Попадос-3. Главное, выбить танки. Часть 2

Ну и помимо финского пистолета-пулемёта Власов оставил в своём распоряжении и вездеход "Хорьха". Мотивировав это тем, что даже кинооператоры ездят на трофее, а у него всё ещё нет трофейного автомобиля. И вот теперь этот вездеход стоял возле церкви. И его пытались реанимировать своим консилиумом шофёры колонны командира корпуса. Который сам, в данный момент, пригнувшись к стереотрубе, установленной на колокольне, направил свой взор на юго-запад. Переодически посматривая в неё, в ожидании начала обещанной атаки соседей. Но услышав, что к нему кто-то подходит, то генерал-майор оторвал взгляд от стереотрубы и повернул голову в ту сторону. Увидев, что к нему подходит Мишинев, который и произнёс:

— А не слишком ли сурово вы, товарищ генерал-майор поступили с этим молодым человеком? Ведь народ его не пожалеет.

— Если народ не пожалеет, то с чего мне его жалеть? Я не такой добрый, как товарищ Сталин, чтобы тех, кто припёрся, к нам с преступным умыслом, грабить, убивать, насиловать, прощать. Как говорить кто к нам с чем, тот у нас и от того. А он сюда приехал не бабушек через дорогу переводить. Да и не помешает сразу же пресечь попытку сделать из евреев невинных агнцев. Якобы невинных, которых ущемляли не за что. И что это единственный народ, который Гитлеру не служил. Эдакие невинные и чистые овечки, которым все должны. А из них не только полицейские в гетто есть, но и вот офицер СС имеется. Правда, даже самая нелицеприятная должна быть произнесена всегда. Это пусть врут наши враги. И пусть об этом все знают.

— Но ведь так нельзя с живыми людьми, то, — попытался настоять на своём мнение комиссар, но комкор довольно резко ему ответил, снова повернувшись, было, к стереотрубе:

— С людьми нельзя, но кто вам сказал, что это люди? Если мы сейчас не спасём своих людей, то их тут, или в той Прибалтике, местные националисты, физические уничтожат. Убьют, в том числе и где-нибудь, на автомойке, причём, в том числе ломами и лопатами[20], сотни тысяч людей. Без разбора. Женщин, детей. Навалят где-нибудь в Каунасе груду тел, взберутся на неё, с окровавленной лопатой, и начнут исполнять, какой ни будь, например, литовский, гимн. А ведь бешеных собак уничтожают. Не так ли? А нам необходимо спасти как можно больше своих людей. Что бы потом выжившие и прощённые товарищем Сталиным националисты не орали, что их насильно присоединяли. Что не было референдумов, у любого, мол, де, спросите. Мёртвые то, ими убитые, в противовес их словам, ничего не скажут. Не смогут. Просто физиченски не смогут.

Тут внизу заработал двигатель "Хорьха". Власов оторвал взгляд от стереотрубы, посмотрел вниз. Где как раз начали делать пробные круги, на вездеходе, по площади перед костёлом. Потом машину, так же, как и все машины колонны комкора, в том числе и радиофицированный бронеавтомобиль, загнали в ближайшей двор. Спрятав её от наблюдения с воздуха, под навесом. Ну а генерал, с минуту помолчал, а потом добавил:

— Вы бы товарищ бригадный комиссар занялись бы вопросом эвакуации нашего населения, с занятых сегодня территорий. Как бы ночью уйдём.

— Хорошо, товарищ генерал-майор, займусь этим, — поджав губы, ответил Мишинев, — Но всё равно я считаю, что так мстить, это недостойно коммуниста. Надо дать право человеку исправиться, возместить содеянное.

