-А что Отто? — раздается еще один голос, хриплый и неприятный, но тоже с саксонским акцентом. — Мне и так жить осталось фигня, поэтому и бояться мне нечего. Так что услышу хоть один выстрел с палубы — легко так покурю напоследок с этим... зигфридом, не на того дракона напавшим.
Дверь распахивается, один из саксонцев, белокурый гигант с ледяными ярко-голубыми глазами, высовывается в коридор с пистолетом наизготовку. Прижимаюсь за углом, старясь даже не дышать — впрочем, кто мог бы тут вообще сделать вдох?
-Чисто...
Он махнул рукой, и в дверь выволакивают лорда в одной туфле, а следом связанную по рукам и ногам Пантеру. Странно, но черная косынка на ее волосах усидела, и локоны надежно прикрыты, груди под рубашкой затянуты по обыкновению полосой плотной ткани, и даже изогнутое назад тело с приставленным к горлу ножом не выдает в ней женщину. Она пытается ударить ногой по голени своего конвоира, но справится с мощным саксонцем, рыжим и веснушчатым громилой, держащим ее волосатыми, тоже покрытыми веснушками руками, вылезающими как две толстые колбасы, из закатанных рукавов рубашки — невозможно. Тонкая струйка крови стекает из ее разбитого рта на пол.
-Не дергайся! Один рывок, и мы начнем пытать старика прямо тут, а затем взорвем все его ошметки вместе с этой посудиной и тобой, молодой упрямый осел.
-Мальчишка нам вообще нужен? -спрашивает на саксонском диалекте один у другого захватчики, и я успеваю поблагодарить мысленно Вольфа за наши беседы.
-Нужен. Лорд может и не знать, куда его везут. Они идут к Барбадосу, а это не деревня под Дрезденом. А капитан так или иначе свой курс знает, а уж выпытать — это дело усилий. Да и палубу нам пройти надо.
Они выходят на палубу, закрываясь Пантерой.
Охранение нашего фрегата реагирует мгновенно, взводя десяток мушкетов, а на удар тревоги, данный вахтенным, вылетает вся абордажная команда с саблями и пистолетами. И останавливается, увидав капитана в руках саксонцев.
Тихое движение возле меня, мелькает красная кисточка. Лейн. Вот только его глупых высказываний мне сейчас не надо. И где четвертый саксонец?
-Эй, один ваш выстрел, и капитана не увидите, — обращается к команде главный саксонец, тот самый, белокурый и голубоглазый. — И оборачивается к Пантере. — Скажите им, капитан, что если они дернутся, я разнесу лорда шпиона на клочья. А Вас следом.
Они пересаживаются в шлюпку.
Мы с Лейном переглядываются и проскальзываем к каюте Пантеры. Дверь снова закрыта, и я первой приникаю к щели возле петель — все же плотник наш умеет быстро заделывать пробоины, а что касается красоты интерьера, его мало занимает. Ну в конце концов, он прав — лучше не утонуть с кривой дверью, чем наоборот.
Стил. Его же не вывели на палубу! Значит? И сразу шарю глазами по полу. Точно, его тело, обкрученное веревкой, лежит на полу в луже тускло поблескивающего масла. Жив? Жив, и продолжает выкручиваться из веревок, заодно стряхивая порох, щедро насыпанный на лицо и грудь.
Оставленный с ним еще один громила, названный сообщниками Отто, бьет его под ребра с размаха тяжелым кованым на немецкий манер порыжевшим сапогом с квадратным носом, высекая глухой стон из закушенных губ первого помощника. И я уже готова ломиться в дверь, но Лейн неожиданно твердо удерживает мою руку.
Он необыкновенно серьезен, в глазах нет бесовских огоньков, с которыми он встречал меня эти дни на палубе, и показывает мне на дверь каюты Стила.
Проскальзываем и туда — хорошо, что оба босые и можем двигаться бесшумно. Жарко, на море штиль, и окно распахнуто. И точно — у Пантеры тоже раскрыто окно, она вообще любит свежий воздух. Лейн обнажен по пояс, и он проверяет, как закреплен нож у него на ремне, охватывает по-хозяйски взглядом каюту Стила и хватает со стола кинжал, зажимает его зубами. Еще один, со стены — в руку.
