— Конечно, — ответил я. — Кто бы мне его дал без тренировки? Из шести выстрелов выбил сорок восемь очков. Но ствол несерьёзный, из него стрелять только в упор.
— Всё нормально, Галя, — успокоил он маму. — Раз выдали, значит, так нужно.
Во вторник, одиннадцатого, я пошёл в школу, как на каторгу.
— Закончилась наша свобода! — сказал Сергей, у которого было такое же настроение.
— Мне, что ли, с вами поплакать? — рассердилась Люся. — Сколько осталось учиться? Капельку зимы и весна. И нам с вами уже по пятнадцать лет!
Первый день занятий прошёл неожиданно быстро. Секции сегодня не было, поэтому я с Люсей пошёл домой, а Сергей побежал в гастроном за продуктами.
— Через несколько дней мир будет на грани ядерной войны, — сказал я подруге. — Семнадцатого американский Б52 столкнётся в воздухе с заправщиком, и на Испанию рухнут четыре термоядерные бомбы. Две из них разрушатся и не взорвутся только чудом. Детонаторы сработают только частично. А каждая бомба по полторы мегатонны.
— А почему война? — вздрогнула она. — Мы-то тут при чём?
— А кто стал бы разбираться, если бы произошёл взрыв? — пожал я плечами. — Сработала бы система оповещения, и всё. У американцев ещё будут такие происшествия с атомным оружием.
— А у нас?
— Может, были и у нас. Не принято у нас писать о неудачах и катастрофах. Самолёты не падали и не тонули корабли. Кое о чём узнали после развала Союза, но я не читал о таких катастрофах. Смотри, снег выпал только вчера, и уже видна грязь. А в городке лежит по две недели белый-белый.
— Ты бы ещё сравнил город с лесом, — сказала Люся. — Что-то получили, что-то потеряли. Здесь всё равно интересней жить.
— Илья, ты определился? — спросил Машеров.
— Я за его ликвидацию, — жёстко сказал Юркович. — И лучше это сделать сейчас, пока он в Молдавии. Когда переедет в Москву, всё сразу усложнится.
— Когда Брежнев перетянет его в Москву?
— Мы спрашивали, но Геннадий не знает. Сказал, что министром он станет в сентябре этого года, так что времени осталось не так уж много.
— То, что Щелокова будем убирать, уже решили, я спрашивал о другом. В том, чтобы у власти остался Тикунов, заинтересованы и Воронов с Косыгиным, и Шелепин с Семичастным, не говоря уже о нём самом. Прекрасного министра и профессионала фактически уничтожат, чтобы освободить место дружку Брежнева. Это одна из пяти ключевых фигур, если не считать военных. Может, подождём съезда, а потом подбросим материалы Семичастному? Его ведь тоже должны были убрать из Комитета через год с небольшим. Если не вычистить сейчас все фигуры по списку и дать Брежневу укрепиться, через несколько лет повсюду будут его люди. Семичастному не поможет и ликвидация Андропова. Свято место пусто не бывает.
— Вы знаете моё мнение. Я за то, чтобы действовать своими силами и никому не давать информацию по кадрам. Зарубежной и научно-технической можно делиться сколько угодно, всё остальное только наше. Слишком опасно подключать такие фигуры. Косыгина я о многом предупредил бы, но только в том, что касается реформы. Сейчас у Брежнева нет большинства в Политбюро, на этом и нужно играть, если вы не хотите убрать главную фигуру.
— Слишком многих придётся убирать, — возразил Машеров. — Мы с тобой не боги, как бы нас самих не убрали. Пока ясен расклад и то, к чему всё идёт, а убери центральную фигуру — и всё изменится. Ты уверен в том, что вместо него выберут достойного человека, что не станет ещё хуже? С Брежневым ясно, на чём играть. Уберём его дружков и подставим в нужный момент плечо, чтобы он не бросился за поддержкой к генералам. Весь список — это его друзья, которых не так уж и много, тем более таких, кого можно протолкнуть наверх. Абы кого на такие посты не поставишь. Людей он, конечно, найдёт, но мы выиграем время. Ладно, я думаю точно так же, хотя придётся искать поддержку в Москве, пусть и не раскрывая при этом всех наших планов. А людей в Молдавию посылай. И надо искать подходы к Павлову. Материалы по его охране я отдал Васильеву, потом посмотришь. Что у нас по объекту?
