— Вот именно! — Калькройт поднял очередной палец. — Там где убавляется Материум, соответственно прибавляется... иная сторона. Что выражается в частых проявлениях Враждебных сил, и вообще местные службы работают, не покладая рук. Они даже меня пытались завербовать, и непременно будут пытаться еще. Культисты, хосты, ритуалы, эксперименты колдунов-самоучек... все раза в два-три, а то и пять чаще стандартных проявлений для планет такого класса и уровня заселенности. Но это цена, которую приходится платить за транспортную связность. Особенно сейчас, когда молотилка Саббат лишь набирает обороты. Вроде бы все, как и должно быть.
Инквизитор нажал рычаг, и кресло с тихим жужжанием превратилось в кушетку. Теперь Калькройт почти лежал, глядя в прозрачный потолок. Там, среди звезд, при желании как раз можно было разглядеть яркий огонек навигационного спутника, одного из многих в обширной сети.
— Как думаешь, дружище, что же меня беспокоит? — осведомился инквизитор, наслаждаясь покоем для изношенной поясницы.
При желании Шметтау давно мог бы заменить и позвоночник, хоть частично, хоть целиком. Однако с течением времени Калькройт избавился от эйфории, которую дарит высокоразвитая медицина. Да, можно жить долго, можно восстанавливать работоспособность после таких ранений, что были смертельны для примитивных людей древности. Но в силу той же диалектики приобретая что-либо, неизбежно что-то даешь взамен. И немолодой уже инквизитор начал ценить человечность, выражаемую во вполне практических килограммах живой плоти. Слишком много протезов, чрезмерно много инородной материи в его теле... Настолько, что временами инквизитор задумывался, не перейдет ли он когда-нибудь грань, что разделяет людей и 'шестеренок'.
— Я думаю, несистемные колебания проявлений Имматериума, — позволил себе предположить Эссен.
— Вот именно, вот именно, — мерно закивал Шметтау в такт словам. — Все на свете развивается по синусоиде, подъемы сменяются провалами и наоборот. Но когда мы видим аномальную картину...
Инквизитор покосился в сторону единственного стола, заваленного распечатками и отдельными пиктами. Все они отображали мудреные графики разной степени детализации. Все повторяли в разнообразных вариациях одну и ту же картину — зубчатая линия, похожая на кривую пилу, затем резкое падение с ровным плато и столь же резкий подъем, существенно выше предыдущей 'пилы'.
— Все на свете имеет причину. Зная причину, познаешь и следствие. Понимая следствия, предотвратишь беду, — вольно процитировал Шметтау 'наставление юного инквизитора'. — И, надо сказать, я испытываю некоторую тревогу...
Пале изобразил соответствующее моменту выражение обеспокоенности вкупе с предельным вниманием. Он проделал это с такой концентрацией и вниманием, что казалось, даже лысый череп сморщился, а нити шрамов налились кровью
— ... Потому что я вижу аномалию, которая не укладывается в статистику. Сначала стабильный период типичного хаотического присутствия со спадами и подъемами, — Шметтау обозначил движение ладонью, будто приглаживал невидимые мелкие волны. — Затем кульминация, когда ЭпидОтряд потерял две трети личного состава, так, что теперь на каждый радиальный состав приходится по одному отделению, а на линиях второй категории того меньше. Из океана выползает хрень, которую в итоге развоплотили, мобилизовав едва ли не пол-планеты, а также силы Флота. И затем полная тишина. Падение активности до нуля. Фактически ремиссия.
Шметтау резко провел сомкнутыми 'дощечкой' пальцами левой руки, будто разрезал невидимые нити.
— И сейчас новый рывок вне статистических прогнозов. Как это может быть?
— Первый вариант очевиден, — Эссен хорошо изучил своего командира, поэтому в точности знал, когда следует подтолкнуть мысль Шметтау в нужном направлении. — Это часть еще более длинного цикла, который выходит за рамки наблюдаемой и достоверной статистики.