Власов сначала поджал было губы, потом посмотрел вверх и произнёс:

— Понимаете, товарищ бригадный комиссар, не верю я в то, что человек может измениться. Если уже его мировоззрение сформировалось, то изменить его будет очень сложно. И потребует огромных усилий. Гораздо проще и быстрее взять ребёнка, изъять его из негативной, биологической среды и воспитать более социальной сущностью. Так как это более необходимо обществу. А иначе, получивший отличное образование, имеющих отличное жильё и привилегии, так как он сделает блестящую партийную карьеру человек, предаст эти идеалы, при первом же удобном случае. Объясняя это тем, что мстил за деда кулака. У которого отняли хозяйство и переселили в город. Заметьте, не посадили, не говоря уже о том, чтобы расстреляли, а просто переместили туда, где он не может творить противозаконную дичь. Но его внук, даже поднявшись на вершину нашей советской власти, будет считать, что вправе обосновать своё предательство, вот этими, как он будет говорить, репрессиями против деда[21]. Не ведь не объяснишь этой пьяной обезьяне, что останься его дед кулаком, не факт, что он бы, будучи подёнщикам, не крутил бы чужим, хозяйским коровам хвосты. А лиши вовремя его родственников возможности воспитывать его в ненависти к советской власти, всё могло бы пойти иначе. Наша ошибка, что ко всем относимся по-человечески, как к равным. А надо не так, надо дистанцироваться от тех, кто только с гор спустился, и человеческое отношение воспринимает как слабость. Вот и этот дедок тут так себя вёл, наверняка зная, что я вешать, в отличие от тех же немцев или поляков, не буду. И даже не прикажу снять с него портки, с ширинкой сзади, что бы легче их снимать было, когда пан выпороть прикажет. А обезьянам, и их потомкам, свойственно вести себя на грани дозволяемого. То есть, до грани того, после чего наступает наказание. Чехи сейчас ниже травы, тише воды, зная, что немцы с ними церемониться не будут, а вот, через четверть века, против нас, смогут и с камнями, да и с бутылками, с зажигательной смесью, выйти. Наверняка зная, что, в ответ, пули не полетят. И вот к таким, кто ещё не дорос, до человеческих отношений, надо относиться суровее.

— Ну не расстреливать его было за это. Просто за слова, — произнёс было бригадный комиссар. На что Власов пожав плечами произнёс:

— Может быть и нет, непосредственно расстреливать, и не стоит. Но пятнадцать суток, на рытье окопов, назначить надо было. Дабы знал, что, только за попытку, приблизиться к дозволенному, наказание будет неизбежно.

— Да не может такого быть, что бы воспитанные советской властью люди, так за своих предков кулаков, к советской власти относились, — в сердцах произнёс Мишинев, а потом, когда Власов только усмехнулся в ответ, добавил, — Ну и если так, то не находите, что это слишком жестоко. Не по-коммунистически как-то.

— Ну о необходимости того что бы общество воспитывало детей говорили ещё классики, — парировал Мишиневу, генерал-майор, — С чего-то и надо начинать. Можно с тех, чья лояльность обществу вызывает сомнения. К тому же у нас уже есть опыт, по воспитанию достойных членов общества. Я про бывших беспризорников, что массово появились в стране после войны с интервентами и присоединившимися к ним предателями-коллаборационистами...

— Эко как вы белых охарактеризовали, — покачал головой комиссар, а Власов пожав плечами, продолжил:

— А разве не так дело было? Если бы не восстание чехословаков, то и большой гражданской войны бы не было. К осени советская власть укрепилась бы на столько, что выступления белых уже бы не имели смысла. Но вернёмся к бывшим беспризорникам. Которые сначала индустриализацию в стране провели. А сейчас с помощью оружия от этой индустриализации ещё и Берлин штурмовать будут. И этот опыт, по воспитанию, накопленный на бывших беспризорниках, надо использовать, и для воспитания тех, кто в семьях может оказаться опасным для общества. Да и вы, товарищ бригадный комиссар сами понимаете, что такие люди в бывшей кулачьей среде запросто могут появиться. И именно на них указывал товарищ Сталин, когда говорил, что по мере продвижения к коммунизму классовая борьба будет продолжаться. Ибо пролетариат, у нас в стране исчез. А мелкобуржуазные замашки, у населения, остались.

