Читаное-перечитаное

Читаное и перечитаное

Сначала немного о правилах.

Тексты цитат, кроме особо оговорённых случаев, приводятся отдельными абзацами и выделены курсивом. Остальное — моё, авторско-рецензентское. Многие отзывы сдублированы, полностью либо частично, с комментариев, оставленных на авторских страницах СИ. Если в старый отзыв при перенесении в общий файл добавляется что-то новенькое, такие места я буду выделять косыми чертами. Примерно так:

/Увы, для перечитывания роман подходит плохо/

Кроме того, обязан в порядке предупреждения привести длинную автоцитату, иллюстрирующую мой подход к составлению данного файла. Изначально эта автоцитата была отзывом на отзыв. Конкретно — статью "Как напиться, читая "Сумерки"" Л. Пушкарёвой.

Я (ехидный мысленный оскал) счастливо избежал соблазна. Я "Сумерки" не читал и даже не подумывал прочесть. Мне — в нежном подростковом возрасте — хватило классической "Анжелики" и ещё более классического "Дракулы". Ныне за вампирской романтикой я предпочитаю обращаться к Максу Далину. Вот он — да, он умеет. Особенно в "Береге Стикса". Не про гламур, Шанель ему прабабка, а про любовь и про смерть. В сравнении с Далиным не то что "Сумерки", но даже чахоточные киндрэт от Бычковой-Турчаниновой-Пехова имеют вид весьма бледный.

Ладно. Перейду к сути.

В России, на наше счастье, распространён несколько иной архетип женщины. Наши, русские женщины не обязаны притворяться умными, потому что они и так достаточно умны (см. М. Гинзбург "Русский национальный характер: архетип и тенденции развития": грустная и при этом довольно смешная статья, что мало кто умеет сочетать...). Порой некоторые авторы позволяют себе восхищаться даже СЛИШКОМ умными женщинами — и это я не только о себе, любимом. Примера для, ту же перумовскую Алиедору язык не повернётся назвать бесхарактерной дурой, особенно ближе к финалу. А незабвенная Вик-Син из "Синто"?

Ладно, ладно.

В последнее время я особо внимательно ориентируюсь на тираж. Только навыворот. Если на обложке пишут, что нечто продалось о...мифигенными тиражами, типа Марининой-Донцовой, типа "Сумерек", типа "Хроник всплывшего мира", да хоть бы и типа "Гарри Поттера", я тут же ставлю на этом мысленную пометку: не читать! А то уже наплевался от вумных загадок "Кода Да Винчи". Урок пошёл впрок, и больше на эти грабли я не наступец. Зато прямо противоположные отзывы для меня — бальзам, мальвазия и ваще полный глинтвейн с мороза. Последнее, что я прочёл (и от чего дружно отказались наши издательства, вумные до дрожи) — "Наследники Фауста" Клещенко. Теперь нацеливаюсь на "Короля-бродягу" и облизываюсь на тексты Асии Уэно.

Хочется пожрать — дуй в "Макдональдс", а то так "Доширак" завари. Который моя мама ласково называет "Дожираем". Хочется получить от еды удовольствие — ступай в хороший ресторан. Или, за неимением денег, к другу (я о Юре Гладченко: живое подтверждение тезиса, что лучшие повара получаются из мужчин!).

Утоляя сенсорный голод, следует вести себя аналогичным образом.

Dixi.

По мне, плохих текстов на СИ (и не только) — с горкой, так что создавать им дополнительную рекламу незачем. Поэтому, кроме, опять-таки, особо оговорённых случаев, смело можете считать: уж коли обзор текста попал в этот файл, я не просто прочёл этот текст — я ещё и не прочь порекомендовать его другим читателям.

Ну а теперь — к авторам. Начиная с дамы, упомянутой в автоцитате.

Елена Клещенко

"Птица над городом"

Прочитал. И несказанно этому рад.

Единственное(!), на что можно несколько попенять автору, так это на аннотацию. Ибо своим жен., юм., фант. она — в первых двух определениях — слегка уклоняется от истины. Ничего такого уж отъявленно жен. в романе нет, равно как и элементов целенаправленного юм. (который ради юмора). Вся специфика текста находится в пределах избранного стиля и почти полностью определяется выбором главной героини. Ну, ВИДИТ она мир именно таким — забавным, блескучим, но при этом слишком большим, чтобы уволочь в клюве. И что из того? Всё равно "ПНГ" — не "Катали мы ваше солнышко", она стоит, скорее, ближе к "Гиперборейской чуме" или "Королям и звездочётам" Ланы Туулли (особенно к началу этих последних, ещё не превратившемуся в гибрид ужастика и комедии положений).

В общем, как по мне, "ПНГ" — прекрасный пример реалистичной фантастики, антуражной, метафоричной и, что особенно ценно, ибо редко, — литературной. В наилучшем смысле этого слова. При чтении быстро становится видно даже невооружённому взгляду, что написан роман не скучающей, нетвёрдо грамотной институткой, а зрелым, умным, эрудированным человеком. Ну да, человек этот женского пола. И что? Лично для меня это ничуть не является имманентным недостатком. А местами так даже наоборот.

Полезно, знаете ли, бывает хитрецам-кицунэ посмотреть на себя чёрным птичьим оком.

Мне нравится, когда он говорит мне ласковые слова. И меня раздражает, что мне это нравится.

Умри, лучше не скажешь! Стоило прочитать "ПНГ" только ради этих двух предложений... впрочем, других цитат я тоже надёргал обильно. Вот, к примеру, первая из них:

Многим ли нормалам известно о том, что рядом с ними живут оборотни? — В процентном отношении немногим, но учитывая, что город у нас большой, — тысячам. А почему тогда нет сенсации? — Я вас умоляю! В Москве живут эмо и готы, крайние левые и крайние правые, негры, индусы, азербайджанцы, таджики, этнические эльфы, хоббиты и драконы, яппи, гастарбайтеры и миллионеры, приверженцы экзотических религий, трансгендеры, гипнотизеры и гадалки, профессиональные фотомодели, любители велоспорта и экстремальной езды на роликах, и у каждой группы полно странностей и особенностей. Оборотни в столице не бросаются в глаза. В провинции — там, действительно, бывают проблемы.

Или вот ещё, более злободневное:

— ...по специальности у нас теперь тоже будет ЕГЭ?

— Что? А...

Мы встретились глазами. Перспектива единого государственного экзамена по оборотневой трансформации нас сначала ошеломила, потом ужаснула, а потом — еще один условный рефлекс — мы обе мысленно махнули рукой.

Итог? В четыре слова: побольше бы таких книг!

P.S. Сажусь за "Наследников Фауста".

"Наследники Фауста"

И опять в аннотации видим авторское кокетство. Вполне простительное. Есть вещи, которые переделать "под формат" невозможно в принципе. Вот и эта — как раз из этой славной когорты.

Известно: переделывать сложнее, чем делать. Так переучивать сложнее, чем учить, а с будущего палимпсеста, прежде чем на нём писать, надобно долго отскабливать старый текст. Истины, неоднократно подтверждённые практикой. Я знаю о сложностях переписывания и по своим штудиям. А какой автор не знает? Тот, кто не заморачивается правкой вообще? Так не заморачивающийся — и не автор вовсе, а так, халтурщик...

Но здесь дело даже не в сложностях переделки, а в том, что превращение "Наследников" в очередной авантюрный роман в историческом антураже попросту убило бы замысел. Насмерть.

Нет уж! Пусть "Наследники Фауста" остаются такими, какие есть: протяжным, лиричным, местами горьким, местами прохладным, а кое-где и экзистенциальным чтением "не для всех". Кто понимает, тот оценит. А остальные... читайте "Гарри Поттера", господа остальные. Дорастёте — милости просим.

Кстати, не иначе как знаковым назову тот факт, что при сокращении названия роман превращается в "НФ". Ибо он, по духу своему, и есть научная фантастика — но фантастика, углубившаяся в заревую тьму западноевропейской истории куда основательнее, чем модный ныне стимпанк, а потому вылезшая за пределы формата, как младенец Циолковского из своей колыбели. Одно из возможных прочтений (а таковых у романа больше одного, что и служит вернейшим отличием литературы от беллетристики) заставляет усмотреть движущее противоречие текста в противостоянии молодой ещё науки и медленно сдающей позиции... гм. Как бы ЭТО назвать-то? "Невежество" — слишком общо и даже по сути неверно, "средневековое мировоззрение" тоже не годится. Ладно, будем считать, что молодая наука здесь противостоит двуликому Янусу официальной схоластики и дремучих простонародных суеверий. То, что будет жить, меняться и менять мир — тому, что уже отжило, меняться не умеет и не хочет, но при этом держит мир в своём цепком, невзирая на артрит и пигментацию, кулаке.

Элементы любовного романа тоже присутствуют. (Для меня это предмет почти болезненный: слишком многие путают любовь и секс; так вот, с моей колокольни любовный роман — это роман именно что о любви. А не та порнография в прозе, каковой является так называемый "женский роман" (и претензии "женского романа" на описание женского так же нахальны и неуместны, как претензии "воровского шансона" на принадлежность к настоящему шансону. Попса лагерная, етить её коленом в ухо)). Но, помилуйте, какой же РОМАН — и без любовной линии? (Свадьба не обязательна, равно как и тот самый секс; а вот лирика из соответствующей плоскости человеческих отношений... ну, просто старикан Зигмунд в чём-то главном, посконно-сермяжном, был всё-таки немножко прав).

Немного цитат и о цитатах.

...на улице проще, чем в доме: тому, кто идет рядом, не надо глядеть в лицо.

Ещё одна жемчужина среди кратких фраз. Правда, вне контекста она не так ярка, но жемчуг остаётся жемчугом всегда. Даже на серебряном колечке от доброго Дядюшки, что, по классику, "вечно хочет зла и вечно совершает благо".

...не дело женщины повествовать о земной любви.

Но помилуйте! А чьё же это тогда дело? Автор вновь кокетничает, мило и ненавязчиво. Даже дважды: ведь повествующая героиня тоже женщина. Кстати, это ничего, что я говорю — автор? Жаль, что в русском названия большинства профессий и призваний существуют исключительно в мужском роде. Эту историческую несправедливость уже не исправить — разве что выдумать новый язык. Но, как бы то ни было, для меня такие категории, как мастер, воин, автор, врач, учитель и так далее существуют вне деления по полу. Тот, кто, к примеру, учит — должен учить хорошо, и только; воспроизводство себя в новых личностях имеет мало общего с функцией полового размножения, распространённого не только среди высших позвоночных...

Ну и без лишних комментариев:

Не в первый раз на моей памяти злоба выдавала себя за праведность.

(...)

Незнание человеческое безгранично, но рассуждать о нем бесполезно.

(...)

Я пишу тебе письма, как если бы мог их отправить, и говорю с тобой, как если бы ты могла меня слышать.

Как-то после таких пассажей не верится, что цитируемый источник стилизован под средневековую литературу. С другой стороны — афоризмы ведь не в двадцатом веке выдумали, и те же латиняне горазды были высказаться лапидарно да лаконично. Ныне об этом мало кто помнит по-настоящему, но древние авторы умели не только сплести кружево словес, в котором заплутать легче, чем в Мамонтовой пещере без источников света. Они же иногда бывали так ясны и чисты, что по нынешним меркам это даже странно. Спасибо, Елена, что напомнили мне об этом!

Я, конечно, и сам писал в "Стоне футуриста":

Времена простоты прошли. Горизонты всего раздвинулись.

Только классики, отлитые из меди и бронзы,

Были вправе творить так легко и просто.

Мы же — скинулись

И купили право творить мудрО...

Но о самолично написанном так легко забыть! Написал — как выкинул из себя. И плутаешь в дебрях терминологии, в лесу смыслов, ещё более густом, чем Лес Предвечных Числ, забывая о том, что порой именно краткость — отмычка понимания, а вовсе не что-то иное, ещё никогда и никем не придуманное.

Ещё раз спасибо. Было здорово.

Будет ли ещё? Надеюсь и жду.

Вадим Проскурин

"Добрая фея"

На форуме КуСИ (увы, не упомню, кем именно — уж простите склеротика) было высказано мнение, что в "Доброй фее" симпатичных людей нет, а сама фея несимпатична по определению, ибо не является человеком. Так вот, могу сказавшего поздравить: выискавшееся в кои-то веки прямое зеркало отказалось льстить.

Проскурин — вообще один из последних кондовых научных фантастов. Кондовых в том смысле, что идея перманентно довлеет у них над художественностью. Автор даже не делает вид, что хочет украсить текст чем-то, кроме нормальной сюжетной интриги. Просто режет правду-матку. Могу привести отлично иллюстрирующую положение дел длинную цитату:

...тихо обсуждали что-то связанное с внуками и пенсиями. Вдруг одна из них остановилась, на ее лице появилось все то же удивленное выражение, как у пса и у наркомана.

— Знаешь, Маша, что я сейчас подумала, — сказала она, прервав словесные излияния подруги. — Вот представь себе, допустим, Волчка стали подкармливать не только мы с тобой, а, скажем, сто человек?

Теперь и у второй старушки физиономия стала удивленной.

— Никогда такого не будет, — заявила она. — Люди жадные и злые, вот, например...

— Подожди, — оборвала ее первая старушка. — Ты просто представь себе, что Волчок всегда ест вдоволь. И все другие собаки в его стае тоже едят вдоволь. А когда рождаются щенки, они все вырастают здоровыми и сытыми.

— Ох, Нина, — сказала Маша. — Твоими бы устами да мед пить.

— А когда щенки вырастают, у них тоже рождаются щенки, — продолжала Нина. — И собак в стае становится все больше и больше. Еды перестает хватать, собак разводится столько, что даже сто человек их не прокормят. И собаки снова голодные и несчастные. Было пять несчастных собак, а стало пятьдесят. Понимаешь, Маша? Чем больше мы их кормим, тем больше несчастных животных становится.