Подмигивает мне:
-Иди, стучи в дверь и причитай, как ты это умеешь, докторица.
Странно, я понимаю его затею с полуслова.
Гибкое, сильное тело Лейна исчезает за окном, и, не видя его, я знаю, что он там втыкает кинжал в доски борта, продвигаясь к распахнутому окну Пантеры.
-Откройте, капитан, — я робко скребусь в дверь, напустив в голос самое большое количество смирения и ласки, вбитые в меня еще покойным губернатором.
В щель вижу, что громила Отто, поведя плечами, как при приближении надоедливой мухи, вяло поворачивается в сторону двери.
-Ну пожалуйста, — и про себя молюсь, чтобы Стил, если он в сознании, по моему тону понял, что я все знаю и играю.
Жаль, он не поймет, с кем именно мы идем ему на выручку. Только бы не подумал, что геройствую тут в одиночку — тогда он может потерять голову от страха за меня и совершить безумство, заплатив жизнью. А ведь мне надо как раз сохранить его жизнь — так же как и Пантера без Тессена, я не выживу без Стила. Но, как и подруга, поняла это не сразу.
Но он же знает, что я всегда присутствую на тренировках команды — и должна уже была усвоить, что нет места героям-одиночкам. Так, а Лейн? Может, я зря допустила, чтобы этот самоуверенный красавчик сам полез на выручку Стилу? И сам пропадет со своими бесстыжими глазами, и два кинжала первого помощника утопит. Хоть бы Стила не погубил. А ведь он прав. Побеги я сейчас за ребятами, и с палубы саксонского корвета заметят движение, а это значит — откроют огонь на поражение. И снова:
-Ну, капитан, Вы что, меня уже забыли? Ну, пожалуйста, ну хоть еще разочек пустите меня к себе, — я изощряюсь, не в силах заставить себя произнести под дверью то, что произносила на коленях, захлебываясь слезами, перед дверью кабинета губернатора в форте Мале. И во уже искренние слезы рвутся у меня из горла, и даже достигают Отто, у которого из свиной кожи сделана не только перевязь, но и сам он покрыт белесой свиной щетиной, она даже окружает вместо ресниц его водянисто-голубые глаза, которые поворачиваются на мой голос.
И в этот момент с верхнего обреза окна срывается темная в ярком квадрате синего неба и моря тень и летит вперед, а под этим движением летит вперед Отто, с редкостной тяжестью грохаясь на пол, и передо мной в щели мелькают его выпученные от неожиданности глаза и свиной пятак. Лейн сшиб его ногами в полете, попытался ударить сразу тем кинжалом, что был у него в руках, а второй, свободной рукой нанести удар по затылку.
Но угробить саксонца слишком сложно, и я это знаю хорошо, как никто другой. И если их учил еще Вольдемар фон Вольф — вдвойне бессмысленно рассчитывать на легкую победу. Святая Мария, вот теперь-то я вспомнила, где я видела главного сегодняшнего врага — на 'Черном волке'. Он был первым помощником у Вольфа. Наверное, когда Вольф сошел с ума и стал просто наемником, беспринципным и безжалостным, то первый же захваченный корабль отдал в качестве поощрения этому Ульриху. Но тогда даже нет смысла надеяться спасти Пантеру.
Лейн перехватил рукой тот кинжал, что был у него в зубах, но Отто умудрился ударить его ногой по руке, на мгновение пригвоздив кисть к полу, и Лейн выпустил кинжал.
Кинжал блестит неподалеку от них. Лейн борется на полу с Отто, и ему удалось выбыть из рук здоровенного немца и выкинуть в окно пистолет, а значит, выстрела не будет, и не будет в нас залпа. Но вот Отто придавливает его при очередном повороте своим массивным телом, а сам нащупывает трутницу на поясе. Ох... Эти немцы изобретательны, и они научились сохранять тлеющий трут в небольшом жестяном удлиненном чехле. И вот Отто сейчас пытается достать трут, чтобы бросить его в масло с порохом, покрывающие Стила.
Но вот Лейну удается извернуться и схватить Отто за запястье, неуловимое движение сильных длинных пальцев Лейна и саксонский кабан хрюкает, его мясистая рука повисает бессильно, трутница выскальзывает на пол.
