Волчица и пергамент. Том 7

Её намерение казалось преувеличением с учётом того, сколько она недавно съела. Но после её предыдущей реплики эти слова, решил Коул, должны были означать: не беспокойся.

Миюри не нравилось, когда с ней обращаются, как с ребёнком, но на самом деле она незаметно взрослела.

Она изобразила улыбку — не фальшивую, но колючую, — махнула своей маленькой ручкой и вышла.

Для Коула эта девушка — смеющаяся, ноющая, шумливая и прожорливая — всегда была вроде большого щенка. Теперь же он остро почувствовал себя одиноким, но не потому что остался один в комнате. Незаметные и бесшумные шаги её взросления создали в нём ощущение покинутости. Её взрослению ему следовало только радоваться, но он не ожидал, что от этого почувствует себя таким одиноким.

Не всё в мире идёт так, как хочется. Нет, просто сам Коул ещё недостаточно взросл. Только сейчас он заметил, что из комнаты исчез её рыцарский меч. Миюри много говорила и при этом тайком прихватила его. Она следила за действительностью, но при этом не забывала играть со своими мечтами.

То, что Коул может в итоге проиграть Миюри, было всегда для него чем-то само собой разумеющимся.

Душа его постепенно успокаивалась, как ложится на землю потревоженная кем-то пыль.

Возможно, человек за дверью уловил что-то из происходившего в комнате и тихо постучал в дверь. Открыв её, Коул увидел Ханаана, о чём он уже догадался по интонациям Миюри.

Ханаан был не из тех, кто стал бы подслушивать под дверью. Но при его уме он вполне мог понять настроение разговора Коула с Миюри. Конечно, он не стал задавать неучтивых вопросов, однако мог ощущать себя неловко из-за этого.

— Если у тебя есть что сказать... просто сядь и скажи, — подбодрил его Коул.

Этот постоялый двор был не из лучших, стулья оставляли впечатление сделанных небрежно, так что Ле Руа они вряд ли бы выдержали. Ханаан посмотрел на стул, покачал головой и произнёс:

— На самом деле у меня есть о чём попросить.

То, что было использовано именно это слово вместо "обсудить", вызвало у Коула неприятное предчувствие. К тому же Ханаан продолжал стоять, что усиливало напряжение, и Коул решил подать пример и сел на край кровати, тогда Ханаан перестал упорствовать и сел на стул.

— Ты сказал, что у тебя есть о чём попросить.

— Да, точнее, речь идёт о своего рода сотрудничестве, — отозвался Ханаан и сам ощутил послевкусие последнего слова. — Не мог бы ты мне помочь, когда я буду рассказывать господину Жану свою историю, чтобы убедить его?

Коулу казалось, что у него, у Ле Руа и у Ханаана есть достаточно убедительные истории, и история Ханаана о Предрассветном кардинале — самая подходящая. И ему было непонятно, чего просил Ханаан, тем более, что последний не торопился вдаваться в подробности.

— Ты хочешь, чтобы я... сочинил пару историй или что-то в таком роде?

Коулу не хотелось бы что-либо выдумывать, но он чувствовал, что речь шла примерно об этом. Ханаан, уже открывший рот для ответа, снова его закрыл и опустил взгляд, подбирая слова.

— Ты был прав, сказав про сочинение историй.

Коул был удивлён, он не ожидал, что Ханаан мог так поступать.

А потом вспомнил, что охранник Ханаана высказался за то, чтобы заставить или вынудить ремесленника использовать его способ печати. Ханаан и его сподвижники составляли в Церкви меньшинство, они думали и действовали праведно, поэтому, несомненно, будут вытеснены большинством. При таком раскладе действия по их плану на территории королевства неизбежно вызовет споры и может сопровождаться непредвиденными опасностями.

— Но это не есть нечто сочинённое, это просто... — Ханаан глубоко вздохнул и посмотрел на Коула. — Я думаю, что эта возможность представилась нам по воле Господа. Я чувствую, что сам Господь меня направил меня в этот момент, чтобы задать тебе этот вопрос, преподобный Коул.

