Путь индюка

Синьор Карло стал задавать вопросы, но Джакомо твердо стоял на своем — посмотрите сами, иначе все равно не поверите. Педро подтвердил слова напарника, и синьор сдался. Они вернулись в грот, втроем, остальных бойцов синьор Карло оставил наверху. Он внимательно осмотрел следы, поругался, что разведчики много натоптали, и принял решение. Вышел наружу и крикнул:

— Рикардо, беги в лагерь, возьми большой кумулятивный заряд и сразу обратно! Понял? Выполняй, бегом!

Следующие полчаса они слонялись по гроту, разглядывали пол и стены, и безуспешно пытались понять, что здесь произошло. В какой-то момент Джакомо показалось, что за ним наблюдают, но это чувство быстро прошло. Педро спросил синьора Карло, что тот думает по поводу происходящего, и синьор ответил:

— Думают пусть философы, мое дело — взрывать.

Рикардо вернулся с большим кумулятивным зарядом, они стали устанавливать его на стену, сквозь которую прошел загадочный орк, и вдруг Джакомо понял, что у синьора Карло из головы растут рога, как у мифического зверя лося, что обитал в неблагословенных лесах Земли Изначальной. А у Педро два рта, причем один предназначен, чтобы разговаривать, а другой — чтобы есть. И у синьора Карло тоже два рта, и у Рикардо тоже. И у самого Джакомо тоже два рта, потому что невозможно представить, чтобы человек мог и кушать, и говорить одним и тем же ртом. Будь так, разве могли бы люди беседовать за обедом? А они беседуют, и таким образом доказано, что второй рот — неотъемлемый атрибут нормального человеческого тела. И третий рот тоже нужен — чтобы пить, но его нет почему-то. Может, люди его просто не замечают?

Во тьме вспыхнули звезды, штук десять примерно, и каждая из них светила ярче солнца, но не красным солнечным светом, а противоестественным бледно-желтым. Джакомо зажмурился, и свет звезд стал красным. Потом Джакомо почувствовал, что его шатает и раскачивает, он открыл глаза и понял, что его волокут холодные неживые пауки, сотворенные из орочьего железа.

— Куда вы меня тащите, пауки? — вопросил Джакомо, но не получил ответа.

И тогда он снова закрыл глаза, обидевшись.

И настал момент, когда утратилось различие между закрытым и открытым, и глухо стало от хлопающих ладоней, каждая из которых хлопала сама по себе. И явился из мирового хаоса индюк красного цвета, и танцевал он и пел, подобно мифическому зверю соловью, также именуемому разбойником, и аккомпанировали ему барабаны. А потом индюк перестал петь и танцевать, барабаны затихли, и понял Джакомо, что сейчас начнется самое важное. И не ошибся он, потому что заговорил индюк человеческим голосом с орочьим акцентом, и произнес он следующие слова:

— Знай, беложопый человек, что на Земле Второй, также именуемой Мидгард, состоялось великое возрождение. Мифический зверь индюк, также именуемый феникс, возродился из собственного праха, и имя этому зверю — Джулиус Каэссар.

— Ты дважды ошибся, уважаемый, — почтительно заметил Джакомо. — Во-первых, индюк — не зверь, а птица, зверь — это соловей.

— Зверь, птица, какая в жопу разница, — непочтительно отозвался индюк и безумно захохотал.

Джакомо решил не обращать внимания на непотребство.

— А во-вторых, — продолжил он, — Джулиус Каэссар — не зверь и не птица, а человек. Так звали презренного содомита, из-за которого случился бэпэ.

