— Нет, — ответил он. — О вас, о трех моих замечательных взрослых девушках.
Грасни посмотрела на меня. Я пожала плечами, не заботясь о том, что он увидит. Живот скрутило от страха.
— Подойдите сюда, госпожа Кет. — Она медленно встала; Селера поспешила к ней, чтобы помочь.
— Селера, Грасни, Нола. Вы больше не ученицы. Вы давно это знаете — мы все знаем, — но теперь пришло время воплотить это знание в жизнь. Пришло время занять вам свои места в качестве провидиц.
Селера онемела от изумления.
— Нола, — сказал он. Эта благожелательная улыбка, спокойные черные глаза; я чувствовала во рту сухость и привкус желчи. — Ты останешься здесь. — Не новость, но почему мое сердце едва не выскочило из груди? — Ты нужна госпоже Кет и мне, поскольку, как тебе наверняка известно, в замке не хватает учителей с тех пор, как его покинули мастер Парво и госпожа Мандола. — "Они сбежали вместе, — рассказывала нам Селера. — Хотя она похожа на жабу, а он старый, все равно это ужасно трогательно." "Везет, — думала я. — Они свободны".
— Грасни, — продолжил он и взглянул на нее. Она сидела, выпрямив спину, среди непослушных складок платья. — Ты отправишься в Нарленел. Это хороший город, а тамошний правитель и его жена — добрые люди.
— И он недалеко от моего родного городка, — ответила она. — Спасибо, мастер Телдару.
Он кивнул и перевел взгляд на Селеру.
— Селера.
— Мастер, — оживилась она. В тот момент она выглядела очень красивой: светло-зеленое платье, золотые серьги и ожерелье, белакаонские камни и ленты в волосах. Она излучала уверенность.
— Ты отправишься в Мериден — еще один важный для Сарсеная город. По богатству и влиянию он на втором месте после нашего.
— Но... — ее блеск потускнел, пальцы вцепились в платье. — Мастер, я думала... я думала, что вы оставите меня здесь.
На последнем слове ее голос сорвался. Я отвернулась, жалея ее, несмотря на все свое торжество.
— Нет, дорогая, — ответил он. — Останется только Нола. А ты будешь рада, когда увидишь свой новый дом. Там такие шелка, что...
— Я не хочу шелка! — закричала она. Один из учеников всхлипнул. — Я хочу остаться! Я должна остаться, мастер, вы же знаете!
Грасни открыла рот. Ученик начал плакать. Телдару нахмурился — от тревоги, не от гнева, — шагнул к Селере, но она подняла юбки, развернулась и побежала.
— Не беспокойтесь за нее, — сказал он, пока мы смотрели ей вслед. Она споткнулась, зацепившись за траву, но не упала (и я с удивлением поняла, что не хотела бы этого). — Трудно принять изменения вот так сразу. Скоро она будет счастлива. Особенно, — добавил он, улыбнувшись, — когда я расскажу ей о грядущем празднике.
Как позже выяснилось, нас ожидал пир. Спустя несколько дней я наблюдала, как во дворе провидцев ставят столы, а нижний двор заполняется палатками и сценами. Земия должна была прибыть через несколько недель, и король призвал артистов Сарсеная в замок на соревнование за право участвовать в торжестве. Певцы, поэты, скульпторы, художники и танцоры — они заполонили все дворы замка и гостиницы Сарсеная, надеясь победить и прославиться на королевской свадьбе. Мы слышали далекую музыку и пение, хлопки, смех и крики. А за всем этим — шум живых людей, собравшихся вместе.
— Хотела бы я быть там, — сказала Грасни. Я вздрогнула и обернулась. Она смотрела на столы и лавки, на фонари, висевшие на ветвях. Незадолго до этого я искала ее, мысленно повторяя свои слова и пытаясь предугадать, что она мне ответит. Я ее не нашла, но теперь она стояла рядом, и мне не хотелось ничего говорить, чтобы не портить момент.
— А, — сказала я (потому что ответить было надо). — Но только здесь, сегодня, ты увидишь Селеру в облике служанки — так она думает избежать Пути, на который ее ставит истинная любовь.