— И это, в самом деле, очевидно! — согласился инквизитор, уставившись в иллюминатор. — Логично. Сначала очень длинная, ну, по человеческим меркам, разумеется, длинная полоса рядовых возмущений, затем вспышка, а после реакция истощения. Тогда сейчас мы, скорее всего, увидим долгую полосу затухающих колебаний. И начало нового цикла.
Он вздохнул.
— Жаль, что достоверных данных мало, слишком мало... А в их отсутствие приходится дуть на воду.
Инквизитор красноречиво помолчал, снова предоставляя возможность высказаться ученику и помощнику.
— Второй вариант, — сказал Эссен. — Непредвиденный фактор.
— И какой же?
Эссен едва заметно развел руками, демонстрируя пустые ладони.
— Не знаю.
— Вот именно, — задумчиво сказал инквизитор. — Как говорили древние, 'Ignoramus et ignorabimus', сиречь 'не знаем и не узнаем'... Но мы, как стража у осажденного дома, можем позволить себе роскошь только не знать, и то сугубо временно.
Шметтау сложил кресло, вернув ему традиционное положение. Хлопнул широкими ладонями по мягкой коже подлокотников, отбивая простенький ритм.
— И мне это не нравится, — вымолвил инквизитор в белое пространство. — Категорически не нравится. Последний раз, когда я видел нечто подобное, имел место кровавый пакт сразу на три стороны. Вряд ли, конечно, здесь повторяется то же самое...
Шметтау буквально выволок себя из уютных объятий любимого кресла. Поясница немедленно отозвалась уколом настойчивой боли. Инквизитор мысленно показал слабой плоти кукиш, припоминая, куда делся компенсационный пояс.
— Мне кажется, силы надлежащих Ордос в системе Маяка вполне профессиональны и многочисленны, — предположил Эссен. — Нет смысла делать за них работу.
— Твоя беда, дружище, — просипел Шметтау, растирая почечную область. — В нехватке фантазии. И узости воображения. Да, казалось бы, нам то что за дело до всего этого?
Ученик с трудом подавил улыбку, очень уж забавно смотрелся великий и ужасный Шметтау, который по-стариковски кряхтел и массировал больную спину.
— Может быть никакого. Может быть, это все ничего не значит, — развил мысль Калькройт. — А может и наоборот. В пользу второго свидетельствует нездоровое шевеление марсиан. Кастрюлеголовые что-то замутили, причем их активность так удачно совпадает с этой самой... флуктуацией... Как причудливо и странно все сплелось. Проблемы Маяка, Криптман, марсиане. Эта девчонка, наконец, ради которой наш совестливый герой полез в петлю.
— Похоже на действия влюбленного, — позволил себе предположить Эссен.
— Да ну, глупость какая, — отмахнулся господин. — У Фидуса была лишь одна любовь, и мы знаем ее имя. Нет. Его погнала сюда именно совесть. Чувство неоплатного долга. И какие бы чувства я не испытывал к нему, следует признать, то был достойный поступок. Весьма достойный. Хоть и бесконечно глупый.
Эссен поджал губы, изобразив гримасу несогласия и даже легкого фрондерства. Но промолчал.
— Может быть, мы тогда поспешили? — спросил сам себя Шметтау, ходя вокруг кресла, словно разминая суставы, согнувшись едва ли не пополам. — Может, не стоило избавляться от девчонки столь опрометчиво? Разумеется, никакая она не еретичка, но что-то в ней... такое... есть. Странное. Необычное. И все крутится вокруг этой... Ольги-Оллы. Криптман почти готов сгинуть, но тут возникает из ниоткуда эта мелюзга и спасает его. Причем сбегает от самого Ключника и его Душеглота, если верить допросным листам, а я им вполне верю. Маяк переживает ремиссию после тяжелейшей вспышки, но в Отряде появляется новая послушница и почти сразу планету опять накрывает серий нестандартных проявлений. Причем явно связанных одной сетью исполнителей... и никто не может сказать, чего же они хотят, кидая Варпу обычных людей без всякой системы.
