Зверь лютый. Книга 23. Одуванчик

Будь расклад чуть другой — огромная толпа испуганных мужчин, вереща и вопя от страха, кинулась бы на прорыв. И по озеру, и по берегу. Вот бы мы их тут штабелями набили!

Мечта идиота. В смысле — героя-попандопулы.

Но Муса уже знает, по прошлым встречам, что у меня каждый раз появляются какие-нибудь новизны. Такого... боеспособного сорта. "Чайники" из Билярских лавочников, может, и полезли бы, но "ветераны" видят синепарусного монстра, поломанные и порванные тела своих попутчиков на берегу после... непонятно чего. И разумно предполагают, что у меня ещё какая-то убийственная хрень найдётся.

Пришлось позвать переговорщика на расшиву, показать ему спящего ташдара. Который при пытке разбудить, обругал всех как-то... изощрённо. Похоже — цитатой из "Шахнаме" на языке оригинала. И снова спать завалился.

Только часа через три, когда ташдар проснулся, умылся, опохмелился — я смог продолжить.

— О многомудрый хаджи Абдулла, пока ты вкушал послеобеденный сон и набирался сил, я прикладывал свои скромные умственные возможности, для разрешения возникшей проблемы. Готов ли ты выслушать? — Итак, корень всех бед лежит в отношении блистательнейшего и победительнейшего эмира Ибрагима к тебе. Молва связывает тебя с мной. Если эмир недружествен тебе, то он враждебен и мне. Утрата дружбы благороднейшего — великое несчастие для нас обоих.

Не надо мании величия. Конфликт Булгар-Всеволжск — из мелких "отходов производства". Главное для всякого человека — он сам. Так поговорим же о страданиях "оси мира" — о муках души почтеннейшего хаджи.

Абдулла тяжко вздохнул. И горестно запил осознание этой мировой трагедии чаем с мелиссой.

— Но обратим же пытливый взгляд разума ещё глубже — в корень корня. И что же откроется там, о благочестивейший? — Мерзость. Увы, низкие душонки, переполненные алчностью и глупостью, пустейшим тщеславием и себялюбием, наполнили взор победительнейшего и заполонили слух благороднейшего! Подобно мерзким мошкам мельтешат они перед его ясными очами, подобно навозным мухам наполняют своим жужжанием его чуткие уши.

Абдулла сокрушенно согласился со мной, покивал головой и произнёс подходящий случаю аят.

Я не понял. Поэтому просто сделал умное выражение лица, сочувственно вздохнул, издал, подобно Чичикову, "несколько звуков отчасти похожих на французский", здесь — арабский, и продолжил:

— Ты спросишь меня, о достопочтенный хаджи, есть ли способ освободить взор и очистить слух владыки? И я отвечу тебе — есть! Надлежит лишь изгнать источники жужжания и причины мельтешения. И вновь ты спросишь меня — каковы же средства для такого изгнания? И вновь отвечу тебе, о дорогой моему сердцу хаджи Абдулла. Надлежит дать блистательнейшему неопровержимые доказательства и очевидные свидетельства. Их мельтишёльности и жужжальности, их лживости и алчности. И опять задашь ты вопрос: где же взять такие доказательства и свидетельства? И опять я отвечу тебе, о мудрейший и правовернейший — они перед тобой.

Абдулла размеренно кивавший в такт моему, несколько заунывному повествованию, прихлёбывая чай, поперхнулся, расплескал пол-чашки, ошарашенно посмотрел на меня, заглянул в свою посуду. Изумление его было непередаваемо. Но я держал паузу. Не по театральности. А по необходимости — мне тоже надо отхлебнуть. А то совсем чай остынет.

Далее я изложил версию и предоставил улики. Начиная с товара, купленного в прошлом году у купца Мустафы.

* * *

Напомню: запрет на продажу длинного клинкового оружия племенам действует в этих местах уже давно, с полвека — точно. Но в прошлом году торговец Мустафа привёз в Усть-Ветлугу несколько реэспортных западноевропейских мечей с пышно орнаментированными рукоятями и клеймом ULFBERHT на клинке. И свеженький Gizelin.

