Самое упорное сопротивление русскому железно-стальному гвардейско-гренадерскому смертоносному потоку оказали три французских батальона. Они встретили его организованно, сделали что-то вроде баррикад, начали бить залпами в ответ на русское 'Ура !!!' идущее на них из темноты. В ответ получили гранаты, пули, картечь, и свирепую русскую рукопашную за первое серьёзное сопротивление и потери.
Ярости русского рукопашного боя они противопоставили свою знаменитую 'la fureur française'. Рубились эти французы точно не хуже чем, их отцы деды, под Бородино, Малоярославцем. Там одолели, и здесь тем более взяли вверх. Ведь, гвардия, это гвардия, а гренадеры, это гренадеры. Ряды французов были прорваны, штыком, тесаком, прикладом, кулаком, матерщиной. И после начали подавляться их ещё организованные очаги сопротивления в виде рот и взводов.
События на восточном участке ночного сражения были не менее интересны. Генерал Хомутов согласно плану сражения выдвинул со своих позиций вперёд батареи двенадцатифунтовок, ½ пудовых единорогов, ракет и начал из них бить по лагерю союзников не давая им столь желанного ими отдыха после тяжелого дня. Союзники на это закономерно ответили атакой на батареи. Не мальчики для битья они были. Мелочиться не стали, и двинули сразу два батальона французов. Спать наверно сильно хотели. Их и встретили огнём Азовский полк, Православная дружина, и сами боги войны картечью. Противник был вынужден отойти. Но, ночная дискотека для него продолжилась. В час 'Х' добавили светомузыки, в виде осветительных снарядов и ракет, басов вбросил артналёт, а дальше пошли уже танцы, правда не с девками, и не в круге, а со смертью.
И для того, что чтоб идущие в атаку русские солдаты после войны, могли и в самом деле сами выйти в удалую плясовую, и смотреть, как это делают их дети и внуки, азовцев тоже не обошла моя щедрая рука, хотя они были экипированы попроще, чем сводная бригада.
Дружинников спонсировали российские и не российские греки, сербы, болгары, армяне. Своим для большего пробуждения патриотизма пришлось делать не тонкий намёк. А то всегда было как. Россия воюй, а мы со стороны посмотрим, и оценим хорошо ли ты нам помогаешь. Э нет, хорош !!! Спасения утопающего, в интересах самого утопающего. Поэтому вооружены, снаряжены, экипированы православная дружина была очень даже неплохо, как и организация быта личного состава и конечно кормёжка.
Азовский полк и дружинники получили уполовиненные кирасы, фас металл, спина кожа, ткань, каски штатные, наколенники, налокотники из кожи, перчатки были не у всех, многие солдаты шили их уже сами. Вооружены были винтовками, пистолетами, тесаками, ручными гранатами, а так же боевым опытом, боевым духом и выучкой. Которые были даже повыше чем у гвардии и гренадеров. Поэтому удар азовцев и дружины был не менее мощным, чем у гвардии и гренадеров.
Здесь под Керчью, и далее в Севастополе будет формироваться и отрабатываться концепция будущей штурмовой пехоты, в советском варианте штурмовых инженерно-саперных бригад, ШИСБр. Ведь скоро именно штурмовым батальонам и ротам вновь быть в авангарде, и брать на штык аулы и крепости на Кавказе и Средней Азии. А в грядущей русско-турецкой может быть штурмовать крепости, Плевну.
Не осталось без дела в ночном сражении и кавалерия лейб — гвардии. Ей выделили отдельный участок для атаки, чтоб она и пехота не мешали друг другу. Поэтому союзников кололи, рубили, топтали, не только штыком, тесаком, сапогом, но, пиками, палашами, саблями, шашками и конями. Кирасиры, уланы, гусары, драгуны, атаманцы, все побывали тут.
