— Никуда. Вы. Не. Уйдете, — с трудом выговаривая слова, говорит она, вытирая ладонью струйку слюны.
Чуя малейшие душевные колебания, рык фамильяра становится громче. Вот и фигура появляется, крадущаяся, готовая к стремительному броску. Редкая, плешивая шерсть стоит дыбом и, кажется, даже искрится. Рихард смотрит на клыки и вздрагивает. Эта тварь не будет трепать, как собака. Стоит челюстям раз клацнуть и все.
— Взять их! — выкрикивает принцесса, сама в момент бешенства становясь копией гиены.
Тварь, коротко рявкнув, бросается в атаку. Настолько молниеносно, Рихард не успевает уследить за движением. Фамильяр вытягивается, будто брошенная сулица. Кажется, еще миг и пасть сомкнется на шее, способная оторвать голову одним рывком.
Демонесса оказывается быстрее. Лишь взъерошиваются волосы юноши от взмаха крыльев. Со змеиным шипением Наама бросается наперерез. Длинные когти оставляют на тощих боках гиены глубокие борозды. Раздается истошное скуление. Кровь из распоротых ран так и хлещет, заливая пол. Шкура и мясо свисают клоками. Но отброшенная, тварь не мешкая и секунды, вновь бросается в атаку. Два фамильяра сталкиваются, катаются сплетенным клубком.
Хильда мягко спрыгивают с кровати. Нагая, только наслаждающаяся произведенным эффектом.
— Ай-ай-ай, — шутливо грозит пальчиком. — Как нехорошо заставлять любимую девушку драться вместо себя, — и тут же кривится от омерзения. — Ты не мужчина! Сопляк.
Стараясь сохранить холод в мыслях, Рихард обнажает кинжал. Серебристая сталь ярко сверкает, пуская блики. Пусть и не настоящее боевое оружие, но и не игрушка.
— О! — при виде кинжала в глазах королевской дочери вспыхивает азарт. — Драться хочешь? — она расставляет руки, подставляя грудь. — Ну, давай, режь.
Решимость оставляет демонолога. На войне не раз доводится применять копье, желая убить, самому смотреть в лицо смерти. Но не так. Кончик кинжала опускается, хватка на рукояти ослабевает. Только и ждущая этого Хильда оживает. На лице кривится маска безумной эйфории. Хохоча, наносит сокрушительный удар.
Рихард впопыхах пытается закрыться магическим щитом. Куда ему против боевого мага. Защитный барьер лопается с оглушительным грохотом. Стоящий рядом шкаф разваливается на мелкие щепки, окно с треском вылетает, разлетаясь веером осколков. Самого Рихарда отбрасывает к стене. Ударившись, маг сползает, не в силах устоять на ногах.
— Ты мне не ровня, — голос Хильды источает презрение. — Тебе нужно было больше времени уделять занятиям по защитным заклинаниям с Виоллетой.
— Обернись! — только и успевает услышать принцесса Нааму.
Демонессе удается отбросить гиену. Тварь все еще пытается встать, поджимая лапу и тихо скуля.
Хильда атакует с ходу, без раздумий. Волосы девушки вздымаются от поднявшегося ветра, вся комната заполняется синеватым свечением. Сомкнутые словно в молитве ладони расходятся, с явным усилием. На свет появляется сгусток пульсирующей энергии. Даже сквозь сильную головную боль Рихард понимает, что-то не так. Такому на первом курсе не учат. Но как!?
Наама идет вперед, не спеша, чеканя шаг. Взмахивает рукой, отбивая удар. Когти вспарывают брошенный шар, рассыпавшийся серпантином искр.
— Да я демон и тварь Хаоса.
Хильда отступает на шаг и снова наносит удар. Молотит воздух кулаками, обрушивая на наступающую Нааму очередь магических стрел. Одна за другой рикошетят о невидимую защиту. Взрываются, пробивая крепкий камень и превращая покои в хлам.
— А потому не смей недооценивать меня... девочка.
Хвост демонессы удлиняется. Обвивает вокруг талии взвизгнувшую Хильду. Качнув пару раз, отбрасывает в угол, где все еще барахтается гиена.