Округлая вещица, чутко отозвавшись на движение корабля, начинает неудержимо катиться все же в сторону Стила, и крышка слетает. Мягкие оранжево-голубоватые огоньки начинают лизать край масляного потека на полу. Лейн, выхватывает свой, а точнее, первого помощника, кинжал, уже давно, еще в полете, воткнутый в круглое плечо Отто — саксонец так яро оборонялся, что даже не чувствовал рану, а Лейн так глубоко засадил в него кинжал, что не смог в драке выхватить у верткого немца свое имущество.
На полу призывно блестит второй кинжал, и Лейн его подхватывает. Я бессильно трясу дверь, и на мои шумные попытки вбегают ребята. Им не надо объяснять долго, дверь слетает с петель и распахивается, на полу в луже крови саксонец с перерезанным горлом, а забрызганный кровью Лейн плащом Пантеры, схваченным со стула, сбивает пламя с масляного пятна, успевая резким движением ноги отправить связанного не только по руками ногам, а обкрученного узкой веревкой наподобие немецкой колбасы Стила к дальней стене, подальше от этой лужи. Но ведь его штаны, рубашка, волосы пропитаны маслом, к которому густо прилип слой пороха.
Почему же он не издает ни звука? Жив ли еще? И вот при его повороте с ужасом приходит ответ — его лицо тоже стянуто веревкой, она не дает ему открыть глаза и рот. Ребята подхватывают первого помощника, я несусь с кувшином воды, который всегда есть у Пантеры — она не пьет ничего кроме воды, ну и молоко — это ее любимое, но молока в море нет, и она наслаждается им только в портах. Говорят, что за свою любовь к молоку ей как-то пришлось подраться на шпагах в таверне, когда какая-то пиратская подвыпившая компания стала над ней потешаться — мол, такой отважный капитан, а пьет не ром и не малагу, а молоко...
Нам удается не дать огню перекинуться на Стила, опален только широкий рукав рубашки, но пламя не достигло руки. Взмах ножа, и слетают веревки. Кидаюсь растирать его затекшее тело, и он тихо стонет, но открывает глаза, пытаясь встать на еще нетвердые ноги, схватывает рукой ребра — ну да, там, где пришелся удар немецкого кованого сапога.
Лейн подлетает к нам:
-Ты как? Соображать уже можешь?
Удивляюсь машинально — они уже на 'ты'? или это в горячке схватки?
-Где она? — вопросом на вопрос отвечает Стил, растирая запястья рук и ощупывая ремень в поисках оружия, но саксонцы унесли или выкинули в окно его нож.
Выяснив, что мы следуем в отдалении корвета, не выпуская его из поля зрения, что вообще-то было бы сложно при таком штиле, Стил, сдирая промасленную тряпку, составляет с ребятами план дальнейших действий. Порываюсь все же осмотреть ссадины на его лице, но он решительно отодвигает меня.
Лейн, прислонясь к притолоке, восстанавливает дыхание, и я еще раз замечаю, как сильна и рельефна его грудь. К ней местами прилипли крупинки пороха, и я без раздумий стряхиваю их пальцами — грудь твердая и слегка липкая от пота. Он снова подмигивает мне, заставляя отскочить на шаг назад и оглянуться на Стила.
Первый помощник уже взял себя в руки и отдает распоряжения держать прежний курс и устремляется на мостик, велев убрать труп и грязь из каюты капитана и вернуть на место дверь.
Меня бьет крупная дрожь — а что, если ребята попрекнут его сейчас тем, что допустил плен командира? А вдруг они не станут выполнять его распоряжения? А ему самому каково? И этот Лейн с усмешкой на красивом лице? Не воспользуется ли он сейчас положением? Такое случается у корсаров.
Но нет, мои опасения напрасны, и ребята немногословно и сноровисто делают все, что он на бегу указывает, и мне становится еще страшнее по другому поводу — Стил держится за ребра, дышать ему трудно.
Нащупываю в кармане фартука бинт пошире:
-Давай затяну ребра.
-Некогда, — он рвется на мостик.
-Да постой же, — но его масляное тело выскальзывает из моих рук.
