Убийственные болоньезе

Георгий поставил чашку на поднос и произнес почти грубо:

— Уволишься.

— С какой стати? — развеселилась она, рассмеялась, высоко вскинув голову, так что стала видна тонкая венка на шее.

— С Давидом работать не будешь! — разгневанно воскликнул принц, и ударил кулаком по постели. Поднос подпрыгнул, чашки зазвенели, но удержались на плоскости не без помощи Тины. Она убрала поднос, сбросила тапочки и забралась под одеяло. Там было тепло, там был обнаженный мужчина, и Тина прижалась к нему, стараясь успокоить.

— Что это было сейчас? — игриво спросила она.

— Я никогда не позволю своей женщине работать... в таком ...в такой клоаке!

Прогресс! Она уже его женщина! Еще бы пара денечков, размечталась Тина, но сердце чувствовало, что нет их у нее.

Не успел Дряблов доехать до города, а Давид уже стучал в дверь маленького домика дачного поселка. Деваться некуда, открыла... и тут же получила пощечину! Давид и сам не ожидал, что удар будет таким сильным, Тина стукнулась головой о стену, сползла на пол, подогнув колени. От неожиданности брызнули слезы, она заплакала, прикрывая голову руками от следующего удара.

Из комнаты донесся металлический лязг, Георгий пытался освободиться от оков, и громко кричал, обращаясь к невидимому противнику:

— Оставь ее, слышишь! Пусть только волосок упадет с ее головы, тебе не жить! Убирайся!

Давид не обращая внимания на гневные выкрики, склонился к Тине, обнял и поцеловал в волосы.

— Тина, прости меня, — попросил он, — но ты сама виновата.

Он поднял ее с пола. Вид у нее был жалкий: заревана, растрепана, почти не одета. Когда она понуро вернулась в комнату, пленник дернулся на кровати, так, что жалобно скрипнула панцирная сетка.

— Давид! — выпалил Георгий.

— Что, не ждали? — усмехнулся референт, оглядев убогую обстановку дачного домика и остановив брезгливый взгляд на измятых простынях. — Вижу, помешал...

— Да уж... Незваных гостей здесь, как клопов в бомжатнике, — Георгий зло сверкнул глазами, и снова перевел взгляд на Тинку, щека у той становилась багровой, припухла, надо бы льда.

— Ты я вижу знаток, но тут не лондонская ночлежка, — прозвучало грубо, затем Давид велел Тине: — Дай ключи от наручников.

Она открыла шифоньер и вытащила ключи, спрятанные под стопкой постельного белья. Георгий, презрительно протянул закованную руку, но подошедший вплотную Давид с размаху ударил его в челюсть, отчего голова пленника нелепо дернулась, и носом внезапно хлынула кровь. Тинка вскрикнула, подскочила к Давиду, но тот спокойно разомкнул наручник, бросил на кровать мятые фрачные брюки Георгия, и приказал девушке:

— Собирай вещи, мы уезжаем.

Освободившийся пленник придерживал у лица окровавленную простынь, и ругался по-английски. Тина торопливо застегнула рубашку, накинула джемпер. Вот так дела...

— А он? — осторожно спросила, поглаживая вспухшую щеку ладонью.

— Он меня не интересует.

— А как же... Что с ним будет?

Одетый Георгий подошел к ним. Простынь сменилась носовым платком, найденным в кармане пиджака.

— Где мои ботинки?

Тинка вздрогнула, поискала глазами, злосчастные ботинки словно прятались от нее, а она отчаянно боялась, что пока заглядывает под шкафы и кровать, мужчины схватятся друг с другом. Она боялась, что начнется драка, что пострадает Давид... и... Георгий.

— Вот они, вот... — радостно вскрикнула она, указывая на франтовские штиблеты, стоящие в углу, за письменным столом.

Георгий обулся. Приобретая прежний, хоть и помятый вид, он возвратил себе и прежнюю уверенность и надменность. Принц, куда уж...

Давид взял Тину за руку, и крепко сжав ее, насмешливо бросил Георгию:

— Давайте прощаться.

Бывший узник резко схватил другую ее руку, и, потянув на себя, заявил:

— Прощай, Давид, спасибо за освобождение, девчонка поедет со мной!