Начинало уже светать, когда я услышал среди общего шума сражения более мощное, 'У-ра!!!', немного погодя ещё одно и ещё. Это сводная бригада встретилась с Азовским полком и Православной дружинной. Силы противника, значит, были рассечены и окружены. Сражение подходило к финалу. И я уже думал, что моим планам лично побывать в бою, а не около него, не суждено было сбыться. 'Нет, так нет', уже смирился я. Мой боевой запал начал спадать. К этому времени основная часть стального батальона, роты дворцовых гренадер ушла вперёд. Со мной остались Федот и Георгий, элитный взвод, взвод моей охраны и гренадер. В таком составе мы и двигались вслед за главными силами. Но, неожиданно, откуда то сзади, из полутьмы рассветных сумерек и шума сражения вынырнул в метрах ста, какой-то отряд примерно в человек в семьдесят. Кто ? Наши ? Или нет ? Те видать тоже не могли понять, чьи мы. Начали сближаться. Мои бойцы стали кричать им пароль: 'Русь!', ответ должен быть 'Святая'. Но, в ответ на это их офицер закричал: 'Ce sont les russes !!! Еn avant à l'attaque !!!' Они молниеносно развернулись в боевой порядок, дали по нам не густой залп, и яростно крича: 'Viva la France !!! ' бросились на нас в штыки. 'Французы !!! К бою !!!', прозвучало уже в наших рядах. И началась схватка.
Наверно, будь на нашем месте обычные войска, этим французам пусть и с потерями удалось бы прорваться через них. В этом момент они наверно были берсерками, а штыковиками французы были ещё знатные. Но, это было не их начало дня. Не свезло, им попалась не обычная пехота.
Сначала по ним дали залп из винтовок, потом начали лупить из револьверов. Я тоже рванул вперёд и начал стрелять, даже вроде попал. В ходе этого более половины атакующих полегло сразу. Остальных опрокинули встречным ударом. Уже через пару минут осталось стоять в окружении наших солдат четверо французов, и тот самый храбрый офицер. Ещё мгновение и их тела должны были принять в себя русские штыки. Ну, тут в их судьбы вмешался случай в моем лице. Я выйдя в месту событий, заорал: ' Стоять !!! Не убивать !!! Этот мой !!!', указывая на офицера.
Он посмотрев вокруг себя, и увидев только русских солдат, сказал своим: 'Аbandonnez et vivez, vous êtes toujours des héros !!!' (Сдайтесь и живите, вы все равно герои). После того, как французов скрутили, мои бойцы встали в круг в два ряда, лицом во вне и внутрь его. Я снял кобуру с револьвером, тесак, и вышел, где стоял француз. Он ощутимо уступал мне в росте, но, несмотря на его потрепанный вид, изорванный мундир и брюки в нескольких местах, отсутствие фуражки, было видно, что он не стар и хорошо сложен. Федот, Георгий, офицеры моей охраны создали ещё один круг и держали наготове винтовки и револьверы. Я увидел как француз видя это в ответ ухмыльнулся. Выйдя в круг я встал спиной к восходящему солнцу, мой противник вынужден был встать к нему лицом, и приняв боевую стойку, я ему сказал: 'Commençons, mon ami !' (Начинайте, мой друг). И он начал бой.
Я на автомате отбивая его выпады, даже сначала растерялся. Уж больно умело и свирепо он атаковал. 'Не куя себе !!!', бабахнула у меня мысль, когда я получил сильный удар штыком в живот. Неслабые лёгкие моих бойцов выдохнули: 'А-а-о !!! Краем глаза я видел, как мои телохранителя были уже готовы пристрелить отчаянного француза.
После пропущенного удара у меня в башке, что-то быстрее мгновения перезагрузилось, и меня охватила какая-то холодная, спокойная ярость, и я окончательно захотел убить этого человека. В ответ на пропущенный удар я толи рассмеялся, толи взревел, и парировав его очередной удар, сам начал атаковать, заставляя его отступать, и в одном из выпадов всадил ему штык глубоко в бедро, и как меня учили, повернул винтовку вокруг оси. Француз дико закричал, и припал на землю. Мои болельщики-фанаты, радостно выдали: "А-а-а, го-л !!!" И вот тут меня окончательно охватил древний инстинкт. 'УБИТЬ !!!',— сиреной выло у меня в голове. Он, заставил меня занести винтовку уже для последнего, смертельного удара, я хотел ударить в глаз, и реализовать своё неуправляемое мною желание. Но, и у моего противника проснулся другой не менее могучий инстинкт и желание, — ЖИТЬ !!! И движимый этим, он нашёл в себе силы выставить руку навстречу своей смерти. Мой штык с хрустом пробил ему ладонь, брызнула кровь. Но, удар он отвёл, и обессиленный стоял на коленях на земле и смотрел мне в лицо, подняв левую руку вверх, и что-то пытаясь сказать мне.