Шметтау стиснул зубы и выпрямился, напрягая мышцы спины, будто корсет, облегающий изношенные позвонки.
— Я не верю в совпадения, Эссен, — отчеканил инквизитор, снова прямой, жесткий и похожий на себя, каким его знал прочий мир.
— Я. Не. Верю, — повторил он по складам, будто для того, чтобы ученик понял еще лучше.
— Как пожелаете, — согласился Пале. — Мои задачи?
— Сделаем так, — распорядился Калькройт. — Для начала попробуй вытащить из местных архивов давние записи, те, что не обработаны и не сведены в общую статистику аномальных проявлений. Что-то да удастся вытащить. Мне нужна выжимка. Попробуем действительно прикинуть, не 'долгий' ли это цикл.
Эссен кивнул, предвидя долгие сутки работы на стимуляторах.
— Затем надо бы пообщаться с кастрюлеголовыми, но я не хочу, поскольку это бессмысленно. Правды у этих идолопоклонников как у сервитора мозгов, а у хоста мягкосердечия. Учитывая, сколько железяки нагнали сюда войск, они чего-то упорно ждут. И раз уж не поделились знанием с местными Ордос, вряд ли сделают исключение для меня.
Шметтау глубоко вдохнул и протяжно выдохнул, будто прочищая легкие идеально кондиционированным и очищенным воздухом.
— Подождем и мы, — решительно закончил инквизитор. — Терпение есть удел сильных и верных. Подождем и посмотрим, чем это закончится.
— А потом? Если все-таки что-нибудь случится.
— Потом? — Шметтау с легким удивлением посмотрел на верного Эссена. — Потом все как обычно. Мы будем импровизировать сообразно моменту.
* * *
Ольга сидела и печально смотрела в зеркало, где отражалось изможденное лицо светловолосой девушки со стрижкой под машинку и глубоко запавшим глазом. Глаз покраснел от слез и был окружен мощным синяком. Во второй глазнице чернел объектив с красной точкой, совсем как у терминатора. Тонкий кабель в кольчатой оболочке шел от аппарата в сторону виска и скрывался под кожей, словно зловещая капельница. Висок чесался и болел, протез давил на орбиту и тоже болел, оптика не работала. Служба в ЭпидОтряде поворачивалась новой стороной жопы вселенского масштаба.
Как скупо разъяснили девушке медики из соседнего вагона — мрачные тетки 'госпитальеры' — на самом деле баллонщице сказочно повезло. Контакт с потусторонней сущностью мгновенно останавливал все жизненные процессы в пораженном участке, так что коснись эта дрянь, скажем, лба, подносчицу уже свезли бы в рабочую камеру атомного паровоза, используемую в качестве полевого крематория. Потерять всего лишь глаз — это прямо удача и явное свидетельство милости Его. Ольга кивала, складывала руки аквилой и лишь сжимала губы крепче, помня, что язык еретика — враг его. Глаз по-прежнему болел, камера оставалась мертвым куском железа. Пилюли, которые полагалось пить для блокировки отторжения, ужасно горчили и вызывали приступы рвоты.
— На.
Савларец с громким стуком брякнул на стол кружку воды. Ольга молча взглянула на каторжника.
— Пей, — сказал безносый и ушел, торопливо, словно боялся, что его заподозрят в чем-то хорошем.
После того как увечная подносчица вернулась из госпитальерского лазарета, ее навестили почти все сокомандники. Без лишних слов, с мелкими подарками или просто скупым одобрением. Лишь Безумец и наставница Берта избегали девчонку, да еще монах поглядывал на нее странно. Но к этому Ольга уже привыкла.
Тяжело вздохнув, девушка растворила в стакане Савларца таблетку глюкозы, выданную Грешником. Вернувшись в родной вагон, окривевший эфиоп надел черную повязку пирата и оставил рот зашитым, но заменил антисанитарийную бечевку продезинфицированной леской. Пищу он принимал через трубочку, сводя Ольгу с ума зловещим хлюпаньем, которое слишком напоминало последние дни жизни ее матери, когда женщина уже потеряла разум и способность жевать.