Наама подходит к Рихарду. Поддерживая за локоть, помогает подняться.
— Ты как? — обеспокоенно говорит она. — Сможешь идти?
— Да, — отвечает юноша, хоть голова раскалывается от толчков боли. Да и плечо ноет, не давая покоя. Все же крепко приложило, как только кости уцелели.
— Скорее, нужно выбираться. На взрывы сейчас вся гвардия сбежится.
В коридор Рихард выходит уже один. Но любимая рядом, теперь она всегда рядом. Не оборачиваясь, юноша бросается прочь. Прихрамывая и держась за стенку. Женская башня удачно заброшена. Похоже, и стража давно не удосуживается заглянуть в пустующие комнаты для патрулирования. Это даст небольшую фору.
Спустившись по лестнице, маг останавливается. Выход совсем близко. Один рывок и можно прямо сейчас оказаться вне замка. Гвардейцы на ногах, растревожены, но пока переполох бесцельный.
"Ну же! — торопит Наама. — Скорее!"
— Нет, — Рихард с силой трясет головой, — ты же знаешь, я так не могу.
Демонесса не спорит более, слишком хорошо знает любимого. И изливает поток магии. Юношу скручивает пополам, к горлу подступает обжигающая горечь тошноты. Мерзко. Вот она какая, магия Хаоса, чужая всему живому. Но когда демонолог открывает глаза, мир оживает по новому, ранее неведомыми красками. Буквально видит след запахов. Тут пахнет сыром и свиной колбасой, повар нес со склада продукты на кухню. Вот железо и дубленая кожа — неспешный шаг патруля. Аромат духов, где проплыла очередная дамочка из окружения королевы. Наверное, так воспринимает мир адская гончая.
Взяв след, Рихард уверенно идет в нужном направлении.
— Эй, а ну стой! Ты кто такой?
Вот и гвардейцы, явились, не запылились. Трое. Несколько секунд неуверенно рассматривают незнакомца.
— Что-то он подозрительно выглядит, — один из вояк осматривает потрепанный вид парня. — Задержать.
Двое рьяно бросаются исполнить приказ, даже четко хором выговаривают "Есть!". Рихард останавливается, спокойно смотря на наставленные копья. Теперь пора самому за себя постоять. Юноша до деталей помнит призыв бесенка. Нужно лишь больше зачерпнуть Силы, что б вытащить из Хаоса за хвост взрослую особь.
Краснокожая тварь шипит и брыкается. Так и норовит цапнуть или опалить огнем. Рихард, не церемонясь, с силой дергает цепь. Бес извивается, визжит и в конце покоряется сильной воле.
— Убить, — командует он.
Юноша без эмоций перешагивает через обугленные тела. Смерть наступает мгновенно. На почерневших, как угольки, лицах, скорее удивление, чем боль.
— Дверь.
Бес не с меньшей яростью выполняет команду. Вырывает даже с куском стены, трещины идут аж до потолка. Молодой призыватель беспрепятственно входит внутрь.
— Рихард?
Кажется Ярополк изготавливается дать последний бой. Но при виде друга рука, сжимающая нож, опускается. Сквозь образовавшийся пролом княжич видит коридор. Три мертвеца с едва узнаваемыми чертами формы гвардии Запада. Нужно отдать должное, ни испуга на лице, ни глупых вопросов.
— Минуту, — северянин бросается вглубь комнаты.
Благо пожитки не распакованы. Вещь-мешок и колчан с зачехленным луком и стрелами у тумбочки. Задерживается лишь, что бы залезть под кровать. Извлекает длинный предмет, завернутый в шелк и перевязанный лентой.
— Подарок деда, — внутри оказывается сабля, наверняка работа степняков.
Не теряя более не минуты, друзья бросаются прочь.
Хильда прижимает руку к волосам. Так и есть — кровь. В коридор как выходит и того не помнит. Босая, благо накинута ночная рубаха. Впрочем, и белая ткань вся в липких, красных пятнах.
Принцесса спокойно смотрит на тело, лежащее под ногами. Вокруг растекается багровая лужа, в которой шлепают пятки девушки. Кровь на лестнице, тянется дорожкой по стене. Видимо Оттон перед смертью успевает спуститься. Позвать на помощь с перерезанным горлом не может, только и остается, что ползти.