Это были пустые слова, эхо тех, что когда-то могли нас рассмешить.
— Уезжать будет трудно, — сказала Грасни, — и Селере, и мне.
Я с облегчением заметила, что на этот раз она не плачет, и удивилась, что слезы выступили у меня на глазах.
— Грасни, не знаю, что я буду без тебя делать.
— Будешь учить, — ответила она, — найдешь друга, который знает, что фиолетовое не носят с красным, и который не знает...
— Как выглядит мое Иное Я? — спросила я, когда она затихла. — Кто не будет испытывать отвращения и страха, как ты? — Не знаю, от чего дрожал мой голос — от печали или от гнева, потому что чувствовала я последнее. Внезапно гнев, словно жар, охватил меня целиком.
— Нет, — сказала она, повернувшись. — Нола, мне очень жаль...
На этот раз не она сбежала от меня. Убежала я. Я неслась меж деревьев и столов, мимо людей, которые расставляли на них серебряные тарелки и кубки, а потом влетела в свою комнату и захлопнула дверь. Я долго плакала, прижимая лицо к игрушечной лошади — так, как не плакала много лет. Словно ребенок, я задыхалась от слез, поглощеная чем-то, что не могла назвать. Но я не была ребенком и знала, что меня гнетет. Я могла вытереть глаза, умыться и вернуться во двор, чтобы поговорить с уезжающей подругой.
Но я осталась. Я ждала, как много лет назад ждала возвращения Ченн, захлопнув другую дверь и надеясь, что она ко мне придет. Свет в комнате превратился из золотого в бронзовый, а потом сменился синевой сумерек. Лампу я не зажигала и сидела в темноте, пока весь двор светился огнями и серебром. Я сидела одна, жалея себя, ожидая, чтобы кто-нибудь пришел: мой ученик, или Грасни, или все сразу.
Спустя несколько часов, уже вечером, раздался стук в дверь. Я выждала долгий момент и сказала:
— Войдите.
Селера сияла в свете, что был за ее спиной. Она казалась силуэтом из огненных точек; ее контуры были плавными и четкими, волосы — блестящим золотом. Я никогда не видела их такими, волнистыми, струящимися, без заколок, расчесок и лент.
— Уходи. — Я говорила, как обиженный ребенок.
Она вошла в комнату.
— Селера, прошу. Я хочу побыть одна. — Мой голос дрогнул и смолк.
Она сделала еще шаг, и еще.
— О чем тебе плакать?
Она стояла прямо передо мной, и теперь я видела ее лучше: большие глаза, слезы на щеках.
— Это мне надо плакать, Нола. Я... — Она села рядом на кровать, и я не стала прогонять ее.
— Что? — спросила я. Она изменилась, и дело было не только в распущенных волосах. Когда она повернулась, я поняла — от нее не пахнет духами.
— Давай поменяемся, — сказала Селера. — Отправляйся в Мериден.
Я засмеялась.
— А ты останешься здесь и будешь госпожой Телдару? И что на это скажет мастер?
— Я уже его спрашивала. — Она говорила так тихо, что я едва ее слышала. — Он отказал. Но я подумала, если попрошу тебя, и если ты согласишься...
Я фыркнула, вытерла глаза и провела рукой под носом.
— А что еще он сказал?
— Что если я захочу, он разрешит мне остаться, пока не приедет принцесса Земия.
— А ты хочешь?
Она придвинулась ко мне так, что ее лоб почти коснулся моего.
— Конечно хочу — не спрашивай о том, что и так знаешь, и не высмеивай меня. — Слюна попала мне на лицо, но я ее не стерла. — Ты... ты. Ты и он. — Она осела, словно я держала ее и внезапно выпустила. — Что между вами происходит? Скажи, потому что теперь это уже не имеет значения.
— Что ты имеешь в виду? — Мне действительно вдруг захотелось узнать.
На этот раз засмеялась она.
