Я невольно скривилась.
— Деньги выкачивают, — пробурчала себе под нос. — А толку...
— Не такие уж большие деньги, — пожал плечами Шас. — К тому же, не забывай — ты в Тартаре. Тут тебе никто ничего бесплатно делать не обязан — даже следить за тем, чтобы договор выполнялся. Но мы опять отвлеклись от главной темы.
Попросив перерыв, я прошла ещё несколько кругов, чтобы хоть немного успокоиться. Ещё бы тут не отвлекаться, когда мир переворачивается с ног на голову! Налоги, безразличие к людям, отсутствие хоть каких-то гарантий по умолчанию — столько нового, что пришлось прилагать усилия, чтобы вспомнить, с чего начался разговор. Наконец, попив воды и сосредоточившись, я вернулась на сено и выразила желание слушать дальше.
Шас скептически прищурился, судя по всему, не слишком-то поверив в готовность воспринимать, но потом кивнул.
— Из-за асоциальности нашей страны, люди в Тартаре активнее, чем в других государствах, стремятся объединиться в группы по тому или иному признаку — чтобы хотя бы внутри своего мелкого сообщества создать некое подобие социальной защищённости. Очень условной и частичной — но и такая лучше, чем ничего. Большие семьи, кланы, видовые или профессиональные объединения, сети друзей, хороших знакомых, клубы — всё это частные структуры, поведение в которых регулируется в первую очередь не договорами или деньгами, а личными взаимоотношениями. — Опекун заметил моё недоумение и пояснил: — Любой договор, заключённый с гражданином, теряет силу, если тот перестаёт числиться разумным. Так что подобные гарантии у нас бессмысленны, и те, кто их предлагают, чаще всего рассчитывают на глупость или неумение приезжих ориентироваться в тартарских порядках... — внезапно Шас осёкся, а потом хмуро заметил: — Так, теперь уже я отвлекся. На эту тему потом сама почитаешь, а сейчас вернёмся к вопросу о цене. Часть иностранцев думает, что у нас всё завязано на деньгах. Да, в каком-то плане, они в Тартаре имеют большое значение, но не только как деньги или имущество, а ещё как оценка самого себя как товара. Для Тартара я — ресурс, ты — тоже ресурс и любой человек имеет свою цену... в буквальном смысле. Если говорить грубо и примитивно, то чем выше цена человека, тем больше шанс, что если он попадёт в категорию рабов, то его не отправят на утилизацию, а купят и создадут приемлемые условия для работы. Поэтому каждый тартарец стремится повысить свою стоимость или, если она уже достаточна, поддерживать её на прежнем уровне. Это один из важных и главных способов обеспечить себе хотя бы частичную защиту в Тартаре.
— Погоди! Ты имеешь в виду цену человека... как раба?
— Да, именно её, — опекун твёрдо посмотрел мне в глаза. — Цена тебя как человека-ресурса — один из основных параметров, на которые смотрят наши власти. Сейчас твоя стоимость мала. После исследований в институте она, разумеется, повысится, но вряд ли более, чем в два раза. В результате будешь вместо тридцати рублей стоить пятьдесят — это всё равно слишком низкая цена, чтобы государство относилось к тебе как к нужному ресурсу. Да и эти пятьдесят не за счёт тебя — работника, а только тебя — необычного тела, умеющего говорить, понимающего команды и про которое известно, как лечить, — Шас прищурился и наклонился ко мне. — Тебе в любом случае придётся хотя бы некоторое время жить в Тартаре. А если ты хочешь нормально устроиться, то должна повысить свою стоимость. Чем она выше — тем проще тебе, в случае необходимости, будет, например, получить кредит на лечение, да и размер его окажется иным. Хорошее освоение профессии из категории извращенцев-самоубийц очень сильно поднимет твою стоимость.
Такие простые, словно нечто естественное, рассуждения о цене человека как раба снова заставили занервничать. А Шас спокоен, как будто сказанное — норма жизни! Надо проверить, но если это действительно так... Выходит, я могла купить себя всего за полторы зарплаты уборщика в Белокермане. И, потратив многие тысячи рублей на этот институт, стану дороже всего на жалкие двадцать!
— А сколько стоит обычный человек без образования, но умеющий говорить и которого известно как лечить? — невольно перебила опекуна.
— Обычного, не редкого, вида, с нормальным здоровьем и необходимым минимумом прививок — не более пяти рублей. Если здоровье плохое, прививок нет, говорить или читать не умеет и многое другое — то цена снижается, — Шас усмехнулся. — Я ведь сообщал, что химеры, особенно дееспособные, ценятся относительно дороже.
Две с половиной зарплаты — и то только потому, что химера! А каково бы пришлось человеку? Да, опекун не лукавил, когда говорил, что здесь нет дефицита разумных. Впрочем, как и тартарский белорун — в том, что стоимость рендеров невелика. Даже понимающих общий язык. Я представила, что происходит с теми, кому повезло меньше. Особенно здесь, в Тартаре. Невольно поёжилась.