Маша негодующе фыркнула.

— Получается, мы им вред приносим? — спросила она.

— Конечно, — ответила Нина. — Мы себя обманываем, мы это не для них делаем, а для себя, гордыня это и фарисейство. Грех это. Лучше не собак голодных кормить, а...

Старушка Нина вдруг замолчала, всплеснула руками и уставилась в пространство с видом совсем запредельного изумления.

— Господи... — выдохнула она после долгой паузы. — А у людей-то то же самое... Извини, Маша, я пойду.

То, что "прозревшая" старушка тоже, говоря мягко, заблуждается, слишком очевидно, чтобы это обсуждать. Да и не в том дело. На примере ясно виден подход Проскурина к поднимаемым темам. Подход этот прост: писать, с поправкой на фантастические допущения, правду, только правду и ничего кроме правды. Сермяжной такой, посконной. Или, как было определено чуть выше, кондовой. Притом максимально простым языком. Без украшательств (что и называется, если отбросить шелуху, литературностью).

Подобным методом среднестатистические люди пишут, как правило, чернуху. А вот Проскурин ухитряется писать не самую плохую фантастику. Да ещё и с юмором, достаточно специфическим и черноватым, но не генитальным. Уважаю.

Тут некоторые малосознательные личности из зала пытаются спросить, к чему это я веду своё выступление. А лектор разводит руками и говорит: sapienti sat. Или, в переводе с наречия премудрых латинян, умному достаточно. Своё мнение я уже высказал, и, по-моему, вполне внятно.

Понравилась мне "Добрая фея". Это если совсем на пальцах.

Но предупреждаю ещё раз: вкусы у меня о-о-очень широкие. Мне вон и "Хирургическое вмешательство" понравилось до полного обалдения, и "Наследники Фауста", и даже, как бы там кто ни удивлялся, "Полуночные тени" Кручко с "Побегом" Мановой. Так что к рекомендованному мною личностям из зала следует относиться с осторожностью. Недаром народом сказано про вкус и цвет. Народ — он тоже и сермяжен, и посконен. Почище даже Проскурина.

Станислав Шульга

"Декодер"

Автор уже знакомый. Ныне я его перечитал — и вновь, будто в первый раз, проникся.

Да, Шульга весьма-таки занудлив. А что вы хотите? Это ведь настоящий киберпанк: фантастика Идеи и Антуража. Это реалисты могут позволить себе говорить на общечеловеческом языке, ибо они повествуют об общечеловеческих ценностях. Любовь там, дружба, работа в коллективе, радостное единение масс под мудрым руководством, судьбы русскоговорящих и всякое такое. (О "Русскоговорящем" Дениса Гуцко — как-нибудь в другой раз). А вот прикладникам вроде Шульги, прежде чем говорить с читателем на одном языке, сперва приходится выдавать оному читателю пухленький такой словарь с терминами. Особенно чётко это заметно в "Декодере", типичном образчике фантастического документализма в русле "повторения пройденного и закрепления изученного материала".

Большая цитата из последней повести, вошедшей в сборник "Диспетчер атаки":

"Слепок реальности" или дайс представляет собой формат данных, первоначально разработанный GK для своих нужд (уплотнение информации и облегчение ее обработки). Основой для создания дайса послужил так называемый "джимал", General Meta Language, (GML) метаязык, разработанный группой европейских семиотиков во главе с Максом Лангфельдом. Группа была занята проблемой установления метасвязей между различными языками описания реальности. Для пояснения возьмем следующий пример: у нас есть объект, допустим, чайная ложка. С точки зрения химии эта ложка является сплавом определенного состава. С точки зрения металлографии у этой ложки есть структура, набор внутренних дефектов, и тому подобное. Также эта ложка может быть рассмотрена с точки зрения такой дисциплины как сопромат. Далее, у этого предмета есть определенная история — ее сделали на конкретном предприятии, ее отливал конкретный литейщик и обрабатывали другие люди, она попала в магазин, где ее приобрели и пользовались энное количество лет. В случае если ей пользовался какой-нибудь известный человек, эта ложка имеет шанс стать экспонатом в музее со всей сопутствующей смысловой нагрузкой, другими словами — быть "больше чем просто чайной ложкой". Резюмируя — каждый из предметов реальности описывается различными знаковыми системами. Некоторые из них близки друг к другу, как различные физические дисциплины, некоторые не имеют общей базы, такие дисциплины, как биология и соционика, хотя на их основе описываются одни и те же объекты (человек). Создатели "джимала" ставили перед собой цель установить связи (метасвязи) между различными знаковыми системами, языками описания реальности. Таким образом (путем интеграции различных знаковых систем) можно было получить цельную картину, знаковую копию объекта.

Гейткиперам удалось создать программные основы для реализации этой концепции. Описание объекта реальности в одной из знаковых систем называлось "семантической плоскостью". Таких плоскостей мог быть не один десяток и между ними существовали метасвязи. Соответствующее программное обеспечение позволяло делать "выжимки" необходимой информации из дайса. И позволяло устанавливать логические цепи между, казалось бы, несвязанными между собой фактами в описываемой модели реальности.

В одном из фантастических рассказов была описана встреча землян с пришельцем, носителем заоблачного (по сравнению с землянами) интеллекта. При первом же контакте Мешок (так назвали существо земляне) заговорил с ними на их языке. Изумленные земляне спросили его, как ему это удалось. Он сказал, что он смог понять структуру и словарный запас языка по форме космического корабля, на котором прилетели земляне. Мешок смог установить метасвязи между технологиями, на основе которых был сделан корабль цивилизации и разговорным языком, которым пользовались создатели этого корабля. Нечто подобное стало возможным и с появлением дайса.

Как видим, текст даже формально не притворяется художественным. Что не делает его (для определённого числа читателей) менее интересным. Если вы тащитесь от таких пассажей, как приведённый выше — вам сюда.

...Да, Шульга пишет для интеллектуальных снобов. А ещё он — безнадёжный идеалист. В том смысле, что хотел бы считать человечество, включая отдельных представителей этого самого человечества, умнее, чем они — мы — есть. О, до текстов великого и ужасного Лазарчука, особенно до "Опоздавших к лету", сборник "Диспетчер атаки" не дотягивает. Но ведь и задачи Шульга и Лазарчук решали разные. Там, где первый — фантаст ближнего прицела, автор киберпанка, понемногу и поневоле мутирующего в альтернативную историю, там второй, вместе с прочими турбореалистами и примкнувшим к ним Пелевиным — большой философ и сущий абстракционист. Шульга не претендует на исследование отношений Человека, Бога и Мира (точнее, в уже упомянутом "Декодере" автор всё-таки... ой, нет, лучше промолчу!). Он просто ходит с лупой и микрометром по смычке homo и metahomo, обмеряя переходные формы меж существом, мыслящим на языке, и существом, мыслящим/программирующим на метаязыке. На том самом совершенно фантастическом джимале, General Meta Language, GML.

Причём уверяю вас: практически все рецепты, приведённые автором и позволяющие оператору информационных систем повышенной сложности мутировать в деми-лича, действительно работают. Ну, кроме запороговых техник, которые Шульга по понятным причинам не может описать подробно: полноценный эзотерический опыт в слова, даже слова из его альтернативного словаря, не укладывается in definitio.

Неустранимый дефект речи как средства строго последовательного обмена информацией. Средства, принадлежащего ОДНОЙ плоскости смысла.

Конечно, заменив линейный почти-художественный текст на дайс, автор смог бы преодолеть недостатки русского языка как средства описания реальности. Но замена эта в настоящее время невозможна. По техносемантическим причинам.

В общем, господа, и скучно, и грустно, и закономерно — alas! Фантастика ближнего прицела полна описаниями шансов, которые мы упустили. Так что если вы действительно хотите растрясти свои серые клеточки, потихоньку выползая из плоскости обыденных размышлений, читайте Шульгу прямо сейчас.

Потому что когда техносингулярность всё-таки нас настигнет и необратимо трансформирует, будет поздно пить боржоми.

А ведь нас предупреждали...

Фенек

"Игры в вечность"

О родной речи: шероховато. Не то, чтобы безграмотно — наоборот. Язык романа прозрачен, ясен, почти всегда правилен и прост. Но тем неприятнее натыкаться в тексте на неверную расстановку запятых, несогласованность по числам, родам и пр., на огрехи стилистики.

В общем, стандартная рекомендация: правка, вычитка и ещё раз правка.

Но это — лишь преамбула.

Глупые слова гаснут в полутьме.

Лба на стены жаль? Ну, сиди в тюрьме.

Умникам чумным руки опускать,

Радовать ворон и во сне летать,

Дуракам — сидеть (набекрень венец),

Разводить костры, слушать, как певец

Славит, точно кот, батюшку-царя.

Сел на грудь кошмар, да спасла заря.

Наяву — обвал. Снова грязь и дым.

Почерневший взгляд: мальчик стал седым.

В тучах небосвод, боги далеко —

Да и что с них взять? Богом быть легко!

...если не сойти в месиво болот,

Не глядеть на смерть, душ круговорот,

Если не жалеть. Если не любить.

Но тогда зачем этот свет коптить?

Цепки мир и брань, яростен оскал,

Неприступен круг выветренных скал,

Небо далеко. Ты ему чужой.

Снизошёл? Ну-ну. На луну повой,

Посмотри с тоской в выжженный зенит...

Видел? Отвернись... колокол звенит,

Как в последний раз, как на грани сна.

Колокол звенит! К нам пришла весна.

Вышла на порог — и свалилась вниз.

Лечим серый сплин, жучим антифриз.

Будет что сказать матушке Зиме!

...глупые слова гаснут в полутьме.

...игры в вечность — опасные игры. Заиграться действительно легко. А творя людей "по образу нашему, по подобию нашему" — не так уж сложно сотворить равных. В конце концов, простейший путь сотворения людей по канонам книги "Бытиё" доступен нам от возникновения рода человеческого. В двух словах: роди, воспитай. А неистовое пламя разума подобно любому другому пламени. Оно обжигает, испепеляет, но сверх того — закаляет.

И всё же сложно мне допустить, что заигравшиеся боги настолько бледны и бессильны рядом со смертными. Если боги — лишь бывшие люди, то у этой медали обязана быть вторая сторона. Боги — ТОЖЕ ЛЮДИ. А это значит, что им открыта дорога ввысь, сквозь кристалл небес. Если верить Эрику Берну (а он весьма убедителен), любая человеческая деятельность носит игровой характер. Спорт или бизнес, обучение или карьерный рост, ритуалы ухаживания или строительство семьи — всё игра. И виды игр, равно как меру их серьёзности, выбираем мы сами. Так что же, за триста лет игры в богов ни один человек так и не стал настоящим богом? Сомнительно! Один смертный мальчишка вообразил себя всемогущим — и почти стал таким; почему ни один из богов, этих больших детей, не сделал шага в ту же сторону? Играя в героя, царь становится героем — "на две трети бог, на треть человек". Почему игра в богов оказывается бесплодной?

Воля автора, да, конечно. Общая концепция, композиция, замысел и структура... Но противоречивость логики, лежащей в фундаменте постройки, способна обрушить самые крепкие стены.

Я поставил "Играм в вечность" девятку. Почему не высший балл? Да уж не за ошибки в синтаксисе и стилистике, даже не за собственный протест в духе Станиславского. Я высоко оценил, прежде всего, смелость автора, поднявшего ТАКУЮ тему на ТАКОМ материале. Я оценил живые характеры в статичных декорациях искусственного мирка. Но я так и не смог забыть, читая роман, об упущенных возможностях. Высказываясь, надо высказываться до конца. В некоторых случаях, включая этот, недоговорённость лишь вредит, рождая трещины в небесном кристалле.

Я поставил девятку потому, что верю: можно было лучше. Пока текст жив, он не может быть совершенным. Он должен расти. Как и автор.

Несовершенство — недостаток? Конечно. Но иных недостатков у прочитанного, по большому счёту, нет.

Елизавета Манова

"Побег"

Прочёл, если честно, с трудом.

Потому что в некотором смысле "Побег" — это инверсный, вывернутый вариант прозы Дяченко. Тот же эмоциональный накал — и смысловой континуум, где ни о какой любви речи нет и быть не может. Недаром в повествовании почти нет женщин. Только главный герой мельком, по ходу расследования, встречается с одной старой знакомой, ещё более бегло встречается с малоприятной особой, бывшей женой пропавшего капитана, да дважды поминает свою бывшую жену, и на этом присутствие слабого пола заканчивается.

"Здесь всё твёрдое, всё мужское". Я действительно не представляю, каково жить в таком мире женщинам...

...можно подумать, мужчины в этом мире живут! Это даже выживанием-то не назовёшь!

Инфернальный социум, вариация на тему.

У Шумилова "наука разрушала стабильность общества", и система боролась с наукой, сама того не замечая. У Мановой система прекрасно всё замечает, составляющие её винтики всё осознают, но... ничего не меняется. Наверно, людям не нужны никакие псичи, никакие разумные, но недобрые суперкомпьютеры у власти, и герой Мановой, Хэлан, прав: мы любое счастье способны испоганить. Для всех, даром? Доставшееся даром не ценится. Спущенное сверху по разнарядке, перешедшее по наследству? Отцовское да господское, бей — не жалей!

Видимо, определить инферно можно как место, где счастье нельзя заработать честным трудом. Хоть ты как извернись — нельзя. Ну а нечестно заработанное... какое ж это счастье? Выгода, и не более. Уворованное не идёт впрок. И дополнительное условие: замкнутость. Закрытость Системы. Когда не только у самих нет сил дотянуться до звёзд, но даже протянутую издалека руку готовы грызануть во весь оскал, на голых рефлексах.