Ольга добавила в стакан пару витаминок, кислючих, но бодрящих, презент Святого Человека. Выпила, думая о грустном и вспоминая, как отделение вернулось 'домой' — без почета и церемоний, как заведомо подозрительные личности, которые возможно присягнули всему злу мира оптом, перецеловав под хвостом чертей варпа. В остальном же как будто ничего и не произошло. Поезд надолго застрял в каком-то комплексе, очень похожем на предыдущую станцию — сплошные цеха, башни да вышки — официально для планового обслуживания реактора. Гигантский паровоз отцепили и перегнали в ангар, так что состав обездвиженно замер на запасном пути памятником самому себе. К поезду прицепили еще с десяток вагонов, словно готовилось кратное увеличение личного состава, однако в результате ни одного человека не прибавилось.
Говорили, что даже Пыхарь нашелся, он каким-то чудом выжил и, поплутав день-два в катакомбах, вышел далеко за районной чертой, сдавшись первому же патрулю. Однако разведчик пока не вернулся, видимо был под подозрением в неблагонадежности.
Боль раздражала. Она была сильной ровно настолько, чтобы с одной стороны человек не лез на стенку, с другой же — не забывал ни на минуту о печальном уделе калеки. И постоянно чесались места, где металл уходил в плоть.
— Повернись.
Это пришел Деметриус. Вооруженный дарами 'госпитальерок' санитар отделения каждые три-четыре часа протирал и смазывал какими-то мазями пораженную глазницу. Это приносило некоторое облегчение, но слабо и лишь на короткое время. За спиной Деметриуса маячил высокий Крип, но в общение особо не лез, за что девушка была инквизитору немного благодарна. Говорить не хотелось. Ни с кем.
Деметриус закончил, собрал в пакет использованные тампоны и внимательно поглядел на пациентку. Девушка отвела взгляд. Санитар вздохнул и ушел к себе, не пытаясь ободрять калеку, за что подносчица тоже была признательна. Все дежурные утешалки она выучила наизусть еще у госпитальерок, слышать в очередной раз, что всего лишь глаз это малая плата за служение Богу-Императору и прочее 'один раз не еретик' было бы невыносимо.
— Недорогая плата за жизнь.
— Иди в жопу, Фидус, — буркнула девушка, уставясь в клепаную сталь там, где в обычном вагоне полагалось быть окну.
Крип таки вошел и сел на скрипнувший диван против Ольги.
— Ты не знаешь слово 'жопа'? — по-прежнему не оборачиваясь, уточнила девушка.
— Знаю. А еще я инквизитор. И знаю, как платят за такие... контакты, — очень серьезно отозвался Крип. — Поверь, ты отделалась очень дешево.
— Я прям рада.
— Сейчас нет. Но будешь, когда опыта прибавится.
— Возможно.
Ольге не хотелось ругаться и спорить, она рассчитывала, что Крип устанет от одностороннего общения и сам куда-нибудь пропадет.
— Поверь, это и в самом деле неплохо.
На этот раз она вообще ничего не сказала, упрямо глядя в стену под бойницей с крепко завинченными барашками винтов. Фидус, кажется, хотел еще что-то вымолвить, но тут завыла сирена. Такой звук Ольга еще не слышала, хотя вроде бы выучила назубок все сигналы бронепоезда, от авральной готовности до команды к отбою. Звук был не таким громким как боевые команды, однако, заунывным и зловещим, как шопеновский марш.
— Ого, — сказал в коридоре Доходяга.
Ольга хотела спросить, в чем дело, а затем решила, что пусть будет очередной сюрприз. Одним больше, одним меньше, ничего хорошего все равно не случится...
— Парадное надеть! — скомандовала Берта, как обычно на повышенных тонах, с торжественной мрачностью. — Все на плац, пять минут собраться!