Индюк неожиданно смутился и пробормотал:

— Не такой уж он и содомит был. Во вторую эпоху бисексуальность считалась нормой и вообще... — Тут голос индюка окреп и он заявил: — Знай же, пучеглазый, что Джулиус Каэссар — не зверь, не птица и тем более не содомит! Джулиус Каэссар — бог, и аватар его — резвый индюк, также способный принимать облик человека любой породы из всех трех существующих. Знай, что Джулиус Каэссар явился в мир всерьез и надолго, и горе тому, кто встанет на его пути и преградит дорогу! И пусть не смеет никто проходить путями Каэссара, ибо неисповедимы эти пути! Пусть не входит никто в мой дом, и особенно в подвал, ибо гнев мой будет страшен! Упадет с неба звезда Полынь и все такое прочее. А тебе отныне суждено быть хранителем путей Каэссара, и станешь ты через это великим вождем всего Чернолесья, также именуемого Эльфландом. А чтоб ты не думал, что с тобой говорят ядовитые грибы, а не бог Каэссар, ставлю я на тебя свою метку. И да будет так воистину!

— Что-то я ничего не понял, — сказал Джакомо. — Повтори еще раз, пожалуйста.

Но индюка уже не было, и вообще ничего не было, кроме тьмы, из которой явилась кровать, на которой возлежала прелестная орчанка (Джакомо понимал, что так не бывает, что думать так — извращение, но эта орчанка была воистину прелестна), и подарила она Джакомо три наслаждения, одно за другим. А потом понял Джакомо, что он обнажен и валяется в грязи, и еще... гм... обгажен. И кто-то дергает его и трясет, больно ухватив за костлявое плечо.

— Ты чего это голый? — спросил кто-то, и Джакомо понял, что его дергает синьор Карло.

Только теперь Джакомо сообразил, что индюк и все прочее ему привиделось, а на самом деле он находится в темном гроте, почему-то голый и босой, и синьор Карло тащит его наружу. И вытащил синьор Карло его под звездный свет, повернул к гроту спиной, а к звездам лицом, и вдруг изменился лицом и спросил гневно:

— Это что еще за тварь такая?

И сильно ударил Джакомо в лоб раскрытой ладонью. И вдруг завопил бешено, и отступил на два шага, свалился с карниза, покатился вниз и разбил голову об острые камни. Но последнее стало известно уже потом, а в тот момент все просто увидели, что он оступился и покатился вниз.

— Что это с ним? — спросил Джакомо, повернувшись к Педро.

Педро испуганно завопил, и тоже отступил на два шага, но не упал с карниза, а уперся спиной в каменную стену.

— Чего вы все пугаетесь? — спросил Джакомо.

— У тебя на лбу индюк нарисован, — объяснил Педро, запинаясь. — Он живой, прыгает, танцует и корчит рожи.

Через полчаса Джакомо был вымыт, одет и стоял навытяжку перед генералом Умберто. Джакомо доложил, что случилось с ним в гроте, а вернее, попытался доложить, потому что он сам не понимал, что с ним случилось. Ясно, что такие вещи не могут происходить, но происходят ведь! Если бы не нарисованный живой индюк, гуляющий по его лбу, Джакомо решил бы, что ему все привиделось, но индюк... Умываясь, Джакомо особенно тщательно тер лоб, он смутно надеялся, что страшный индюк исчезнет, но надежда была тщетной. Джакомо докладывал, а генерал Умберто смотрел ему в лоб и негодующе морщился. Позже Джакомо рассказали, что индюк в процессе доклада подмигивал, высовывал язык, а потом повернулся задом и стал гадить, при этом нарисованный помет его, достигнув подразумеваемой земли, исчезал бесследно. Но когда Джакомо стал говорить, что индюк настоящий назначил его хранителем путей Каэссара, индюк нарисованный перестал глумиться, принял величественную позу и стал кивать, подтверждая слова Джакомо.

Синьор Умберто выслушал Джакомо до конца, немного подумал и произнес следующее:

— Ты сказал, что боги не желают, чтобы мы входили в этот дом и особенно в подвал. Сдается мне, это правда. Мы вернемся в благословенные леса немедленно.

5

"Эльфы уходят", подумал Каэссар. "Фокус удался".