Тут можно было бы вспомнить ещё Ефремова с его знаменитым "Часом быка" и добрейшей души диктатором Чойо Чагасом, но не стану. Вполне довольно уже сказанного.

Да, "Побег" — чтение не лёгкое и ни разу не комфортное. Но лекарства часто горьки и не слишком приятны на вкус. Что не есть повод отказываться от медикаментозного лечения.

Марина и Сергей Дяченко

"Пандем"

Значит, вот так: или любишь населяющих этот мир, или даёшь им развиваться? Значит, счастье — ловушка? Общность с кем-то старшим, с кем-то большим, с кем-то высшим — кандалы?

Сердце твоё полно жалости, Пандем? Да. "Примерно так".

Браво, Тэйон вер Алория! Ты нашёл в себе силы уйти от Совёнка. Браво, Израиль: ты борешься со своим богом, и потому унаследуешь царствие его. И тебе хвала, Эвенгар Салладорский. Ты — не самый симпатичный герой. Возможно, ты вообще не герой. Разве что с приставкой анти-. Уж во всяком случае, ты не рыцарь — о, нет! Зато ты отличный "дракон по Евгению Шварцу" и вполне себе кандидат в боги.

Вот она, Великая Лестница: ползи же, улитка, червь, душонка, обременённая трупом! Вверх, до самых высот! Ползи — или сдохни!

А ты, Пандем, не вмешивайся. Не боги горшки обжигают.

Потому что вопрос можно поставить и так: или любишь — или растёшь сам. Страдание не только очищает, оно ещё и толкает вверх надёжнее, чем вид и запах самого вкусного пряника. Таков закон МИРА СЕГО. Если в сердце твоём нет жалости... жалость — это ведь не очередная незримая нить Закона. Закон — он вне. А жалость — внутри. Эвенгар начал рвать рабские цепи, и начал хорошо; но потом он выжег себя изнутри и потому кончил плохо. Могущество хорошо лишь до тех пор, пока не замешано на равнодушии. Ибо равнодушному уже ничего, кроме нирваны, не надо. А Будду, если верить священным текстам, удержало от нирваны одно лишь милосердие.

...драгоценнейший из даров, которым может обладать ползущий по Великой Лестнице — одиночество. Только там, где не на кого опереться и не с кем посоветоваться, где приходится выжимать из себя всё, до капли, и немного больше, — только там ты узнаешь, чего стоишь на самом деле. Только там и только так. Альтернативы нет.

Хотя в жанровых рамках педагогической утопии, конечно, можно и нужно помогать тем, кому с тобой по пути. Равным. Ну, или похожим. Единомышленникам. Но кто может быть вечным попутчиком на бесконечной дороге? Только бог. А такой попутчик для одиночки вреднее цианистого калия.

Ибо сердце Пандема полно жалости.

Любовь Пушкарёва

"Синто. Героев нет"

В этой книге я впервые за ГОДЫ систематического чтения фантастики обнаружил что-то новое в смысле оригинального социального устройства. Здесь я говорю о структуре общества обычных людей. Синто, в общем и целом, подпадает под определение классической такой, педагогической утопии — только утопией там и не пахнет.

Синто просто... другие. Совсем другие.

Вот на русах Пушкарёва откатала уже привычную для меня (стержневую для цикла "Магия грёз") концепцию "диктата разума сверху". Пожизненный президент, строго следящий за избираемыми Полномочными Представителями... прямо-таки Паутина и лорды ея. А синто не ограничились только верхушкой, они перестроили всю систему общественных отношений до самого основания. Но, увы и ах (или "честь им и слава"?), организм синтского общества прискорбно неустойчив. Как подмечено самим автором, синто постоянно балансируют между банальной диктатурой с привкусом олигархии и превращением во "вторую Деправити" — иначе говоря, планету организованной преступности. Да и внешние враги-недруги, от пиратов до тех же русов с евсами, спокойной жизни им не дают.

Но лишь в таком перманентном противостоянии выковываются высококлассные кадры маленького, но гордого тридцатимиллионного народа, обучающего пятнадцать миллионов студентов, народа, аристократы которого "на две головы выше тех же тропезцев, и это не спесь, а данность"; аристократы, способные на равных (!) играть против Представителей Президента — а ведь тех набирали и учили, опираясь на ресурсы десятков, скорее, даже сотен миров...

Самое дикое в синто, в том числе с биологической точки зрения, это система перехода из семьи в семью. Но — внимание, стержень! — ребёнок должен заниматься именно тем, к чему имеет склонность. И если из ребёнка финансистов не выходит хорошего финансиста, зато может получиться фармацевт, фермер или пилот, его отдадут в другую семью и он получит вторую фамилию сообразно своим талантам. Каждый клан работает как помесь именно что феодального клана, ВУЗа и профессионального объединения. На обочине этой системы находятся только донжаны и гейши; впрочем, для того, чтобы преуспевать на этом поле и удерживаться в числе "белых браслетов", тоже требуется ох как много усилий. Например, донжан Эфенди, ставший первым мужчиной главной героини, Ары-Лин Викен-Синоби aka Вик-Син, не только профессионально любит. (Кроме шуток: донжан — не жиголо, секс может входить в программу, только не в обязательном порядке; донжаны и гейши — украшение жизни и отдохновение души, а не живые сосуды для удовлетворения физиологических потребностей клиентов!). Эфенди также профессионально танцует, управляется с лошадью не хуже циркача — от скачек с препятствиями до джигитовки и, как случайно выяснилось однажды, метко стреляет. Хотя даже при таком наборе талантов и умений он — увы! — не является для Ары-Лин ровней...

Вообще обрисованная система настолько оригинальна, что на протяжении всего пухлого тома в 550 с лишним страниц то и дело всплывало что-нибудь новенькое, касающееся синто и того, как у них делаются дела. Соотношение мужчин и женщин примерно 2 к 1; нюансы терраформирования и земледелия на Синто; обильно размножающиеся в головах у лордов-безопасников и их некстов тараканы; перипетии непростых личных/профессиональных отношений в столь оригинальном обществе... пересказать и проанализировать в кратком отзыве всё интересное и вкусное не представляется возможным. Но могу смело сказать вот что: как минимум один раз я эту книгу перечитаю.

Она того стоит.

/Перечитывал дважды. О потраченном времени не пожалел ни на миг/

С чисто литературной стороны "Синто. Героев нет" представляет собой помесь дневниковых записей реального исторического лица с заметками профессионала относительно череды кризисных ситуаций, преломляющихся через призму взглядов довольно специфической даже для синто публики: активных дипломатов и тайных агентов. Викены, Синоби, Шур и прочие семьи той же обоймы охраняют свой народ от внешних угроз. Но от гнили в собственных рядах им тоже достаётся. Хроники негероев имеют начало (пусть расплывчатое), но не имеют чётко выраженного конца, потому что разрешившиеся кризисы имеют склонность сменяться новыми. Отбились от пиратов, да так, что очистилась буферная зона между синто и Европейским Союзом — извольте отбиваться уже от евсов. Заключили постоянный контракт с Дезертом — извольте латать протекающие отношения с Тропезом. Уничтожен анклав искусственных "чужих"? Но это осложняет отношения с русами, получившими фору в исследованиях по генным преобразованиям нового поколения, и если Ара-Лин ухитрилась не без помощи своего нового брата-возлюбленного, её "половинки", от русов сбежать, отец её всё равно остаётся у русов в заложниках...

Не роман, да. Именно дневник-хроника.

И стоило стать завсегдатаем СамИздата хотя бы для того, чтобы прочесть отклонённое "Армадой" продолжение первой дилогии. Пусть даже продолжение это несколько слабее начала. Всё равно мне очень жаль, что проект "Синто" автором заморожен.

Наталья Сова

"Королевская книга"

Сборник достаточно старый, 2005 года, тиражом скромный и стилистически неровный. Хотя откровенно слабых текстов под обложкой вы не найдёте, но более поздние вещи Совы, не вошедшие в "Королевскую книгу" — такие, как "Кот и Нострадамус", "Счастливые", а особенно "Прошлый день рождения", опубликованный в "Прологе" 2004 года — выглядят более зрелыми.

За одним исключением, о котором я и хочу поговорить.

"Здесь, на краю земли". Не особенно длинная (менее ста страниц) повесть. Но недаром говорится, что размер — не главное. Эта повесть является шедевром, вполне достойным занять место рядом с такими выверенными текстами, как "Там, за Ахероном" Лукиных, "Вычислителем" Громова, "Витражами патриархов" Олди и "Звёздным пламенем" Дмитрия Никитина. Многое говорилось о кризисе рассказа, но есть-таки в отечественной фантастической литературе область приложения усилий, находящаяся в ещё более плачевном состоянии. Отличные рассказы, несмотря ни на что, исчисляются сотнями и появляются ежегодно десятками. Чтобы в этом убедиться, довольно ознакомиться хотя бы с номинантами конкурса "Химии и жизни".

А повесть?

Ни рыба, ни мясо. Мало для отдельной книги, великовато для сборников. Да и написать хорошую повесть не намного легче, чем средний роман. А прибытка автору даже самая гениальная повесть не принесёт, ибо, как уже сказано, приткнуть её куда-нибудь сложнее, чем тексты размером поменьше или побольше. Так что Наталье Сове повезло, а сотрудникам издательства "Вагриус" я при встрече готов пожать руку. Или поцеловать, в зависимости от.

О чём же, собственно, "ЗНКЗ"? О многом. О творчестве и власти, о могуществе и слабости, о многоликости одиночества, о доверии и хитрости... только о любви здесь почти ничего не сказано. И о дружбе. И о покое.

Не просите меня пересказывать сюжет. Это так же бессмысленно, как попытка согреться у нарисованного камина. Наталья Сова, используя лишь самые простые слова, ухитряется достигать наивысшей эффективности, поднимаясь к высотам одновременно философским и мистическим. Любое художественное произведение метафорично. "ЗНКЗ" — метафора в кубе. Чистый от всего наносного, мощный и ясный, едва ли не идеальный текст.

Тем обиднее, что заключительная повесть сборника, собственно "Королевская книга", сама по себе тоже написанная отлично, снижает эффект воздействия "Здесь, на краю земли". Почему? Да потому, что даёт мистическому чуду, феномену существования идеальных крепостей, рациональное объяснение. И тем схлопывает целый веер возможностей в одну-единственную смысловую нить. Трансформирует метафору в аллегорию. Лишает объёма.

Видимо, есть всё же тексты, которые не допускают даже косвенных продолжений. "ЗНКЗ" — именно из таких. Цельность этой повести лучше не разрушать ничем. А если уж вы ухитритесь найти где-нибудь экземпляр "Королевской книги", не спешите прочесть её от корки до корки. Пусть впечатление, созданное прочтением "Здесь, на краю земли", сгладится.

Тогда — но не раньше! — будет можно взяться и за заглавную вещь сборника.

Макс Далин

"Убить некроманта"

Беспощадная книга. Но при этом вовсе не злая.

Некогда отец мне говорил, что он прочёл слишком много хороших книг, чтобы дерзать что-нибудь писать самому. Ну, у меня читательский стаж поменее, да и качество читаемого малость не то. Однако же мне трудно представить, что после прочтения "Убить некроманта" у любого вменяемого автора может возникнуть желание снова поднять тему "магия и власть". Далин эту тему закрыл, причём очень и очень качественно.

Холодный анализ говорит нам, что, если рассматривать главного героя романа под углом принципа Питера, он будет типичной "свободно парящей вершиной". В самом деле, ведь он не опирается ни на кого, существует почти совершенно автономно. Рядовые подданные, от крестьянства до городских старшин, дворянство в полном составе, вплоть до придворных, и уж конечно — начальство церковное ненавидит своего короля-некроманта. Ненавидит или боится, причём гамма этих чувств практически беспримесна. (Виртуальный комментарий Марии Гинзбург: "Ну конечно, я ведь писала, что книжные злодеи — все сплошь интроверты!"). Объективность? Ха. О чём это вы, наивные? Кто же будет объективным, коль речь о некроманте? О могущественном чёрном маге, который мало того, что поднимает мёртвых, так ещё и воровать не даёт!

А стиль? Местами читающему просто душу выворачивает от горькой ярости.

— Ты воевал [...] не так, как воюет Ричард. Без толпы слуг и обоза с тонким бельем и золотой посудой. С тобой — только мертвецы?

— Да, — говорю. — То есть нет, — потому что уголком Дара чувствую холодный покой сна неумерших. — Еще пара вампиров. Только днем, сама понимаешь, они ходить не могут.

— Но живых нет? — спрашивает. И между бровей у нее появилась острая морщинка — как трещинка во льду.

— Да, — говорю. — Живых нет. У меня в стране нет лишних живых — на убой.

Но при этом:

— Я — последняя сволочь, — говорю. — Как меня только земля носит?

— Не знаю, — отвечает. — Но ты — великий король.

И это истинная правда. "Убить некроманта" — шокирующе откровенная книга о власти, о её природе, признаках и цене. Магия что? Так, средство. Хотя многое она облегчает, конечно. И всё-таки кристально ясно видна та правда, о которой редко задумываются правоверные интеллигенты: обладающий властью всегда космически одинок. Безо всяких Тех Самых Сил властитель вынужден платить судьбе дань теплом души и без конца мёрзнуть на ветрах истории. Причём в космическом одиночестве, так как власть склонна жрать близких к властителю людей хуже всякого Ваала. И без особой надежды, что если не современники, так потомки оценят. Ибо:

Великие короли не оставляют мемуаров. Это дело старых полководцев, продувших войну, и опальных вельмож.

Хорошо рассуждать на кухне о том, какие "все эти там, наверху", козлы, зажравшиеся паразиты и через одного, конечно же, дураки. Ха! Можно подумать, что вы, умники кухонные, оцените мягкого, умного, едва ли не запредельно доброго короля. Несчастного, жалеющего отправлять вас на убой в войне за ваши — да-да, именно ваши! — интересы!

