Путь индюка

Каэссар что-то подправил в реальности, вид стал таким, какой бывает в ночных очках с биодетектором. Стало видно, что поодаль от костра пасется лошадь, а рядом с костром спит человек. А может, орк, а не человек, биодетектор татуировку не показывает.

"Это не орк", подумал Каэссар. "Видишь меч под его рукой?"

Серый Суслик пригляделся и понял, что под рукой спящего действительно лежит нечто удлиненное, отдаленно похожее на меч в ножнах. Серый Суслик потянулся к нитям управления реальностью, спящий путник приблизился, но контур его тела размылся, а нечто похожее на меч стало бесформенным пятном. Наверное, так видят мир близорукие.

"Достигнут предел разрешающей способности", подумал Каэссар. "Ты прав, это может быть и не меч. Но если это все же меч, это большая удача. Понимаешь, почему?"

"Намекаешь, что мы видим рыцаря, который недавно получил должность пастуха и едет по распределению?"

"Вот именно", согласился Каэссар. "Молодой парнишка только что из академии, умом не блещет, иначе бы в Оркланд ни за что не попал бы. Когда его путь завершится, он прибудет в назначенное стадо, и ближайшую тысячу дней, а то и больше, будет первым после богов на два-три дня пути во все стороны. Должность пастуха считается презренной, но пастух никому не дает отчета в повседневных делах, он свободен, и его возможности проявить волю и разум ничем не ограничены. Над ним не стоят ни отцы-командиры, ни чиновники, ни родители и старейшины. Никого не волнует, откуда он взялся и кем был раньше — оркам не положено задавать такие вопросы, а работорговцам на все наплевать. Самый лучший путь для легализации. Я собирался выбрать стадо, убить пастуха и занять его место, но этот вариант еще лучше".

"Ты собираешься убить этого человека?" спросил Серый Суслик.

"Да, и занять его место. Надо только разобраться, в какое именно стадо он направляется. Но это несложно, это мы прямо в дороге узнаем, я возьму с собой спутниковый телефон, он в виртуальность входить не позволяет, но... Сэйтен меня раздери! Чуть самое главное не забыл, у нас с тобой мозг не прочипован!"

"Чего?" не понял Серый Суслик.

"Мозг не прочипован", повторил Каэссар. "Надо прочиповать мозг, чтобы можно было мысленно управлять сложными устройствами. Очками можно и без него пользоваться, а с более сложным железом без чипа не управишься. Можно, конечно, ручными пультами запастись, но они большие, неудобные, внимание привлекают, батарейки расходуют... Короче, чиповаться будем. Приготовься, сейчас пойдут странные ощущения. Могут начаться галлюцинации, и вообще... короче, сам разберешься. Главное — не бойся, это быстро пройдет".

Закончив эту мысль, Каэссар быстро захлопнул разум, но Серый Суслик успел заметить, что его компаньон не вполне уверен в безопасности предстоящей операции. Если бы разум в голове был один, она бы точно была безопасна, но сейчас...

"Не дергайся и не пугайся", посоветовал Каэссар. "Другого выхода все равно нет, так что расслабься и получай удовольствие. Тем более что процесс уже пошел".

Серый Суслик прислушался к своим чувствам и не заметил ничего необычного. Ничего не изменилось, разве что несколько ускорилось движение шкафов с книгами, плывущих по параллельной реальности. В виртуальности можно одновременно наблюдать сразу две реальности, а то и три-четыре, они как бы параллельны. Ты концентрируешься на любой из них, и она становится главной, а все остальные — второстепенными. Сейчас, например, главная реальность — та, в которой визуализируются спутниковые снимки, а реальность, в которой мимо проплывают шкафы, и можно потянуться невидимой мысленной рукой к любой книге, но не открывать ее, а впитать знание прямо сквозь обложку, информация вливается в сознание, занимает свое место в банке долговременной памяти, и тебе кажется, что она там была всегда, что только что усвоенный навык столь же прост и очевиден, как умение мысленно управлять движениями индюка на татуировке или ориентироваться на местности с помощью спутниковых сигналов или...