Давид оторопел, затем хмыкнул, рассмеялся и, глядя в глаза соперника, произнес:

— Она, знаешь ли, моя невеста. А ты кто такой? Трахнул ее? Будет о чем вспомнить. Что, беспокоишься? А, верно. Башку-то я ей оторву, что захочу, то с ней и сделаю. Моя это баба.

Сердце Тинкино похолодело, услышав такие слова. Как хорошо, что она 'ничейная невеста', а то...

— Я тебя понимаю, — произнес принц, крепче сжимая Тинкину руку, — нелегко пережить измену, простить и того труднее, но, как у вас говорят, не парься, теперь она моя.

'Неужели?! Так просто? Нужен был Давид, в качестве катализатора, и задумка принимает реальные очертания! О, не сорвись, не сорвись тонкая игра, столько сил положено!' — думала Тина.

— Ха, — отозвался Давид на пламенную речь Георгия, не отпуская девичьей руки, — Тинка на посулы не ведется. Меня она знает, во мне уверена, а ты... только с дачи съедешь, и тут же забудешь, что обещал! Да? Тин, что стоишь как немая, ответь, не молчи.

Она стояла между ними и смятенно думала, что же сказать, чтобы не ошибиться.

— Вот видишь, — победоносно заявил Георгий, — не хочет она с тобой.

Давид насупился и больно дернул Тинку к себе.

— Рано празднуешь, тебе она тоже ничего не ответила, да и папаша твой не одобрит. Зачем злить родителя неподобающими связями. И так уж за твое приключение по головке не погладит, сразу в Лондон и отправит, от греха. Так что, Тинка, выбирай: или свадьба со мной или так и останешься "айвазяновой подстилкой".

"А мне все равно, — хотелось крикнуть ей, — всю жизнь я пробыла чьей-то подстилкой!"

Но эмоции, на миг захлестнувшие ее, откатились, словно волны, разбившиеся о скалы. Ее молчания первым не выдержал Георгий.

— Не верь ему, я независим от отца, женюсь, если захочу.

Тина нервно повела плечами, и оба героя еще сильнее сжали ее ладони.

— Я б на твоем месте крепко подумал, — рассмеялся Давид.

Георгий по-мальчишески скорчил гримасу. На что Давид покачал головой и заметил:

— Да-да, если захочет, обрати внимание на "если".

— Слушай, ты! — вскипел Георгий. — Тебя здесь вообще никто не спрашивает, мы разберемся сами!

Давида понесло, он словно взаправду отговаривал Тину от опрометчивого брака.

— А чего разбираться-то? Паспорт имеется, и даже фрак, если женишься сейчас, так и быть, уступлю тебе Тинку, — посмеиваясь, предложил Давид. — А давай на спор, что не женишься? А? Тин, ты как думаешь, женится он или нет?

Тина резко выдохнула и решительно сказала:

— Дорог он мне, Давид... но если жениться не собирается, то я согласна за тебя.

Давид улыбнулся и насмешливо посмотрел на Георгия.

— Что и требовалось доказать.

Георгий отпустил Тинкину руку, и вплотную подошел к сопернику.

— А ты чего радуешься? Я ей дорог. Ты слышал.

Тине надоела эта бесконечная перебранка и собственная нерешимость, и она заявила:

— Все, баста! Я в ЗАГС. Кто со мной?

— А свадьба, платье, гости? — спросил Георгий с надеждой на отсрочку. — Никаких денег не пожалею!

— Папашиных... — ввернул Давид, заработав еще один гневный взгляд принца.

— Не хочу я ничего, — буркнула Тина. — Платье белое мне еще осталось напялить!

— Ну, раз ты не хочешь... — произнес бывший пленник. — Поедем так.

— Правда? — она не сразу поверила. — Ты не передумаешь?

— Нет, не передумаю, — твердо заявил Георгий.

— О, Гоги, как я люблю тебя! — Тинка обхватила его шею, звонко чмокнув в щеку. Давид посмотрел на эту умилительную картину, о чем-то сосредоточенно задумался.