Вместо оценки — безусловный рефлекс. "Некромант? Убить!"

Далин подставил читателям зеркало. Позволил, если хватит смелости, почувствовать себя "этим там, наверху". Что, холодно? Страшно? В наилучшие моменты — просто тоскливо?

Очень.

Поэтому в книге можно найти ещё и непрошеный ответ на вопрос, почему у власти так мало мягких, умных и пусть не запредельно, но хотя бы просто добрых.

Обладатели перечисленных качеств "там, наверху" повымерзли, не иначе.

...увы, но почти любая бочка мёда не обходится без своей ложки дёгтя. В "Убить некроманта" роль последней выполняет эпилог. Не читайте его! Не надо! Остановитесь вовремя, если уж автор не сумел этого сделать.

Ольга Онойко

"Лётчик и девушка"

Закономерен вопрос: а почему именно эта повесть? Почему не что-то более крупное, более старое, уже признанное и опубликованное на бумаге?

Тут дело такое. Я давно уже хотел поместить здесь обзор творчества Онойко, но боюсь увлечься, ибо глаза разбегаются. Девушка пишет не особенно быстро, но давно, качественно и (что не может не радовать) прекращать это занятие, в отличие от Анастасии Парфёновой, не собирается. Слава небесам за немаленькие наши радости!

Но предварительно, очень конспективно... дам себе волю.

Первым по праву должно стоять "Хирургическое вмешательство". Совершенно феерический роман, кажущийся куда длиннее, чем он есть (такое же впечатление при просмотре производит не менее феерический на свой лад фильм "Беги, Лола, беги!"). Пружина сюжета закручена так плотно, что диву даёшься: как не лопается, бедная? При перечитывании — а текст вполне годится для неоднократного перечитывания, уверяю вас! — невольно вспоминается классик: "Не нужны и боги. На одном плече держит он небо..." Но у классика была греческая мифология, а тут — Москва, наши дни, якобы городская фэнтези (якобы — потому что жанровые каноны типичной ГФ, с её штампованными вампироборотнями, стоят в стороне и нервно курят).

Затем монументальная дилогия "Доминирующая раса" — "Дикий порт", опубликованная под псевдонимом Олег Серёгин. Якобы космоопера. По тем же причинам "якобы", что и "ХВ". Первый роман попроще: ну, живое оружие, как нарочито напоминающее Чужих из всем известного фильма, так и не напоминающее ничто из фантастического кинематографа, ибо у режиссёров и большинства зрителей фантазии на такое не хватит (куалькуа, привет! давно не виделись...). Ну, космические войны, ну, традиционно выигрывающее их человечество... А вот второй роман похож на туго скрученную спираль ДНК: так же надёжно до полной комплементарности, но при этом так же потенциально опасно (живое оружие — помните?). Две полнокровных сюжетных линии с ответвлениями соединяются в один масштабный текст, в отличие от канона типичной космооперы ("Звёздных королей", к примеру) нимало не легковесный и не простенький.

Последнее из крупного и опубликованного: "Дети немилости". Ещё один монументальный роман, формально относящийся к технофэнтези, куда как превосходящий объёмами "Хирургическое вмешательство", но, увы, проигрывающий ему же в динамике. Нет, это отнюдь не затянутое занудство: автор прекрасно знает, как распорядиться пространством текста и не тратит его на необязательные повторы для любителей почитать по диагонали. Но рецензент "МФ" прав: кое-что можно было бы и сократить. По крайней мере, у меня при чтении создалось такое же ощущение. Проблема в том, что фантазия Онойко чуть слишком богата на вкусные подробности, которых хватило бы на целую трилогию, если не длинный цикл. В долгоиграющем проекте вроде "Детей немилости" ей стало тесно — что вполне закономерно привело к написанию повести "Далёкие твердыни". О последней скажу коротко: если это — слэш, то "Лолита" — гимн педофилии!

А теперь, наконец, вернусь к "Лётчику и девушке".

За экранизацию этого текста с радостью ухватился бы Хаяо Миядзаки. Почему? Ну как же!

Он сунулся в кокпит и вытянул из сумки тетрадь с расчётами.

— Крылья! — взвыл над ухом триплан. — Гад, не ходи ногами по крыльям!..

— Извини, — сказал лётчик и раскрыл тетрадь, прижав её к борту. — Слушай. Если всё пойдёт хорошо, завтра мы будем на небе Марса. Венера в афелии, проход через небо Солнца наименее опасен. К тому же встречного ветра почти не будет. Стало быть, планируем как обычно. Если я правильно посчитал, нас как раз отнесёт к Деймосу. Там дозаправимся и полетим на Марс. Элис, готов?

Лётчик уже однажды форсировал небо Солнца — давно, во время войны. Тогда под ним был другой самолёт. Элис по этому маршруту летел впервые.

Теперь понимаете?

Полная психоделика в первой части. Вселенная, устроенная с той рациональностью и простотой, которую способно породить лишь воображение большого ребёнка. Не имеющий имени лётчик является осью, заставляющей крутиться её шестерёнки — и неспроста сейчас, когда я пишу эти строки, снова вспоминается уже прозвучавшее: "На одном плече держит он небо..." Потому что во второй части мы снова оказываемся в Москве "Хирургического вмешательства". Тут не обойтись без спойлеров, но на самом деле даже буквальный пересказ сюжета, как мне кажется, не убил бы сумеречной прелести текста. Он целен и прекрасен в своей цельности, отнюдь не напоминая при этом изувеченную Венеру Милосскую.

О чём же он говорит нам?

О вечном поиске. О дерзающем вызове мужчины, о завораживающем колдовстве женщины. О сотворении миров — по образу нашего, по подобию нашего: с кровью, с болью, со всеми бедами из адского набора Пандоры, но и с надеждой, являющейся, подобно фениксу, из того же самого источника. О становлении личности. О плате за сверхспособности.

...не может стать медиумом тот, кого в детстве хоть кто-то любил.

Так странно устроен этот печальный дар — умение видеть чужие мысли и испытывать чувства, способность входить в чужие внутренние миры. Если малышу есть, на кого положиться, если он знает, что его защитят и поддержат, не ждёт ежеминутно окрика и пинка, если он счастлив, — он никогда не узнает, каково это. Зачем счастливому человеку становиться тонкой мембраной, тугой струной? Оставаться человеком куда приятней.

В той же мере, в какой первая часть, про лётчика, психоделична, вторая, про девушку, психоаналитична. Снова наблюдаем мы неизбежное единство двух противоположностей, сцепку Инь и Ян. Только в "Лётчике и девушке" нет чередования сюжетных линий, как в "Диком порте": объёмы не позволяют. Впрочем, здесь чередования и не требуется. Оно лишь поставило бы под сомнение цельность текста, живо напоминающую как прозрачность Сент-Экзюпери, так и буйство сталкивающихся характеров из рассказов Стивена Кинга.

Есть авторы одной книги, творцы одного мира. К счастью, Ольга Онойко к таковым не относится. Её воображение породило как минимум три богатейших вселенных — и не оказалось истощённым этим неподъёмным трудом. Что ещё сказать напоследок?

Читайте тексты, названные в этом обзоре, а меня ждёт-дожидается "Море имён".

Ольга Чигиринская

"Сердце меча"

Я решил, что непременно помещу здесь обзор этой книги, когда прочел едва пятую часть её. И окончательно определиться меня заставил вот такой пассаж:

— У нас нет птицы, которая символизирует простосердечие и пресмыкающегося, которое символизирует мудрость. Когда Ааррин переводил Евангелие, он встретил тут затруднение и перевел "голуби" как "птенцы", а "змеи" — как "идра'анти". Это твари, похожие на хорьков, очень сообразительные. Они забираются в гнезда и похищают птенцов и яйца. Мало кому удается примирить птенца и идра'ана в своей душе. Я знаю, что я идра'ан. И Морита — идра'ан. И Дик тоже. Но он был еще и птенцом — пока девица не ударила его в сердце. Если птенец убит — какая разница, какой из старых идра'анти будет учить молодого таскать яйца?

— А больше вы ничему его не можете научить?

— Больше я ничего не умею.

— Позвольте не поверить. Вы старше меня, старше всей нашей империи. Может быть, всего рода человеческого — и вы ничего не умеете, кроме как ловко орудовать мечом?

Шеэд поднял на нее глаза, и она внутренне дрогнула. Такой взгляд мог быть у существа, которое старше Галактики...

— Миледи, — спросило ее существо. — А почему вы думаете, что я учу, а не учусь?

Знаете, это сильная сцена и сильные слова. Особенно сильные. Но таких сцен и таких слов в книге много. Здесь это не единичное явление, а норма. И потому я смело могу причислить "Сердце меча" к романам, достойным восхищения. Причём не только моего. Чем больше людей прочтёт его, тем больше получит шанс стать лучше. Хорошая литература, по-настоящему хорошая, обладает этим ценным качеством.

Да, книга Чигиринской не проста. Она подобна упомянутому в приведённой выше цитате Дику. Можно (с трудом, но можно) прочесть её как простой развлекательный текст, хотя для простой космооперы она всё-таки чуть слишком сложна, — но ограничиться только внешним будет колоссальной ошибкой, нарочито обедняющей книгу. Или, говоря мягче, такое прочтение будет подобно выковыриванию изюма из сдобной булки. Только изюма — тогда как здесь есть и орехи, а тесто замешано на меду, яйцах, корице и ещё многом, не столь легко определяемом на вкус.

Ах, вам не очень по нраву корица? Ну... всё лучше чизбургера, не находите?

Я уважаю эрудированных авторов. Чигиринская достаточно эрудированна, чтобы смешать в рамках одного рассказа генную инженерию и Шекспира, западноевропейские эпические сказания и элементы японской культуры, итальянскую оперу и классическую научную фантастику. Кто, как не человек с поэтическим складом ума, мог назвать "блуждающее скопление антивещества" разом и антизверем, и левиафаном? Кто, как не человек, понимающий технику или хотя бы понимающий понимающих технику, мог найти для гравитационных двигателей космических судов редкое, но понятное и незатасканное название — кавитационные?

Но главное, что пленяет в романе — это характеры. Личности. Судьбы. Не все герои сразу и без сомнений вызывают симпатию; в иных разочаровываешься, иных понемногу начинаешь любить, а ещё кое-кто начинает будить неприязнь, хотя поначалу казался вполне приличным человеком... но почему-то никого из них, даже достойного жгучей, как перец чили, ненависти не получается возненавидеть всерьёз. Не потому ли, что автор последовательно исповедует принцип: "Понять — значит, простить"?

Прекрасный этот принцип применим далеко не всегда, как и любой принцип вообще, но я сейчас не о справедливости и не о воздаянии, а о духе, который пронизывает текст. "Сердце меча" очень христианская книга.

Не по форме, конечно. Ну и что?

...по форме "Сердце меча", начиная с определённого места, имеет очень много общего с "Пятнадцатилетним капитаном". Вплоть до значимых численных (!) совпадений. Вот только это самое совпадение на поверку оказывается ох как обманчиво. История повторяется именно так, как она только и может повторяться: не входя дважды в одну и ту же реку. И расхождений в ней оказывается ничуть не меньше, чем общих мест.

"Сердце меча" попросту гораздо больше, чем большинство классических произведений, следы которых можно в нём найти. И я говорю совсем не об объёме текста, хотя он тоже велик.

— Господин, на вас кровь, — сказал кто-то из свиты тайсёгуна и протянул ему распечатанную мятную салфетку. Тайсёгун вытер руки, потом попробовал стереть кровь с подола своих белых одежд — но только размазал ее. Тогда он рассердился и разорвал на себе верхнее платье, швырнув его на лежащего преступника, и салфетку бросил туда же.

— Ну вот, — сказал он сквозь зубы. — Теперь вся его кровь — на нем.

Он снова вскочил на платформу и по кивку государя кортеж тронулся. Ман видел, что тайсёгун ошибся — на нем оставалось еще одно маленькое пятнышко.

Что ещё сказать? Прекрасная книга. Оцените её по достоинствам её, оцените по силе её и по яркости; но не ищите в ней того, чего нет и быть не может. Не ищите в ней чистого развлечения.

И тогда "Сердце меча" сторицей вознаградит вас за труд чтения.

Андрей Смирнов

"Безумная роща" (20.03.10)

Смирнов — автор, по меньшей мере, неоднозначный.

Его роднит с Проскуриным и Шульгой определённое пренебрежение к художественности. К искусству ради самого искусства. Но пренебрежение это рождено тем же, что заставило отойти от тонкости и их. А именно — та поистине изумительная, выходящая за всякие рамки сложность, что срастается в единое целое с величайшей простотой. Я, как автор, отчасти разделяющий их стремления, могу лишь низко поклониться этим безумцам, осмеливающимся заковывать в несовершенные цепи слабых слов то, что не принадлежало, не принадлежит и по самой сути своей не может принадлежать стихии слова.

Однако "Безумная роща" в некотором смысле отрицает сущности, описываемые Проскуриным в дилогии "Звёздная сеть"/"Звёздный шлюз" или Шульгой — в "Декодере" и "Хаос-генераторе". Те обращаются к стихии научной фантастики, к картинам будущего, к тому, чего ещё нет в реальности. Смирнов же устремляет взгляды в прямо противоположном направлении и примеряет даже не маску автора фэнтези, но бубен шамана и плащ мифотворца. Здесь он приближается, скорее, к Танит Ли, точнее — к той из ипостасей этой Силы, которая создала "Сагу о плоской Земле".

