — сквозь зубы произнес мастер.

Но сейчас даже подобная новость была совершенно не важна. Шрам стоял на пороге чего-то более великого и значимого. Он избавился от проклятия — и данная новость, бесспорно, носила статус приоритета. Еще один плюс!

Приподняв руку куклы, мастер заставил ее безвольно упасть, повиснув плетью. А вот минусов оказалось гораздо больше — теперь Шрам стал такой же ведомой куклой, выполняя любое пожелание неведомого кукловода. Демон раз и навсегда поработил его, получив над ним полную власть. И данный неоспоримый факт, неудержимо глодал его изнутри.

Сигнал, а с ним и порыв, возникли внезапно!

...Хлопнув дверью, Шрам без оглядки покинул свое пристанище.

Сейчас у него имелась пускай и незримая, но все же цель. А о всякого рода 'неприятностях' и невидимых нитях он подумает позже, когда представиться такая возможность. И возможно в скором времени демону придется отказаться от повелевающего тона и сменить гнев на преклонение перед великим мастером -смерти.

Шрам расплылся в мечтательной ухмылке, больше напоминающей волчий оскал.

Миновав улицу Часов, мастер уверенно направился к широкой мостовой, которая уводила дорогу к центру Прентвиля.

Сегодня здесь было довольно многолюдно, а груженые повозки и кэбы без конца мелькали перед глазами, силясь создать настоящий затор.

Подойдя к бордюру, Шрам, перед тем как вступить на дорогу, присел на четвереньки и принюхался, будто дворовый пес. Что он искал? Какой запах пытался отличить и выделить из множества? — мастер не знал сам.

Теперь им руководила совсем иная сила.

Прислонив нос к самим булыжникам, Шрам незамедлительно стал причиной десятка насмешек и всплеска эмоций со стороны случайных горожан.

Заметив уткнувшийся в него палец, мастер, зарычал, но так ничего и не ответил. Тело больше не подчинялось ему. Нос коснулся мокрого камня и в этот самый момент проезжающий мимо фаэтон окатил человека-пса грязью.

— Гляньте, шелудивый чего-то потерял!

— Да он же тюкнулся, чокнулся!

— По нему 'Безнадега' плачет!

От последних слов Шрам скривился, будто глотнул из сточной канавы.

Кукольник дернул его за нить — невзирая на плотное движение, податливая кукла вприпрыжку кинулась через дорогу.

Проскочив под повозкой и увернувшись от огромного колеса, мастер очутился на другой стороне улицы. Встав на ноги и вновь приняв человеческий вид, Шрам кинулся в проулок — подальше от случайных взглядов и обидных смешков.

Отдышавшись, он внимательно прислушался к посторонним звукам. Где-то далеко тянулась заунывная мелодия шарманки, чуть ближе капала вода, и раздавался прерывистый скрежет. Но главное — никакого человеческого присутствия.

Переполняющая душу обида захлестнула Шрама, и он в гневе стал рвать невидимые веревки, опутавшие его руки и ноги.

Он представить себе не мог, что подчинение бессмертному будет таким унизительным! Это было хуже самого страшного проклятия! Не принадлежать себе и одновременно продолжать находиться в своем теле — невыносимо, хуже самой смерти.

Рытвины на руках и ногах стали кровоточить — заставив Шрама остановиться и попытаться прийти в себя. Прерывистое дыхание улеглось, дрожь в коленях ушла прочь, и мастер облегченно втянул тяжелый воздух подворотни, который сейчас показался ему приятней аромата цветочной поляны.

— Эй, дружок, ты не заплутал случаем? — раздался из-за спины мастера дребезжащий, словно жестяная банка, голос.

Не говоря ни слова, живая кукла развернулась. Длинные, грязные ногти с жадностью впились в горло жертвы. Кашель сменился протяжным хрипом, который очень скоро стих и между узких лабиринтов домов вновь поселилась напряженная тишина.

Шрам упивался. После долгих лет греховных мытарств, он, наконец, снова обрел себя.

— Всеединый, как же я счастлив, — протянул мастер, закинув голову и уставившись в безоблачное небо.

Обмякнув, жертва уже давно распласталась возле кучи вчерашних отходов. Теперь она также как и разбросанные помои, была не нужна городу. Прентвиль слишком легко прощался со своими сынами, не обращая внимания на их дальнейшую судьбу.

Закатав рукава, мастер почувствовал необычайный прилив сил. Его ремесло не умерло в нем, и много лет спустя, он обрел утраченный дар. Верный слуга Кроноса, теперь опять может пополнять его царство беззащитными жертвами.

Кукловод ожил, и нить натянулась до предела. Затем другая, и снова первая, а затем две, одновременно. Шрам замер и бросился бегом по узким проулкам.

Ноги сами несли его вперед.

4.

Яркое солнце — хороший знак для начала нового дня. Так, или почти так, мог сказать практически каждый житель Прентвиля, но только не Кайот. Для него свет луны был не просто привычнее и роднее, а стал настоящим талисманом, хранящим его от дурного все годы.

Приблизившись к дому кукольного мастера, Рундо замер, прислушиваясь к посторонним звукам. Мир жил привычной для него жизнью.

На улицах в этот ранний час оказалось только несколько случайных прохожих. Колокол собора святого Павла, отбил шесть, и стук телег, развозящих на рынки цветы и овощи, нарушил спокойствие улиц.

Рундо кинул короткий взгляд на противоположную улочку. Булочная уже открылась и москательщик на углу Мастеровой, снимал ставни. Ветер донес до главы Отрешенных запах горячих рогаликов, старательно завернутых в зеленую байку. В редакцию газеты ' Яркие сплетни' то и дело шныряли суетливые мальчуганы с пачками свежих изданий. Чуть правее официант ' Праведного Гарри' вальяжно подошел к уличной двери и, замешкавшись, долго не мог попасть ключом в замочную скважину.