— Я еду с вами, — решительно заявил он новоявленным жениху и невесте, — буду свидетелем. Заодно присмотрю за ходом бракосочетания. Денег у женишка с собой нет, так и быть я заплачу, лишь бы пристроить свою бывшую.

Георгий рванулся к Давиду, но висящая на его шее Тина помешала, крикнув:

— Георгий не надо, он просто ревнует!

— Да, ревную, — согласился Давид, — и беспокоюсь за Тину.

— Ты и в брачную ночь будешь у нас со свечкой стоять? — вопросительно вскинул брови принц.

— Не... Мне достаточно увидеть твою подпись в книге регистрации, и убедиться, что в случае развода, ты ее не обидишь. Я же юрист.

— Оно и видно, — заявил Георгий, знакомый со множеством лондонских адвокатов.

— Ладно, не будем расстраивать невесту, — примирительно сказал референт. — Тина ты готова?

— Готова. Документы у меня.

— Ну, что ж с Богом! Побуду еще и вашим извозчиком, не забудьте меня в ваших молитвах.

— Я тебя точно не забуду, — пообещал новобрачный.

Глава двадцать седьмая

Сидя в одиночестве в темной спальне, она думала, где совершила ошибку? В дачном домике Дряблова, когда выбрала вместо прохладной кисти Давида жаркую ладонь Георгия... В ЗАГСе, когда подписывала документ и наблюдала, как Давид платил администратору за составленное впопыхах брачное свидетельство? Или же когда Георгий силой усадил ее в первое попавшееся такси, заявив, что они едут к нему, и никаких доводов откладывать знакомство с его отцом он не принимает? В такси он потребовал номер телефона ее матери, назвав непривычным, для Тинкиного уха, словом 'теща'.

Да... подарочек для ее новоиспеченного свекра они приготовили отменный. С разбитыми лицами, он в помятом фраке, она в затрапезных джинсах, молодожены совсем не были похожи на таковых. Айвазян-старший принимал их в гостиной на втором этаже, в той самой, где принц тискал свою Золушку, и откуда они сбежали, потеряв не туфельку, а собственную свободу.

Старик был похож на горного орла, восседающего на араратском склоне, и оглядывающего долину, принадлежащую только ему. Бархатный, стального цвета домашний пиджак, сигара, благородная седина. Только выражение его лица портило всю картину. Гневно-брезгливое, но больше все-таки брезгливое.

— Зачем ты привел ее с собой?

— Отец, выслушай меня... — начал Георгий.

— Гоги, ты мой сын, тебе многое прощается, — оборвал его Айвазян-старший, — но я не буду слушать до тех пор, пока ты не выставишь эту шлюху из нашего дома.

— Ты не понял...

— Понял, если ты не смеешь, то смогу я. Арслан!

— Как ты можешь так говорить о моей жене?! — обиженно выпалил молодожен, не зная как преподнести отцу убийственную новость.

— Жене?! — Айвазян-старший схватился за сердце, Георгий бросился к нему.

— Я пытался сказать тебе, но ты и слушать не желаешь! — принц не ожидал такого приема от родного отца.

— И когда же свершилось это замечательное событие? — все еще держа руку на стальном бархате, спросил старик.

— Да только что... Мы прямо из ЗАГСа.

— Есть причина такой торопливости? — и пронизывающий взгляд из-под седых бровей.

— Э... нет, — стушевался сын.

— Как я понимаю, три прошедших ночи повлияли на твое скоропалительное решение, — устало сказал хозяин особняка. — Не знал, что ты так легко поддаешься влиянию. Может и к лучшему, что узнал сейчас, до того, как оставил на тебя все свои дела.

— Отец...

— Вот что, мальчик, — старик встал из кресла и затушил сигару в серебряной пепельнице, — спровадь свою драгоценную женушку, да на дверь хороший замок повесь, а мы с тобой кино посмотрим, развлечемся.

— Я не понимаю, отец.

— Потом поймешь. Арслан!

Могучего телосложения охранник внимательно выслушал приказания хозяина.

— Проводи даму, да присмотри за ней, сдается мне, побрезгует она нашим гостеприимством, вон как за окно поглядывает.

— Понял, — Арслан приблизился к Тине, давая понять своим видом, что если она не подчинится, то он выполнит приказ силой.