За спиной раздается грохот доспехов. Обернувшись, Хильда видит слишком поздно подоспевших гвардейцев. Те стоят, застывшие, не в силах поверить в реальность.
— Нашего короля убил темный колдун Рихард, — бесстрастно говорит принцесса. — Не дайте ему уйти.
По инерции воины бросаются выполнять приказ. Не зная, кто это такой или как выглядит.
Хильда в последний раз смотрит на отца. Прислушивается к себе. Пустота. Постояв еще немного наклоняется, что б подобрать корону.
— Король умер. Да здравствует королева.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
к оглавлению
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Папские земли. Деревня Шелковичное.
— Ты один Бог наш, не знающий ни начала, ни конца, — голос отца Фернанда как всегда полон торжественных переливов.
Позади тоненько всхлипывает женщина. Маленький камушек слабости, опрокидывает лавину. Целый хор стенания присоединяется к молитвам священника. Даже некоторые мужчины, потупив взор, пускают редкую слезу.
Церемонию проводят на рассвете. Вокруг раскидывается деревенское кладбище. Ухоженное по мере сил, не смотря на ветхость. Странно, но погост не несет жутью, даже окутанный мглой ночи. Аккуратные заборчики окружают надгробные плиты. По весне расцветает много цветов, а березы раскинут зеленью руки.
— Приими душу раба Твоего, упокой в вечности Своей.
Слова моления окончены. Отец Фернанд подходит к открытому гробу. На несколько секунд останавливается, смотря в лицо покойного. Древний сгорбленный старик, едва ковыляющий опираясь на палку. Неизменная улыбка с прищуром. Таким запомнят старосту в Шелковичном.
— Прощай. Спи спокойно, — тихо, от себя, добавляет клирик.
Священник поворачивается к деревенским. В первых рядах конечно многочисленная родня. Кроме них приходят почти все. Старосту любят и уважают по-настоящему. Сохранивший рассудок до глубокой старости, руководил твердо, но мудро.
Крестьяне молчат, ожидая последних слов настоятеля.
— Мы все обязаны покойному нечто большим, чем жизнь, — слова приходят сами по себе. — Он был храбр. И я назову его верным воином Безначального.
Каждый понимает, о чем речь. Беда, пришедшая в поселок, отпечаток ведьминых чар еще силен. Худо бы всем пришлось. Слаба оказывается людская вера, падкая на ложную сладость искушения. Лишь староста выдерживает сладковатый яд чар суккуба. Не прельщается на красоту, не возрадуется пробуждению давно уснувшей мужской силы.
"А мой грех, это мой грех", — с горечью вспоминает священник, на миг отводя взгляд.
Хорошо, голова успевает послать за инквизиторами. Проклятая ведьма находит, что ищет. Опьяненный страстью, Фернанд рассказывает все. О Черной Звезде и ребенке, отмеченным Тьмой. О таком грехе священник даже на исповеди не скажет. Пусть простит Безначальный, это выше всяких сил.
"Но ведьма мертва, — в который раз успокаивает он себя, — она мертва и никто ничего не узнает"
Фернанд содрогается. Вновь набрасываются воспоминания, возвращая лицо молодой ведуньи. В порванном платье, вся в ссадинах, волосы растрепаны. Два паладина уводят осужденную, волоча окровавленные ноги по земле. Но прежде чем быть брошенной в передвижную клетку, оборачивается.
"Он возродился", — вещает ее улыбка.
— Он возродился, — словно из сна звучит голос крестьянина.
— Что? — непонимающе хлопает глазами священник.
А селянин, как рыба открывает и закрывает рот, тыча пальцем. Фернанд медленно поворачивается, что б увидеть два мертвых, немигающих глаза. Староста бредет пьяницей, спотыкается о каждый камень и корягу. Руки с тощими пальцами тянутся вперед.
Вот тут и поднимается гвалт. Бабы голосят, что свинью режут. Даже собаки на улицах подхватывают, завывая похлеще волчьей стаи. Кошки и те, в панике лезут на деревья и крыши, внося и без того истеричные звуки львиную долю воплей.
