Путь индюка

— Отлично, — сказал Каэссар. — Приготовь мне сытный праздничный ужин, и еще ванну подготовь. Сначала ванну, потом ужин. А я пока пройдусь, поностальгирую.

Серый Суслик счел подвал дома Каэссара очень большим и роскошным, намного больше и роскошнее, чем балаган, в котором жил Роджер Стентон. Всюду ковры, мебель красивая, артефакты всякие... Каэссар воспринимал восхищение Серого Суслика снисходительно и насмешливо, по его мнению, это был стандартный подземный бункер, тесный и аскетично обставленный.

"Совсем одичали", думал Каэссар. "Ширпотребный гобелен с оленями и журавлями — роскошь. Обычная двуспальная кровать — суперроскошь, а всякая электронная дешевка — вообще драгоценность. Смотри, Серый Суслик, и готовься, через три тысячи дней ты всегда будешь так жить, даже лучше".

"Раньше ты обещал, что станешь верховным вождем за две тысячи дней", заметил Серый Суслик.

"Две или три тысячи — не суть важно", мысленно отмахнулся Каэссар. "Как получится, так и получится".

Дом сообщил, что ванна готова. А в следующую минуту Серый Суслик испытал настоящее потрясение. Во-первых, для ванны была выделена особая ванная комната. Во-вторых, эта комната была невероятно роскошно отделана — стены в изразцах и пластиковых панелях, зеркало во всю стену... Такой роскоши почти наверняка нет даже у самого Мориса Трисама, верховного вождя всего Барнарда. В-третьих, ванну не нужно было наполнять ведрами, вода лилась сама собой из особой трубы в стене, которую Каэссар назвал незнакомым словом "кран". В-четвертых, вода была покрыта пеной, источающей восхитительный запах. Очевидно, одно из легендарных моющих средств, секрет приготовления которых утерян миллион дней тому назад. И в-пятых, когда Джон Росс погрузил в ванну их общее тело, вода зашумела, забурлила и стала массировать тело вихревыми потоками. Это было потрясающе.

"То ли еще будет", ехидно подумал Каэссар. "Сейчас помоемся, потом поедим, а потом я тебе виртуальную порнушку покажу. Вот это по-настоящему приятно, а ванна — ерунда".

2

Джакомо почуял неладное, когда увидел лошадь. В орочьих степях лошадь без всадника — обычное дело, но в этой лошади было кое-что подозрительное. Прежде всего, она была оседлана. Это может означать одно из двух — либо орк-всадник где-то рядом, либо лошадь сбежала от хозяина. Но почему сбежавшая лошадь направила свой путь не на заливные луга с зеленой травой, а в почти бесплодные каменные осыпи? Джакомо не был ученым и не слишком хорошо разбирался в лошадиных повадках, но кое-что о них знал.

Лошадь — животное глупое, она абсолютно неспособна к многоступенчатым размышлениям. Предоставленная самой себе, лошадь начинает жрать траву и жрет ее до тех пор, пока живот не станет круглым, как бочка с пищевым концентратом. Тогда она ложится спать, а иногда даже не ложится, а спит стоя. А пока лошадь ест, она медленно идет по лугу и выедает на своем пути всю траву, которую считает достаточно вкусной и питательной. При этом путь лошади сам собой направляется в ту сторону, где такой травы больше и где она вкуснее.

Эта лошадь паслась на обочине тропы, ведущей на запад. Прошлой ночью Джакомо прошел по ней до конца, он знал, что тропа долго петляет по осыпям и выводит на сочные заливные луга — настоящий лошадиный рай. На всем протяжении тропа довольно узка, от нее можно отойти шагов на пятьдесят-сто, но не больше. Дальше начинаются непроходимые нагромождения камней, в которых ногу сломать — раз плюнуть. Впрочем, это человеку ногу сломать — раз плюнуть, может, лошади более ловкие в этом смысле? Помнится, в младшей школе учительница читала вслух сказку про козу, там упоминалось, что козы умеют ловко скакать по горным склонам.

— Педро! — позвал Джакомо. — Как думаешь, козы и лошади — это одно и то же?