И пока я с ним пытаюсь совладать, едва ли не забегая вперед на его пути, Лейн плавной поступью подходит к окну и неуловимым движением вылетает в море — отсюда, а не с палубы, потому что его прыжок закрыт нашим бортом и не виден с саксонского корвета, а они наверняка следят за нами в подзорную трубу.
Кто-то из парней присвистывает вслед, одобрительно качнув головой.
-Стил, там Лейн, — выдыхаю прерывисто, сердце готово вылететь изо рта.
Он уже взбегает на мостик и бросает через плечо:
-За Тессеном. Молодец. Стрелять нельзя. На открытый абордаж тоже. Так что его пловцы пойдут на наемников этих.
-А мы? Так и будем стоять и смотреть? — кажется, я сама едва не добиваю его словами, то, чего боялась от ребят.
-Нет, — он щурится в подзорную труду, и красные полосы от веревки на его лице, смешиваясь с ссадинами, превращают его в красно-белую маску. -Пойдем на абордаж по сигналу Тессена. Тихо, быстро и без мушкетных и пушечных выстрелов.
Он отдает распоряжения абордажной команде, и по злым, сосредоточенным лицам ребят я понимаю, что бой предстоит страшный: в этот раз единственной добычей, которую они хотят добыть, это тело капитана.
Мне хочется крикнуть им, что Пантера жива, что она не может так легко погибнуть, да и раненая, она будет сражаться до последнего. И не сказать же им вслух, что она любит Тессена и ради него не погибнет, мне бы только оказаться рядом с ней как можно скорее. Святая Мария, а если Вольф? А если Вольф жив?!
Но здравый смысл стискивает мне голову железным обручем — нет ее уже в живых, правы ребята. Даже если нет Вольфа, то уж о его наемниках все Карибы слышали. У них нет чести, совести, сострадания, им все равно, дети или женщины перед ними. Да, женщины... Как только они поймут, что Пантера женщина, как только свалится ее корсарская косынка — пощады не будет вдвойне. У них, судя по рассказам Вольдемара, не принято женщинам так себя вести, как она. Кухня, дети, посещения церкви... Вольфу нравилось во мне смирение.
И все же — пробираюсь снова, как на абордаж иду, на мостик с бинтом в руках. Его руки на штурвале, и послушная 'Пантера' идет ровно, не вырываясь вперед, чтобы саксонцы не заметили погоню. 'Александра' тоже легкими движениями выравнивает курс — и это означает, что Лейн доплыл, и Тессен начал действовать.
Вглядываюсь в синюю воду, темнеющую к вечеру. Если пловцов заметят с корвета, то просто перестреляют, как уток на болоте.
Наши ребята, полностью готовые к штурму, не выстраиваются, как обычно, с мушкетами по борту, а залегли во всех укромных местах с саблями в руках, готовые по первому сигналу Стила оказаться на вражеской палубе.
Стил даже не может им подать сигнал с мостика, так как тогда его движение заметят с корвета — его пушечные люки, обращенные в нашу сторону, открыты, а на верхней палубе плотным рядом стоят стрелки. Три корабля летят по идеально гладкому морю навстречу неизвестности...
-Стил, выдохни, — подержав ладонь, начинаю наматывать бинт на его уже заметно припухшие и посиневшие в месте удара ребра. — У тебя всего лишь трещина, под рукой обломки не ходят, но все равно надо затянуть. Иначе не сможешь штурвал удержать, если ветер прибавится.
Ну, хоть что-то его проняло, он не отстраняется, но теперь не ладится у меня, ткань впитывает остатки масла с его тела и начинает крутиться, его раздражает моя возня, и от этого раздражение передается мне, пальцы трясутся. Рулевой, стоящий пока без дела, приходит мне на помощь, и вдвоем мы затягиваем поврежденные ребра первого помощника. Ну а ссадины — это не смертельно, ими придется заняться позже. То, что враги видят нас — даже на руку. Они видят, что первый помощник ранен, и могут подумать, что тяжело, потому что бинта я намотала от души. И меня они видят на мостике, и тоже свои выводы делать вольны — что у нас за корабль, если женщина не просто на борту в качестве пассажирки, а допущена на мостик, пусть и не командовать.