Тина встала, взглянула на мужа, тот опустил глаза, не зная как поступить: вступиться за нее или выслушать доводы отца. Последнее превозобладало, и он сказал охраннику:

— Арслан, отведи ее в мою спальню. Относись уважительно. Ключ принесешь мне.

Вот так Тинка оказалась здесь. Прошло много часов, но муж не появлялся. Девушка пробовала уснуть, но не давали мысли, они кружили в странном танце, бередя душу, и молодая жена, заточенная в шикарной спальне, металась по комнате, не обращая внимания на экзотический интерьер.

Прав был старый Айвазян, пути отступления она все же поискала, но ничего стоящего не нашла. Спальня находилась на втором этаже, окнами выходя на заснеженный парк, дверь заперта на ключ, за нею изредка покашливал Арслан. Иногда ему звонили, и он громко говорил по-армянски. И тогда Тинка замирала, вслушиваясь в чужую гортанную речь, пытаясь уловить знакомое словечко.

'Похоже на доклад', — думала она, и речь, скорее всего, шла о женщине за запертой дверью.

Сколько часов провела она здесь? Никого не побеспокоила просьбой, ванная комната в спальне имелась, а есть она не хотела, хотя... чаю или кофе Тинка бы выпила. Стемнело, но свет она не включила, так и сидела на огромной кровати, глядя на полоски света от парковых фонарей, проникающих в незашторенное окно. Она сама не заметила, как уснула, забралась под одеяло, пригрелась и уснула.

Из тревожного сна ее вырвала чья-то властная рука. От мужчины сильно пахнуло алкоголем, он сбросил на пол мягкое покрывало, встряхнул Тинку и начал срывать с нее одежду.

— Георгий! — завопила она.

— Молчи, шлюха!

Тинка узнала голос мужа.

— Не сходи с ума... — попросила она, несмотря на то, что он был безумно пьян и не понимал, что делает.

В ответ Георгий больно ударил ее в живот.

— Идиот! — прохрипела она, согнувшись пополам. — А вдруг я беременна?

— Я вышибу из тебя ублюдка! Чей он? Дядюшки или племянника? А? Или актеришко какой тебя обрюхатил? Чего молчишь, проститутка?

— Давид никогда не был моим любовником... — превозмогая боль, ответила она на обидные слова.

'А чего собственно ждала..?'

— Хватит строить из себя целку, скажи еще, что с Бернсом никогда не спала!

— Спала.

— Сволочь, знал бы я, и близко к тебе не подошел! Побрезговал бы с такой дешевкой и рядом стоять. Знаешь каково мне было смотреть на то, как ты с голой задницей на экране... Отец рядом сидел... А ты минет... Убить тебя мало...

— Убей тогда сразу!

— Не дождешься! Молить будешь о смерти! На коленях будешь молить!

Он схватил ее за волосы и потянул на пол. Тинка молчала, опустив голову.

— Сука... — сказал он. — Раздевайся!

Тина сняла порванную блузку, взглянула на мужа.

— Не утруждаешь себя ношением белья... вижу. Ну, что застыла?! Джинсы снимай.

Тина начала расстегивать пуговки, приспустила джинсы до колен. Георгий расстегнул ремень на своих брюках... Она думала, что он хочет повторить виденную в кинофильме сцену, но муж вытянул ремень из петель и с размаху опустил его на Тинкину спину. Девушка взвизгнула от боли, чем раззадорила истязателя, и он продолжал сечь нежную девичью кожу. Тинка, стреноженная джинсами, извивалась под хлесткими ударами, кричала, плакала, хваталась руками за мужнины брюки, но он продолжал экзекуцию и ей, казалось, не будет конца.

'Он запорет меня до смерти', — мелькнуло в голове у Тинки, за миг до спасительного беспамятства.

— Вставай! — он пнул бесчувственное тело жены. — На сегодня хватит.

Девушка не пошевелилась. Он присел над ней, приподнял ее голову — глаза закрыты, дыхание еле улавливается. Черт, не смог справиться со злостью, не рассчитал силы. А вдруг убил? Чувство страха перелилось через край и затопило в миг протрезвевшего Георгия.