Внезапно Серый Суслик осознал, что загадочные незримые струны, с помощью которых Каэссар управляет виртуальными реальностями, более не загадочны. Каждое свойство каждой струны легко постигнуть, для этого достаточно всего лишь сформулировать такое желание. Вокруг плещется и волнуется безбрежный океан информации, но он только кажется безбрежным, а если открыть разум, чтобы все информационные потоки хлынули внутрь...

Серый Суслик не смог сформулировать эту мысль до конца, потому что Каэссар хлопнул его по рукам. Не по рукам на самом деле и вообще не хлопнул, это был просто ритуальный жест, но в виртуальной реальности все действия ритуальны, это мир чистой магии, здесь стерты различия между желанием и осуществлением, каждый сам себе демиург, здесь нет ничего неосуществимого, каждый субъект потенциально всемогущ, а от потенциального всемогущества до актуального только один шаг, вот в этом примерно направлении...

Еще один хлопок по рукам, и в сознании грохочет мысленный голос:

"Не лезь! Осторожно впитывай информацию, постепенно, по чуть-чуть. Не сбивай настройку, кому сказал! Да, вот так, хорошо, держись..."

Серый Суслик больше не тянулся к информации, теперь она сама рвалась в его разум, грозя разорвать его на куски. Стало понятно, чего боится Каэссар. Серый Суслик изо всех сил пытался закрыть свой разум, но все было тщетно. Он чувствовал себя переполненным, как беременная самка за день до родов. Но родов не будет, информация уляжется на своих полочках, станет доступна, и тогда... Пожалуй, Каэссар не сильно погрешил против истины, когда назвал свое всезнание почти божественным.

В какой-то момент Серый Суслик понял, что незримой стены, отделяющей его сознание от сознания Каэссара, больше нет (мысль Каэссара: неожиданный побочный эффект чиповки). Серый Суслик по-прежнему понимал, где его память, а где память Каэссара, но теперь обе памяти были доступны ему в полном объеме. Целая лавина чужих мыслей и чувств хлынула на Серого Суслика и погребла под собой его нематериальную сущность.

Как много, оказывается, Каэссар скрывал от него! Он так старался выглядеть могучим древним воителем, настоящим героем без страха и упрека, и у него получалось. До этого момента Серому Суслику была неведома тысячелетняя тоска, пожирающая виртуальное сердце его соседа по мозгу. Любимая жена, любимые сыновья, любовницы и любовники, друзья и приятели, боевые товарищи, враги, многие из которых были более дороги, чем иные друзья... Все они мертвы, их кости истлели, память о них растаяла, оставив после себя несколько невнятных легенд. Раньше он не был великим правителем Джулиусом Каэссаром, он был просто Джонни, не легенда и не икона, а человек, не совсем обычный, его таланты признавались всеми, но все-таки человек. Мир вокруг был привычным и родным, и Джонни Росс твердо знал свое место и свой путь в этом мире. А теперь душа, вырванная из тела и из реальности, ведет противоестественное существование в чужом мозгу, строит планы и претворяет их в жизнь, пытается гнать от себя мысли о прошлом, но их невозможно отогнать полностью. Сыновья Каэссара, Энтони и Гай, каждую ночь спрашивают своего отца: "Зачем ты бросил нас?", и ему нечего им ответить. Он понимает, что эти наваждения — первый признак того, что древние психиатры (новое слово, кстати) называли словом "невроз", но он боится принимать лекарства, потому что не знает, как они подействуют на Серого Суслика. И еще он боится другого побочного эффекта, который проявляется редко, но метко — эти лекарства отупляют. А ему потребуется вся сила разума, чтобы воплотить задуманное в жизнь.

"Не надо меня жалеть", подумал Каэссар. "Я справлюсь. И не с такими проблемами справлялся".