— Центр построили, сейчас заканчивают общежитие. Коммуникации подключили, а отделочные работы сделаем зимой, поэтому к весне можно отправлять специалистов.
— Отлично, так и сделаем. С Петровым будет легче разговаривать: всё-таки охрана режимного объекта, а не села, и в Москве это сыграет свою роль. Наш Василий Иванович наверняка доложил Семичастному о моих чудачествах, но это даже хорошо. Да, вы дали нашему мальчику ствол?
— Мальчик, — усмехнулся Юркович. — У него в той жизни было воинское звание старшего лейтенанта, а из нашей хлопушки отстрелялся так, что ребята были удивлены. Предлагаю в дальнейшем в личных разговорах и в документах, если они будут, так и называть его лейтенантом.
— А как его успехи в секции?
— Плохо, — поморщился полковник. — Васильев разговаривал с тренером. Развит прекрасно, всё запоминает и может применять. Плохо, что он в той жизни занимался чем-то вроде каратэ. Пока есть время подумать, он может применить то, чему его учат, а если думать некогда, начинает драться по-старому: быстро и жёстко. Того парня, который хотел его проучить, Геннадий чуть не искалечил.
— Ладно, пусть занимается дальше. Нам важна его безопасность, всё остальное — второстепенно.
— Начало марта, а так метёт! — сказала Люся, глядя в окно моей комнаты, за которым бесновалась пурга.
— Всегда любил смотреть в окно, когда разыграется метель, — отозвался я. — Есть в этом что-то завораживающее.
— Романтик! — Она взлохматила мои волосы. — Я тоже люблю на такое смотреть, а вот на улице уже не погуляешь.
Подруга села мне на колени и прижалась к груди, вызвав волну нежности и желание.
— Люся, слезай, не надо.
— Мне уже пятнадцать лет!
— Пятнадцать тебе будет только через месяц. Встань, я не железный.
— Иногда мне кажется, что ты из железа.
— Ты хочешь, чтобы мы пошли до конца?
— Я давно этого хочу, — вздохнула она, — только пока боюсь. Но до восемнадцати точно не буду ждать.
— Там будет видно, — сказал я, обняв её за плечи.
Сам чувствовал, что долго мы не продержимся.
— Пойдём посмотрим новости, — предложил я.
— Зачем? — пожала она плечами. — Ты и так всё знаешь, а я уже слушала. Наши атомные подводные лодки совершили без всплытия кругосветное путешествие. А больше нет ничего интересного. Когда я слушала, пожалела моряков. Представляешь, как обидно? Участвовали в кругосветном путешествии и ничего не увидели.
— Гена, тебя к телефону! — крикнула мама.
Звонил Сергей.
— Можешь зайти? У отца к тебе дело.
— Сейчас подбегу, — ответил я.
Начиная с января, ко мне стали регулярно обращаться за консультациями. Интересовало многое, но ответить мог в лучшем случае только на половину вопросов.
— Если я чего-то не видел или не читал, откуда мне об этом знать? — говорил я отцу Сергея. — Очень много выкладывали в Сеть, но далеко не всё, а потом интерес к тому времени начал угасать. У всех хватало своих забот.
Сегодня мне удалось ответить на два вопроса из трёх.
— Чем занят? — спросил я Сергея, когда довольный Пётр Сергеевич ушёл в свою комнату с исписанным мной листом бумаги.
— Уроки сделал, теперь сижу и смотрю в окно. Возьми последние листы. Когда допишешь книгу?
— Думаю управиться за неделю. Ладно, побежал я к себе. Мы тоже смотрим на снег.
— Закончили? — спросила подруга. — Чем занят Сергей?
— Тем же, чем и мы: смотрит на снег и балдеет. Мою писанину дочитал, а больше читать нечего, и по телевизору нет ничего интересного.
— Давай выучим ещё одну песню? Что ты знаешь о зиме, кроме "Снежинки"?