Если бы такое сказал кто-нибудь другой, Коул счёл бы это преувеличением. Но Ханаан, смотревший в его лицо, напрямую происходил из рода, связанного с папским престолом, а чистота веры в его сердце не уступала чистоте его рода.

И этот Ханаан спросил его:

— Преподобный Коул, ты согласен пройти канонические формальности канонизации?

— Что?..

Коул не был уверен, что на его лице не появилась улыбка.

— Проведение процедуры посвящения. Преподобный Коул... нет, Предрассветный кардинал, — Ханаан прямо со стула опустился на пол на колени и посмотрел Коулу прямо в глаза. — Ты согласен быть святым?

Это не было похоже на шутку.

Однако Коул не мог это себе представить чем-то иным, кроме шутки. Он на миг растерялся.

— Нет, что... я... — поспешно забормотал, протягивая руки к плечам Ханаана, попытавшегося обнять его ноги. — Тише, постой, пожалуйста. Я не совсем понял, не понял, что ты имеешь в виду.

Ханаан нахмурился, словно слова Коула обожгли его сердце. Может, Коул не расслышал? Ведь Ханаан спросил, согласен ли он быть святым.

— Я не шутил тебе, — ответил Ханаан, не поднимаясь с колен, он говорил так, словно был перед алтарём и открывал душу Богу. — Это после встречи с досточтимым Родосом у меня возникла эта мысль.

Имя, которое Коул не ожидал услышать.

— С досточтимым Родосом?

— Да, с досточтимым Родосом, который в таком юном возрасте ведёт себя, как подобает истинному рыцарю ордена святого Крузы. Его уважение и любовь к тебе столь велики, что это меня немного удивило.

Ханаан слегка улыбнулся при последних словах. Его шутка добавила ему решимости.

— Расскажу по порядку, — сказал он, поднимаясь и становясь похожим на молодого богослова, стоящего за кафедрой. — Непосредственно сейчас отряд рыцарей святого Крузы в королевстве Уинфилд искореняет недостатки той части церковной организации, которая размещена на территории королевства. Понятное дело, что досточтимый Родос и остальные рыцари — люди истинной веры, они знают каноническое право лучше обычных священнослужителей и могут достаточно действенно бороться со злоупотреблениями церковных организаций, обогащавшихся различными неправедными способами.

Вооружённые и обученные, опирающиеся на поддержку простых людей, рыцари могли бесстрашно выполнять свою задачу.

— Но есть те, — продолжал Ханаан, — на которых каноническое право не действует. Они подобны варварам, отвергающим учение Господа.

Коул вспомнил, что говорил Родос о наследовании звания епископа, о сельских церквях, управляемых неграмотными священнослужителями, неспособными даже читать Священное писание, о тех случаях, когда рыцари святого Крузы испытывали затруднения.

— И если их удавалось убедить, то это благодаря использованию твоего имени, преподобный Коул.

Сколь бы невежественными священниками они ни были, им была свойственна определённая чувствительность тенденциям в мире, о которых становилось известным от странствующих торговцев и других путешественников. Поэтому даже те, кто осмеливался противостоять товарищам Родоса и их действиям, называл рыцарей святого Крузы разбойниками и обливал их водой, выказывали готовность к серьёзному общению, заслышав имя Предрассветного кардинала. И всё из-за того, что...

— К настоящему времени твоё имя распространилось по всему миру.

Коул, конечно, давно понял, что бесполезно сетовать на это и оспаривать свою значимость. Потому что, покинув Ньоххиру и войдя в эту битву рука об руку с Хайленд, он сам столкнул с горы этот камень. У него не было другого выхода, кроме как принять результат этого.

— То, о чём рассказал досточтимый Родос, согласуется с нашим планом.

До Коула стало доходить, к чему клонил Ханаан.