— Шас, а какой у вас процент рендеров выживает и приспосабливается... в смысле — получает гражданство, пусть и ограниченное? И какой — в Белокермане?
Опекун бросил на меня короткий взгляд и на мгновение задумался.
— Вообще-то надо бы тебя в сеть послать, но так и быть. В Белокермане, по официальной статистике, — чуть больше двадцати одного процента. Тартар же очень велик и в разных местах показатели сильно отличаются. В сотни и тысячи раз.
— Но ведь наверняка есть некие средние, общие значения, — не отступила я.
— Есть, — Шас жестоко усмехнулся. — В среднем доля успешно адаптировавшихся разумных — почти все с помощью местных — меняется от семи сотых процента на востоке страны до пяти-восьми стотысячных процента на западе. В целом по Тартару — чуть меньше одной сотой процента. Под «успешно адаптировавшимися» я имею в виду не только получивших гражданство, а, в том числе, попавших в рабство (и которых не пустили в расход), в зоопарк или просто выживших больше двух стандартных лет.
— А гражданство получают?..
— В среднем — треть процента из успешно адаптировавшихся.
Не просто мало — единицы. Представила масштабы и судорожно сглотнула. Даже банально выжить в таких условиях — невероятное, фантастическое везение. У меня получилось — и не в последнюю очередь благодаря Белокерману. Ведь получилось же?
В этот момент пришло понимание, что радуюсь рано. До сих пор я жила практически только в двух ролях — в качестве неполноценного гражданина и как раб. Это не конец пути и даже не середина. У меня нет профессии, нет положения, нет гарантий, что оказавшись на свободе, смогу избежать судьбы других рендеров. Крепко зажмурившись, несколько раз глубоко вздохнула. Не паниковать. Не отчаиваться. Иначе точно не останется ни единого шанса.
— Я подумаю. И почитаю насчёт того, что ты сказал. В том числе и насчёт будущей профессии, — стараясь, чтобы голос не дрожал, заверила опекуна.
Тот ответил сочувственным взглядом и предложил закончить на сегодня. Так мы и сделали.
В эту ночь я не могла заснуть, вместо этого прокручивая в голове состоявшийся разговор. Хотелось засесть за компьютер, но режим нарушать запрещено — это может исказить результаты исследований. Наконец, не выдержав, встала и, посмотрев на умиротворённо почивающего Шаса (вот уж у кого нервы железные!), вышла из вольера и направилась к зданию института. Толку в кровати ворочаться, если всё равно не спится? Но эксперимент портить тоже не дело, так что пусть хоть какое-то успокоительное выдадут. Может, тогда остаток ночи удастся отдохнуть.
13 – 17 декабря 617132 года от Стабилизации
Институт химеризма, Шесефес, Тартар
Ночью в институте жизнь кипела не меньше, чем днём, да и вообще создавалось впечатление, что он работает круглосуточно. Подумав, я направилась в ту лабораторию, в которой ежедневно оценивали общее состояние. Стараясь не обращать внимание на обнажённого, покрытого шрамами лысого мужчину — химеру из вольера c высокотехнологичной обстановкой, подошла к незнакомому лаборанту. Гигантское членистоногое неодобрительно притопнуло в ответ на просьбу.
— Сначала занимаются чем попало, а потом бессонницей мучаются, — прощелкало оно подопытному.
— Почему не запретите? — элегантно приподнял бровь тот.
— Это не наша вещь, по договору, — щёлкнул лаборант. — Не имеем права.
Мужчина небрежно повёл плечами и бросил на меня короткий, но очень внимательный взгляд.
— Выпей и иди отдыхать, — резковато продолжил сотрудник, накапав что-то в низкую пиалу. — Не мешай работать.
Кивнув, я так и сделала. Но уже на выходе обернулась и снова заметила холодное изучающее внимание другой химеры.
В следующий раз мы пересеклись только через несколько дней. Точнее, не совсем так: сделав небольшой перерыв в занятиях, я заметила зрителя. Мужчина стоял на аллее и внимательно меня рассматривал, невольно заставив вспомнить, что нахожусь не где-нибудь, а в клетке. Легко переборов первый порыв: пойти и высказать претензии, немного помучилась совестью (вряд ли другим химерам было комфортно, когда я так же бесцеремонно их разглядывала), но всё-таки отказалась и от идеи повести себя подобно нынешнему посетителю в подобной ситуации — то есть просто вернуться к своему занятию. В конце-концов, нам же не запрещали общаться?
Встав с сена, покинула вольер и остановилась в паре метров от мужчины.
— Ты что-то хотел?
Он ещё раз окинул меня изучающим взглядом.
— Похоже, твой хозяин не склонен к излишнему садизму.
— Меня устраивает, — пожала плечами я и невольно поморщилась от боли в спине.
— Но возникает вопрос: почему он готов тратить деньги на то, чтобы уменьшить риск при исследованиях, — как будто не слыша, продолжила химера. — Насколько мне известно, это достаточно большие суммы.
Внутри поднялось раздражение.
— Во-первых, на это пошли мои средства, а не деньги Шаса, — комментарий прозвучал резче, чем хотелось, и я постаралась взять себя в руки. — А во-вторых, тебе-то какое до этого дело?
— Ты — раб. Насколько мне известно, здесь рабы не могут владеть имуществом.
— Ошибаешься, в некоторых случаях — могут, — скрестив руки на груди, я почувствовала себя уверенней. — Ты не ответил на вопрос. Повторить?
Сказала и поразилась сама себе — настолько насмешливо-цинично прозвучали слова. Ещё не освоилась, в порядках разбираюсь плохо, а противную, отталкивающую манеру общения тартарцев уже начала перенимать. Плохой пример заразителен... и с этим надо что-то делать.
— Изучение моего организма подходит к концу. Если не найдётся нормального хозяина, то велика вероятность, что меня купит либо какой-нибудь университет для проведения опытов, либо общество охотников или садистов, — мужчина скупо улыбнулся, когда я поёжилась. — Моя живучесть очень высока даже по меркам химер и моих исходных видов, поэтому для данных заведений такое приобретение, скорее всего, окажется выгодным.
Изменив позу, согласно повела рукой. Естественно, что он не хочет для себя такой судьбы, но ужасает, насколько откровенно об этом говорит. Хотя... если это действительно самые вероятные варианты, то не удивительно, что мужчина хватается за малейший шанс.
— Не знаю, захочет ли Шас кого-то покупать, — сочувственно предупредила химеру.
Он улыбнулся. Спокойно. На мой взгляд, слишком спокойно для находящегося в такой ситуации.
— Лучше хоть какой-то шанс, чем никакого. От попытки хуже не станет.
Я ждала новых вопросов, но их не последовало. Мужчина молчал, смотрел на меня и о чём-то думал.
— Ещё что-то?
— Нет.
Пожав плечами, я вернулась в клетку, а химера ещё некоторое время наблюдала за моими занятиями. Наконец он ушёл и удалось вздохнуть спокойно. Тоже мне, посетитель зоопарка нашёлся. Сам точно такой же зверь!
«Коллега» по институту вернулся к вечеру и долго прогуливался туда-сюда вдоль моего и соседних вольеров. Терпение мужчины оказалось не напрасным — он встретил Шаса на аллее, где они и задержались для разговора. Сначала я не собиралась выходить, но их общение затянулось и, судя по жестам опекуна, выводило последнего из равновесия. Ещё немного подождав, я не выдержала, тихо покинула помещение (внутрь клетки внешние звуки не проникали) и прислушалась.
— ...Это всё прекрасно, но если сведения правдивы, то за тебя придётся много заплатить. Кстати, что ты за химера? — рассматривая мужчину как товар на выставке, поинтересовался Шас.
— Чиртериан и арван под эаледа.
Опекун вздрогнул и слегка отшатнулся от собеседника.
— И ты действительно думаешь, что тебя такого хоть кто-нибудь купит? — в голосе тартарца мне почудилась ненависть.
— Кто-нибудь — почти точно, — ровно ответил мужчина.
Шас криво улыбнулся, ещё раз оглядел собеседника и вздохнул.
— Ну да, кто-нибудь точно, — нерадостно пробурчал он себе под нос.
— Ты можешь просмотреть досье, чтобы убедиться в достоверности информации.
— Уже смотрю и даже читаю, — Шас сверлил мужчину неприязненным взглядом. — И мне очень не нравится то, что я вижу. А вижу я врага. Точнее — врагов.
— Если ты меня купишь, то сможешь делать что захочешь, в том числе и мстить. Унижение... — химера совершенно не реагировала на агрессию собеседника. — Если надо, будет и унижение. Кроме того, как уже говорил, я очень вынослив в обоих планах — так что сдерживаться нет необходимости.
— Да что ты понимаешь!.. — почти прошипел опекун, а потом резко осёкся и совсем другим, неожиданно виноватым, тоном добавил. — Да, живучесть у тебя действительно шикарная.
Мужчины помолчали.
— Я подумаю над твоим предложением, — процедил Шас спустя несколько минут. — Но лучше не рассчитывай.
Химера слегка склонила голову:
— Буду ждать твоего решения.
Опекун резко развернулся, и на его лице я заметила неприязнь, страх и что-то ещё — сложную какофонию из эмоций. Но подумать на эту тему не удалось: заметив меня, Шас раздражённо махнул рукой:
— А ну брысь на место!
Вздрогнув от неожиданности, я поспешила выполнить указание. Опекун нервно оглянулся на удаляющегося мужчину и зашёл следом.
— Тварь! — Шас сжал кулаки и некоторое время смотрел на них с непонятной ненавистью, а потом резко вскинул голову. — Не выходи, я скоро вернусь.
Я пожала плечами, недоумевая, что могло вызвать такую бурную реакцию. Может, химера и вела себя не идеально, но вроде ничего настолько вызывающего не творила. С чего бы опекуну... или они были знакомы раньше? Невероятное предположение, но вдруг.
