— Без проблем, — ответил я. — Нам добираться самим?
— Таких жертв от вас не требуется, — засмеялся он. — одевайтесь и выходите, а я сейчас подъеду.
Через десять минут мы стояли на выезде со двора, а вскоре подъехал "Москвич", за рулем которого сидел Виктор.
Музыкантов оказалось пятеро.
— Олег Астахов, — представился один из них. — Я здесь вроде старшего. Инструменты — гитара и скрипка.
— Игорь Гордеев, — сказал самый высокий из парней. — Те же инструменты.
— Виктор Калачов, — кивнул нам самый старший из них. — Ударные.
— Николай Маклаков, клавишные и труба, — сказал невысокий парень с круглым лицом и уже заметной полнотой.
— Тоже Олег, но Бельский, — представился последний член группы. — Контрабас.
— Нам сказали, что вы хотите с нами поговорить, а уже потом решите, помогать или нет, — обратился я к ним. — Я пишу песни, и не только детские. К сожалению, мы ограничены только двумя инструментами. В некоторых случаях этого хватает, в остальных хорошая песня звучит... так себе. Сейчас у меня есть несколько новых песен, а до лета их будет ещё две-три. Мы хотим, собрать из моих песен небольшой концерт и записать его на телецентре. Вам нужно сделать аранжировку для своих инструментов и свести всё воедино. Если захотите, потом можете исполнять наши песни сами. Если будут проблемы с худсоветом по репертуару, мы сможем решить их своими силами.
— Мы хотели бы услышать что-нибудь из нового, — сказал Олег Астахов. — Давайте пройдём на сцену, там сейчас никого нет. Игорь, принеси гитару.
Для начала мы исполнили "Годы бешено несутся".
— А теперь представьте, как эта песня прозвучит, если будем играть все вместе, — сказал я. — Что кислые лица? Тоже скажете, не по возрасту?
— Даже если пропустит худсовет, зрители засмеют, — виновато сказал Астахов. — Песня замечательная, и поёте вы её хорошо...
— Кажется, я уже где-то такое слышал, — сказал я, обращаясь к Люсе, — причём именно такими словами. Олег, вы слышали наше выступление на концерте для милиции?
— Да, но...
— Я извинился за то, что песни не по возрасту, но мог бы и не извиняться, они и так отбили бы себе руки аплодисментами. Если бы была готова и эта песня, я вас уверяю, что точно так же с восторгом встретили бы и её. Сделаем запись, и ищите себе взрослых певцов или пойте сами.
— Сыграйте что-нибудь ещё, — попросил он.
— Мы споём "Снежинку", — сказал я. — Только учтите, что без ударных она не очень хорошо звучит. Точнее, петь будет Люся, я здесь только играю.
— Когда приходит год молодой, а старый уходит вдаль, снежинку хрупкую спрячь в ладонь, желание загадай! — запела Люся.
— Припев здесь лучше петь всем, — сказал я, когда мы закончили. — Есть ещё одна песня, но мы её не разучивали, потому что она не звучит без трубы.
— Мы подумаем, — сказал Гордеев. — Вы не обижайтесь, ребята.
— Думайте, — ответил я. — Когда решите, позвоните по этому телефону. Если откажетесь, мы не обидимся.
— Я обижусь! — сказала Люся, когда мы шли мимо постамента с танком к своей машине. — Мог бы за меня не расшаркиваться. Потеряли целый вечер!
— Если откажутся, будем петь песни из мультиков, — утешил я. — Такие пропустит любой худсовет. От улыбки станет день светлей и слону, и даже маленькой улитке...
— Закрой рот, сумасшедший! — рассердилась подруга. — Нахватаешься холодного воздуха и заболеешь! И люди оборачиваются.
— Садитесь в машину, — сказал Виктор. — Не согласятся эти, договоримся с другими. У тракторостроителей есть хорошие ребята. А ты действительно подбери что-нибудь детское. К чему искать неприятности на ровном месте?
— Подберём, — пообещал я. — Пусть продолжает тренироваться. Для многих песен голос пока слабоват.