— Понятия не имею, — ответил Педро. — А какая разница?

— Так, задумался, — сказал Джакомо. — Видишь, вон там лошадь под седлом пасется?

Педро приложил ладонь ко лбу, прикрывая глаза от заходящего солнца, и пристально вгляделся вдаль.

— Ничего не вижу, — сказал он через некоторое время. — Солнце слепит, будь оно неладно.

— Видишь ты ее или нет, неважно, — сказал Джакомо. — Она там точно есть. Я вот что подумал. Если лошадь и коза — одно и то же, значит, она могла выбрести на тропу откуда угодно, хоть вон с той горы. Но если лошади не умеют лазить по горам...

— То она пришла по тропе с того конца, — продолжил Педро мысль напарника. — Ну и что?

— А зачем она сюда пришла? — спросил Джакомо. — Зачем лошади взбираться в гору по камням, если там внизу, бескрайние луга с сочной травой?

— А мне-то откуда знать? Я не лошадь, — рассмеялся Педро. — А ты поэт, Джакомо. Бескрайние луга с сочной травой...

— Да иди ты! — воскликнул Джакомо. — Я серьезно говорю. Я вот что подумал. Что, если лошадь пришла сюда не сама?

Педро резко посерьезнел, до него дошло, к чему клонит старший.

— Орк-разведчик? — спросил он. — А где он может прятаться?

— Не знаю, — пожал плечами Джакомо. — Где угодно.

— Не бери в голову, — сказал Педро. — Солнце скоро сядет, орки ослепнут, тогда пойдем и увидим все своими глазами.

Некоторое время они молчали, а потом Педро спросил:

— А может, попробовать изловить ее? Мне бабушка однажды сказку рассказывала, будто древние диких лошадей специальными веревками ловили. Набрасывали веревку на шею, затягивали и ловили.

— Ерунду твоя бабушка говорила, — сказал Джакомо. — Сам подумай, кто ты и кто лошадь. Она как попрет со всей дури — никакая веревка не удержит. Огромная же зверюга.

— Ну, не знаю, — сказал Педро. — А хорошо бы ее поймать.

Джакомо понимал, о чем думает Педро. Всем известно, что лошади панически боятся благословенных лесов, но позавчера оба воина своими глазами видели, как странный орк, предавший своих товарищей, ввел лошадь под сень деревьев и провел по проходу на ту сторону леса. Значит, можно научить лошадь правильному пониманию путей бытия. И если это оказалось по силам презренному орку, то высокорожденным обитателям благослованных лесов это тем более по силам. А тогда... Это ж какая слава...

Война в орочьих землях перестанет быть уделом жаждущих славы юнцов. Военные походы приобретут новую цель, куда более высокую — расширить границы Великого Леса на весь мир и стереть с лица земли все гадкое племя богомерзких орков, мелкоглазых, корноухих и красножопых. Не придется больше высокорожденным красться ночами по орочьим землям, а днем скрываться в рощах и зарослях кустарника. Не придется довольствоваться скудной добычей из убогих пограничных поселений. Эльфийское войско войдет в центральные земли Оркланда, обитатели которых кощунственно называют свою страну святым словом Барнард. Потому что истинный Барнард — это благословенные леса. В нынешние времена они тянутся узкой полосой вдоль восточного побережья, но грядет четвертая эпоха, и тогда весь Барнард оденется в угодные богам черные одеяния. И перестанет последний орк осквернять землю. И предсказано, что поведет эльфийское воинство тот, кто впервые введет орочью скотину под сень благословенных лесов. Но это будет, конечно, не то красножопое существо, которое они встретили позавчера.

— Солнце зашло, — сказал Джакомо. — Пойдем, проверим. Я ведущий.

Они пошли. Осторожно, в боевом порядке: ведомый в тридцати шагах позади ведущего, в любой момент готовый придти на помощь, если от взгляда ведущего вдруг ускользнет мерзкое орочье отродье. Но такого случиться не должно, ночью орки беспомощны, как мокрицы на ярком свету.