От этого меня накрыло ещё больше, и следующим ударом я хотел ударить его в горло, чтоб уже наверняка. Шаг вперёд, выверенное часами тренировок движение для нанесения последнего удара, глаза француза, его уже опущенные руки, ходящий вверх вниз кадык, мысль в голове 'убить', штык, и его движение к горлу.
Я отлично помню этот момент, я оскалился, слышал свой рык или урчание, у меня даже слюна начала выделятся. Потом, то с сожалением и неприязнью, то с удовольствием, в зависимости от настроения, я вспоминал этот сильный момент своей жизни.
И вдруг мой штык, чуть-чуть не дойдя до свой цели, начал уходить в сторону. Я его обратно, к французу, но, не вышло. Поднял глаза и понял, почему так. Это мой Федот ... отвёл несущий смерть удар. И вот тут я вновь испытал это, как когда-то ещё в той жизни ... вспышку гнева. От неё я реально ослеп на пару секунд.
-Ты !!!???', — заорал я в ярости, глядя на него.
-Ты !!!???
-Убью, сука !!!,— дико орал я на него. И даже перенаправил на него свой штык, на котором была ещё свежая кровь француза.
Он в ответ стоял, опустив руки, и говорил мне:
— Ты победил, государь. Не убивай. Не бери грех на душу.
— Не надо. Он сдался. Ты не такой,— спокойно говорил Федот, и смотрел мне в глаза.
Наверно в это момент он просил у Бога, за француза, себя и за меня. Я смотрел на свой штык, опущенные руки Федота, его спокойные глаза, до меня стали доходить его слова. Разум начал вытеснять, могучие желания и инстинкты. В меня начал возвращаться человек. Почти. Я с рыком, будучи ещё бешенстве, но, уже контролируемым, врезал французу коленом в лицо. Он упал. Винтовку я отдал Георгию. И потребовал себя коньяка. И немного дрожащими руками взял серебряную походную рюмку, кусок осетрины, и раз за разом влил в себя сразу четушку коньяка. Махнул рукой, что оставили меня, сел на какой-то ящик, и стал приходить в себя. Вскоре меня начало отпускать окончательно.
Федота я на следующий день, когда поток дел немного ослаб, незаметно подозвал к себе.
-Скажи, мне ты, готов был умереть от моих рук, прося за этого француза ?, -спросил я его.
— Да, государь. Ты победил, он сдался, зачем тебе лишний грех брать ?,— глядя на меня, спокойно ответил он мне.
-А если б я тебя убил в гневе ?,— вновь спросил я.
— Господь бы простил тебя, государь. А я бы грехи свои искупил своей смертью во благо другого человека,-ответил он мне.
Я окуевший от такого хода его мысли, взял его за плечи, и сказал ему:
-Спасибо тебе Федот. Отвёл, спас ты меня от греха.
-Я тебе благодарен за это. Буду помнить, -произнес я, и это было искренне.
Глаза у этого матерого воина, заблестели, он набрал в грудь воздуха, и хотел, мне, что-то сказать. Но, наверно от избытка чувств не смог. Я в ответ немного стиснул его плечи, и сказал: 'Иди'.
Позже мне собрали информацию о Федоте более подробно. Так вот в сражение при Темешваре, в запале боя он перебил несколько венгров, которые уже, по сути, сдались в плен. Вот и тяготило его это. Ну, что ж француз ему теперь зачтется. Да, и отведение меня от убийства беззащитного тоже пойдёт ему в копилку.