Он врал, таких проблем у него не было никогда, а в тот единственный раз, когда ему пришлось столкнуться с чем-то подобным, он не справился. И настал бэпэ. И сейчас он боится, что снова ошибется, раскачивая мир, и станет причиной второго бэпэ, и все рухнет в тартарары, придет второе безвременье, никто не узнает, кто в нем виноват, но он-то будет знать. И неважно, что он не верит в посмертие, раскаяние гложет душу не где-то там, в абстрактной вечности, а здесь и сейчас. И чтобы отогнать от себя все эти мысли, он надевает маску вождя и учителя, дескать, я знаю, я умею, я почти бог... Но под маской прячется тьма ужаса и отчаяния, и нет из нее выхода, кроме как воплотить в жизнь невозможные планы, которые могут рухнуть от любой случайности.

"Ты справишься", послал ему мысль Серый Суслик. "Я в тебя верю. Ты большой, ты сильный..."

"Только на голову того", внезапно добавил Каэссар.

Случись этот мысленный разговор до того, как в их общем мозгу появился чип, Серый Суслик не понял бы, что Каэссар имеет в виду, и переспросил бы. Но сейчас необходимости в этом не было, Серый Суслик сразу понял, что Каэссар имеет в виду глупый анекдот, который в конце второй эпохи почему-то казался смешным. Их личности сближались все быстрее и быстрее, недалек тот час, когда они сольются окончательно, и тогда...

"И тогда не будет ни тебя, ни меня, а будет только Джон Росс, единый и неделимый", прокомментировал Каэссар эту мысль. "Я тоже боюсь этого, мне тоже страшно терять индивидуальность, становиться частью чего-то большего. Но другого пути нет, шизофрения — это не выход. Так что придется терпеть".

"Придется терпеть", согласился Серый Суслик.

И слияние состоялось.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. РЫЦАРЬ

1

Некоторое время назад в одной из кордегардий стольного города Барнарда служил юноша-человек по имени Майк Карпентер. Это был обычный рядовой воин, в меру умный, в меру храбрый и ничем не примечательный. И угораздило его однажды влюбиться в девушку по имени Элоиза.

Это была удивительно прелестная девушка, маленькая, худенькая и с милым личиком. У нее был маленький носик кнопочкой, белокурые завитушки вокруг выпуклого лобика и небесно-голубые глаза, несоразмерно большие, как у кукол, в которые играют богатые девочки. И сама она была как куколка, все так и называли ее, кроме рыжего Фреда, он однажды назвал ее овцой, Майк развернулся и ударил бы Фреда прямо в лицо, если бы тот не заблокировал удар. Тогда Фред пристально посмотрел в глаза Майка, тихо сказал "извини" и отошел в сторону. Они никогда не обсуждали этот случай, и Майк был благодарен Фреду, что он не растер Майка по стенке, не обломал ему руки-ноги, и ни словом не обмолвился товарищам о любви Майка. Тогда Майк думал, что эта любовь безответна.

Он не мечтал о близости с Элоизой, его любовь была небесной, а не земной. Он воспринимал Элоизу не как девушку из плоти и крови, а как неземное создание, подобное ангелам, окружающим Иегову, или нимфам, окружающим античных богов. Он восхищался и любовался ею, но не смел ни приблизиться, ни заговорить. Он не знал, кто она такая. По одежде, прическе и маникюру было ясно, что она не простолюдинка, а девушка из благородной семьи, но тогда Майк об этом не задумывался. Глядя на Элоизу, он видел не прическу и не одежду и уж тем более не маникюр. Он воспринимал ее как цельный образ, как воплощенную картину древнего мастера, в отношении которой любое чувство, кроме восхищения, было бы кощунством. Кит Стивенс сказал однажды, что такое отношение к девушке достойно сопливого юнца, но не дипломированного воина. Майк ответил ему, что дипломированный воин сам решает, что достойно, а что недостойно, а если кто несогласен, так пусть держит свое мнение при себе, если не хочет испробовать остроту клинка дипломированного воина. Кит рассмеялся, хлопнул Майка по плечу и больше они об этом не говорили.