Если бы суздальцы наскочили на эти клинки потом, то винили бы в вооружении лесовиков новгородцев. Но я взял их "у источника" — купил у булгарского купца.

Мустафа посчитал меня разновидностью местной кугырзы, а я, уловив ситуацию, начал "копать". У меня-то возможностей побольше, чем у местного она или панка.

Понятно, что это контрабанда. Понятно, что прикрытая с самого верха. Тащить в караване что-то тайное...? — Можно. Если ты можешь спрятать эту "тайну" в рукаве. Что-то габаритное...? — Конечно. Если есть кто-то, кто сможет заткнуть рты десяткам купцов, приказчиков, слуг — "умников" и сплетников.

Я прижимал лесные племена, вытряхивая из них боевое оружие. Попадавшиеся образцы и рассказы о них, позволяли построить довольно объёмную картинку. А рассказы Полонеи о её многолетних блужданиях по рынку Биляра, добавили "мазки с той стороны". Просто надо было конкретно спросить. Она вспомнила и Мустафу, среди сотни других дальних купцов, и некоторых его собеседников. Среди которых были и люди шихны, что естественно — дела проходили на рынке Биляра, и человек визиря. Что уже не столь очевидно.

Я выложил перед Абдуллой ULFBERHT и Gizelin — наглядное подтверждение моих слов. И построил цепочку:

— преступление (продажа оружия, нарушение воли эмира);

— преступник (Мустафа);

— соучастники (люди шихны и визиря)"

— инициаторы (сами вельможи).

Понятно, что третий и четвёртый уровень описывались мною предположительно. Но ведь Мустафа идёт в караване? А ташдар — самый главный. Что ж не допросить контрабандиста?

* * *

— Э... ты хочешь пытать булгарского купца?

— Абдулла! Как можно?! Я не херувим, но я чту законы блистательнейшего! Ты! Ты пойдёшь к караванщикам, ты возьмёшь власть в свои руки, как и положено одному из высочайших вельмож и мудрейших советников победоноснейшего! Успокоишь взволнованных. И укротишь злонамеренных. Ты расспросишь купца и установишь истину. И тогда мы решим — что делать с караваном. И... и вообще.

— Ты... ты отпускаешь меня?! Просто так?! Без выкупа? Без обязательств? Без награды за свою... э... победу, там, на холме?

— Есть ли в мире для меня большее приобретение, нежели доброе отношение благочестивейшего хаджи? Прикосновение к источнику мудрости дороже сундука с золотом. Эй, парни, помогите достопочтенному ташдару спуститься на берег.

Абдуллу со всем почтением переместили на берег, чуток проводили, как раз до того места, где следы устроенного мною побоища произвели инстинктивное впечатление на пищеварительный тракт вельможи. Тут и его слуги прибежали. Сдали с рук на руки и стали ждать продолжения.

Варили обед, ремонтировали мачту. Басконя пытался устроить тотализатор на варианты исхода переговоров. Пришлось обругать: заключать пари против своих интересов — глупость. А в боевых условиях — измена.

Уже вечерело, когда посланник ташдара сообщил результаты проведённых собеседований с Мустафой и с другими... заинтересовавшими его лицами и пригласил меня в лагерь караванщиков.

Пришлось идти. Предприняв, естественно, кое-какие меры предосторожности. Оба ушкуя и водомерка втянулись в затон поближе к вытащенным на мелководье булгарским учанам. Капитан "Скорпиона" пылал азартом и постоянно шевелил "жалом", демонстративно выцеливая то одного, то другого представителя басурманского руководства. Разрезанная мешковина обшивки болталась хвостами между торчащих наружу опор катамарана. Сам матерчатый "кирпич", по граням раскрашенный четырьмя атакующими скорпионами, выведенных белой, чёрной и красной краской, в движении, на ветерке... Внушает.