Можно было бы упомянуть для сравнения Джека Вэнса, но масштаб, в котором творил последний, мелковат. Как ни удивительно, даже Олди, создавая свои мифологические миры — "Чёрного баламута", "Кабирский цикл" и другие — уступают масштабом Смирнову. Уступают не даром слова, не умением выстроить картину мира и оживить её при помощи волшебства, именуемого искусством. Нет. Именно масштабом. Олди гораздо лучше владеют литературной речью, они подобны мастерам-камнерезам, высекающим на гранитных гранях речения мудрости и барельефы отточенной красоты. Но именно потому Смирнов в чём-то выше их — как добровольный каторжник, неустанно ломающий мёртвый камень, чтобы возвести из него свой собственный Стоунхендж.

Если уж всерьёз равнять эпическим размахом "Безумную рощу" с каким-либо из художественных текстов, которые мне знакомы, то либо с "Библией" (и да не покажется вам такое сравнение кощунственным), либо, скорее, с трёхчастным стихотворением старшего Гумилёва, называющимся "Душа и тело". В зарубежной фэнтези, помимо "Саги о плоской Земле", есть ещё "Сильмариллион". Но "Сага" — многотомная эпопея, порождение игривого эротизма, а не некое единство; "Сильмариллион" же иссушён дуновением смиренной христианской простоты ещё на стадии замысла. Говоря об отечественной фэнтези, можно вспомнить, что во второй книге "Летописей Хьёрварда" у Перумова был эпизод, повествующий о возникновении Упорядоченного... но то был лишь эпизод. Эпизодом затянувшегося сражения Света и Тьмы является и первая книга "Летописей", "Гибель богов". Колоссальным, поражающим воображение, да — но всё равно имеющим пределы. Они, эти эпизоды, не цельны, не составляют единого полотна — а роман Смирнова, неоднородный по составу, что подчёркивается его разделением не на главы, а на "истории", всё же складывается в некое целое высшего порядка.

Бессмысленно пересказывать сюжет "Безумной рощи". Это не более и не менее, чем рассказ об основах мироздания. Не нашего, и не вымышленного, и не мироздания одного из множества вероятностных миров. Нет. Как уже говорилось, это — безумная и притягательная в своём безумии попытка объять всё мироздание как единое целое. Недаром проводником в этом путешествии автор избрал Лорда Мъяонеля, одного из — спойлер! — Владык Бреда.

Скажу честно: прежде я полагал, что лучшим из крупных текстов Смирнова является роман об Уиларе Бергоне, "Чернокнижник". Теперь я уже так не думаю. В "Чернокнижнике" больше литературы. В этом романе, в этих историях, общим числом тридцать одна, больше мифа. Больше силы и простоты — которую, впрочем, не так-то легко понять. Ибо корни её простираются очень далеко, до пределов, где истаивает ткань мира, где знаки и символы теряют смысл. Если душа человеческая воистину вечна и нетленна — как повествовать о её действиях и трансформациях до того, как она получит тело, или после того, как она его утратит?

К сожалению, "Безумная роща" имеет нечто общее с наиболее выдающимися из творений Обладающих Силой. А именно — неповторимость. Можно ждать продолжения полюбившегося сериала, но Смирнов, кажется, слишком хорошо усвоил истину, что настоящий мастер в любом искусстве не должен повторяться, чтобы не превратиться в ремесленника. Он написал "Безумную рощу", и я снимаю перед ним шляпу. Но у этого романа нет (и не может быть) никакого продолжения... точнее сказать, его продолжениями становятся все, прочитавшие его. Изначальный миф, представший перед читателем во всей своей первозданной грубости, поразительной красоте и неописуемой мощи, превращается в реальную жизнь. Или растворяется в ней, если угодно. Как река, закончившая своё течение в море имён...

Засим умолкаю.

Пусть лишённая многих привычных атрибутов художественной прозы, пусть шокирующая и странная, местами святотатственная, местами пронзительно яркая, а кое-где беспросветно чёрная, но книга эта имеет один неоспоримый плюс. Прочитав её, трудно смотреть на привычный мир теми же самыми глазами, какими мы видели его раньше. Если вас не пугает, а влечёт подобная перспектива, если вы тоже, как Мъяонель, хотите творить собственные чудеса, а не только лишь пользоваться плодами чужого творчества — "Безумная роща" может помочь вам.

Но непременно возьмёт свою плату. Так что будьте осторожны!

Лоис Макмастер Буджолд

"Криоожог" (06.10.10)

Давно уже не обновлял этот файл. Тем приятнее найти наконец-то повод.

Не стану высказываться о сюжете, языке и так далее. Достаточно сказать, что сюжет — традиционно для Барраярского цикла — детективен и в должной мере закручен (а более о нём ни слова, чтобы спойлеров не плодить). Язык перевода заставляет ностальгически вспоминать о временах, когда фантастику переводили не столько потому, что за это платят, сколько по велению сердца (иначе говоря: все бы "профессиональные" переводы были так же хороши!). Наконец, чего для многих читателей было бы достаточно как самоценного факта: в главных героях здесь по-прежнему Имперский Аудитор лорд Майлз Форкосиган.

Да-да. Тот самый.

Майлз подался вперед, к кодированному устройству записи, и самым оживленным тоном произнес:

"На всякий случай, Грегор, я хочу, чтобы ты знал: если после всего эта планета погорит, моей вины тут нет. Растяжка от мины была натянута задолго до того, как я об нее споткнулся".

Он с минуту подумал, пойдет ли это в качестве первого предложения его Аудиторского доклада, потом протянул руку и стер.

Но техника написания всё же вторична. Даже герои, в сущности, не так уж важны. Хорошая фантастика, которой ждут от полюбившегося автора — это не просто абстрактная литература. Это литература ИДЕЙ. Вот о них и выскажусь.

Точнее, об одной... не идее, а скорее теме.

Весь роман, как мне показалось, пронизывает единая, не всегда видимая, но зато почти всегда слышная звонкая струна. И задаёт ей тон подсердечный крик: "Никто не должен умирать от старости в тридцать лет!"

Но позвольте, а в каком возрасте человек ДОЛЖЕН умирать от старости? В восемьдесят? В сто двадцать? Восемьсот? Должен ли человек умирать от старости вообще? И не только от старости, кстати сказать. И если должен, то кому? Богу, вселенной, собственным детям, быть может — что, увы, больше всего похоже на горькую правду?

(Религия Барраяра постулирует: мёртвые живы, пока о них помнят. И всё же, ещё раз, снова и снова: смерть — это долг? Крест? Судьба?)

Буджолд действительно не исписалась. Медицинский факт. Исписавшиеся ставят перед читателями куда более простые вопросы. А иногда, в совсем уж клинических случаях, ещё и дают на них простые ответы. На уровне, что лежит глубже сюжета о махинациях с криозаморозкой на Кибо-Дайни, Лоис исследует не новую, но неизменно остающуюся актуальной тему, уж простите мне этот канцелярско-филологический штамп.

"Вот, вы вкусили плодов с Древа Познания, и стали ныне как боги, знающие добро и зло. Змий не обманул. Но означает ли это, что вы теперь можете встать над своей биологической природой, а, разумные вы мои?"

Кажется, я тоже задаю слишком много вопросов. С другой стороны, в одном хорошем романе метко подмечено, что в трансе аналитик мыслит исключительно вопросами, отбросив все готовые шаблоны. Никаких простых ответов. Вообще никаких ответов! Только широко распахнутые глаза, учащённый пульс и пропорциональная смесь инфернального ужаса с детским восторгом перед открывшейся перспективой.

Тут мне почему-то вспомнился Бродский. Почему-то?

"Пространство, которому, кажется, ничего

не нужно, на деле нуждается сильно во

взгляде со стороны, критерии пустоты.

И сослужить эту службу способен только ты".

Позволю себе заметить, что пустому пространству гораздо меньше нужен наблюдатель, чем роману — неравнодушный читатель. Но это, как вы понимаете, не единственный ответ.

В конечном счёте, "Криоожог" — это роман, выводящий нас на вечный вопрос о природе разума. О границах его, формах и привилегиях. Разумеется, на по-Лемовски глобальный охват Буджолд не претендует. Избранная ею стезя автора авантюрно-приключенческой фантастики не позволяет замахиваться на слишком многое. Как заметил классик, "никто не обнимет необъятного". Но для зодчего, возводящего Вавилонскую башню проекта о создании бога, её роман способен послужить надёжным краеугольным камнем — одним из многих. А мудрецу, складывающему мозаику проекта поисков бога — ярким кусочком качественной смальты.

Смело рекомендую "Криоожог" всем. А не только поклонникам Майлза Форкосигана и даже не только поклонникам качественной авантюрно-приключенческой фантастики. Хотя начинать читать Барраярский цикл лучше всё же с начала, это — едва ли не единственное ограничение по доступу. Да и в отрыве от цикла текст смотрится весьма неплохо.

Что ж, это также стало для Буджолд доброй традицией.

Анна Александровна Коростелева

"Школа в Кармартене" (13.11.10)

Давно уже следовало написать об этой книге. Давно. И нет мне прощения, что я делаю это с таким опозданием; но так как я всё же делаю это, часть вины с меня снимется.

...что только не упомянут, бывает, в комментариях! Ясно помню, хотя не упомню, на чьей конкретно СИ-страничке, как однажды кто-то из читателей заметил, что ни разу не довелось ему поучиться в школе, которая нравилась бы ему по-настоящему. После чего выразил сомнение в том, что такие школы, в которых хочется учиться, вообще возможны. На что хозяйка странички (да, кажется, именно хозяйка, а не хозяин) откликнулась:

— Ну а Хогвартс?! Вы бы и в нём учились без охоты?

Да простит меня Джоан Роулинг, но Хогвартсу с его плакатным дедушкой Дамблдором я бы однозначно и несомненно предпочёл Школу в Кармартене. С её несомненно мудрым и столь же несомненно маразматичным Мерлином, который "каждый год приглашал в школу под Рождество кого-нибудь из святых, чтобы молодежь не отрывалась от реальности". Школу с совершенно фантастическими во всех смыслах преподавателями, способными, например, играть с огнём (как Змейк... правда, надо знать, как именно он играет с огнём, чтобы проникнуться этой простой фразой) или, в рассеянности не заметив под ногами лужи глубиной по колено, пройти по ней, как посуху (что однажды произошло с профессором Морганом и не вызвало ровно никакой ажитации — а что, тут и не такое видали... один только Курои, имеющий обыкновение метать отнюдь не фигуральные молнии в учеников, чего стоит!).

Или вот ещё, цитата об учебном процессе и одном из педагогов:

По пустынным залам Западной четверти бродили старшекурсники со странными, отрешенными лицами. На самом деле они сдавали экзамен по основам обоняния — половина из них прятала и развешивала в разных концах школы всякие вещи, а половина искала их по запаху. Все найденное сносили на лужайку и клали перед преподавателем. Задания усложнялись — затем уже предметы, которые нужно было искать, прятали на открытом воздухе — там, где ветер приносил множество сбивающих с толку запахов. Гора башмаков, ремешков, свечек и прочих обнаруженных предметов перед старым лисом все росла, лис же, лежа посреди школьной лужайки, помечал для себя, кто что принес и как быстро. Под конец дня студенты с завязанными глазами по запаху раскладывали травы — одинаковые должны были оказаться в одной связке, — а посреди лужайки на огромной куче унюханных предметов, щурясь от заходящего солнца, лежал преподаватель.

Вы ещё не хотите в эту Школу? Нет? Очень странно.

На многих старинных картах в библиотеке, на которых было множество белых пятен, рукой учеников последующих поколений посреди самых обширных пятен нанесена бывала карандашиком аккуратная точка с пояснением: "проф. Мэлдун". Это не было хулиганством, это была в некотором роде дань восхищения.

А вот краткая (для разнообразия) и выразительная (ну, это уж как всегда) речь гостя с далёкого Востока, тоже одного из наставников Школы:

— Я беседовал сейчас с очень влиятельным человеком, и, судя по тому, что я узнал от него, вам всем следует сложиться, купить гроб, преподнести его в знак почтения мне, вашему наставнику, и разойтись по домам, — безмятежно сказал Сюань-цзан. — Сперва он дал мне понять, что вместо обучения письму мы должны, не откладывая, переходить прямо к познанию дао, затем — что всякое упоминание о дао в этом государстве карается законом. Полагаю, что в стране, где царит такая неразбериха, никому не будет вреда, если я продолжу преподавать вам уставной почерк кайшу?

— Ваша проницательность, учитель, подобна в некотором роде рентгену, — сказал Эльвин.

Но кто поистине неподражаем, так это конкретно и персонально Мерлин. Надобно быть неподражаемым, чтобы заведовать такой Школой и при этом иметь воистину сумасшедшую смелость НИЧЕГО не запрещать. Ни педагогам, ни даже ученикам.

Как? Вы спрашиваете, кто такой Мерлин? Н-ну-у...

— Что это вы пишете, дитя мое? — раздался ядовитый голос у Гвидиона за плечом. — "...причиняя большой ущерб исконному населению Британских островов...". Запомните, молодой человек: исконное население Британских островов — это я. Все остальные появились там гораздо позже.

О, Школа, Школа в Кармартене! О, эти башни, каждая из которых тоже имеет свой характер; эти витражи, которым надо льстить, чтобы они возвращали яркость и блеск; эти чудеса различного калибра, от библиотеки (которой заведует живое чудо) до эха, умеющего повторять не звуки, а мысли, но которое из соображений гуманности убедили молчать... да-да, именно убедили, а не принудили заклятьем!

Любая Школа, а не только та, которая пишется с заглавной буквы, славна, помимо преподавателей, как бы замечательны они ни были, прежде всего учениками. И об учениках кармартенской Школы я могу сказать только одно: великим удовольствием и великой честью для меня была бы не только учёба среди них, но и просто беглое с ними знакомство.