Все изменилось одним вечером, который поначалу казался ничем не примечательным и даже скучным. Билл Ватсон отмечал пятнадцать тысяч дней со дня рождения, арендовал курильню и пригласил туда чуть ли не всю кордегардию. Из молодежи, кроме Майка, там были Кит, Фред, его брат-близнец Джордж, и еще трое-четверо малознакомых Майку парней. Поначалу молодые воины соблюдали приличия в присутствии старших товарищей, и потому скучали. Сиди ровно, вилку держи в левой руке, нож в правой, утирай губы салфеткой, громко не говори и не смейся, старших не перебивай, а если обратятся, отвечай почтительно... Торжественный обед был очень долгим и мучительно скучным, а ритуальная трубка мира не торкнула ничуть, как будто орки-официанты набили ее не коноплей, а соломой из хлева. Но когда унесли столы и принесли кушетки, когда курить стали не по ритуалу, а кто как хочет, в общем, косяка после третьего-четвертого началось веселье. Раскрасневшийся майор Стормер заявил, что танцовщица-орчанка не умеет танцевать стриптиз, и сейчас он покажет, как это делается правильно. И показал. Пожалуй, ни одна стриптизерша в этой курильне еще не удостаивалась таких аплодисментов. В конце, правда, сэр Стормер сорвался с шеста, но не смутился, а гордо выпрямился, распушил моржовые усы и обратился к танцовщицам с наставлением:

— Учитесь, твари, как надо.

И ухватил за талию ближайшую орчанку и завалил на ближайшую кушетку. И началась оргия. Майк в тот момент как раз раскуривал очередной косяк, и потому промедлил, и самки ему не досталось. Хуже того, он подавился конопляным дымом и закашлялся так, что ему пришлось покинуть пиршественную залу, чтобы не смущать товарищей. В коридоре его затошнило, но он каким-то чудом успел добежать до крыльца, не обгадив пол.

Свежий воздух привел Майка в чувство. "Хорошо, что никто не заметил", подумал он. Постоял минуту, почувствовал, что начинает трезветь, и пошел внутрь. Ощущение трезвости было ложным, но тогда он этого не понимал.

В дверях он столкнулся с какой-то девчонкой. Она была сильно ниже его ростом, и все, что Майк разглядел — прекрасные белокурые волосы, большая редкость у орчанок. Эта девочка сразу напомнила ему Элоизу, и Майк понял, что не упустит такого шанса. Он сграбастал ее в охапку, затащил в какой-то чулан и грубо оприходовал. Поначалу она сопротивлялась, но это длилось считанные секунды, потом она вдруг обмякла и прижалась к его губам жарким поцелуем. Они занимались любовью на грязном ковре, она шептала ему непристойности, а он боялся случайно открыть глаза и увидеть вместо милой Элоизы чужой орочий лик с тремя зелеными жабами. Он знал, что если это случится, наслаждение сменится яростью, и что он тогда сделает с несчастной убогой орчанкой...

Но он справился. Наслаждение не ушло, но достигло пика, и перевалило через него, и девочка разделила его наслаждение и даже, похоже, превзошла. Они лежали, обнявшись, она гладила его по щеке и вдруг сказала:

— Я и не знала, что ты такой мужественный. Когда ты трезвый, ты такой странный... Как будто боишься меня...

Майк открыл глаза. На лице девушки, лежавшей рядом с ним, не было никаких татуировок. Она улыбалась и смотрела на него любящими глазами, и он не поверил тому, что увидел. Он поднялся на колени, окинул взглядом ее обнаженное тело и увидел голубую саламандру на плече. Только тогда он поверил.

— Ты... — прошептал он, и голос отказал ему. Он сглотнул и с трудом продолжил: — Тебя зовут Элоиза?