Игры по чужим правилам

Вот он, невероятно красивый и отрешенный, раскинув руки, стоял в центре начертанной пентаграммы. Что-то беззвучно бормотал под нос, кривил губы. Из разрезанной ладони бежала кровь, скатывалась по пальцам, срывалась крупными каплями на паркетный пол. А рядом росло пугающее существо, до странности похожее на человека...

Сознание ведьмака захлопнулось. Догадавшись, что его воспоминания украдены, парень жестко отбросил мою руку. Лицо замкнулось, брови сошлись на переносице.

— Пошли вы! — злобно бросил он и твердым шагом направился к каменной лестнице. — И не пяльтесь мне в спину! — Раздалось из темноты.

Я замерла в объятиях Филиппа, в голове молоточком стучала тревожная мысль: Заккари, что ты скрываешь? Какую глупость ты совершил?

* * *

Кто-то осторожно погладил меня по щеке, и, вздрогнув, я открыла глаза. В темной спаленке было очень жарко. Сброшенное во сне одеяло скомкалось в ногах, простыни сбились, оголив матрац.

Рядом с кроватью на корточках сидел Филипп. Лицо тонуло во мраке, но, кажется, он улыбался.

— Господи, сколько сейчас время? — Сонно растерев глаза, я поморщилась — порез на ладони отозвался тягучей болью.

— Начало третьего. — Ведьмак выпрямился. — Вставай, ты должна кое-что увидеть.

Недовольно замычав, я зарылась лицом в подушку, тем самым решительно отказываясь подниматься.

­— Ты очень удивишься, — с улыбкой в голосе пообещал Филипп. — Просыпайся.

— Ладно, уговорил, — сдалась я. — Отвернись.

— Ну, хорошо. — Не смотря на то, что просьба и вызвала ироничный смешок, он все-таки повернулся спиной. — Саш, если припомнить, сколько раз мы видели друг друга без одежды, то твоя стыдливость умиляет.

— Будешь ехидничать — выставлю в коридор, — вполне серьезно пригрозила я и перекатилась на другую сторону постели.

Ото сна тело плохо слушалось, а потому движения получались очень неуклюжими. Я подхватила с кресла джинсы и, натягивая их, едва не потеряла равновесие.

— Мне тут в голову пришла одна забавная вещь. — Прослушиваясь к возне и сдавленным ругательствам, Вестич по-прежнему послушно разглядывал задернутые портьеры. — Ты даже не поинтересовалась, куда я тащу тебя в начале третьего утра.

— Ты — труп, если тащишь меня на улицу, — буркнула я, прячась в ванной комнате, но моментально приоткрыла дверь и проворчала в щелку: — И прекрати со мной заигрывать, приятель!

Филипп сдавленно фыркнул. ­­­­

Когда мы, наконец, выбрались из спальни, то меня поджидало новое открытие. Воздух в коридоре прогрелся до комнатной температуры, хотя еще вечером без теплого свитера начинало лихорадить от холода. Неприятный душок старого чердака исчез, а тишина сонного дома наполнилась умиротворением: никаких потусторонних шепотков, поскрипывания половиц или кряхтения старых стен.

— Чувствуешь? — насторожилась я, озираясь вокруг. — Дом, как будто, изменился.

— Пойдем, — пряча улыбку, парень взял меня за руку и потянул к лестнице. — Ты сейчас все поймешь.

— Умеешь ты напустить тумана, — только для марки проворчала я, хотя сама, даже босая и раздетая, побежала бы за Филиппом на промозглую улицу. Да, что там, на улицу — на другой конец города, если бы он просто позвал и вот так, обыкновенно, сжимал мои пальцы в теплой ладони.

Спустившись в холл, мы минули большую гостиную, где важно тикали высокие напольные часы. Сквозь окна в окутанные ночной мглой помещения падал тусклый свет дворовых фонарей. Темнота никогда особенно не страшила меня, скорее погружала в странное ожидание чего-то невероятного и волшебного.

— Подозреваю, что ты тащишь меня в чулан, — убийственным тоном прокомментировала я, вспоминая осла из мультфильма про зеленого тролля. Перед мысленным взором так и встала смешная ушастая физиономия, повторяющая в пятый раз: "Уже приехали?"