— Ну возможно, — пошевелив бровями, при последних словах Власова, ответил Мишинев, — Только очень накладно, снова за счёт государства, воспитывать миллионы детей. И как это, у нас в стране, исчез пролетариат? А как же рабочие?

В ответ Власов пожал плечами, снял с плеча и положил на парапет звонницы "Суоми", буркнув при этом: "тяжёлый же зараза"[22], и ответил:

— Ну а на тех, кого будут лишать родительских прав, на детей, необходимо накладывать дополнительный налог. На содержание детей государством, до половины их дохода. Да и гораздо накладнее выйдет, если такие путём интриг и мимикрируя, под настоящих коммунистов, произнося правильные слова, в которые они совершенно не будут верить, пробьются на самый верх в партии. Так что лучше воспитывать изначально как надо, — с этими словами генерал-майор внимательно посмотрел на бригадного комиссара и продолжил, — Ну и, по классикам, пролетариат это те, кто живёт за счёт продажи своего труда, в том числе и интеллектуального, не имея других источников дохода. И просто в начале века именно рабочие оказались наиболее передовым, будучи наиболее организованные и образованные, отрядом пролетариата. Хотя это понятие гораздо шире. И возможно потом интеллектуалы окажутся этим передовым отрядом. Ну а уже и в условиях социализма, когда эксплуатация человека, человеком недопустима, так как все средства производства находятся в общественных руках, то человек, через общество, именно общество, а не государство, является владельцем средств производства. И уже не является пролетарием. Поэтому-то товарищ Сталин и говорит, не о советском пролетариате и его диктатуре, а о советском рабочем классе. А это несколько разные понятия, не подменяющие друг друга.

— Ну тут соглашусь, товарищ генерал-майор, — кивнул в ответ комиссар, — Но я заметил, что вы местных евреев стараетесь защитить, и в тоже время прохладно относитесь к местному крестьянскому населению. Не по-коммунистически это как-то.

Комкор тяжело вздохнул и ответил:

— Для меня, как для воина, есть свои, и есть чужие. И мой долг защищать своих от чужих. И пока эти люди свои я их буду защищать.

— А вы считаете, что они свои только пока? — поинтересовался Мишинев, внимательно посмотрев на генерала. А тот, кивнув, ответил:

— Да, пока они свои. Но я не обольщаюсь, как только появиться государство Израиль они тут же интернационализм, который придерживаются на словах, поменяют на, основанный на религиозных различиях, национализм. И семиты будут убивать семитов. А самыми оголтелыми антисемитами станут именно израильтяне. Но пока это наши сторонники. И сохранив их сейчас, мы ослабим наши проблемы в будущем, когда сюда вернёмся, с местным крестьянским, западенским населением. Полностью заражённым своим национализмом. Которые надо жёстко подавлять. Но это будет потом, а пока Израиля нет, они нам будут нужны, противостоя украинским националистам...

В этот момент загрохотало вдоль гряды высот, на южном склоне долины реки Золочёвка. И Власов склоняясь к стереотрубе, и сменяя тему разговора, произнёс, — А так, похоже, соседи начали артподготовку. Надеюсь, сейчас и в атаку пойдут.

И обращаюсь уже к телефонисту, поддерживающему телефонную связь с радиофицированным бронеавтомобилем, добавил:

— Товарищ младший сержант, пусть передадут, мой приказ, в штаб тридцать четвёртой дивизии, поддержать, артиллерийским огнём и активными действиями, наступление соседних частей, на своём участке. А в штаб восьмой дивизии пусть передадут мой приказ, продолжить наступательные действия вдоль железной дороги на Золочев.

