Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Но этого мало! Вот чем реформатор отличается от героя!
Мало выиграть поединок, демонстрируя персональные храбрость и искусность — надо превратить личную победу в социальное явление.
"— Это доблестный вызов и достойный тебя, — сказал король. — Назови же имя того, с кем ты хочешь сразиться первым.
— Ни с кем в отдельности, я вызываю всех! Я стою здесь и вызываю на бой все рыцарство Англии — не поодиночке, а всех вместе.
— Что? — воскликнули разом два десятка рыцарей.
— Вы слышали вызов. Принимайте его — или я назову вас малодушными трусами, всех до единого.
...В одно мгновенье пять сотен рыцарей вскочили в седла, и не успел я опомниться, как они уже стройными рядами, гремя оружием, неслись на меня. Я выхватил оба свои револьвера, взглядом измеряя расстояние и подсчитывая шансы.
Я знал, что жизнь моя висит на волоске: если и одиннадцатый выстрел не убедит их в моей непобедимости, двенадцатый противник убьет меня наверняка. И я почувствовал себя счастливым, когда после падения девятого всадника я заметил колебание в рядах врагов — признак приближающейся паники. Если бы я упустил это мгновение, все погибло бы. Но я не упустил его. Я поднял оба револьвера и прицелился. Мои противники остановились, потом повернули коней и бросились врассыпную.
Битва была выиграна. Странствующее рыцарство как учреждение погибло. Началось шествие цивилизации. Что я чувствовал? Ну, этого вы и представить себе не можете".
Янки выбивал из благородных рыцарей короля Артура мозги посредством пороховых револьверов Кольта. Вбивая в страну цивилизацию. У меня нет ни пороха, ни револьверов, ни Кольта. И что? Разве такие мелочи могут остановить настоящего прогрессора, законченного либераста и закоренелого дерьмократа? Нефиг было на меня свою железку обнажать! И учтите: у меня многозарядность много больше!
"Что я чувствовал? Ну, этого вы и представить себе не можете".
Разве что Хануман понял бы:
"Как в день преставления света, зловещею тучей
Глядел Хануман и разбрызгивал пламень летучий".
В этот раз у меня не было "летучего пламени", но и "летучий свинец" — тоже годится. Главное, чтобы у него была приличная "дульная скорость".
"Кулачный обрез"... Эта странная конструкция стала прародительницей целого ряда устройств.
Отсутствие пороха отменяло ряд очевидных, как казалось, требований к конструкции и материалам. Начиная с запала, гильзы, шомпола. Разделение толкателя (воздуха) и снаряда (пули) создавало проблемы и открывало возможности.
Мы не могли перейти к давлениям в 200 атм, как это сделано в ружьях 21 в. Но удвоить оказалось возможно. Строили конструкции с редукторами, что, конечно, снижало дальнобойность, но уменьшало разброс дальности между первой и последней пулями. Делали монстры с несколькими ресиверами. Для увеличения дульной скорости уменьшали калибр и увеличивали длину ствола.
Для двух основных классов массового вооружения — пехотных винтовок и кавалерийских револьверов — пневматика не пошла. А вот спец.применения получались неплохо. Например, мои морпехи очень полюбили "абордажную поливалку" — отчасти похожую по компоновке на гибрид Максима 08/18 и Мадсена. Она позволяло буквально сметать с палуб команды захватываемых кораблей.
Одно из направлений привело нас к аналогам USS Vesuvius (Корабль Соединенных Штатов "Везувий"), вооружённых пневматическими пушками. Давление в 70 атм поступало из баллонов у киля. Туда воздух накачивался корабельным компрессором. Пушка забрасывала 100 кг за 3-4 км в хорошем темпе.
Были созданы и более лёгкие варианты — "тачанки". Подкачка "от колеса" при выдвижении на позиции, позволяла создавать приличное давление, а длинный ствол — пристойную дальнобойность. При использовании по слабобронированным густым толпам противника — получалось эффективно.
Прошло несколько лет.