— Промахнулась, — хмыкнул Филипп.

А потом мы вошли в раскрытые настежь двери оранжереи, и я остолбенела с открытым от изумления ртом. Зимний сад цвел. Воздух насытился свежестью. Совсем как прежде, в больших кадках зеленели огромные фикусы, пикированной макушкой упиралась в потолок ожившая пальма с листами-опахалами. На мигавших разноцветными огнями гирляндах вытянулись еще пока тоненькие и несмелые ростки вьюнков. Пересохший комнатный фонтанчик с пожелтевшими от ржавчины желобками оброс густым покрывалом мха.

Под ногами крошились засохшие листья, в босые ступни впивались острые веточки. С тех самых пор, как растения погибли, пристройку закрыли и ни разу не убирали. Наверняка с утра оранжерея будет удручать разгромом, но сейчас она выглядела самым сказочным местом в доме.

— Твоя мама уже знает? — не придумав ничего пооригинальнее, брякнула я.

— Она и обнаружила.

— Обрадовалась?

— Скорее испугалась, — мягко усмехнулся Филипп над суеверным страхом матери. — Аида не приемлет вещей, которых не может объяснить.

— Но как такое возможно? — Я развела руками, имея в виду буйный рост цветов.

— В Гнезде было уютно, пока в Снежане не проснулся дар. — Парень пожал плечами. — Мы уничтожили проклятье, и дом проснулся.

— Только местами не поменялись. — Я поежилась. — Ведь нас ждут неприятности?

— Нет. — Вестич покачал головой и спрятал руки в карманы. Тотчас же стало ясно, что он бессовестно лжет. — Поверь, у этой истории счастливый финал.

— Мы будем жить счастливо и умрем в один день?

— И совершенно точно никто не умрет.

Мы примолкли. Филипп поддел носком кеда осколок от разбитого глиняного горшка и, окинув зимний сад долгим взором, наконец, произнес:

— Похоже, пора ложиться. До завтра?

— Пока.

Он что-то хотел добавить, но промолчал. Кусая губы, я проводила спину уходящего парня жалобным взглядом.

— Эй! Ты прав!— Мой оклик, как будто, прозвучал со стороны. — Я действительно злюсь и превращаю тебя во врага! И да, меня бесит, что ты спокойно двигаешься дальше, а я топчусь на месте!

Я замерла, ошарашенная собственным признанием. Вестич резко остановился, но даже не потрудился хотя бы оглянуться. Его плечи напряглись.

— И он красиво промолчал, — прокомментировала я в духе Зака, чувствуя себя полной дурой. Тоже мне, нашла удачное время для выяснения отношений!

— Продолжай.

— Да нет... ничего... просто... — Окончательно запутавшись, я сердито выдохнула и проворчала: — Я извиниться, типа, пыталась.

Филипп развернулся и с непроницаемым выражением на лице пристально посмотрел на меня.

— Саш, у тебя нет причин злиться, потому что мы по отдельности. И знаешь, даже "под кайфом" от проклятья меня поразило, с какой легкостью ты тогда... — парень усмехнулся и произнес с выражением: — отделились.

— Мне было нелегко.

— Неправда, — покачал головой Филипп.

Я не собиралась каяться или признаваться, что, из гордости оставив любимого человека, жила в натуральном чистилище. Как будто по секундной прихоти отрезала себе руку или ногу, а потом, жалкий инвалид, пыталась существовать.

— Тогда верь, во что хочешь, приятель! — Разозлившись, я быстро направилась к распахнутым дверям оранжереи и, проходя мимо ведьмака, бросила: — Можешь не провожать.

Он резко схватил меня за локоть.

— Попробуй еще раз.

— В смысле? — Я сердито высвободилась.

— Ты неплохо начала. Теперь скажи что-нибудь такое, непосредственное, как ты умеешь. — Вестич пожал плечами. — "Эй, я скучаю", будет как раз в твоем духе.

Положительно, он измывался надо мной!

— Если ты не заметил, то я сильно скучаю, — с кислой миной пробормотала я. — Однако и тут ты был прав: оставаться друзьями — не самая худшая развязка для тех, у кого есть общее прошлое.