— Держитесь за моей спиной! — кричит Фернанд.
Будто есть дураки вперед лесть. Крестьяне откатываются назад, но от чего-то прочь не бегут. Любопытство берет верх.
— Стой! — клирик распрямляет плечи и выставляет руку, ладонью вперед. — Стой, кому говорю!
Оживший мертвец останавливается, наткнувшись на невидимую преграду. Несколько минут стоит, будто отмерший мозг способен соображать. Даже голову, то влево, то вправо наклонит. Но вот из пасти вырывается хриплый крик. Зомби молотит защиту, скребя когтями и распаливаясь злобой с каждой неудачей.
Вдох и выдох. Главное успокоится. Он священник, слуга Бога, с ним самый могущественный союзник из всех возможных. Фернанд касается цепочки со священным символом, перебирает звенья пальцами.
— Назад, — тише и гораздо спокойнее говорит клирик. — Ты умер, назад. Мертвым тут не место.
Иерей поднимает руку, пальцы зажаты в ритуальном жесте. Зомби задирает башку, так, что трескаются с противным хрустом шейные позвонки. Вой вырывается из неестественно широко распахнутой пасти. Крестьяне зажимают уши руками, не в силах противостоять. Кажется, все бесы ада рвут на части каждый нерв, причиняя давно остывшему телу нестерпимую муку.
— Назад, — повторяет Фернанд.
Делает шаг вперед. С натугой, будто под ногами не твердая земля, а размокшая от многодневного дождя жижа. Но вот еще шаг. И еще. Мертвец же пятится, продолжая молотить воздух лапами и верещать.
— Возвращайся, откуда пришел.
Вой становится тише, сменяясь на едва слышное урчание. Покойник, потупив взор, отступает. Ложится в гроб, гонимый голосом слуги Бога, что б лечь обратно в гроб.
Позади оживают звуки радости. Кто-то от переизбытка эмоций даже в ладони хлопает. Как всегда, похороны плавно готовы перетечь в пляс.
"Боже, — Фернанд вытирает выступивший пот, — неужели я справился"
Тошнит. И ноги едва удерживают вес. Сейчас бы сесть посидеть. Впервые за много лет хочется чего-то крепче пива. Слишком уж сложное заклинание. Можно конечно уничтожить восставшего с куда меньшим затратам Силы. Но Фернанд не может разрушить тело. Слишком велика заслуга покойного перед Шелковичным.
"Пусть так, — думает клирик, распахивая одежды, позволяя прохладному ветру охладить жар, — но я уплачу свой долг".
— Святой отец! — только и слышит священник окрик одного из деревенских, но сделать ничего не успевает.
Надгробная плита взрывается. Внезапно и бесшумно, лишь разлетаются во все стороны шрапнелью осколки камня. Только чудом никто не задет. Земля идет трещинами. Первым показывается костяшка руки, вот и голова. На черепе деформированные, как у хищника клыки. Скелет перестает карабкаться. Несколько секунд вертит башкой и вот, заметив обездвиженных от шока людей, радостно клацает челюстью. Вид живой плоти придает мертвецу неистовства. Хрипя и дергаясь, принимается остервенело рыть землю.
— Мужчины! — кричит Фернанд. — Скорее, не стойте столбом. Мне не справится одному.
Краем глаза священник замечает, еще несколько могил беспокойны. Вот-вот полезут.
— Скорее! — подбадривают друг друга деревенские. — Тащите топоры да вилы.
— И огня! Огня нужно!
Шелковичное спешно готовится к обороне. Мертвяки не норды, данью не отделаться. И инквизиторы не спасут, гонец не поспеет. Бабы да дети спешно ищут укрытие. Мужики уже спешат, неся инструменты и зажженные факелы.
— Загоним их обратно! — призывает всех Фернанд. — Ну же! Вместе!
Вот только мужество оставляет крестьян. Руки выпускают топоры, безвольно падающие в пожелтевшую листву. Покойники продолжают карабкаться на поверхность. Десяток. Нет, больше. Вот и все кладбище приходит в движение, наполняясь треском костей и воем мертвых.