Ташдар выглядел значительно живее, нежели с утра. Глаза его азартно поблескивали, а в движениях появилась порывистость, свойственная ему, вероятно, лишь в далёкой юности:

— Друг мой Иван, ты оказался прав! Этот шелудивый пёс Мустафа годами совершал преступление — плевал на волю блистательнейшего! Дэвы порвут его своими кривыми когтями и демоны будут бить в аду горящими вениками! И снова ты прав: он совершал эту мерзость не один. Визирь прикрывал его и, даже, о ужас! — сам давал ему товар для продажи. Часть же клинков Мустафа покупал на рынке, и шихна Биляра тоже был в доле. О ничтожнейшие! Полные лживости и алчности! Они нанесли вред и причинили ущерб! Блистательнейшей славе благороднейшего! Эмир должен быть немедленно извещён о деяниях этих испражнений демонов! Я сейчас же отправлюсь к престолу победоноснейшего! С этим... мерзким доказательством.

И Абдулла пнул связанного Мустафу. Вид у купца был... нездоровый. Но относительно целый. Может, и доживёт.

— Я не сомневался в твоей преданности эмиру Ибрагиму и готовности, не щадя себя, поспешить с известием об избавлении от опасности, которую представляют два мерзавца, злобно затаившихся в тени трона. Но люди из каравана разгромили мой погост, захватили моих людей из кудо "Берш". Я хочу получить назад захваченное и компенсацию за утраченное.

— Да будет так! По воле Аллаха!

Глава 501

Дальше пошли одновременно несколько процессов. Что дало ряд "кумулятивных" эффектов.

Абдулла принялся трясти людей покойного Хасана и вообще — людей визиря, шихны, некоторых купцов из Биляра. Власть и сила были на его стороне. Многие люди, ходившие в караване раньше или торговавшие в Биляре, что-то видели или слышали. Свидетелей преступной деятельности злоумышленников — было множество. Другое дело, что многие из них опасались быть откровенными — а что будет с ними по возвращению в "Серебряную Булгарию"?

Однако статус ташдара давал надежду на защиту. А азарт правдоискательства, охвативший Абдуллу, внушал опасение. За целость тела и возможность жизни.

Абдулла был миролюбивым человеком, вовсе не маньяком-садюгой. Но воодушевление от возможности спасти и защитить горячо любимого государя... несколько расширило его границы допустимого. А особо упорствующим намекали на возможность "остаться компенсацией причинённого ущерба в лапах Зверя Лютого". И напоминали об изменениях в имидже сотника Хасана. Конкретно — о снесённом черепе и разбрызганных по песку мозгах.

Мы же с Николаем и Мусой занялись товарными делами. Понятно — караван дальше не пойдёт. Привезённое может быть просто забрано мною — в качестве компенсации, куплено — по какой-то цене, или возвращено назад в Булгарию.

Три вещи я установил сразу:

1. Моё — отдать.

2. Караванщиков — не казнить.

Суд подданных эмира был бы с моей стороны глупостью. О болезненности юрисдикции в эту эпоху — я уже... Не следует подставлять ташдара. А вот если он сам кого-нибудь... Аллах акбар, его ташдарская воля. Или правильнее — ташдарнутая? Ташдарённая?

3. Караван — расколоть.

Мы с Мусой сразу сегрегировали торговцев: "гости" из Ага-Базара ведут со мной торг, "лавочники" из Биляра — выплачивают все штрафы и убираются. Что "лавочники" с воплями и призываниями мамы и пророка сбросили за бесценок свой товар "гостям" — объяснять?

Две молодые женщины из моего погоста, как и несколько женщин и подростков из кудо бершей, были найдены в караване. Их брали не для перепродажи, так что... не все выживут.

Сыскались и кое-какие вещички. За остальное Николай выкатил такие счета...!

Пошёл торг. Снова — двойной аукцион через "рябиновки". Участники уже чуток в курсе — "гарвардский вариант" отмели сразу. Менялу ругали, но уже не пытались побить. Несколько неожиданно не хватило бумажек. Потом понял: часть ушла в Ярославль, часть просто постепенно выбывает из оборота.