К шести утра с десантом у Керчи было покончено. Остались отдельные отряды англо-шотландцев и французов, которые сделали баррикады из телег, пушек, тюков, мешков и даже тел своих убитых товарищей. Они были окружены, но, на предложение сдаться, делать этого пока не хотели.
Я верхом с охраной и штабом двигался по полю сражения к этим островкам сопротивления. Сопротивления по сути моей воли. Ведь именно это событие произошло уже благодаря моему вмешательству. А они этому продолжали противодействовать, хотя было ясно, что в этой истории сражение за Керчь Россия выиграла. А они упёрлись, и не хотели покориться новому повороту событий, которые произошли уже из-за моих действий.
Поле сражения. Я его видел и раньше ... на картинах, и конечно в фильмах. Теперь же имел возможность увидеть всё сам, без подхода художников, режиссуры и операторской работы.
Восходящие светило всё больше и больше освещало место битвы. Повозки, пушки, в разных положениях, мешки, тюки, ящики. Что-то ещё взрывается, горит, дымиться. Картина гигантского хаоса, разгрома, будто здесь прошла толпа пьяных Кинг-Конгов или Полифемов. И везде лежали убитые, раненые. Застреленные, заколотые, зарубленные, разорванные ядрами и бомбами, посеченные осколками, затоптанные ногами людей и коней. Всё это были люди. Теперь уже люди. До этого они были врагом.
Отрубленные пальцы, кисти, руки по локоть, плечо, попадались распластанные тела, и отсеченные головы. Оточенные до уровня бритвы, саперные тесаки в руках гвардейцев и гренадеров, это страшно. Но, ещё страшнее это палаши, сабли, шашки, кирасир, улан, гусар и казаков. Там где прошла конница вообще была сплошная расчленёнка.
Картинка это картинка, пусть даже и качественная 3D. Но, сейчас было не кино. Это была реальность. Поэтому поле битвы имело запах, точнее запахи. Порох, дым, земля, кровь, внутренности людей и лошадей, всё это смешалось в разных пропорциях, и вдыхалось и ощущалось мною. Наши кони с непривычки начали дуреть от всего этого. Вот он истинный запах победы. Ведь для кого это победа, а для кого-то смерть, страдания. У меня были позывы тошноты, но, глубокие частые вдохи, и такие моменты, что в той жизни я крови не боялся ни своей, ни чужой, колол и разделывал хрюшек, даже ради интереса пил их свежую кровь, головы курицам рубил для супа. Видел агонию и смерть на расстоянии вытянутой руки не только поросят, но, и людей упавших с пятого этажа. Да и, фильмы где людям отрубают головы, брызжет кровь, и тому подобное, тоже дали определённую закалку. И всё-же увиденное было конечно в новинку. Но, держался я так сказать молодцом. И даже заметил одобрительно-уважительные взгляды своей охраны и бывалых офицеров штаба. А вот штабная молодежь, проблевалась не слабо, попав в реальные реальности войны. Единичные фотографы, и их помощники, художники, журналисты тоже были вынуждены были освободить свои желудки. Их приводили в чувство просто ... коньяком или водкой. Кому-то совсем стало плохо, и ими занялись бывшие при мне медики.
Профессиональных фотографов было целых ... три. ТРИ, твою мать !!! На всю Россию ! Сергей Львович Левицкий, Андрей Иванович Деньер и Александр Федорович Александровский. Их, то есть фотографов я распорядился найти, и обязать ехать со мной в Крым. Так же со мной прибыли ещё несколько художников и журналистов из ведущих русских газет и журналов. Надо переходить в наступление и в информационной войне.
За фамилию Александровский, я зацепился сразу. 'Уж, не родитель ли это русской торпеды ? Она же лучше была Уайтхеда', -подумал я, услышав я эту фамилию, когда мне представляли уже будущих фоторепортёров, фотохронистов Крымской войны в этой реальности. Его я взял, конечно, на заметку себе. И кстати это он среди бойцов информационного фронта не блевал. Почему? Иван Федорович Александровский до Крымской принял участие в Кавказской войне, в должности армейского художника. Наверно, видел подобное, может только в меньших масштабах.