— Мне не нравится, как мы исполняем "Снежинку", — сказал я. — Поёшь ты прекрасно и с каждой песней всё лучше, а вот музыка... Не хватает пианино с гитарой, не так она звучит! Песни-то я знаю, но не всё можно нормально исполнить. Можно разучить "Три белых коня", но там должна звучать труба... Слушай, у меня появилась мысль. В Минске много небольших музыкальных коллективов. Можно договориться с одним из них через мою крышу. Они сами сделают аранжировку для своих инструментов. Разучим с десяток песен и запишем у Самохина.
— А никого не удивит, что ты столько сочинил?
— Все молчат, а мы исполнили уже шесть песен и седьмую спели для комиссии. А пока всё подготовим, пройдут ещё несколько месяцев. Люсь, ты кем хочешь стать? Не певицей?
— Я пока не определилась, но мне нравится петь. Дыхательные упражнения и мантры делаю регулярно, и сама заметила, как усилился голос.
Я тоже заметил. У неё и раньше был красивый голос, но слабый. Сейчас был не голос, а голосище!
— И твой голос продолжает меняться, — сказала она. — Когда ты пел в городке, все были в восторге от самих песен, а не от твоего исполнения, а сейчас поменялся тембр. Ещё не Магомаев и даже не Трошин, но твоё пение уже приятно слушать. А что ты имел в виду, когда говорил о крыше?
— Почитай детективы. Возьми у моей мамы, у неё их целая полка. Крыша — это покровители. Завтра попрошу передать мою просьбу. Будем лепить из тебя народную певицу, а репертуар обеспечу на сто лет вперёд.
К утру пурга прекратилась, и дворники спешили очистить от снега тротуары, пока народ сидит по домам. К нашему выходу в школу дорожки выскребли почти до асфальта.
— Красота! — говорил я друзьям. — В городке я сейчас пёрся бы через сугробы и набрал снега в ботинки.
— Зато у нас зимой на физкультуре ездили в лес, — сказала Люся. — Помнишь?
Как я мог не помнить? В школе было много лыж, и наш учитель физкультуры часто вместо урока загонял нас в лес. Это было классно, особенно если не нужно прокладывать лыжню. В конце урока девчонок забрасывали снежками и ехали в школу сдавать лыжи и забирать портфели.
— Да, здесь так не покатаешься, — ответил я, — зато у нас был хуже каток.
— Что толку говорить о том, что было, — недовольно сказал Сергей. — Было и сплыло. Идите быстрее, а то мы с вами вечно прибегаем к звонку.
Во втором полугодии мы окончательно стали в классе своими, а я на большинстве уроков мысленно шлифовал текст книги и не сильно тяготился учёбой. Легко было говорить Семёну, что я маюсь дурью. Не мог я целые дни оставаться без Люси. Даже сидя на разных партах, я чувствовал её присутствие. В самом начале мы хотели сесть за одну, но девчонки отказались пересаживаться.
— Ген, дай посмотреть тетрадь по алгебре! — подкатил ко мне Витька Дроздов.
— Списывать не дам, ты же знаешь, — ответил я. — Могу объяснить решение. Не хочешь? Тогда иди лесом.
— Говорят, что ты знаешь много анекдотов, — подошёл Олег Вешняков.
— Кто это говорит?! — едва не подскочил я.
В этой школе я не рассказал ни одного анекдота и не собирался этим заниматься.
— Её сестра, — кивнул он на Люсю. — Она сейчас смешит ими весь второй "Б". Даже что-то рассказала своей классной. Говорят, та смеялась.
Ответить я не успел из-за звонка. После окончания химии пошли на алгебру с первого этажа на второй. Когда проходили мимо учительской, из неё вышла директор.
— Зайди! — сказала она и вернулась обратно.
Я зашёл следом в учительскую, в которой, помимо Анны Гавриловны, находились несколько учителей, в том числе и наша классная.
— Что это за история с анекдотами? — строго спросила она.
— Могу поклясться чем угодно, что в этой школе не рассказал ни одного анекдота! — торжественно сказал я. — Я слишком дорожу своим временем.
— А при чём здесь твоё время? — не поняла она.