— Ты и он, Нола! Постоянно друг на друга смотрите, хотя притворяетесь, будто это не так! Вы все время вместе, даже если находитесь в разных местах! С самого первого дня, с той ужасной вонючей комнатушки, где ты лежала, безумная и грязная, я пыталась не замечать, но все равно видела, и вижу до сих пор. Не понимаю... он любит меня — а что между вами?
Я слышала пение в тишине: пели две наши девочки, и их голоса поднимались над шумом двора, как дым. Они плели узор, красивый и яркий.
— Он сам должен тебе сказать, — наконец, ответила я. — Я не могу.
Селера встала. Было странно видеть ее естественной, без духов, чей аромат разносился с ее движениями, без украшений, которые она обычно поправляла. С завистью я подумала, что сейчас она еще краше, чем у пруда, где Телдару объявил о ее отъезде.
— Надеюсь, он тебя разрушит, — произнесла она.
Я засмеялась так, как до этого плакала: отчаянно, дико, чувствуя только тяжесть в голове и в груди. Когда я открыла слезящиеся глаза, Селеры уже не было.
* * *
Я немного поспала. Когда я проснулась, стояла глубокая безлунная ночь. Впрочем, тишины не было: с главного двора доносился шум. Я слышала людей, которые там собрались.
Мой собственный двор был пуст. Столы исчезли, лампы на ветвях погасли. "Может, они были похожи на звезды", думала я, идя под ними. Я представляла, как огоньки разбивают стекло и плывут сквозь листву. Запах горящего дерева и жареных плодов, кипящая вода, воздух ярче, чем днем. "Я сплю?" Под босыми ступнями кололись камешки, так что вряд ли я спала, хотя даже сны бывают четкими. Даже видения.
У дверей башни стояла дополнительная охрана. Для безопасности, объяснил мне Телдару, из-за всех этих людей. Лорд Деррис вообще не хотел никаких соревнований. Он спросил короля, что принцесса подумает обо всем этом шуме и толпах.
— Я ее встречу, — ответил Халдрин. — Не думаю, что она будет против. — И улыбнулся.
Я остановилась на лестнице над главным двором. Лампы и факелы сияли так ярко, что я не видела звезд. Внизу двигались тени. Народ Сарсеная танцевал, ел, дрался, пел песни, и все это внутри красных каменных стен замка. Во мне медленно расцветала радость. Я почти не хотела спускаться и видеть эти факелы, что не были звездами, однако сошла вниз, ступень за ступенью, и оказалась среди них.
Здесь было жарко: ветер утих, людей было много, и много огней. Я подвязала волосы, но пот все равно собирался на висках и стекал по щекам и шее. Я увидела мужчину, на котором была лишь набедренная повязка: он сидел перед большим камнем. В камне возникала женщина: брови, глаза, изгиб носа и подбородка. Незавершенный портрет. Мужчина посмотрел на меня, держа в руках долото и деревянный молоток.
Здесь была сцена, украшенная разноцветными тканями. На ней танцевали три девушки моего возраста в свободных легких накидках, которые скользили во время движений. Я видела бедра, грудь, блестящую от влаги кожу и мышцы. Я смотрела на них, и вдруг меня кто-то схватил.
— Красавица, — грубый, нетвердый голос; мужские руки комкали мою одежду, задирая подол. — Идем со мной...
Я вывернулась, на миг увидев его (блестящая лысая голова, седая щетина), и побежала. Я слышала, как он заворчал, ринулся за мной, и я понеслась между огней, телег и людей. Вскоре он отстал, но я не замедлила бег и не останавливалась, пока передо мной откуда ни возьмись не выросла женщина. Мы столкнулись и растянулись на земле.
— Простите! — сказала она, помогая мне встать. — Мы, поэты, всегда попадаем кому-то под ноги.
— Поэты?
— Да, — ответила она. — Я покажу.
Она провела меня под низкими помостами, на которых разговаривали люди; кто-то сидел и читал, кто-то писал в свитках или смотрел на них, как скульптор смотрел на камень.
— Скоро король будет оценивать наши стихи, — сказала женщина. — Никто не может уснуть... здесь так замечательно... мы все слегка чокнулись, но так и должно поэтам.