"Не понимаю, зачем надо было придумывать такую сложную комбинацию", подумал Серый Суслик. "Зачем было втаскивать этого Джакомо внутрь, подключать к компьютеру? Это было рискованно, он мог очухаться, пришлось бы драться. Можно было просто напугать их, роботами, например".

"Напугать роботами недостаточно", возразил Каэссар. "Роботы, даже вооруженные бластерами — угроза простая и в целом понятная. Храброго воина трудно напугать понятной угрозой, воин привычен не бояться понятного. Когда воин видит врага, он думает не о том, как убежать, а о том, как победить. А эльфы — храбрые воины, этого у них не отнимешь. Но когда человек видит необъяснимые наваждения, одной воинской храбрости мало, тут особые навыки нужны. Надо понимать, что такое виртуальность, или хотя бы догадываться. С Питером Пейном этот номер не прошел бы, а с эльфами прошел, и слава богам".

"Насчет богов, кстати", подумал Серый Суслик. "Не боишься, что они разгневаются, что ты так нагло провозгласил себя одним из них?"

"Не боюсь", ответил Каэссар. "Я живу не первую тысячу дней, и я видел, как люди списывали на волю богов много разных явлений. Но почти всегда для них находилось естественное объяснение. А в тех случаях, когда оно не находилось, я полагаю, оно было, но осталось неведомым. Люди не любят признаваться в том, что они не знают чего-то важного. Если каждый раз объявлять непознанное деяниями богов, жить становится легче. Не надо размышлять, анализировать информацию, строить и корректировать планы. Гораздо проще сказать себе: `На все воля божья', и ни о чем больше не думать. Людей, стремящихся к истине, не так много, а типичному человеку важно не понимать, а думать, что он понимает. А боги — отличный способ создать иллюзию понимания. Боги существуют, это несомненно, кто-то же устроил Большой Взрыв на заре времен, но я полагаю, что почти все, что традиционно приписывают богам, на самом деле объясняется естественными причинами. Боги не вмешиваются в повседневные дела людей подобно тому, как хороший руководитель не вмешивается в повседневные дела подчиненных".

"То, что ты собираешься натворить, трудно назвать повседневным делом", заметил Серый Суслик.

"Ты прав", согласился Каэссар. "Но я уже переворачивал мир один раз, и я не заметил тогда никакого божественного вмешательства. Много раз мне казалось, что боги меня поддерживают, еще чаще мне казалось, что боги выступают против меня, но проходило время, и я понимал, что боги ни при чем, их вмешательство мне мерещилось, потому что я плохо понимал суть происходящего. Ни разу не бывало, чтобы мне явился бог, представился по всей форме и стал говорить что-нибудь дельное. Если так случится — я прислушаюсь к его голосу, но пока этого не случилось, я буду считать, что богам нет до меня дела. И еще одно. Я не считаю богов злобными, завистливыми и ограниченными, я о них лучшего мнения. И я верю, что если боги решат мне воспрепятствовать, они сделают это только потому, что им не понравится суть моих деяний. Но не потому, что их возмущает, кем я себя называю. А если я неправ — что ж, мне не впервой расплачиваться за ошибки. Но если я прав, наше возвышение пройдет проще, да и потом будет проще. Эльфийский вопрос рано или поздно придется решать, скорее всего, окончательно".

Каэссар неожиданно развеселился, фраза "окончательное решение эльфийского вопроса" почему-то показалась ему очень забавной. Серый Суслик уловил, что это как-то связано с мифами первой эпохи, которые в дни юности Каэссара уже были преданиями седой древности.

Каэссар потянулся к каким-то новым струнам виртуальной реальности. Серый Суслик почувствовал, что парит в черной пустоте, пронизанной звездным светом, сбоку светит солнце (красный карлик), но его свет почему-то не разгоняет тьму. А далеко-далеко внизу раскинулся гигантский вращающийся шар (сутки близки к стандартным, год — семь стандартных суток), причудливо раскрашенный белыми пятнами облаков, синими пятнами морей и океанов, и черными пятнами континентов. Каэссар сделал что-то неясное, облака в мгновение ока исчезли, и Серый Суслик мир превратился в карту, натянутую на гигантский шар. Серый Суслик вспомнил, что позавчера, когда он впервые подключился к виртуальности, в его упоротом мозгу среди прочих картин появлялась и эта, он тогда еще как-то приблизил изображение...