— А как вы его тренируете? — поинтересовался он. — Спрашиваю потому, что твой голос за полгода заметно изменился.
— Йогой мы его меняем, — объяснил я. — Дыхательные упражнения и мантры. Увеличивается объём лёгких, и укрепляются голосовые связки. В небольших пределах можно поменять тембр голоса. В этом нет ничего сложного, кроме каждодневного труда. Ну и, само собой, пение.
— Ты только не перестарайся с песнями, — предупредил Виктор. — Три-четыре новые песни в концерте могут удивить, но не являются чем-то из ряда вон выходящим. А вот десятка полтора... А мы весной начнём давать кое-какую информацию в Москву. Маловероятно, но кто-нибудь сможет сопоставить. Куда вам торопиться, вся жизнь ещё впереди!
Глава 4
В середине марта я дописал рукопись "Волкодава" и передал её в редакцию. Через неделю мне позвонили и попросили приехать. Чтобы не прибежать туда к концу рабочего дня, пришлось отпрашиваться у директора.
— Ты по мне соскучился? — усмехнулась она, когда я переступил порог кабинета.
— И это тоже, — сказал я, — но сейчас я здесь по другой причине. Позвонили из редакции, куда я отдал рукопись книги. Нужно у них появиться, но после занятий не успеваю, поэтому хотел отпроситься завтра с последнего урока. Это английский, а вы же знаете...
— Знаю, — прервала она. — На урок можешь не оставаться, а Ларисе Васильевне я скажу. Книга хоть хорошая?
— Мировой уровень, — ответил я. — Спасибо, что выручили.
Она была наслышана о моём знании английского от нашей учительницы, на уроках которой я обдумывал свои дела, даже не делая попыток это скрыть. Лариса Васильевна была умной женщиной и понимала, что её уроки ничего мне не дадут.
На следующий день, перед английским, оставил портфель Сергею и устроил пробежку от школы до троллейбусной остановки. Можно было попросить у Васильева машину, но я не стал наглеть. Время теперь было, а троллейбус шёл почти до самой редакции "Молодой гвардии".
— Поздновато ты, — поморщился редактор.
— Как смог! — ответил я. — И так отпросился с урока, а у вас, Валентин Петрович, ещё два часа работы. Какие ко мне вопросы?
— Рукопись я прочитал, — сказал он. — Книга очень хорошая и оригинальная, поэтому мы, без сомнения, возьмём её в печать. Но кое-что нужно подправить. Оживших покойников убрать, всякое колдовство...
— Вы читали сказку "Конёк-Горбунок"? — спросил я. — Или любую другую? Выбросите из неё всю магию, и что останется? Уродливый конь-мутант и деревенский придурок. Так и здесь. В книге всё подогнано и отшлифовано. Это сказочная фантастика, так можете и написать на обложке крупными буквами. Если не пропустит цензура, скажете, и я попытаюсь это поправить. А если сами не хотите такое печатать, то просто верните рукопись. Я найду, куда её пристроить. Я хотел разорвать договор, но вы меня отговорили, видимо, зря.
— Не кипятись, — сказал редактор. — С тобой хотели поговорить о правке текста. Ты знаешь, куда идти, а когда закончишь, зайдёшь ко мне.
С любителями править чужой текст, вставляя в него свои мысли, я ругался с полчаса, отбив почти все нападки, после чего направился к редактору.
— Ну и как результаты? — спросил он. — Пришли к консенсусу?
— У них нет ко мне претензий, — ответил я. — Внесут две правки, и всё.
— Ладно, — сказал он, — попробую отдать в таком виде, но если не пропустит цензура, я не буду с ними бодаться из-за твоего упрямства. Возьмёшь рукопись на переделку или заберёшь.
Через неделю после нашей поездки в Окружной дом офицеров мне позвонил Олег Астахов и сообщил, что они согласны попробовать. И чего было столько думать?
— Давай споём вдвоём одну очень хорошую песню, — сказал я Люсе. — У нас нет в репертуаре ничего военного, этот пробел надо заполнить.
— А погоня? — возразила она.