"Ты меня раздражаешь", подумала я, и это была моя первая четкая мысль с момента пробуждения. Я замедлила шаг, готовясь повернуть обратно.
— О! — сказала женщина и ухватила меня за руку. — Слушай...
Кто-то говорил громким, звучным голосом, таким звучным, что его трудно было воспринимать всерьез. Когда мы протиснулись сквозь толпу зрителей, голос задрожал, достигнув пика. Люди рассмеялись, женщина тоже улыбнулась и сжала мою руку.
— Послушай, — прошептала она. — Он великолепен!
Мы оказались в первых рядах. Я увидела его.
Он стал выше и крепче, волосы были короткими, но я сразу узнала его. Форма глаз, изгиб рта, когда он катал на языке слово "разрушительный". Он ждал, когда уляжется смех, и открыл рот, чтобы произнести очередную строку глупого стишка, когда увидел меня, и слово, возникшее у него на губах, было: "Нола?"
Я подошла. Протянула руку к тому, чего прежде не видела — к длинному белому шраму над бровями, — и коснулась его дрожащими пальцами.
— Бардрем, — сказала я.
Глава 28
Он пах хлебом, дымом и луком, как в детстве. Но было что-то еще — пот, нечто ароматное, иное. Я обнаружила это, когда мы крепко обнялись, а потом он меня оттолкнул.
Он протискивался сквозь толпу, а я следовала за ним. Он не смотрел на меня, зная, что я иду, и обернулся, как только нырнул в палатку.
— Уходи, — сказал он.
Палатка была очень мала. Ее бока давили на нас, как только снаружи кто-нибудь проходил.
— Уходи, — повторил он глубоким, резким, мужским голосом. — Прежде это не составляло для тебя труда, так почему сейчас медлишь?
— Нет, Бардрем, — в глубине горла я почувствовала боль проклятия. — Это было не так. Я не уйду.
— Не так. — Он резко ударил по ткани, и с той стороны крикнули: "Аккуратнее, мастер Бардрем, или уведите свою даму куда-нибудь еще!" Бардрем не обратил на них внимания. Он был так близко и глядел с таким неприкрытым яростным гневом, что я должна была испугаться, но при виде него дыхание перехватывало от радости.
— Тогда расскажи. Объясни. Извинись, хотя уже шесть лет как слишком поздно.
"Орло — это Телдару. Он увел меня из борделя. Сказал, что убьет тебя, если я попытаюсь сбежать. Я никогда о тебе не забывала".
— Я стала ученицей Телдару. За мной пришли из замка и увели с собой. У меня не было времени тебя найти.
Бардрем улыбнулся широкой, кривой, фальшивой улыбкой.
— Так вот в чем дело! Ну что ж. А тебе не приходило в голову, — его голос внезапно упал, улыбка исчезла, — скажем, написать? Сообщить, что ты в порядке, что ты счастлива и живешь в замке, а не умерла, как я думал?
"Телдару меня проклял. У меня нет слов правды. Ни сказать, ни написать".
— Я не могла.
— Что, в замке нет бумаги? Чернил? — Он засмеялся также, как до сих пор улыбался, и я попятилась, словно его горечь коснулась моей кожи. — Я никогда не думал, что ты такая. Что ты из тех, кто забывает друзей, как только находит что-нибудь получше.
— Я не забывала, — сказала я, но он отмахнулся.
— Мы были молоды; разве я мог думать, что знаю тебя?
— Ты знал. — Я так крепко схватила его за запястья, что мои пальцы побелели. — Ты знал, Бардрем. Это... невозможно объяснить. — Я заплакала, и каждое слово сопровождалось всхлипом. Он смотрел на меня смущенно и выглядел таким знакомым, все тем же — и при этом настолько другим, что я заплакала еще сильнее, почти без слез. Наверное, слезы кончились раньше.
— Знаешь, что было хуже всего? — сказал он, когда я замолчала. Я все еще держала его за руки, ослабив пальцы. — Я думал, что ты умерла, и это было легче вынести, чем знать, что ты просто сбежала, ничего мне не сказав.