— Логично, — согласился ведьмак. — Другой вариант. Ты можешь спросить, как я отношусь к привилегиям.

— Ты играешь! — Я сердито поджала губы, не понимая, куда он клонит.

— Никаких игр. — Голос собеседника посерьезнел. — Так ты спросишь?

— Черт с тобой! — буркнула я и, резко выдохнув, проворчала: — И как же ты относишься к привилегиям?

— Превосходно отношусь. — Неожиданно он положил руки мне на талию и властно притянул к себе. — По-моему, у хороших друзей, особенно с общим прошлым, имеется прорва привилегий.

От его ленивого взгляда предательское сердце глухо ударилось в ребра.

— Может, проверим на практике, как они работают? Вдруг нам понравится? — пробормотал Филипп и медленно склонился ко мне.

К черту все рассуждения о дружбе!

Я затаила дыхание. Однако, дразня, парень легонько скользнул губами в паре миллиметров от моих губ и запечатлел на лихорадочно горящей щеке по-пионерски целомудренный поцелуйчик.

— Мир? — невозмутимо промурлыкал ведьмак мне на ухо.

— Не вздумай говорить, что не издеваешься! — Я сердито пихнула смеющегося Филиппа кулачком в плечо.

И тут веселье исчезло.

Ведьмак нежно коснулся моей щеки ладонью, заглянул в глаза, отчего по спине побежали нервные мурашки, и поцеловал по-настоящему, уверено и неторопливо. Я задрожала, колени ослабели, а пол поплыл из-под ног.

­— Так как тебе альтернатива? — отстраняясь, прошептал Вестич.

— Кажется, весьма разумной, — едва справляясь с головокружением, пробормотала я и потянулась обратно, желая больше, гораздо больше, чем получила.

Вдруг в помещении вспыхнул верхний свет. Сию секунду зимний сад растерял добрую часть романтичного флера — моментально во всей красе проявилось запустение. На полу, усыпанном пожухлыми листьями, обнаружились разбитые черепки цветочных горшков, комья черного грунта. Из кадок с комнатными деревьями жалко свисали засохшие вьюнки. Стало видно, что свежие ростки в кашпо с трудом пробивались сквозь мертвые стебли. Мы с Филиппом заговорщицки переглянулись и, не сговариваясь, отринули вглубь сада, за плетенку с зеленеющими виноградными лозами.

— Молодые люди, я знаю, что вы здесь! — в тишине раздался голос хозяйки особняка. Простучали каблуки — Аида вошла в оранжерею и нетерпеливо приказала:

— Выходите!

Давясь от смеха, мы забрались еще дальше. Филипп приподнял меня, и я осторожно поставила босые ноги на его кеды. Тесно прижавшись, мы прислонились горячими лбами. Наше дыхание смешалось.

— Это переходит границы приличий! — Похоже, Аида потеряла терпение. — Я слышу вашу возню!

— Надо купить ей беруши, — прошептал парень, и от шутки я прыснула, но немедленно прикусила губу.

— Имей совесть, Филипп! — В тоне матери послышался укор. — Твое замечание меня оскорбляет! Выходите оба!

— Про?шу, — вкрадчиво добавил по-польски хрипловатый баритон.

И парень изменился в лице. Он поднял голову, буравя тяжелым взглядом плетень за моей спиной. Казалось, что температура в оранжерее за мгновение упала на несколько градусов. От холода по голым рукам побежали мурашки.

— Какого черта? — процедил Филипп, прислушиваясь к нежданным визитерам.

— Не чертыхайся! — строго велела Аида, а когда мы выбрались из укрытия, то презрением прошипела: — Вы, как дети, право слово!

Она оглядела меня с головы до пяток, примечая и пылающие щеки, и зацелованные губы, и открытую майку на тонких бретельках, мало подходившую для того, чтобы предстать перед посторонними. Смутившись, я нервно заправила за ухо выбившуюся прядь волос и скрестила руки на груди.

— Аида, да брось, — примирительно протянул Филипп, перехватив осуждающий взгляд матери. — Мы не рассчитывали, что кого-нибудь встретим.