— Это я сказал, что она о героях гражданской войны, — отмахнулся я. — Её с таким же успехом можно петь и о махновцах. А эта песня из тех, которые хватают за сердце. Её написали к фильму, посвящённому военным медикам. Его снимут только в семьдесят пятом году, так что мы ничем не рискуем. Петь нужно в два голоса поочередно. Давай я спою без музыки. Сестра, ты помнишь, как из боя меня ты вынесла в санбат? Это поёт мужчина. Потом вступает женщина. Остались живы мы с тобою в тот раз товарищ мой и брат. Потом они поют оба. На всю оставшуюся жизнь нам хватит подвигов и славы...
Когда я закончил песню, в глазах подруги стояли слёзы.
— Ну вот ещё! — я обнял её и полез в карман за носовым платком. — Это не ты должна плакать, а слушатели. Если я не угожу нашим музыкантам и с этой песней, я сам помашу им ручкой!
Прежде чем ехать в Дом офицеров, я подобрал мелодию для гитары и мы с Люсей несколько раз её спели. Потом её исполнили нашему ВИА.
— Вот это то, что надо! — сказал Астахов. — У меня просто нет слов. Когда ты успел её написать?
— Это так важно? Стихи были в набросках, а мелодия... Я до сих пор не могу понять, откуда они у меня берутся. Главное, что песня такая, что с ней не стыдно выйти и на праздничный концерт, посвященный Дню Победы, и не только в Минске, но и в Москве. А репертуар у нас будет разный. Только давайте сначала доведём до ума одну песню, пока я занимаюсь другими.
Было видно, что они загорелись. В тот вечер я играл мелодию раз шесть, пока не сказали, что довольно. Домой нас отправили на машине Дома офицеров. Через неделю нам позвонили опять. Получилось у них здорово, и мне ничего не пришлось поправлять. Не симфонический оркестр, но и не наша домашняя игра. К этому времени мы спели дома эту песню раз двадцать, поэтому номер вышел просто блеск! Мне бы ещё немного подправить голос, но, скорее всего, уже достиг своего потолка. Николай сбегал за каким-то майором, для которого спели ещё раз.
— Замечательно! — сказал он. — Репетируйте дальше. Эту песню мы вставим в свой репертуар. И готовьтесь петь её девятого мая. Больше ничего нет из военной тематики?
— Пока нет, — ответил я, — но до мая есть время, может, и успею.
— Дерзайте, молодой человек! — обратился он ко мне на вы. — С такими песнями мы окажем вам поддержку. Песни о любви — это хорошо, но несерьёзно. Вы сначала пробейтесь на большую сцену, тогда сможете больше себе позволить. А пробиваться лучше с серьёзными песнями.
— Хотят серьёзную песню, значит, пойдём навстречу, — сказал я Люсе, когда поднимались на её этаж. — Приготовим такую, что будут рыдать. До партийных песен мы с тобой не доросли, а вот патриотические на военную тему — это самое то. Надо было мне самому додуматься. Сегодня подберу музыку к одной песне, а завтра послушаешь. По-моему, она как раз для тебя.
— Подобрал? — спросила подруга на следующее утро, едва я спустился на второй этаж.
— А поздороваться с любимым человеком?
— Здравствуй. Ну Ген!
— Если я что-нибудь обещаю, то делаю. Хорошо хоть вчера успел переодеть костюм, а то вы сегодня ушли бы в школу без меня.
— Почему? — не поняла она.
— Потому что он не высох бы от слёз. Где Сергей?
— Сейчас должен выйти. Ты бессовестный, я теперь весь день буду умирать от любопытства.
— Это естественное состояние почти любой женщины. Ну чего он задерживается, опоздаем же!
— Не шуми, — сказал Сергей, появляясь в дверях. — Идите без меня. Отцу плохо, я вызвал "скорую". Скажете классной.
Настроение сразу упало. Сергей бодрился, но я видел, что ему страшно. Три года назад он потерял мать, которая не перенесла родов, а вскорости у отца случился инфаркт. И вот опять...
— Может, мне остаться с тобой? — предложил я, уже заранее зная, что он откажется.
— Бегите в школу, а то опоздаете! — сказал он. — Ты ничем не поможешь, а отца, наверное, увезут в больницу.