А это еще что такое?

— Стой! — приказал Джакомо. — Хотя нет, иди сюда.

Со второго взгляда Джакомо понял, что замеченный им след не совсем свежий — пыльцу, осыпавшуюся с травяных метелок, унесло ветром, а репейный стебель, сломанный вражеским разведчиком, уже подсох на изломе. Значит, пока они сидели в укрытии и наблюдали, орк скрытно крался в траве, направляясь... непонятно куда. Впрочем, это неважно, след четкий, куда-нибудь да выведет.

— Идем по следу, ведешь ты, — приказал Джакомо.

Педро недовольно поморщился, но спорить не стал. Во-первых, со старшим не спорят, а во-вторых, большая часть заработанной славы всегда достается ведущему. Но он и рискует намного больше. В других обстоятельствах Джакомо не позволил бы напарнику отобрать у себя славу, но сейчас у него возникло дурное предчувствие. Раньше Джакомо не знал, что орки умеют перемещаться в высокой траве так же ловко и незаметно, как воины богоизбранного народа. Странный противник им встретился, непонятно, чего от него ждать. Лучше не рисковать.

3

"Ну как, понравился кусочек второй эпохи?" спросил Каэссар.

Серый Суслик не смог сформулировать ответ в словах, вместо этого он спроецировал на сознание Каэссара свои ощущения. Главным из них было, конечно, удовольствие. На втором месте стояло удивление, местами переходящее в недоумение. Некоторые детали оказались совсем не такими, как он ожидал. Например, во вторую эпоху люди пили алкоголь! И не просто пили, а приготовляли разные извращенные напитки, главным компонентом которых был самый страшный наркотик во вселенной. Пиво, вино, ликеры всякие... А опиум, наоборот, не курили, потому что считали опасным наркотиком именно его. Они даже коноплю считали более опасной вещью, чем алкоголь. Ненормальные люди!

"Не так все просто", подумал Каэссар в ответ на эту мысль. "Опиум — действительно самый страшный наркотик во вселенной. Алкоголь не сильно ему уступает, но... Знаешь, этот случай очень хорошо показывает, что законы не всегда разумны. Ты вот попробовал вино. Ты все еще продолжаешь считать, что подверг жизнь опасности?"

"Я сам не знаю, что я продолжаю считать", подумал Серый Суслик. "Я не вижу в вине ничего плохого, оно опьяняет, но не очень сильно. Когда меня Питер и Хайрам упороли, оно гораздо сильнее подействовало. Я вижу в твоей памяти, что в прошлом ты много раз пил вино, и ничего плохого с тобой не случилось. Я вижу, этот закон не слишком разумен. Но говорить из-за этого, что неразумны все законы..."

"Не все, а только некоторые", уточнил Каэссар. "Но это второстепенный вопрос, гораздо важнее другое — кто решает, какой закон разумен, а какой нет? Готов ли ты решать это сам и сам нести ответственность? Или ты предпочитаешь возложить ответственность на кого-то другого? Ты можешь называть этого кого-то полубоссом, пастухом, вождем или святым отцом, как тебе угодно. Можешь даже решить, что подчиняешься непосредственно богу, их в нашей культуре полно, выбирай любого, а если подходящего не нашлось — придумай собственного. Но это все просто уход от ответственности".

"А если я не хочу брать на себя ответственность?" спросил Серый Суслик.

"Как тебе угодно", ответил Каэссар. "Но это тоже твой выбор, и за него ты несешь ответственность в любом случае. Что бы ты сам ни думал по этому поводу".

"Почти все человекообразные с тобой несогласны", заметил Серый Суслик. "Сколько во вторую эпоху было людей, подобных тебе? Тех, кто решился бросить вызов установленным порядкам и жить по своим законам?"

"Немного", ответил Каэссар. "В моем поколении только двое: я и Арчи Хикс, которого потомки почему-то прозвали содомитом. Жаль, что он давно погиб, я бы не отказался с ним побеседовать. Думаю, мы бы с ним подружились".

"Но он твой враг!" мысленно воскликнул Серый Суслик.