? Я заметила, ­? сухо отозвалась та и кивнула в сторону: — Твой отец здесь.

Из дверей зимнего сада за пикировкой равнодушно наблюдал высокий мужчина в дорогом строгом костюме. Чудилось, что воздух у его фигуры подрагивал и плыл, как если бы от тела гостя исходили ледяные потоки. Странная аура вызывала смертельный ужас. От ощущения близкой опасности захотелось забиться в дальний уголок оранжереи, свернуться в комочек и закрыть голову руками. Это был тот самый человек, который сначала преследовал нас с Заком, а потом разговаривал со мной в архиве!

— Бог мой, Роберт, довольно инквизиторских фокусов! — раздраженно проговорил Филипп, крепко прижимая меня к себе. — Ты даже Аиду напугал!

Как по мановению волшебной палочки, страх схлынул, и я сумела разглядеть незнакомца. Филипп поразительно походил на мужчину — те же высокие скулы, упрямый подбородок, овал лица. Только глаза у визитера были выцветшими, с застывшей точкой зрачка и черным ободком вокруг мутно-голубоватой радужки.

— Мальчик, не забывайся! — возмущенно осекла сына мать.

— Я тебя умоляю! — сморщился парень. — То, что он — твой бывший муж, еще не дает ему право по-свински вести себя в нашем доме!

Дерзость вызвала в Роберте усмешку. Он что-то сказал по-польски, и, не задумываясь, Филипп перешел на язык инквизиторов. Они говорили с вежливым спокойствием, но крайне отчужденно, как плохо знакомые люди, однако складывалось впечатление, будто сын и отец спорят. А когда Аида вдруг побледнела и прижала пальцы к губам, то стало ясно, что происходило нечто ужасное.

— Ты не можешь! — произнесла она по-русски.

— Вопрос решен! — нетерпящим возражений тоном отозвался Филипп и кивнул: — Саша, пойдем-ка спать.

Я послушно направилась к дверям и невольно отшатнулась от Роберта, оказавшись рядом. Мужчина не сдвинулся в места, чтобы уступить нам дорогу, и, обращаясь к сыну, по-польски, произнес нечто резкое. Филипп покосился на отца и, легонько подтолкнув меня в спину, чтобы не останавливалась, с досадой бросил:

— В первую очередь, это правильное решение.

— Поздравляю, — Роберт сухо улыбнулся, — ты, наконец-то, повзрослел.

Когда мы вышли в сумрачный холл, достаточно далеко от мрачного гостя, то я не утерпела и с решительным видом повернулась к Филиппу.

— О чем вы говорили?

Тот спрятал руки в карманы и, склонив голову набок, посмотрел на меня, как на противно зудящего комара. Эта отвратительная привычка, окатывать людей высокомерным призрением, если самому просто-напросто не хотелось продолжать дискуссий, обычно доводила окружающих до нервного тика.

— Я не сдвинусь с места, пока не скажешь! — выразительно изогнув брови, пригрозила я.

Заявление прозвучало ребячливо и глупо, для важности не хватило только капризно топнуть босой ногой. Парень так и не улыбнулся несмешной шутке. Его воспоминания застряли на сцене в оранжерее, причем не на самой ее романтической части.

— Завтра меня арестуют, — тихо вымолвил он бесцветным голосом.

Короткая, но веская фраза, как на заевшей граммофонной пластинке, несколько раз повторилась в неожиданно опустевшей голове.

— Ты собирался мне рассказать об аресте? — единственное, что сумела пролепетать я.

— Да, — Вестич помолчал, — но не знал как.

Получалось, что Филипп позвал меня в оживший зимний сад, чтобы попрощаться. Похоже, сам-то он вовсе не рассчитывал на счастливый финал нашей истории.

ГЛАВА 11

Освобождение.

Старейшины появились ранним утром, и Гнездо послушно открыло для них двери. Женщин, живущих в особняке, попросили остаться в спальнях, даже Аида была вынуждена подчиниться и покинуть большую гостиную. Вместе с сильнейшими ведьмаками города в дом пришли средневековые традиции, и, следуя им, женщинам отводилось скромное место у очага с колдовским котелком, а за неимением таковых — в будуарах.