— Все люди любят смеяться, — ответил я. — В той школе, где я раньше учился, мне не давали проходу и школьники, и учителя. Даже директор один раз попросил рассказать анекдот. Неприличных, кстати, не было ни одного. А почему вы спрашиваете? Из-за младшей Черзаровой? Так я ничего не знал о её рассказах. Сегодня же вправлю мозги.
— О директоре соврал?
— Зачем врать? Я и вам могу рассказать. Ученик спрашивает у учителя, следует ли наказывать кого-нибудь за то, чего он не делал. Учитель отвечает, что за это наказывать ни в коем случае нельзя. Ну ученик ему и говорит, мол, очень хорошо, потому что я не сделал домашнее задание.
— Смешно, — сказала она. — Ещё?
— Учительница спрашивает ученика, почему он опять опоздал, а тот ей отвечает, мол, вы, Марья Ивановна, сами говорили, что учиться никогда не поздно!
— Это прямо о вашей компании, — опять улыбнулась она. — Иди и поговори с Ольгой. После её рассказов весь класс пол-урока не может успокоиться. Классная уже сделала ей замечание, но пока без толку.
"Ни фига себе, — подумал я, выходя из учительской — И это наша директор!"
Зазвенел звонок, и я рванул к лестнице. Хорошо, что пока не было учительницы.
— За что Гавриловна утянула тебя в учительскую? — спросил Валерка.
— Захотела послушать анекдоты, — неосмотрительно ляпнул я, ещё не понимая, что сказал.
— Так это правда, что ты их знаешь? — оживился он.
Я не успел ответить: вошла учительница и начался урок. Следующая перемена была большой, и меня обступил весь класс, включая старосту, с которой я не общался.
— Колись! — сказал Валерка. — Не будь жмотом, тебе жалко немного посмешить друзей?
— Немного? Один анекдот, и отстанете? Ладно, слушайте. Учитель спрашивает на уроке ботаники: "Какое самое благоприятное время для сбора яблок?" Петя: " Август". Таня: "Сентябрь". Вовочка: "Когда собака привязана". Всё, пошли в свой класс.
Если кто-нибудь думает, что они от меня отстали, то зря. Анекдотов пять за день выцыганили. Большое спасибо Оле я озвучил в тот же день, после того как вернулись домой.
— Зови сестру на суд и расправу! — сказал я Люсе.
— А что она натворила? — спросила Надежда.
— Сейчас узнаете. Иди сюда, чудо в перьях! Ты зачем начала рассказывать одноклассникам анекдоты, да ещё ссылаться на меня?
— Я не хотела! — Ольга чуть не плакала. — Я только рассказала Нинке, а она пересказала их в классе, поэтому все захотели узнать остальные... Пришлось рассказать. А потом они закончились...
— И ты разболтала о том, кто тебе их рассказал? Ладно, голову на первый раз отрывать не буду...
— А анекдоты расскажешь? — оживилась она.
— Я тебе расскажу! Я по твоей милости имел сомнительное удовольствие беседовать с директором. Откупился анекдотами, но она просила тебя предупредить. Если не прекратишь, снизят оценку по поведению. Это не шутки! Ты мешаешь учителям вести уроки и не реагируешь на замечания.
— Оля, как ты могла! — возмутилась Надежда. — Иди в свою комнату, у нас будет разговор!
— Ты действительно рассказывал Гавриловне анекдоты? — удивилась Люся, когда за ними закрылась дверь.
— А чем она хуже нашего Новикова? Такой же человек. Знаешь, она даже два раза улыбнулась.
Зазвонил телефон, и Люся пошла в прихожую. Я двинулся следом.
— Таня передала, что тебе звонили, — сказала она, положив трубку на рычаг. — Беги домой, сейчас будут перезванивать.
Звонил Васильев.
— Ты просил разузнать насчёт ансамбля, — сказал он. — Мы договорились с Окружным домом офицеров. Несколько музыкантов согласны с вами поработать. Точнее, они вас послушают, а потом примут окончательное решение. Но у них своя работа, поэтому вам придётся подстраиваться под них, а не наоборот. Сможете сейчас туда съездить?