"Ну и что?" деланно удивился Каэссар. "Ну да, враг. Был когда-то. В мире нет ничего вечного, все проходит: вражда, дружба, любовь... Мы были врагами, но я уважал его, а он уважал меня. Окажись я на месте Арчи, я поступил бы точно так же, как он. Только я не стал бы убивать Джонни Росса, а постарался бы договориться. Впрочем, Джонни иногда бывал таким неуступчивым..."

Серый Суслик испугался. Он уже привык, что Каэссар судит обо всем отстраненно и как бы со стороны, но рассуждать так о самом себе... Добродушно посмеиваться над самым дорогим, одобрять поступок того, кто предательски убил тебя, вверг в миллионодневную бездну небытия... Такой образ мышления недоступен человекообразным, это что-то особенное, не от мира сего. Может, Джулиус Каэссар действительно превратился в бога за этот миллион дней?

"В каждой шутке есть доля шутки", отозвался Каэссар на эту мысль. "Я шутил, когда объявлял себя богом, но маленькая доля правды в этом есть. Когда люди погрязли в невежестве, когда они даже не смеют называть себя людьми, а говорят `человекообразные', нормальный человек становится почти богом".

"Ты ненормальный человек", заявил Серый Суслик.

"Конечно", согласился Каэссар. "Я выдающийся человек. Выдающиеся люди всегда балансируют на грани безумия, я таких людей много в жизни повидал, можешь мне поверить. А насчет бога ты ближе к истине, чем тебе кажется. Сам подумай, чем бог отличается от человека? Бессмертием? Миллион дней — чем не бессмертие? А потом, когда я наведу порядок в Черном Лесу... Там же наверняка какие-то нанозаводы сохранились, не верю я, что эльфы заново научились пластик делать... Сделаю клона, скопирую личность, тебе отдельного клона сделаю, будет тебе благодарность за труды. Короче, бессмертие у нас есть. Потенциальное, конечно, но для бога этого достаточно, он ведь тоже может погибнуть, он только от старости умереть не может. Что еще должно быть у бога? Всемогущество? Так ты уже оценил мощь орбитальной группировки, мне достаточно отдать приказ, и все эльфийские города заполыхают синим пламенем. Всеведение? Это ты тоже оценил уже. Стоит мне захотеть, и спутники покажут мне все происходящее в любом уголке планеты. Это не совсем полное всеведение, конечно, но для бога достаточно и такого. Чем я не бог?"

"Демагог ты, а не бог", подумал Серый Суслик.

Эта мысль развеселила Каэссара.

"Я гляжу, ты научился обращаться с древними понятиями", подумал он. "Да, я демагог, любой политик обязан владеть демагогией, без этого нельзя. В малых дозах она полезна, главное — не злоупотреблять. И не позволять себе заморочить свои собственные мозги, а то можешь сам поверить в свою демагогию, а это недопустимо".

"Что ты собираешься делать со своим всемогуществом?" спросил Серый Суслик. "Поразить землю небесным огнем и явиться во славе? А потом править железной рукой, и все человекообразные будут тебе поклоняться?"

Каэссар перестал веселиться, это произошло очень резко.

"Нет", ответил он. "Я не хочу такой судьбы, такая власть мне неинтересна. Я хочу играть честно, это не вполне корректная формулировка, но я не знаю, как по-другому понятно выразить свою мысль. Я хочу быть не властелином мира, а первым среди равных. Я собираюсь стать верховным вождем Барнарда, но если мне встретится более достойный человек, я встану под его знамена и постараюсь не придавать значения тому, что я больше не самый главный. Я не потому стремлюсь к власти, что люблю ее, а потому, что когда я стану править миром, это будет хорошо. Такой путь дольше и тяжелее, чем ударить боевыми спутниками, превратить человечество в стадо, согнать его в загон и потом грозно щелкать кнутом. Но я не хочу становиться полубоссом, мне это отвратительно, и неважно, есть ли надо мной более высокий полубосс или нет. Даже если все будут считать меня богом, я сам буду знать, что я всего лишь полубосс. Я не хочу этого".