В одном далёком-далёком городе, в большом-большом доме, сидел важный-важный человек. Слуга открыл дверь, и в зал вошла крупная, несколько полноватая женщина в скромном полумонашеском одеянии.
— Вон! Все вон! — закричал важный-важный человек. И все советники и приближённые торопливо покинули помещение. "Пока не началось". Ибо важный человек был страшен в гневе.
— Что это?! — в ярости закричал важный человек, размахивая листком пергамента.
— Не знаю, — ответила скромная женщина. — Отсюда не видно. Ты бы прочитал вслух.
Важный-важный человек злобно уставился в пергамент. Потом отодвинул лист на длину вытянутой руки.
— Попробуй мои, — сказала скромная женщина, подходя к важному человеку и доставая из кошеля на поясе круглые очки со сломанной и примотанной ниткой дужкой (они оба страдали от дальнозоркости).
Мужчина раздражённо фыркнул, но принял очки, нервно дёрнулся, пристраивая их на своём носу и, придерживая рукой, начал читать:
"И тогда собравшиеся со всего края благородные бароны и рыцари пришли к общему решению и всем собранием отправились к дому, в котором остановилась герцогиня. И они кричали, и били герцогских слуг, и требовали, чтобы герцогиня вышла к ним. И госпожа вышла к ним в сопровождении двух служанок. И бывшие в толпе прелаты и аббаты приблизились к ней и изложили требования собравшихся. А герцогиня внимательно выслушала их и ответила одним словом — "Нет".
Тогда собравшиеся возмутились и, возбуждая себя криками, обратились к герцогине с угрозами и обидными словами, называя её так, что даже и перо моё краснеет от стыда и не решается воспроизвести те слова на пергаменте. А многие из присутствующих дворян обнажили клинки и сказали, что не отпустят её, пока она не согласится со всеми их требованиями".
— Экие мерзавцы, — сказала скромная женщина. Важный человек поднял на неё глаза и произнёс следующую прочитанную фразу:
— "И тогда госпожа многих из них убила, а остальных убили вышедшие из её дома воины".
— Да ты что? — удивилась скромная женщина.
Несколько мгновений важный человек не находил слов и просто тряс листом пергамента перед собой.
— Что?! Что всё это значит?!
— Это? Наказание. За преступление. Торжество справедливости и восстановление законности. Придурки восстали против моей дочери. И понесли наказание.
— Как?! Каким образом?! Что за колдовство, какую богомерзкую волшбу обрушила твоя дочь на головы, пусть и заблудших, но христианских рыцарей?!
— Ах мой милый рыжебородый друг, — сказала скромная женщина, толкнув важного человека в грудь, так, что он вынуждено откинулся на спинку кресла, — у всех женщин есть свои маленькие женские секреты, — продолжила она отбирая двумя пальцами злополучное донесение из рук важного человека и расстёгивая на своей груди платье.
— Ну, конечно, — всё ещё ворчливо произнёс важный человек, чувствуя, как завязки его гульфика обретают полную свободу, а бёдра его длинных и несколько тощих ног наоборот, принимают на себя тяжкий, но и приятный гнёт горячего женского тела, — вы там на Руси доите шерстяных слонов. О-о-ох...! А по дорогам у вас медведи бегают. Ваше основное ездовое животное...
— Это... а-ах!.. глупые выдумки... а-ах!... у нас нет дорог... о, О, О!
Поздним вечером важный человек, отходя ко сну и улыбаясь приятным воспоминаниям о событиях сегодняшнего дня, вдруг сообразил две вещи:
— исчез пергамент с донесением. А там, кроме описания странного побоища, содержался и перечень главарей мятежников,
— конечно, как же можно ездить на медведях по дорогам? У медведей же когти невтяжные! Любое дорожное покрытие быстро придёт в негодность.
В другом доме в том городе скромная женщина писала в письме:
"Доченька, я очень рада, что тебе удалось собрать всех своих придурков в одно место. Но, прошу тебя, будь осторожнее. Шесть рукавных плевательниц — хорошо. Однако тебе вовсе не было необходимости самой этим заниматься".