Здесь-то мы просто провели ещё одну итерацию в стиле "товар — деньги, деньги — товар". Но проблема стала ясна.

Кстати, нужно не только увеличивать денежную массу, но и разнообразить номиналы. Мой "рябиновки" из Пердуновки идут как гривны. Это годится для оптового торга с караваном, но для розницы нужны более мелкие. И нужно дополнять арабские цифры: хороши для мусульман, но непригодны для русских. И менять защищенность: два бочонка синей краски и несколько пачек "жестяной" бумаги булгаре купили.

Эта забота не была совершенной новостью для меня. Многие решения были продуманы и подготовлены прежде. Уже в начале осени на той же арене, где некогда объявлена была "Табель о рангах", показывал я своим вятшим да купцам первую в мире бумажную гривну. С соболем нарисованным. Наслушался в те поры и хая всякого, и крика матерного.

Причины для изделания новых денег были явные.

Страна, подобно караванному торгу, но куда сильнее — нуждалась в денежных знаках. В "фантиках". Хоть бы каких. И мой край — земли Всеволжские, где, по мере укоренения новосёлов и "приголубливания" туземцев всё более требовались средства универсального обмена взамен обмена натурального, и земли Русские, где расширялась сеть моих факторий.

Навык у русских людей уже был. Что не всякая денежка — серебрушка — понятно и привычно. На Святой Руси шкуркой, прясленем или бусиной платить — знакомо.

Три вещи пришлось учесть.

1. На Руси арабские цифры не в ходу. А в иных странах — числа кириллическими буквами не обозначают. Посему — картинки. Соболь — на гривне, куница — на куне, белка — на векшеце. На ногате, которую беляной называют — заяц-беляк. Вроде того, которым мне Могута когда-то в Пердуновке кланялся.

2. Стремясь к вовлечению в товарно-денежные отношения множества людей, а не только оптовиков — дальних купцов-гостей, пришлось дополнить ряд номиналов аналогом прясленя — "мышь". Обычная мышка-норушка. Как те, которых Курт у моей молотилки в Пердуновке сотнями давил.

3. Поднять степень защиты: трёхцветная печать, индивидуальный номер на каждой бумажке.

Как и в Усть-Ветлужском торге, ассигнации вводились не "обязательны для приёма", но "обязательны при отплате". Казна принимала во всех платежах только бумажки. Не согласен? — Свободен.

Накопленные на складах материальные ценности, натуральные поставки новосёлов в погашение кредита, десятина туземцев, собственные мануфактуры, изменение торговой парадигмы, монополия внешней торговли... позволяли постепенно, без рывков и тяжких кризисов, расширять сферу применения бумажных денег. Вытесняя серебро и иной бартер на окраины моей "зоны влияния". Подстёгивая устойчивостью цен "инициативу народных масс" — стремление к обогащению, к лучшей жизни.

И теперь мы картинки эти печатаем, за них во многих странах товары берём. За бумажку размалёванную, а не за хлеб, за железо, за людей русских.

Так-то, девочка. Монетарная, прости господи, политика. Без монет.

Очень хорошо пошли на торгу хрусталины всех видов. Впрочем, при таких условиях торга купцы хорошо брали всё. Даже колёсную мазь и, несколько неожиданно — плоскую черепицу, фигурные латки и маленькие крашеные горшочки от Горшени. В крик разобрали чёрную краску для волос — прошлогодняя опытная партия понравилась.

Рвали друг у друга корчажки с мылами:

— Ташдар самого эмира таким моет!

Как я ни осаживал Николая, толкуя о "темна вода в облацях", но тот, воодушевлённый примером "форвардов" Ярославского торга, заключал договора и набирал задатки.

— Ваня! Кожи козлиные лучший выделки! Это ж сафьян голимый! По куне отдают! В задаток за оконное стекло. Ну нельзя ж отказаться!