Но полюбоваться на артподготовку не получилось. Количество орудий, которые вели огонь по противнику, было весьма ограниченно. Буквально по несколько орудий на километр фронта. Да и вели они огонь всего минут пять, после чего канонада стихла, и Мишинев, который привык совсем к другим артиллерийским подготовкам, что осуществлялись в корпусе, опустив бинокль, проговорил:

— И это всё? Как-то не солидно. Кого они там подавят, то?

— Ну такова концепция применения артиллерии, исходя из копеечной экономии. Что принята нашим командованием. Но, похоже, пошли "коробочки" восьмого мехкорпуса, — ответил, комиссару, комкор. И повернув стереотрубу в сторону начавших перемещаться в сторону наступающих частей подразделений противника, в том числе и огнемётных танков, генерал-майор добавил:

— То, то "ролики" Клейста засуетились. Посмотрим, что противник сможет им противопоставить, — и, повернувшись к телефонисту, Власов снова сказал, — Пусть передадут в штаб восьмой дивизии, поддержать огнём действия соседей. Особенно подавляя артиллерию противника. И пусть задействуют для этих целей и железнодорожную батарею.

6

Следующие пару часов Власов так и провёл на колокольне католического храма. Оценивая обстановку. С одной стороны, она казалось обнадёживающей. Наступающие навстречу его подразделениям соединения соседей. В районе станции Золочев они смогли выйти, со своей стороны, к железной дороге. И даже завязали бои за саму железнодорожную станцию. Хотя противник и организовал свою оборону вдоль своей стороны железнодорожного полотна. Западнее, где высоты резко поворачивали на запад, советские стрелковые части смогли продвинуться вперёд несколько далее. Освободив селение Ольшаница, и заняв оборону вдоль южной части болотистой низины реки Голодорки, между этим селением и железнодорожной насыпью. Прикрывая правый фланг наступающей двенадцатой, как потом узнал Власов, советской танковой дивизии. Которая, опираясь своим левым флангом на болотистую пойму реки Полтва, сумела довольно быстро занять находящиеся на водоразделе, между этой рекой и Голодоркой, селения Глиняны и Перегноев. А потом, потеснив до усиленного батальона СС, заняли и селения Балучин и Бортков. Нацеливаясь на селение Русилов. Куда Власов и перенацелил, навстречу им, наступление своей восьмой танковой дивизии. Тесня оборонявшиеся перед ними части немецкого батальона огнемётных танков, словаков и всё увеличивающимися частями немецкой мотопехоты. Плюс к Буску стали подходить и немецкие танки. Концентрируясь, в количестве не менее полутора сотен, в лесном массиве между Буском и лежащим на юго-запад от него селением Безброды. На западном берегу реки Полтва.

При этом противник всячески старался оказать поддержку своим войскам артиллерией и авиацией. При этом последней становилось заметнее больше. А её действия становились заметно активнее, и причиняло всё возрастающие потери. При этом свои самолёты отсутствовали над полем боя от слова совсем. И пока что транспортные колонны и артиллерию, по крайней мере, в боевых порядках четвёртого мехкорпуса, спасало наличие довольно большого количества зенитных средств. И их активное применение. Тут, над боевыми порядками самолёты противника не рисковали снижаться ниже двух километров. Что позволяло частям тридцать четвёртой дивизии, занявшей оборону на северных скатах поймы реки Золочёвка, образно говоря, "разбирать" танки пятой танковой дивизии. Находящиеся внизу в пойме реки. Да и не только танки. От огня советских танков и артиллерии доставалось и немецкой мотопехоте, и их артиллерии, да и тылам немецких соединений тоже. Включая и пресловутым "чемоданам". Колоннам тяжёлых немецких грузовиков, которые должны были обеспечивать снабжение немецких танковых клиньев. Но теперь оказавшиеся на хорошо просматриваемой, километров с трёх, советскими танковыми и артиллерийскими прицелами, трассе. И всё что оказывалось, в этих прицелах, ту же подвергалось достаточно эффективному обстрелу.