Каждый даже среди первокурсников — личность. Пока ещё с маленькой буквы, но это пока.

Да. Каждый, без изъятия.

— Как ты думаешь — в каком смысле "исследование утраченных рукописей"?

— Ну, зная архивариуса Хлодвига, думаю, что прямо исследование, и притом очень тщательное, рукописей, которые именно что утрачены, — предположил Гвидион.

Ллевелис и Гвидион стояли перед стеной, читая и перечитывая названия предлагавшихся субботних спецкурсов по выбору:

"Ползучие растения" (доктор Блодвидд).

"Исследование утраченных рукописей" (Хлодвиг Нахтфогель).

"Топография волшебных холмов" (проф. Коналл O'Доналл).

— Я слышал, что профессор Коналл О'Доналл не отражается в зеркалах, — с некоторой робостью заметил Гвидион.

— Ну, это само по себе еще ничего не значит, — отмахнулся Ллевелис.

Отрывок крошечный и вроде бы не о том... но характеры отражены безупречно.

Кстати, вы наверняка обратили внимание на то, как обильно я уснастил свою хвалебную оду роману Коростелевой цитатами? Это неспроста. Он словно сшит из готовых цитат. Проходных эпизодов, написанных "правильным", то есть сереньким, никаким языком — нет. То есть вообще. Порой автор цитирует классику — от валлийских мифов до "101 истории дзен", но цитаты не кажутся инородным телом. В строку, в единый, мгновенно узнаваемый стиль укладывается всё — от канцелярита безликих господ из министерских комиссий и до китайских цветистостей от достопочтенного Сюань-цзана.

Включительно.

Не знаю, как такое вообще удалось. Видимо, это очередное тихое чудо — и потому мне ну никак не хочется его анализировать. Я — горячий поклонник, а не патологоанатом.

Позволю себе ещё одну цитату:

"...в хорошей книге слова — ограненные кристаллы. Они никуда не деваются, они вплавлены в страницы тонко и четко, как в оправу". (М. Далин "Рукопись, найденная под прилавком")

Сказано было о классике, но и к "Школе в Кармартене" относится. На все сто.

Я начал с пересказа запомнившегося диалога в комментариях, а закончу, пожалуй, пересказом кусочка обсуждения на одном широко известном форуме. После очередного скандальчика кто-то вздохнул: почему, мол, Всемирную Премию Фэнтези не дадут кому-нибудь с СамИздата? На что я лично отреагировал так:

— Если вы действительно хотите, чтобы автор СИ получил ВПФ, то поднатужтесь-ка, поднапружьтесь-ка, — и переведите на аглицку мову "Школу в Кармартене". Дадут мгновенно. Если перевод будет хоть в половину так же хорош, как оригинал.

"Впрочем, куда там..." (АБС "Трудно быть богом")

Александр Бережной

"Палач, демон и принцесса" (25.11.10)

Впервые я прочитал эту книгу в апреле. И уже тогда она оставила ощущение, что автор (равно как и роман) окажутся открытием года. Сейчас, спустя несколько месяцев, перечитав Бережного, я могу подтвердить сложившееся мнение.

Таки да. Открытие.

...есть такой метод создания нового, очень среди литераторов (и не только) популярный: берём идею, скрещиваем с другой идеей под определённым углом — и получаем новую, возможно, даже оригинальную конструкцию. Халтурящие авторы, кстати, ограничиваются именно двумя идеями. Или идеей и стилистическим приёмом. Или идеей и персонажем. Но — двумя.

Известнейший плод с этого дерева — так называемая "городская фэнтези": условно говоря, фантастика меча и колдовства, но не в средневековье, а "здесь и сейчас", на улицах мегаполиса. Несколько выше следует поставить авторов, которые опираются не на две уже-известных-вещи, а на большее их количество. Три-четыре, иногда пять. Но для настоящих мастеров заимствованные идеи, даже если удаётся различить первоисточник — не костыли, используемые эпигонами без собственных ног. Для мастеров заимствования, аллюзии и даже архетипы — просто строительный материал. И в фундамент этот материал укладывается щедро, без особой экономии.

Возьмём для примера главного героя "Палача, демона и принцессы", Омегу. Само его имя прозрачно намекает: перед нами вельми крутой перец. Даже суперкрутой. И Омега отнюдь не разочаровывает ожиданий... Из каких базовых элементов собран этот образ? Ну, во-первых, основа — человеческая. Омега легко может сойти за одного из нас. Даже ауру подделывает так, что не придерёшься. Правда, он остроух, что намекает на присутствие эльфийской крови. Ещё он демон. Самый настоящий, питающийся эманациями боли, а враждебные намерения, страх, отчаяние и тому подобные эмоции просто отлично чующий. Вертикальные зрачки, татуировка-Печать, имеющая разнообразные магические функции, здоровенный и тяжеленный, ростом с самого Омегу, сложной формы меч по имени Попутчик, привычки заядлого курильщика...

Понимаете, о чём я?

Заядлых курильщиков среди книжных героев — пруд пруди. Клыкастых демонов с глазами необычного вида — тоже. Как и героев-магов (а Омега не только крутой мечемашец, но и маг не последнего разбора). Неимоверно здоровенных мечей сложной формы уйма в определённого сорта компьютерных играх. Татуировки, имеющие магические функции, тоже встречаются, хотя уже не шибко часто. Но когда мы сведём всё это и ещё кое-что, мной не упомянутое, вместе, получится, что Омега — совершенно уникальный зверь. И аналогов ему нет.

Между прочим, демон он явно неправильный. А по ходу повествования выясняется, что изначально он был, вполне вероятно, нашим соотечественником. По крайней мере, манера выражаться у него вполне соответственная. Попаданская.

Палач. Точнее, ученик палача, Шиду. На создание этого героя Бережной потратил не так много красок. Правда, это вполне объяснимо: если за плечами Омеги незримо витает долгая, очень даже непростая и полная извилистости судьба, то Шиду молод. Скелетов в его шкафу не так много. Хотя он тоже не так прост, как может показаться на первый взгляд. Что в полной мере относится и к принцессе Айшари. Которая, конечно, принцесса, но не классическая тёмная эльфийка, а... гм. Ладно, не буду раскрывать карты. Пусть её комбинированная природа до поры останется для читателей сюрпризом.

Кстати, классические сюжетные ходы в книге тоже выворачиваются наизнанку с самого начала. Ведь она и начинается-то с того, что нечаянно вызванный некромантом-недоучкой демон (тот самый Омега) спасает Шиду и Айшари от смерти на жертвеннике...

Потом будет ещё многое. И пираты, и ловля жемчуга, и дуэль с гномом — культура которого прямо-таки вопиёт о родстве с японскими традициями, и вампиры (сплошь нетипичные), и учёба основам магии (ох, какой наставник получился из Омеги!), и разбойники, и жрицы, и орки, и... ох, проще перечислить, чего не будет. Предсказуемости и шаблонности не будет. Корявого языка и дурных ошибок, вроде неразличения "-тся" и "ться". Классических квестов, столь же классического рыцарства. Ощущения картонности декораций, заявленных как "новый, оригинальный" мир. Простоты мыслей, слов и поступков. Всего этого вы в книге не найдёте.

А вот есть ли у неё недостатки?

В общем, да — в основном, как продолжение достоинств. Замысел автора слишком масштабен для одной-единственной книги, а потому на стенах висит целый арсенал ружей, которые были старательно смазаны и заряжены, но так и не выстрелили. Постоянно происходящие неожиданности — тоже палка о двух концах и повод обвинить Бережного в избытке пресловутых роялей кустарниковых самовыдвижных...

Но если не придираться, то ведь отличный текст. Сочный, очень динамичный, живой и настоящий. А по большому счёту, только это и имеет значение.

Нил Стивенсон

"Алмазный век, или Букварь для благородных девиц" (13.12.10)

Первым делом придётся поговорить о проблеме перевода; ничего не поделаешь, эта тема не только вечно актуальна, но также связана с книгой, о которой я намерен рассказать в этот раз. А как именно связана — узнаете чуть позже.

Мои первые фантастические книги были отпечатаны при СССР. Сейчас многие ругают те времена, обзывая советскую власть тоталитарной, идеократической и другими нехорошими словами. Я, в общем-то, не собираюсь плевать против ветра. СССР в восьмидесятых действительно изрядно напоминал динозавра. Однако замечу вот что: при издыхающем русском тоталитаризме из фантастики переводили только самое-самое, пусть и прошедшее сквозь фильтр цензуры. И если уж вообще переводили, то делали это хорошо. Сомневаюсь, что имена Шекли, Каттнера, Азимова, Саймака, Брэдбери и других титанов ныне обладали бы столь плотным ностальгическим ореолом, если бы их переводили по принципу быстрей-быстрей питомцы технических ВУЗов, натасканные на чтение и перевод исключительно спецлитературы.

Потом Россия объявила о независимости от СССР (до сих пор не могу без сдавленного смеха слышать эту формулировку: сравнимый градус политического цинизма знал разве что Рим времён упадка да ещё, пожалуй, Китай последних лет правления династии Цин). Переводить стали всё, что попало, все, кому не лень и так быстро, как только можно. Разумеется, качества от такой "работы" ждать не приходилось. Некоторое время я упорно пытался читать и такую, криво переложенную на корявый родной, англо-американскую НФ и фэнтези. Попытки эти стоили мне немалой доли литературного вкуса. Когда я начал замечать, что они портят мне уже не только вкус, но и почти инстинктивное чувство русского языка, которое я обрёл ещё в средней школе за счёт обильного (и — тогда — правильного чтения), я плюнул и перестал читать переводы. Ну, почти.

Потому что русскоязычные авторы, даже не шибко грамотные, владеют родной речью существенно ЛУЧШЕ упомянутых выше питомцев технических ВУЗов. Даже худшие из них всё-таки не пихают глагол "быть" в каждое предложение.

В каждое второе, не более. А это уже кое-как можно вынести.

Тут самое время поставить вопрос ребром: какое отношение к переводам, хорошим или же наоборот, имеет Нил Стивенсон? Отвечу цитатой:

— Я — судья Ван, — сказал судья, глядя прямо на Бада. — Можете обращаться ко мне "ваша честь". Итак, Бад, присутствующий здесь мистер Квамина обвиняет вас в действиях, противоречащих закону Прибрежной Республики. Вам также вменяются преступления, караемые в рамках Общего Экономического протокола, который мы подписали. Эти противоправные действия тесно связаны с упомянутыми выше правонарушениями, но слегка отличаются. Вам понятно?

— Не совсем, ваша честь, — сказал Бад.

— Мы считаем, что ты ограбил вот этого мужика и продырявил ему граблю, — сказал Ван, — а у нас такого не любят. Усек?

— Да, сэр.

Уже на примере данного отрывка становится видно: Стивенсон не просто знает отличия "высокого" и "низкого" стиля. Он также умеет адекватно разговаривать с каждым. И потому да не отпугнёт вас название: может быть, предмет высоких технологий, давший вторую половину названия его роману, и предназначен для девиц, но сам-то Стивенсон пишет для взрослой аудитории. Не только женской. И пишет отлично.

Притом — по всей видимости, тут уже работает магия по-настоящему хороших текстов — переводят его на русский обычно на твёрдую четвёрку минимум. А иногда — на полноценную пятёрку. Я читал у Стивенсона "Лавину" (кстати, "Алмазный век" является её непрямым и вполне самостоятельным продолжением), читал "Криптономикон", и никаких претензий к переводчикам у меня не возникло. Так что этот автор принадлежит к той малой, но славной когорте "не наших" авторов, с которыми я по-прежнему дружу.

О чём же, собственно, сам "Алмазный век"?

Ответить на вопрос не так-то просто. Потому что и сам Стивенсон — автор не из простых, и книги его отличаются тем же отрадным (для меня) качеством. По признакам формальным это типичный киберпанк. Различные высокотехничные приспособы так и мелькают на страницах романа, радуя ценителей "железа" даже достаточно точными описаниями наноустройств и нанопроцессов. Однако Стивенсон не был бы самим собой, если бы закрутил всего лишь бодрый боевичок в оригинальном антураже. По ходу дела всплывают вопросы достаточно тонкие. И основной вопрос, если сформулировать грубо, чего сам автор старательно избегает, звучит так:

— Ну, положим, ваша культура достигла точки полного материального изобилия. И куда вы двинетесь дальше, разумные вы мои?

Классический киберпанк Гибсона сотоварищи, да простится мне это поверхностное и отчасти несправедливое мнение, — это больше эстетика, антураж и эффектные фокусы, чем литература. Но классический киберпанк мёртв. И лучшие из наследников его, к числу которых принадлежит также Стивенсон, не просто ставят перед читателями вопросы вроде выше приведённого. "Алмазный век" — это величавая в своей монументальности и весьма оригинальная притом попытка дать развёрнутый ответ.

Ждать предстояло еще часа два. Хакворт щелкнул пальцами, подзывая официанта, заказал свежие фрукты, сок, бельгийские вафли и еще кофе. Почему бы не отведать прославленной кухни "Эфира", покуда остров взрастит замки, фавнов, кентавров и заколдованные леса?

Чем-то Стивенсон похож на диджея. По крайней мере, немалая часть его магического обаяния (ну, помимо действительно хорошего перевода) объясняется лёгкостью, с какой он микширует культуры, времена, нравы, психотипы и даже архетипы. Если кто ждёт от него евроцентризма, то ожидания будут напрасны: в саду автора процветают благодаря заботливо воссозданным условиям самые разные кусочки реальности. "Запад есть Запад, Восток есть Восток" — но Стивенсон чётко понимает разницу и не делает предпочтений.