Мы опоздали в первый раз за весь год. Урок вела классная.
— Так и знала, что это когда-нибудь случится, — сказала она, когда я пропустил вперёд Люсю и зашёл следом за ней в класс. — А где Деменков?
— Его сегодня не будет, Ольга Владимировна, — ответил я. — Он вызвал "скорую" к отцу. Мы из-за этого и задержались.
— Садитесь на свои места, — сказала она. — Продолжаем урок.
День тянулся еле-еле, я переживал за друга и с большим трудом дождался окончания занятий.
— Что ты так трясёшься? — недовольно сказала Люся. — Ну стало человеку плохо, зачем же сразу его хоронить, а себе мотать нервы?
— Почему-то не получается успокоиться, — ответил я. — Даже медитация не помогает, просто не могу войти в нужное состояние.
Моя тревога передалась и ей, поэтому пробежали почти весь путь от сквера до своего дома. Всё оказалось не так страшно.
— Я недавно приехал из больницы, — сказал Сергей, когда мы зашли к нему в квартиру. — Отцу лучше, но сказали, что он будет дней десять под наблюдением.
— Ты тоже будешь у нас под наблюдением, — сказал я ему. — Мама не работает, и ей нетрудно приготовить тебе еду.
— Не нужно, — отказался он. — У меня всё есть, одному до воскресенья хватит, а там сам что-нибудь приготовлю, деньги есть.
— Значит, она поможет в воскресенье. Держи тетради, завтра отдашь.
От Сергея зашли в Люсину квартиру. Оказалось, что моя мама забежала к Надежде и они сейчас общались на кухне.
— Мойте руки! — сказала мать Люси. — Сейчас будете обедать.
— Чуть позже, — ответила подруга. — Мы ненадолго сходим к Гене.
Таня ещё не пришла из школы, а отец не возвращался со службы так рано.
— Пой, пока никого нет! — сказала Люся, когда зашли в мою комнату.
— Слушай, — сказал я, беря гитару. — Песня называется "Баллада о матери". Постарела мать за двадцать лет, а вестей от сына нет и нет. Но она всё продолжает ждать, потому что верит, потому что мать...
Я и раньше пел эту песню Мартынова. Не для кого-то, просто для себя, и каждый раз на глаза наворачивались слёзы. Я не знаю, как такое можно слушать спокойно.
— Трудно это было вспоминать, вдруг с экрана сын взглянул на мать. Мать узнала сына в тот же миг, и пронёсся материнский крик...
Как всегда при исполнении песни, я на ней сосредоточился и, только закончив петь, услышал, что Люся плачет навзрыд.
— Я не смогу такое спеть! — давясь слезами, говорила она. — Как это можно спокойно петь?
— Успокойся сейчас же! — сказал я и вытащил носовой платок.
Он оказался не очень свежим, и пришлось лезть в шкаф за другим.
— Куда это годится? — выговаривал я промокая ей слёзы. — Я тоже не могу слушать её спокойно, а тем более петь, но не так же реветь!
— Кто её написал? — спросила она.
— Должен в семьдесят первом написать Мартынов. Классный певец и композитор. Говорили, что и человек хороший.
— И ты хочешь спереть у него такую песню!
— Напишет другую, а я его отблагодарю. Я знаю, когда умрёт Мартынов, и, по мнению врачей, его можно было спасти, если бы вовремя оказали помощь. Ему не исполнилось и сорока трёх, а сколько сделал! Найду возможность с ним познакомиться и отправить на лечение. Незачем ждать, когда его прихватит в лифте. Он не один такой, кому можно будет помочь. Если бы ты знала, сколько талантливых людей умерло раньше срока! Уберём самолёты АН-10, не дожидаясь катастрофы, в которой погиб Чистяков! Парню было двадцать восемь лет, а выступал гениально! До семьдесят второго года время есть, а я хоть так успокою свою совесть. А ты будешь петь эту песню, пока не вытекут все слёзы. Всё равно рано с ней выходить к нашим музыкантам. Я и так пеку песни как блины, поэтому пока поработаем со старым репертуаром.