— Некоторые люди могут заподозрить, что Священное писание на доступном языке — это поддельное писание. Нет, это непременно произойдёт, особенно на большой земле, где Церковь сплочена и организована, этот довод будет использован, чтобы упорнее сопротивляться.

Что ж, перевод есть перевод, а не оригинал.

— Пока авторитетный священнослужитель в городе будет говорить, что перевод — это подделка, люди, неспособные отличить правду ото лжи, будут к нему прислушиваться. Однако если правду подкрепить твоим именем, ситуация переменится.

Утверждения вроде "истиной является вон то и вот это" обладают силой, которую в этом мире нельзя не принимать во внимание. И сила одного и того же убеждения будет различной в устах Ханаана или Миюри.

— Постой, погоди чуток, успокойся. Я действительно участвовал в переводе значительной части Священного писания на общедоступный язык, но это же не то же самое, что распространять этот перевод моим именем? Это не только углубит противостояние Церкви и королевства, но ещё и вызовет недовольство Церкви на большой земле.

Коул говорил это не из-за того, что он, в отличие от Миюри, был слишком скромен или недостаточно в себе уверен, просто подобное будущее легко предсказать, и его нужно было избегать.

И Ханаан, способный, по его словам, запомнить толстую книгу Священного писания с одного прочтения, конечно, должен был обдумать последствия, прежде чем обратиться с просьбой к Коулу.

— В этом самом и заключается роль святых, — ответил он.

Коул бросил на Ханаана смятенный взгляд.

— Став святым, признанным Церковью, ты будешь иметь авторитет Церкви.

Коул не сводил с Ханаана взгляда, будучи не в состоянии что-либо сказать.

Искренние глаза Ханаана были полны решимости и рассудочности.

— Став святым, признанным Церковью, ты сможешь преодолеть любые трудности. Опираясь на авторитет Церкви, ты даже можешь пересмотреть суть противостояния Церкви и королевства. Потому что будешь воплощать власть Церкви!

Коул видел смысл в его словах, но не мог их принять, перед его внутренним взором предстало изображение змеи, пожирающей себя с хвоста.

— И что ещё важнее, в Церкви должно быть много людей, мысли которых близки твоим, но которые не могут поддержать тебя открыто из-за существующего положения дел. Как только тебя успешно канонизируют, они смогут всей душой поддержать тебя, не опасаясь запретов. Пожалуйста, только представь себе это, твоя канонизация станет столь великим событием, что она может полностью изменить мир!

Словно зима за окном вмиг стала бы весной.

— Но... Но таким святым...

— Невозможно стать, думаешь? — Ханаан улыбнулся жёсткой улыбкой мальчишки, вставшего на край утёса, похоже, он понимал, сколь бескомпромиссным было его предложение. — Мы отвечаем за казначейство папского престола, и все бумаги будут приходить сюда и исходить отсюда.

С самого начала деятельности Церкви во всём мире появлялись священнослужители, прославленные своими деяниями. Продвигая веру, Церкви было необходимо сплачивать верующих в борьбе с язычниками и еретиками. Одно из средств для достижения этого состояло как раз в том, чтобы этих прославленных священнослужителей причислить к лику святых и далее поддерживать их славу и влияние.

Однако в процессе канонизации Бог не спускается лично с неба объявить свою волю и не посылает ангела, чтобы он протрубил на весь мир и объявил именем Божьим святым этого избранного. Избранный становится святым согласно документу, написанному рукой человека после выполнения определённых формальностей. И потому не иссякает поток жертвователей, пополняющих церковную казну, чтобы канонизировать местных священнослужителей ради своего престижа и влияния. А сама канонизация, и это уже давно известно, стала дойной коровой для Церкви.