Китайцы считают, что демоны ходят только по прямой; мост на пути к центру прудика поворачивал раз десять. Другими словами, он отфильтровывал демонов, и сам чайный домик был химически от них чист — сомнительное достоинство, если туда сохранялся доступ таким, как доктор Икс. Однако судье Вану, выросшему на длинных прямых авеню, среди людей, которые говорят без обиняков, мостик напомнил, что в глазах некоторых, например, доктора Икс, прямота — свойство бесовское; человеческой природе ближе извилистый путь, на котором не видишь дальше соседнего поворота, а общий план раскрывается лишь по вдумчивом размышлении.

Подробно рассматривать сюжет не имеет здесь смысла. Скажу лишь, что сюжет этот весьма извилист, а для иных персонажей тернист настолько, что им не суждено дожить даже до середины повествования. События логичны и предсказуемы не более, чем логична и предсказуема жизнь. Но вместе с тем интересны они ровно в той же мере.

Вот вам состав некоего соуса, который довелось дегустировать одному из героев книги, для иллюстрации того, как легко предугадать начало и финал... и как трудно — промежуточные звенья:

Вода, черная тростниковая меласса, паприка, соль, чеснок, имбирь, машинное масло, нюхательный табак, бычки в томате, осадок пивного сусла, хлопок-сырец, хвосты уранового обогащения, глютамат натрия, нитраты, нитриты, нитроты и нитруты, нутриты, натроты, измельченная щетина из свиных ноздрей, динамит, древесный уголь, кокс, спичечные головки, использованные посудные ершики, смола, никотин, солод, сивушные масла, копченые говяжьи лимфоузлы, прелые листья, царская водка, битум, радиоактивные осадки, типографская краска, синька, крахмал, голубой хризотиловый асбест, сфагнум, ПАВ, ПВА и натуральные пищевые добавки.

Очаровательно, не правда ли? Особенно измельчённая щетина из свиных ноздрей. Уильям Гибсон слывёт мастером описаний, но у него я таких термоядерных смесей не встречал...

Короче говоря, если вам хочется почитать фантастическую книгу — умную, переведённую без изъяна, затягивающую читателя постепенно, но не отпускающую и вдобавок поучительную без лишней назидательности, то "Букварь для благородных девиц" будет очень кстати.

P.S. И непременно изучите Рассказ Динозавра о Вымирании! Не знаю, как вы, а я просто обожаю рассказы-вставки — как в "Тысяче и одной ночи", "Рукописи, найденной в Сарагосе" и "Панчатантре", как у Булгакова, Стругацких, Олди и других мэтров. Конечно, Рассказ Динозавра не единственный, но почему-то именно он полюбился мне больше прочих.

Почему?

Наверно, потому, что мне ещё ни разу не попадался трикстер в ТАКОМ обличье...

Людмила Астахова

"Честь взаймы" (05.01.11)

В последнее время мне подозрительно часто попадаются отличные книги. То ли судьба вознамерилась вознаградить за что-то, то ли авансом проплатить некую феерическую гадость...

Как бы то ни было, раз читаешь отличные книги — радуйся сам и делись с другими.

"Честь взаймы" — это, конечно же, книга о любви. Но далеко не в первую очередь. Самым важным, о чём тут идёт речь, является понятие, вынесенное в заглавие книги.

Честь.

Разумеется, можно с важным видом заметить, что честь является лишь суррогатом совести. Но замечу, что мнение сие спорно. Потому хотя бы, что совестливый человек вполне может быть бесчестным — по трусости своей и слабохарактерности. Нередкий, увы, случай и распространённый диагноз. А вот человек безупречно честный если и бывает лишён совести, то только в исключительных случаях; редчайшим примером такого удивительного выверта нрава является разве что Атос, граф де Ла Фер — но, конечно, не тот, что из "Трёх мушкетёров", а тот, что из криптоисторического романа "Да, та самая Миледи".

Проще говоря, совесть является продолжением доброты, а честь — силы духа.

Главные герои романа Астаховой в значительной степени воплощают эти добродетели. Леди Фэймрил, безупречно честная и в значительной степени идеальная женщина, есть в первую очередь вместилище совести. Канцлер Эльлорской Империи Росс Джевидж, человек удивительной судьбы, не больно-то совестлив. Не та у него должность, чтобы быть добреньким, даже и добрым-то получается быть далеко не всегда. Но вот чести и силы духа у него как бы не больше, чем у Майлза Форкосигана — ума и изворотливости.

Сравнение вполне закономерное уже потому, что в самом начале романа Астахова цитирует Эйрела Форкосигана. А уж премьер-министр Барраяра — это именно тот образ, из которого у Росса Джевиджа, выражаясь аллегорически, ноги растут. Даже чисто внешнее сходство имеется.

К счастью, иных прямых параллелей в судьбе двух воплощений мужественности — Росса и Эйрела — не обнаруживается. Хотя большой вопрос, чьи потери оказались горше и чьи испытания суровее. Несомненно одно: хотя два героя двух разных, вплоть до языка, авторов являются яркими примерами для подражания, отождествлять себя с ними не больно-то хочется. Боязно. Это вам не Ричард Блейд и даже не Конан из Киммерии. Россу с Эйрелом судьба наносила не ритуальные шрамы, а калечила всерьёз. Вплоть до предела, обычных людей ломающего, и на этом не останавливаясь.

Вот только не из таковских настоящие герои, чтобы дать себя искалечить за просто так.

Впрочем, леди Фэймрил тоже не из таковских. И в её характере, как нетрудно догадаться, имеется немало от Корделии Нейсмит, "капитана адмирала"... в сочетании с почтенной, отнюдь не слегка чопорной леди викторианской эпохи, Ещё в её характере имеются черты практически вымершего даже в литературе типажа "русской женщины". И не только этого.

Впрочем, яркость главных персонажей не означает, что герои второго плана сделаны — для пущего объёма — из папье-маше.

Династический брак не принес Императору семейного счастья в общепринятом понимании, и ничего удивительного в том нет — личная жизнь монарха редко складывается удачно. Но мало кто предполагал, что супруги с первого взгляда друг друга возненавидят. Через год после свадьбы Анвэнила попыталась отравить постылого и скучного мужа, к тому же второго в очереди к трону, за что была неаристократично бита несостоявшейся жертвой — бита арапником прямо в спальне. Через девять месяцев родился наследник — принц Майдрид, а еще через год на свет появилась принцесса Финисса. Императрица без конца плела интриги, месяцами не замечала собственных детей и все время лезла в политику, но, когда ее убили, Раил рыдал по-настоящему, и горе его было воистину безмерно. Прирожденному воину, прямому потомку Элринана-Ведьмобоя искренне нравилась бесконечная война с умной и жестокой женщиной, попустительством ВсеТворца доставшейся ему в жены. После Вэнил любая другая потенциальная невеста казалась ему пресной. Фаворитки согревали его ночи, но для того, чтобы стать Императрицей, потребно нечто большее, чем смазливая мордашка и высокая грудь.

Неплохая характеристика взаимоотношений, не так ли? Две судьбы — в одном абзаце.

Людмила Астахова в литературе не новичок. "Честь взаймы" для неё не первая и не вторая книга. Случается, что резво стартовавший автор быстро выдыхается, скатывается к самоповторам, а так называемый профессионализм оборачивается бездушным тиражированием текстового фаст-фуда по опробованным и принёсшим удачу рецептам. Так вот: к Астаховой этот грех не липнет. Более того: со временем она явно стала писать лучше.

К "Чести взаймы" можно придраться. Есть в романе как минимум одна сцена, которая приближает его к сказке больше, чем это уместно и полезно. Но... но всё равно "ЧВ" остаётся книгой, написанной хорошим языком, книгой, оставляющей светлое, солнечное настроение, рассказывающей историю, в которую хочется верить помимо доводов холодного рассудка. И из-за всего перечисленного я рекомендую вам и роман, и автора.

Если судьба подбрасывает отличную книгу — лучше её прочесть!

Александр Викторович Шуваев

"Цветок камнеломки" (19.03.11)

Если бы требовалось написать к этой книге девиз, я бы без колебаний написал такой: "Советские нанотехнологии — самые передовые нанотехнологии в мире!"

А если серьёзно, то перед нами серьёзнейший, глубокий по проработке, богатый на мелкие, но "вкусные" нюансы вариант альтернативной истории, в котором реализовался как-то сам собой, без большого внутреннего напряга и даже без внешнего толчка, химерический вариант развития цивилизации. Столь же химерический, как пресловутые паровые двигатели Древнего Рима.

Такие тексты нельзя писать, нельзя даже замахиваться на написание таких текстов, не имея эрудиции в самых разных, в том числе слабо связанных областях науки и техники.

У Шуваева эрудиция есть.

...скоро присутствующие потеряли счет представляемым экспонатам, разнокалиберным, разнообразным, порой диковатым и малоэстетичным. Трактора с корпусом из псевдофрактальных композиций тубуглерод-алюмосиликаты и детали к тракторам. Лодочные моторы, в которых родного остался только корпус, да и то под экзотическими, но равно неуязвимыми покрытиями. Моторы электрические и обыкновенные, хотя обыкновенного в них был только принцип внутреннего сгорания. Безфрикционные подшипники всех размеров, типов и типоразмеров. Мотодельтапланы и лодочки "Мечта Браконьера", почти целиком состоящие из бездефектного силикатного стекла, а оттого практически невидимые не то что ночью, а и в любую мало-мальски пасмурную пору. Сверхконденсаторы и накопители на высокотемпературных сверхпроводниках. Радиотелефоны и малые, — на пять-десять тысяч абонентов, — АТС все на тех же, — "топазовских", — МПБ. Подумалось еще, что до такого вот очевидного применения официальные производители так и не додумались, — скорее всего, — из-за характерной инертности мышления, в соответствии с которой проблемы, неразрешимые традиционно, должны оставаться таковыми, хотя бы были уже решены куда более сложные...

И вот ещё, для примера:

— Так, — доктор, нервно хихикая, начал загибать пальцы, — весь позвоночник от затылка и до копчика, и позвонки, и диски. Суставы — приблизительно все, включая мелкие, на кисти и стопе. Сосуды, все, как есть, включая соединительную ткань. Клапана. Потом — полиорганную по всей соединительной ткани вообще. Это — программа такая есть, ПСТ, то есть Проблема Соединительной Ткани, специальная композиция, которая часть волокон убирает, часть — удлиняет и сваривает. Дальше: надо адипозин добывать, чтобы подкожку поправить, как положено. Ах, да — чуть не забыл... Зубы. Это — потом, в последнюю очередь, но зато еще одного человечка надо подключать. Санитарку нанимать, непременно запойную, чтоб все сделала, деньги б получила — и в запой... За ассистента... Ладно, за ассистента жену уговорю.

— А не разметет?

— Это все, — с нервным смехом проговорил доктор, — о чем ты беспокоишься? Начать и кончить!!! По такой процедуре миллиардеров делать, потому что миллионер — разорится!

— Нельзя миллиардера, — серьезно сказал заказчик, он внимательно наблюдал за собеседником и отлично видел, что тот, помимо всего прочего — увлекся, — разметет, так и повадятся. А бабуля моя — молчать будет. Никто и не узнает ничего.

Очень важно, что сам автор отлично понимает: для "композиции", помимо вычислительной техники не ниже минимально необходимой мощности и ряда компонентов чисто материальной культуры, необходим ещё специфический стиль мышления. Технический язык. Особая, "физическая" логика. В рамках концепции "паровые машины Древнего Рима" это будет нечто вроде арабских цифр с позиционной записью чисел и начал высшей математики с аналитической геометрией, кои на практике выливаются суммарно в способность сделать чертёж той самой паровой машины. С указанием размеров, допусков и прочих строго необходимых моментов. А потом этот чертёж воплотить в материале.

Автор технарь. Но из тех технарей, которые поневоле заставят уважать себя даже самого прожжённого гуманитария. Ибо — трудолюбие, воображение, хорошая такая основательность и (момент из определяющих) очевидная причастность к настоящему. Если автор — бывший ракетчик или, скажем, физик-ядерщик — ничуть не удивлюсь. Если инженер — скажу: конечно, это же очевидно! Причём быть моложе сорока автор не может, так сказать, технически. И даже моложе пятидесяти — очень, очень вряд ли. Чтобы так описывать альтернативные 197* годы, надобно было в эти самые годы уже соображать, что к чему. Я, рождённый в 1975-м, более-менее помню только восьмидесятые. А описывать нравы с натуры могу... ну, где-то с середины девяностых. Значит, Шуваев должен быть старше меня лет на десять-пятнадцать.

Впрочем, это всё шелуха. А не шелуха — то, что у него получилась более чем симпатичная книга. Специфически симпатичная, правда, ну так какая же альтистория — без специфики? Это разве что чего попроще, вроде Радова, может обойтись сухим пайком из набора очевидностей. А в своём времени и классе Шуваев, пожалуй, конкурентов не имеет вовсе. Уважаю.

В четырех пластинках из невероятно твердого, прочного и инертного материала, как двадцатикилометровой высоты ядовитый гриб — таится в угрюмом цилиндре ядерной бомбы, таилась свобода.

Это — киберпанк по-русски. Настоящий. Даже более настоящий, чем тот, что у Станислава Шульги и у Мерси Шелли. Ознакомиться с которым стоит хотя бы ради погружения в отлично переданную атмосферу страны, которую мы потеряли... и, пожалуй, хорошо, что потеряли. Но ещё в "Цветке камнеломки" (как и у помянутого Шульги) есть страна, которую мы не приобрели.

И мне очень, очень жаль, что так вышло.

Анастасия Парфёнова

"Ярко-алое" (12.07.11)

Не прошло и полгода, как пополняю файл. С другой стороны, про кого можно было написать после Шуваева?

Очевидный кандидат номер раз — Алексей Пехов со своим "Аутодафе", продолжением "Стража". Более чем неплохой автор, но... но чего-то ему всё же не хватает. Может быть, в третьей книге о Страже это "что-то" появится, а пока...