Она вложила письмо, вместе с прихваченным днём пергаментом, в тубу, запечатала и отдала гонцу со словами:
— Шнеллер-шнеллер, лос.
* * *
Ну вот. Нафигачил до фига. Ишь как резво разбежались. Значительно быстрее, чем приходили. "Кавырляют". Живенько так, с повизгиванием.
Стыдно, нарушил правило офицера: последний патрон — оставить себе. Увлёкся.
Надо бы послать Сухана добить ползающих. И собрать ценности. У этого Хасана — ножны красивые. Поди, и клинок из непростых.
Фу, Ваня, фу. Главное — люди.
— Достопочтенный хаджи Абдулла, я воистину рад видеть тебя. Оставим же сию юдоль печалей и средоточие горестей. Прошу тебя, не побрезгуй моим скромным гостеприимством.
Абдуллу пришлось поднимать — сам встать не мог. Крепко поддерживая под ручку, спуститься к Волге. Рявкнул на молодёжь — прибежали "матерщинник" с "пикинёром". А что, сами помочь дедушке подняться на кораблик — сообразить не могли? Сухан внимательно прикрывал тыл, но желания присоединиться к нам у расползавшихся с места побоища "партнёров по переговорам" не наблюдалось. Погрузились, отскочили на пару сотен шагов, пришвартовались к расшиве.
Я так понимаю, что все с нетерпением ждут подробного описания — как я ташдара... в смысле — как в прошлый раз... поминая, возвратно-поступательно, все имена Аллаха...?
Вы мне льстите. Я, конечно, как пионер — "всегда!". Но не сейчас. Сейчас на кону под сотню голов моих людей. И две с половиной тысячи караванских. И моя личная! Между прочими.
"Делу — время, потехе — час" — русская народная мудрость. А у нас тут... пол-одиннадцатого. До часа — время есть. Для "делов понаделать".
Глава 500
Абдулла был невысок, грузноват. И — потрясён. Стоило отпустить его, как он съехал на колени.
— Многомудрый хаджи Абдулла, ташдар блистательнейшего и победоноснейшего эмира Ибрагима, да продолжаться его дни по воле Аллаха, судьба снова свела нас. Такова воля Всемогущего! И это — радует. Но я вижу печаль на твоём лице. Поделись же своими заботами, и, может быть, я помогу тебе. Кстати, как поживает твой внук Абдулла?
Ну очевидно же! Вот я вогнал четыре десятка тяжёлых свинцовых шариков в сплошную стенку его сопровождающих, завалил мясом, мозгами и кровавыми ошмётками кусок песчаного холма. Там сейчас орут раненые, которых пытаются вытащить их соратники. Там на десятки шагов загажен пляж. Разными человеческими... субстанциями. Теперь самое время поговорить о погоде. Или об успехах подрастающего поколения.
Тут Абдулла заплакал.
Пришлось дать ему спирта.
И — запить.
И — закусить.
И — продышаться.
— Итак, о дорогой моему сердцу хаджи Абдулла, светоч мудрости и столп благочестия, я весь во внимании. Внимаю всей душой своей, душой, возликовавшей при виде столь дорогого мне хаджи Абдуллы, устремившейся к источнику мудрости и саду размышлений в твоём лице. Взор мой открыт и уши мои распахнуты. Сообщи же мне твою историю.
Ташдар, как я помню, не отличался слезливостью, но тут его пробило из всех дыр. В смысле — насморк. Вытирая рукавом дорогого халата то пот, то сопли, то слёзы, всхлипывая и стеная, он поведал мне о своих неприятностях.
* * *
Ткань мира — плотно сплетена. Потянув одну нить, вы сдвигаете многие. А то, что спустя столетия, вы не видите ни первой нитки, ни последующих... Что вам до того? Вы-то в полотне, которое возникло уже после. И не можете сравнить с тем, что было бы, если бы первую — не потянули, если бы последующие — не сдвинулись. Но для тех, кто живёт во время смещения нитей — это и есть жизнь.