Конечно, Ханаан прекрасно знал, откуда приходит и куда уходит этот поток протухшего золота. Ведь его работа состояла в том, чтобы принимать и сдавать в соответствующее подразделение книгохранилища бумаги, написанные чернилами, в которые превратилось то гнилое золото. Сколь сложными и необычными ни были процедуры, он и его сподвижники смогут перечислить и описать их на одном выдохе, знаком он и с запутанной сетью отношений держателей власти папского престола.

Такие дерзновенные слова в устах самых великих и могущественных аристократов не могли бы вызвать того доверия, какое они получали у Ханаана и его сподвижников, с которыми могли бы потягаться разве что папа или сам Бог.

— А в процедуре канонизации нельзя обойтись без жизнеописания святого.

Чтобы подобраться к лестнице на небо, надо хладнокровно перепрыгнуть все лужи на пути. Коул сразу понял Ханаана.

— Ты хочешь возложить составление жизнеописания на господина Жана?

Ханаан кивнул с неспешностью моросившего за окном дождика.

— Верно. Хотя господин Жан не показал себя, как поэт, но он пишет очень старательно. Я даже думаю, что его старательность и мешает ему слагать стихи.

Когда Коул увидел в бумажной мастерской книги Жана, они оставили впечатление излишне пафосных и страстных. А если речь идёт не о лирике или эпосе, а о жизнеописании? Может, это лихорадочно-страстное, величественное изложение подойдёт для составления официального документа с учётом его назначения?

— Он сейчас опустившийся поэт, на которого никто взглянуть не захочет. Но если он будет знать, что силой его пера будет рождён святой, благодаря которому изменится весь мир, ничто уже не помешает вдохновить его боевой дух, — кулаки Ханаана крепко сжались.

Тематика Жана не вызывала особого доверия у Коула, но он знал, что слова Ханаана не были просто попыткой подбодрить его, Ханаан всем сердцем верил в то, что он говорил.

— Господь расставляет всё в мире по своим местам. Преподобный Коул и я оказались сейчас здесь ни по какой иной причине, кроме как по провидению Божию.

Каковы бы ни были истинные намерения Ханаана, его слова, несомненно, не рождались прямо сейчас, они были продуманы. Коул не видел явной причины для немедленного отказа, однако это не означало, что следует сразу согласно кивнуть.

— Но назваться святым — это...

Это казалось таким далёким от действительности. Кроме того, если бы Коул и признал, что его качества позволяли бы признать его святым, то к стоявшему перед ним Ханаану это бы относилось в большей степени. То же самое можно было сказать даже о Родосе и Кларке.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — Ханаан шагнул к Коулу и пожал ему руку. — В конце концов, те, кто считает себя достойным звания святого, вообще не имеют права быть святыми.

Возможно, поэтому канонизированные святые воспринимались миром почти как уже мёртвые, — мелькнула необычно спокойная мысль в ошеломлённом разуме Коула.

— Кроме того, если тебя действительно канонизируют, — Ханаан отпустил руку Коула, словно боялся заразить его чем-то, — могут быть решены денежные проблемы не только досточтимой принцессы Хайленд, но и монастыря твоего друга. С твоим пониманием мира веры ты понимаешь, о чём я.

Его печальная улыбка, которую он, похоже, считал неподходящей для здравомыслящего человека, добавляла к его словам больше правдоподобия.

Чудеса являлись атрибутом святых, и к их могилам стекались потоки паломников, надеявшихся увидеть новые чудесные проявления. Клок облачения святого, страница из его Священного писания, обломок пера, даже деревянный обломок его жилища или камень, лежавший на пути святого, — всё становилось святыми реликвиями, за которые люди отдавали большие деньги. Мёртвые святые в одежде не нуждаются, в отличие от живых. Куда бы ни пошёл живой святой, он будет на своём пути оставлять новые святые реликвии, он сможет создавать бесчисленные сокровища и продавать их за деньги. Коул, уподобляясь легендарному правителю древности, обладавшему даром золотого прикосновения, мог превратить монастырь Шарон, нуждавшийся в деньгах на ремонт, в знаменитое в королевстве место паломничества.