Земля Барнарда рванулась вверх, а может, это Серый Суслик стал падать. Сравнительно небольшое серо-зеленое пятно в центре сине-черного шара расползлось на все поле зрения. Серый Суслик вспомнил карту в учебнике для человеческих детей, который он давным-давно украл из балагана доброго господина Роджера Стентона и хранил в тайнике под лавкой. Он понял, что видит континент, который принято называть словом "Барнард". Но на самом деле Барнард — вся планета, а обитаемый континент — лишь ничтожная ее часть.

"Так и есть", подтвердил Каэссар. "Колонизация началась с одного континента, отцы-основатели полагали, что их потомки заселят всю планету, но этого не случилось. Воли потомков хватило только на один континент, да и то восточное побережье обратно загадили. И свой генотип на этом побережье тоже загадили, стали пучеглазыми и лопоухими, на людей непохожими. Если бы отцы-основатели видели этот позор, у них бы сердца кровью обливались. Однако ближе к делу".

Мир снова рванулся вверх, виртуальное тело Серого Суслика стало падать со страшной скоростью на один из крупных отрогов хребта Дырявых Гор, далеко выдающийся на запад. Шарообразность мира перестала ощущаться, теперь он выглядел плоским, как карта в книге. Вот на карте проявился Нюрейн, чьи воды скатываются с северного склона отрога, вот появились мелкие речки и ручьи. А вот карта осветилась множеством разнообразных значков, поначалу они казались бессмысленными, но вскоре Серый Суслик понял, что достаточно выразить интерес к тому или иному значку, и он сразу становится понятным. Вот так обозначается дом, в котором они находятся, а так — эльфийская армия, удаляющаяся на восток со скоростью, обычной для пешего войска. А вот какое-то орочье стадо, погрузив вигвамы на телеги, движется на юго-запад, переселяясь на новое место.

"Не какое-то стадо, а твое родное", уточнил Каэссар. "А вот экспедиция Питера Пейна. Она уже пересекла опасные земли, дальнейший путь должен пройти без приключений. Через неделю будут в Барнард-Сити. Представляю, как изумятся ученые, когда Пейн вывалит им всю информацию".

Внезапная мысль кольнула страхом сознание Серого Суслика.

"Будет еще одна экспедиция", подумал он. "И на этот раз в Оркланд придут не один пилигрим и два рыцаря, а десяток пилигоримов и сотня рыцарей. Твои роботы не смогут их остановить".

"Роботы не смогут", согласился Каэссар. "А силовое поле сможет. Я приказал ему снова включиться, когда мы выйдем из охраняемой зоны. Пейн сильно удивится, когда снова уткнется в ту же самую преграду. Жертвы станет приносить... Потом рыцари найдут запасной вход, взорвут стену, будут долго изучать механизмы, и в конце концов поймут, что подземный коридор тоже перекрыт силовым полем. Представляю, какие обряды они станут здесь устраивать. Пейн-то до сих пор думает, что проход ему Шива открыл в благодарность за принесенную жертву. Искренне сочувствую оркам, которых они с собой приведут. О! Это еще что такое?"

Внимание Каэссара привлек одинокий значок в двух днях пути на юг. Карта приблизилась и перестала быть картой, теперь Серому Суслику казалось, будто он висит в воздухе на высоте орлиного полета, только орлы не летают ночью. Вся нижняя половина мира была равномерно-черной, лишь в одном месте, прямо под ними, жарко полыхал огонь маленького костерка, разведенного по всем правилам — в низине, чтобы ни с одной стороны его не было видно дальше, чем на пятьсот шагов. Очевидно, разведчик расположился на ночлег, но что делает разведчик так далеко от всех стад?