"Чтобы тебе жить в эпоху перемен!" — старинное китайское проклятие.
Бряхимовский поход потряс эмират. Впервые со времён Святослава-Барса и Владимира-Крестителя "северные варвары" обрушились на внутренние земли "Серебряной Булгарии". Два века правоверные ходили к Мурому, Суздалю, Ярославлю... Иногда аллах даровал им победу и добычу, иногда нечестивым удавалось отбиться. Но два века благословенные берега Итиля не видели русских ратей, не слышали грубых и наглых голосов гяуров, звона их варварских мечей.
Увы, аллах отвернул своё лицо от своих рабов. Гяуры разорили четыре города. Разорили Янин. Который лежит у верхнего края Камской Дельты. А у нижнего, как всем известно, лежит Ага-Базар. Главная торговая площадка всего Поволжья. И столица — Великий Булгар. Столица, основанная великим Аламушем.
Здесь, на плато Трёх озёр — средоточие мудрости, источник благочестия, центр величия.
Здесь — дом блистательнейшего эмира.
Его разорение было бы величайшим несчастьем для всего народа. Конечно, Аллах не допустит такого унижения. И во всех мечетях зазвучали молитвы, призывающие на головы неверных самые страшные казни и беды.
Всепобеждающий — всех победит. Аль-Матин (Могущественный) — всех отматерит, Аль-Хафид (Унижающий неверующих) — их всех унизит, а Ар-Рафи` (Возвышающий уверовавших) — нас всех возвысит.
Это — несомненно. Ибо — очевидно.
Но, кроме верующих, есть думающие.
Способность русских придти сюда, к устью Камы, бывшая долго время только декорацией в народных песнях и преданиях о героических подвигах древних героев, захватить здесь город, чего прежде не бывало, заставила одних обратиться к молитвам, других — к размышлениям.
До эмира дошло, что бешеные русские могут в любой момент свалиться многочисленным войском на Волжский берег. В четырёх километрах от Великого Булгара. И дальше вовсе не факт, что Аль-Матин, Аль-Хафид и Ар-Рафи`... даже вместе с Аль-Лятыф (Оказывающий милость рабам своим)...
А вдруг "милость" будет в неожиданной, особо извращённой форме? — Пути господни неисповедимы.
Ибрагим решил перенести столицу в Биляр.
На Руси говорят: "от греха подальше".
И это правильно: с этих времён русские летописи называют Биляр — "Великий Город".
Там, "в затишке", удалившись от опасного, торного, Волжского пути, расцветёт новая столица эмирата.
Не связанная уже со степными маршрутами. А ведь было время, когда караваны верблюдов ходили от Булгара до Киева.
"От Булгара до границы Руси — 10 остановок, от Булгара до Куябе (Киев — авт.) — 20".
Так описывают Джайхани и Идриси этот маршрут, протянувшийся по водоразделам Волги и Суры, Оки и Дона на 1500-1600 км. Путь торговые караваны проходили за 60 дней, делая через каждые три дня (70-80 км) — периодические остановки в специальных пунктах-манзилях.
Новая столица означает пренебрежение русским и варяжским транзитом. Бобров нет, торг падает, прибыль уменьшается... а риски — растут.
Булгария выросла: Йуру и Вису дают достаточно "северных товаров". Остальное — булгары делают сами. Так к чему же рисковать, сидя на рельсах перед разгоняющимся "русским паровозом"?
Биляр — тупик. Не "проходной двор", как Ага-Базар, Итиль, Новгород, Киев... Как множество других городов мира.
Перенос столицы из транспортного узла в центр довольно богатой, густонаселённой области?
Это означает, например, изменение налоговой политики, перенос тяжести с "чужих", "прохожих", на "своих", оседлых. На ремесленников и земледельцев. Наличие выросшей за два века после Аламуша, достаточно стабильной, эффективной собственной экономики.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |