Читаное-перечитаное

— Извини, — сказал лётчик и раскрыл тетрадь, прижав её к борту. — Слушай. Если всё пойдёт хорошо, завтра мы будем на небе Марса. Венера в афелии, проход через небо Солнца наименее опасен. К тому же встречного ветра почти не будет. Стало быть, планируем как обычно. Если я правильно посчитал, нас как раз отнесёт к Деймосу. Там дозаправимся и полетим на Марс. Элис, готов?

Лётчик уже однажды форсировал небо Солнца — давно, во время войны. Тогда под ним был другой самолёт. Элис по этому маршруту летел впервые.

Теперь понимаете?

Полная психоделика в первой части. Вселенная, устроенная с той рациональностью и простотой, которую способно породить лишь воображение большого ребёнка. Не имеющий имени лётчик является осью, заставляющей крутиться её шестерёнки — и неспроста сейчас, когда я пишу эти строки, снова вспоминается уже прозвучавшее: "На одном плече держит он небо..." Потому что во второй части мы снова оказываемся в Москве "Хирургического вмешательства". Тут не обойтись без спойлеров, но на самом деле даже буквальный пересказ сюжета, как мне кажется, не убил бы сумеречной прелести текста. Он целен и прекрасен в своей цельности, отнюдь не напоминая при этом изувеченную Венеру Милосскую.

О чём же он говорит нам?

О вечном поиске. О дерзающем вызове мужчины, о завораживающем колдовстве женщины. О сотворении миров — по образу нашего, по подобию нашего: с кровью, с болью, со всеми бедами из адского набора Пандоры, но и с надеждой, являющейся, подобно фениксу, из того же самого источника. О становлении личности. О плате за сверхспособности.

...не может стать медиумом тот, кого в детстве хоть кто-то любил.

Так странно устроен этот печальный дар — умение видеть чужие мысли и испытывать чувства, способность входить в чужие внутренние миры. Если малышу есть, на кого положиться, если он знает, что его защитят и поддержат, не ждёт ежеминутно окрика и пинка, если он счастлив, — он никогда не узнает, каково это. Зачем счастливому человеку становиться тонкой мембраной, тугой струной? Оставаться человеком куда приятней.

В той же мере, в какой первая часть, про лётчика, психоделична, вторая, про девушку, психоаналитична. Снова наблюдаем мы неизбежное единство двух противоположностей, сцепку Инь и Ян. Только в "Лётчике и девушке" нет чередования сюжетных линий, как в "Диком порте": объёмы не позволяют. Впрочем, здесь чередования и не требуется. Оно лишь поставило бы под сомнение цельность текста, живо напоминающую как прозрачность Сент-Экзюпери, так и буйство сталкивающихся характеров из рассказов Стивена Кинга.

Есть авторы одной книги, творцы одного мира. К счастью, Ольга Онойко к таковым не относится. Её воображение породило как минимум три богатейших вселенных — и не оказалось истощённым этим неподъёмным трудом. Что ещё сказать напоследок?

Читайте тексты, названные в этом обзоре, а меня ждёт-дожидается "Море имён".

Ольга Чигиринская

"Сердце меча"

Я решил, что непременно помещу здесь обзор этой книги, когда прочел едва пятую часть её. И окончательно определиться меня заставил вот такой пассаж:

— У нас нет птицы, которая символизирует простосердечие и пресмыкающегося, которое символизирует мудрость. Когда Ааррин переводил Евангелие, он встретил тут затруднение и перевел "голуби" как "птенцы", а "змеи" — как "идра'анти". Это твари, похожие на хорьков, очень сообразительные. Они забираются в гнезда и похищают птенцов и яйца. Мало кому удается примирить птенца и идра'ана в своей душе. Я знаю, что я идра'ан. И Морита — идра'ан. И Дик тоже. Но он был еще и птенцом — пока девица не ударила его в сердце. Если птенец убит — какая разница, какой из старых идра'анти будет учить молодого таскать яйца?

— А больше вы ничему его не можете научить?

— Больше я ничего не умею.

— Позвольте не поверить. Вы старше меня, старше всей нашей империи. Может быть, всего рода человеческого — и вы ничего не умеете, кроме как ловко орудовать мечом?

Шеэд поднял на нее глаза, и она внутренне дрогнула. Такой взгляд мог быть у существа, которое старше Галактики...

— Миледи, — спросило ее существо. — А почему вы думаете, что я учу, а не учусь?

Знаете, это сильная сцена и сильные слова. Особенно сильные. Но таких сцен и таких слов в книге много. Здесь это не единичное явление, а норма. И потому я смело могу причислить "Сердце меча" к романам, достойным восхищения. Причём не только моего. Чем больше людей прочтёт его, тем больше получит шанс стать лучше. Хорошая литература, по-настоящему хорошая, обладает этим ценным качеством.

Да, книга Чигиринской не проста. Она подобна упомянутому в приведённой выше цитате Дику. Можно (с трудом, но можно) прочесть её как простой развлекательный текст, хотя для простой космооперы она всё-таки чуть слишком сложна, — но ограничиться только внешним будет колоссальной ошибкой, нарочито обедняющей книгу. Или, говоря мягче, такое прочтение будет подобно выковыриванию изюма из сдобной булки. Только изюма — тогда как здесь есть и орехи, а тесто замешано на меду, яйцах, корице и ещё многом, не столь легко определяемом на вкус.

Ах, вам не очень по нраву корица? Ну... всё лучше чизбургера, не находите?

Я уважаю эрудированных авторов. Чигиринская достаточно эрудированна, чтобы смешать в рамках одного рассказа генную инженерию и Шекспира, западноевропейские эпические сказания и элементы японской культуры, итальянскую оперу и классическую научную фантастику. Кто, как не человек с поэтическим складом ума, мог назвать "блуждающее скопление антивещества" разом и антизверем, и левиафаном? Кто, как не человек, понимающий технику или хотя бы понимающий понимающих технику, мог найти для гравитационных двигателей космических судов редкое, но понятное и незатасканное название — кавитационные?

Но главное, что пленяет в романе — это характеры. Личности. Судьбы. Не все герои сразу и без сомнений вызывают симпатию; в иных разочаровываешься, иных понемногу начинаешь любить, а ещё кое-кто начинает будить неприязнь, хотя поначалу казался вполне приличным человеком... но почему-то никого из них, даже достойного жгучей, как перец чили, ненависти не получается возненавидеть всерьёз. Не потому ли, что автор последовательно исповедует принцип: "Понять — значит, простить"?

Прекрасный этот принцип применим далеко не всегда, как и любой принцип вообще, но я сейчас не о справедливости и не о воздаянии, а о духе, который пронизывает текст. "Сердце меча" очень христианская книга.

Не по форме, конечно. Ну и что?

...по форме "Сердце меча", начиная с определённого места, имеет очень много общего с "Пятнадцатилетним капитаном". Вплоть до значимых численных (!) совпадений. Вот только это самое совпадение на поверку оказывается ох как обманчиво. История повторяется именно так, как она только и может повторяться: не входя дважды в одну и ту же реку. И расхождений в ней оказывается ничуть не меньше, чем общих мест.

"Сердце меча" попросту гораздо больше, чем большинство классических произведений, следы которых можно в нём найти. И я говорю совсем не об объёме текста, хотя он тоже велик.

— Господин, на вас кровь, — сказал кто-то из свиты тайсёгуна и протянул ему распечатанную мятную салфетку. Тайсёгун вытер руки, потом попробовал стереть кровь с подола своих белых одежд — но только размазал ее. Тогда он рассердился и разорвал на себе верхнее платье, швырнув его на лежащего преступника, и салфетку бросил туда же.

— Ну вот, — сказал он сквозь зубы. — Теперь вся его кровь — на нем.

Он снова вскочил на платформу и по кивку государя кортеж тронулся. Ман видел, что тайсёгун ошибся — на нем оставалось еще одно маленькое пятнышко.

Что ещё сказать? Прекрасная книга. Оцените её по достоинствам её, оцените по силе её и по яркости; но не ищите в ней того, чего нет и быть не может. Не ищите в ней чистого развлечения.

И тогда "Сердце меча" сторицей вознаградит вас за труд чтения.

Андрей Смирнов

"Безумная роща" (20.03.10)

Смирнов — автор, по меньшей мере, неоднозначный.

Его роднит с Проскуриным и Шульгой определённое пренебрежение к художественности. К искусству ради самого искусства. Но пренебрежение это рождено тем же, что заставило отойти от тонкости и их. А именно — та поистине изумительная, выходящая за всякие рамки сложность, что срастается в единое целое с величайшей простотой. Я, как автор, отчасти разделяющий их стремления, могу лишь низко поклониться этим безумцам, осмеливающимся заковывать в несовершенные цепи слабых слов то, что не принадлежало, не принадлежит и по самой сути своей не может принадлежать стихии слова.

Однако "Безумная роща" в некотором смысле отрицает сущности, описываемые Проскуриным в дилогии "Звёздная сеть"/"Звёздный шлюз" или Шульгой — в "Декодере" и "Хаос-генераторе". Те обращаются к стихии научной фантастики, к картинам будущего, к тому, чего ещё нет в реальности. Смирнов же устремляет взгляды в прямо противоположном направлении и примеряет даже не маску автора фэнтези, но бубен шамана и плащ мифотворца. Здесь он приближается, скорее, к Танит Ли, точнее — к той из ипостасей этой Силы, которая создала "Сагу о плоской Земле".

Можно было бы упомянуть для сравнения Джека Вэнса, но масштаб, в котором творил последний, мелковат. Как ни удивительно, даже Олди, создавая свои мифологические миры — "Чёрного баламута", "Кабирский цикл" и другие — уступают масштабом Смирнову. Уступают не даром слова, не умением выстроить картину мира и оживить её при помощи волшебства, именуемого искусством. Нет. Именно масштабом. Олди гораздо лучше владеют литературной речью, они подобны мастерам-камнерезам, высекающим на гранитных гранях речения мудрости и барельефы отточенной красоты. Но именно потому Смирнов в чём-то выше их — как добровольный каторжник, неустанно ломающий мёртвый камень, чтобы возвести из него свой собственный Стоунхендж.

Если уж всерьёз равнять эпическим размахом "Безумную рощу" с каким-либо из художественных текстов, которые мне знакомы, то либо с "Библией" (и да не покажется вам такое сравнение кощунственным), либо, скорее, с трёхчастным стихотворением старшего Гумилёва, называющимся "Душа и тело". В зарубежной фэнтези, помимо "Саги о плоской Земле", есть ещё "Сильмариллион". Но "Сага" — многотомная эпопея, порождение игривого эротизма, а не некое единство; "Сильмариллион" же иссушён дуновением смиренной христианской простоты ещё на стадии замысла. Говоря об отечественной фэнтези, можно вспомнить, что во второй книге "Летописей Хьёрварда" у Перумова был эпизод, повествующий о возникновении Упорядоченного... но то был лишь эпизод. Эпизодом затянувшегося сражения Света и Тьмы является и первая книга "Летописей", "Гибель богов". Колоссальным, поражающим воображение, да — но всё равно имеющим пределы. Они, эти эпизоды, не цельны, не составляют единого полотна — а роман Смирнова, неоднородный по составу, что подчёркивается его разделением не на главы, а на "истории", всё же складывается в некое целое высшего порядка.

Бессмысленно пересказывать сюжет "Безумной рощи". Это не более и не менее, чем рассказ об основах мироздания. Не нашего, и не вымышленного, и не мироздания одного из множества вероятностных миров. Нет. Как уже говорилось, это — безумная и притягательная в своём безумии попытка объять всё мироздание как единое целое. Недаром проводником в этом путешествии автор избрал Лорда Мъяонеля, одного из — спойлер! — Владык Бреда.

Скажу честно: прежде я полагал, что лучшим из крупных текстов Смирнова является роман об Уиларе Бергоне, "Чернокнижник". Теперь я уже так не думаю. В "Чернокнижнике" больше литературы. В этом романе, в этих историях, общим числом тридцать одна, больше мифа. Больше силы и простоты — которую, впрочем, не так-то легко понять. Ибо корни её простираются очень далеко, до пределов, где истаивает ткань мира, где знаки и символы теряют смысл. Если душа человеческая воистину вечна и нетленна — как повествовать о её действиях и трансформациях до того, как она получит тело, или после того, как она его утратит?

К сожалению, "Безумная роща" имеет нечто общее с наиболее выдающимися из творений Обладающих Силой. А именно — неповторимость. Можно ждать продолжения полюбившегося сериала, но Смирнов, кажется, слишком хорошо усвоил истину, что настоящий мастер в любом искусстве не должен повторяться, чтобы не превратиться в ремесленника. Он написал "Безумную рощу", и я снимаю перед ним шляпу. Но у этого романа нет (и не может быть) никакого продолжения... точнее сказать, его продолжениями становятся все, прочитавшие его. Изначальный миф, представший перед читателем во всей своей первозданной грубости, поразительной красоте и неописуемой мощи, превращается в реальную жизнь. Или растворяется в ней, если угодно. Как река, закончившая своё течение в море имён...

Засим умолкаю.

Пусть лишённая многих привычных атрибутов художественной прозы, пусть шокирующая и странная, местами святотатственная, местами пронзительно яркая, а кое-где беспросветно чёрная, но книга эта имеет один неоспоримый плюс. Прочитав её, трудно смотреть на привычный мир теми же самыми глазами, какими мы видели его раньше. Если вас не пугает, а влечёт подобная перспектива, если вы тоже, как Мъяонель, хотите творить собственные чудеса, а не только лишь пользоваться плодами чужого творчества — "Безумная роща" может помочь вам.

Но непременно возьмёт свою плату. Так что будьте осторожны!

Лоис Макмастер Буджолд

"Криоожог" (06.10.10)

Давно уже не обновлял этот файл. Тем приятнее найти наконец-то повод.

Не стану высказываться о сюжете, языке и так далее. Достаточно сказать, что сюжет — традиционно для Барраярского цикла — детективен и в должной мере закручен (а более о нём ни слова, чтобы спойлеров не плодить). Язык перевода заставляет ностальгически вспоминать о временах, когда фантастику переводили не столько потому, что за это платят, сколько по велению сердца (иначе говоря: все бы "профессиональные" переводы были так же хороши!). Наконец, чего для многих читателей было бы достаточно как самоценного факта: в главных героях здесь по-прежнему Имперский Аудитор лорд Майлз Форкосиган.

Да-да. Тот самый.

Майлз подался вперед, к кодированному устройству записи, и самым оживленным тоном произнес:

"На всякий случай, Грегор, я хочу, чтобы ты знал: если после всего эта планета погорит, моей вины тут нет. Растяжка от мины была натянута задолго до того, как я об нее споткнулся".

Он с минуту подумал, пойдет ли это в качестве первого предложения его Аудиторского доклада, потом протянул руку и стер.

Но техника написания всё же вторична. Даже герои, в сущности, не так уж важны. Хорошая фантастика, которой ждут от полюбившегося автора — это не просто абстрактная литература. Это литература ИДЕЙ. Вот о них и выскажусь.

Точнее, об одной... не идее, а скорее теме.

Весь роман, как мне показалось, пронизывает единая, не всегда видимая, но зато почти всегда слышная звонкая струна. И задаёт ей тон подсердечный крик: "Никто не должен умирать от старости в тридцать лет!"