Тогда — "Время Изерлона" от Котовой? Всё хорошо, от языка и стиля до сюжета, но только два момента слегка портят картину. Во-первых, эта вещь по основной своей принадлежности — любовный роман. Хороший, но... но вступает в силу второй момент: несамостоятельность. Если я вообще включу в этот файл обзор фанфика, то первым кандидатом будет Дормиенс, не Котова.

Что ещё? "Эхо войны" Шумиловой? "Выйти из боя" Валина? Новый цикл Проскурина, про Барнард-сити? Можно было бы написать о них. Но — перечисляя в обратном порядке — Вадим Проскурин уже есть в списке, "Выйти из боя" не обладает сюжетной цельностью, распадаясь на три неравные части, а "Эхо войны"... вот про него следовало бы написать обзор, но всё-таки чего-то лучшему из текстов Шумиловой не хватает. Как "Аутодафе", но по-иному.

Да и тяжёлое оно, "Эхо войны". Мрачное, кровавое, пропитанное безнадёгой.

А вот "Ярко-алое" — наоборот.

Возвращения Парфёновой в литературу я ждал долго, терпеливо, как зверь в засаде, разом и предвкушая, и беспокоясь. А вдруг снизит планку? Вдруг окажется, что перерыв не лучшим образом сказался на способностях автора?

Обе грани ожидания оказались оправданы. Нет, хуже писать Парфёнова не стала. Её способность закрутить интригу никуда не делась, умение создать достоверные характеры и столкнуть их в жёстком противостоянии — тоже. В общем и целом, "Ярко-алое" написано куда профессиональнее ранних вещей. Чувствуется долгая и тщательная работа над текстом...

Вот только чувствуется и нечто вроде усталости от этой работы.

Скажу сразу: роману не хватает привычной цельности. Полное ощущение, что над ним работали долго, вдумчиво и тщательно, притирая друг к другу куски, написанные в разное время и даже, вероятно, вне строгой логической последовательности. А может, я стал зорче... не знаю. Но захватывающий, пресекающий дыхание восторг, с каким читалась "Танцующая с Ауте" (да и "Сестра моего брата", чего там) — восторг этот ушёл. Может, и безвозвратно...

А может, и нет.

Может, всё дело в том, что раньше Парфёнова писала и от головы, и от сердца, а теперь баланс сместился в сторону головы. Может, она после перерыва не вполне вернула былую лёгкость пера. Может, я бурчу тут от собственного утомления жизнью.

Всё может быть.

В сухом же остатке — простой факт: Парфёнова вернулась! Более того: она вернулась не просто так, а с текстом в редчайшем поджанре: социально-культурологической фантастике с элементами киберпанка. Автор ставит перед читателями один из ключевых вопросов современной культуры: каковы будут отношения людей с трансгуманистическими системами обработки информации, порождёнными отчасти нами, отчасти же процессами в усложняющейся техносфере? И на вопрос этот Парфёнова отвечает. Убедительно, логично и просто опровергая сложившийся штамп о бунте искинов. Собственно, бунт искинов в "Ярко-алом" тоже есть, как факт истории. Но есть и аргументы за то, что бунт этот — не sine qua non прогресса.

Помимо этого, в романе есть тщательно и точно воссозданная атмосфера чужой (но не такой уж чуждой, если дать себе труд вглядеться) культуры. Есть политические интриги — Парфёнова вообще спец по этой грани отношений меж людьми. Есть любовь, весьма странная, но оттого лишь более драгоценная, с которой, собственно, всё начинается и которая венчает финал терпким ароматом надежды...

В общем, в "Ярко-алом" есть достаточно, чтобы утверждать: возвращение удалось!

Мария Зиновьевна Ровная

"Диалоги о ксенофилии" (27.12.11)

Я был прав, держа паузу перед тем, как взяться за этот роман. Подобно тому, как предчувствие казни само по себе является немилосердной пыткой, предчувствие чуда — отдельный мягкий миракль. Мягкий? Да... но вместе с тем и властный, и требовательный.

Не имеет большого смысла пересказывать сюжет. В конце концов, пересказ оного рецензентом слишком часто свидетельствует о том, что рецензируемое произведение ничего, кроме сюжета, не содержит. Что применительно к "ДоК", разумеется, неверно. Также не вижу большого смысла обращаться к корням и говорить о первоисточниках: о цитируемых авторах, о произведениях, повлиявших на стилистику, механику и антураж. Наконец, об идейном наполнении в той его части, которая служит для Ровной предметом заимствования (либо, чаще, отправной точкой полемики). Немалая доля удовольствия от настоящего, не по диагонали, чтения состоит как раз в самостоятельной охоте читателя за подтекстами и смыслами.

О чём же в таком случае следует говорить?

О том, что коммуникация — не единовременный акт, "который, подобно пиесе, должен иметь чёткий конец", но процесс. Который не останавливается никогда. Более того: "ДоК" — один из тех редких бриллиантов литературы, в которых вес общения без слов, помимо слов, сквозь слова — больше, чем сказанное словами. Пусть не до такой степени, как перенасыщенная авторской афористикой "Богиня бед", "Диалоги" также полны смысловых глифов. Отчасти этот эффект возникает благодаря обильному и ёмкому цитированию — но лишь отчасти. Ровная и сама, без опоры на чужую мудрость, умеет выразить краткой речевой формулой больше, чем иной "певец школодемонов" — несколькими главами, а то и целым "романом".

— Вы странные существа, хомо, — сказала Ролле Раан. — Вы пытаетесь выразить словами то, что совершается в безмолвии: движения души и постигающие озарения духа.

— У нас с вами общие проблемы, досточтимая Ролле Раан: асимметрия функций мозга и невербализуемость подсознательных и сверхсознательных процессов мышления. Но вы принимаете немоту интуитивного разума как данность. А мы стремимся дать имя всему сущему, в том числе и тому, что происходит в наших душах.

Ровная не просто старается. У неё получается.

...С кем бы ни осуществлялась коммуникация, — с гуманоидом, с негуманоидом, с книгой, с музыкальным произведением, с миром, с задумчиво глубоким молчанием или целой вселенной, — по одну сторону этого процесса, в его истоке, всегда стоит герой. И автором "ДоК" очень... метко выбрана главная героиня.

— Ну, ты всё-таки стерва! — восхитилась Дарья. — Играешь даже на том, что ты калека.

— Это называется не "стерва", а "магистр ксенопсихологии", — назидательно молвила Анна.

Впрочем, "магистр ксенопсихологии" — очень сухое и неполное определение. Больше и точнее об Анне говорят иные штрихи. Например, за весь немалый роман она, кажется, ни разу не коснулась оружия. (В самом деле, зачем громыхающие игрушки той, к которой в полной мере применимы слова Натальи Резановой, точнее, одной из её героинь: "Моя работа — понимать людей лучше, чем они сами себя понимают"?).

Поведение Анны после получения увечья тоже весьма показательно: будучи кормчим, она отказалась от протезов, потому что с ними не смогла бы летать, как раньше. (Кстати, пилотирование в романе Ровной несёт черты явного сходства с пилотированием у моих виирай в "Войне Слепоты"... впрочем, ещё больше сходства прослеживается с искусством полётов, сочно описанным в "Чайке по имени Джонатан Ливингстон"). О, Анна — из истинно крылатых душ...

Обоюдоострое, способное вознести к господнему престолу и низвергнуть в бездну преисподнюю испытание: любовь такой женщины — и любовь к такой женщине.

Да. "Диалоги" — это роман о любви.

В конце концов, любовь — тоже разновидность коммуникации, нескончаемый процесс. Имеющий к сексу не большее отношение, чем взаимопонимание — к обмену словами.

P.S. Показательно завершение романа. В нём заключена ещё одна параллель с моим собственным творчеством: "Диалоги" заканчиваются так же, как "Путь наверх". Ничего удивительного: для свободы, для роста и счастья у человечества от века одна метафора...

Нет. Если сами не догадались, говорить не буду.

Дочитаете — узнаете ;)

"Семейные сцены" (28.08.12)

Да. Вот такой вот "между первой и второй" промежуточек. Восемь месяцев и один день — как с куста. Почему? "А такая уж я загадочная". То ли становлюсь староват, брюзглив и сверх меры критичен, то ли всё меньше разного хорошего попадается мне на глаза, то ли, как твердят отдельные пессимисты, действительно пишут всё хуже...

А ведь "Семейные сцены", все три наличные части — текст не молоденький. Ох, нет. И автор с той поры прекрасной пишет... м-да. Хорошо уже то, что вообще пишет, хотя бы краткий фитотерапевтический научпоп. (Кстати, рекомендую: а то когда посинеете, бежать к врачу может быть поздно... и вообще для всего поздно, кроме примерки савана с переползанием в сторону ближайшего жальника. Типа шутка, да. В которой есть доля Сами-Знаете-Чего).

Но — по порядку. Вернёмся к сабжу.

"Диалоги о ксенофилии" назывались прямо и честно: диалогами. Причём для человека понимающего сразу веяло Платоном и прочей классикой. Так вот, предупрежу сразу. "Семейные сцены" — это тоже преимущественно диалоги. Как меня кулуарно Мария Зиновьевна и предупреждала, говоря о своих героях: ничего, мол, не делают, а только говорят и говорят.

Милое кокетство.

Всем бы нам такую вдохновенную силищу с пропорциональным КПД, как этим самым норискам. Такой же несгибаемый стержень монокристаллического нитрида бора в душу — чтобы на сквозняках не колыхало и в житейских ураганах брало разве на изгиб. Такое же здоровье.

Но главное — талант.

А то как-то забываем мы, привычно заедаемые со всех сторон всякой дрянью (Колин Уилсон был где-то прав: паразиты, они такие паразиты!), что талантливый хомо просто обязан быть талантлив во многих областях разом. И что реализоваться помимо чего-то одного — не какое-то запредельное исключение из правил, нет. Разносторонность — норма жизни. Ибо специалист подобен флюсу, а настоящий человек, если он европеец по духу, должен происходить прямиком из эпохи Renaissance'а.

Субъект же сверхполноценный — тем паче. В десятикратном размере. Но лучше — больше.

(Кстати, о европейцах. Самураи считали естественным, если коллега по страте, умеющий держать в руках танто, метко стрелять и держаться в седле, умел также ещё кое-что. Если брать по минимуму: держать кисть с тушечницей, извлекать достаточно гармоничные звуки из сямисэна и/или флейты, играть в облавные шашки, худо-бедно слагать стихи и поддерживать светскую беседу — притом непременно на языке полунамёков, цитат и притч. В общем, европейцы эпохи Возрождения — это так, частный случай.).

И ещё о цитатах. Позволю себе тоже малость предаться кокетству. Лично у меня склонность разговаривать ими проявляется ярче всего в моменты, когда защитная скорлупа вокруг очередного замысла уже потрескалась и чудо вовсю просится наружу из своего живого инкубатора... того, который промеж ушей. В такие моменты сознание — в одной упряжке с подсознанием — усиленно роет контекст, подтекст и даже порой немножко гипертекст. Вписывает новорождённый замысел в раму родной культуры, заполняет лакуны.

Без цитат писателю в таком деле — сами понимаете.

Так вот. В самые что ни на есть цитатно-лихорадочные моменты я так легко и так красиво, как герои Ровной, ссылками на общекультурный контекст не сыпал. Что поделать! — жертва школьного воспитания, всерьёз развитием памяти с кругозором отродясь не занимался, а нынче уж поздно: как по сходному поводу говорил один мудрый немолодой хокарэм, "ты упустила время; к совершенству ты не приблизишься". К тому же мотивация сильно подкачала, да и куда мне вообще супротив норисков-то, с моим посконно-бородатым рылом?

Вот именно.

Всё, что могу лично я — с белой завистью наблюдать за персонами extra normalis, живущих, как "не самый умный" герой из "Костра" Макаревича. Ну и прописывать свои версии характеров сверхполноценной разновидности разумных в качестве примера для подражания.

"Ты вот представь, что Эйрас всё-таки про тебя узнает. Не стыдно будет после такого в зеркало смотреть, а, друг-аффтар? И вообще: что ты сделал сегодня для того, чтобы Феерейны при весьма возможной встрече бросили в твою сторону неравнодушный, в идеале — исполненный приятного изумления взгляд?"

Гениями, конечно, рождаются. Но ведь каждый гений — он на 99% состоит из скучного каждодневного труда, не правда ли? (Кстати, вспомнился тут мне в строку старый, абсолютно классический НФ-рассказ "Будничная работа" — и то, как кончил незабвенный Хараша Вэнеш. Хе-хе!). Так почему же, люди, вы до сих пор начинаете своё утро не с зарядки и даже не с добрых мыслей, а с раковой палочки? Лёгкие лишние? Давненько саван не примеряли? Скучно в этом круге, нового поворота сансары хоцца?

(Это вообще отдельная тема. Продолжать курить при туберкулёзе, раскормленном аж до лёгочного кровохарканья... слов нет. Конвенционных. Мат да мат кругом.

Фтизиатра на вас нет, нориски вы раздолбайские...)

Да и фиг бы с ней, любимой маркой "Курение убивает". Курите, пейте, страдайте одышкой на фоне ожирения, безысходно майтесь неврозами, родичами, осенней моросью и депресняками неопределённого генеза — но хоть по пять минут ежедневно вспоминайте, по чьему подобию, а?

Планёр построил рождённый ползать! Если в "Семейных сценах" это понятно даже попугаю, то уж нам — просто-таки Творец велел.

P.S. Чуть не забыл. Там почти в самом начале длинный диалог есть прямиком на мове и, что характерно, без трансляции на русиш. Так вот: если вы просочились через этот фильтр, не будучи близко знакомы с малороссийской речью и победив соблазн пролистнуть не читая, — значит, доросли не только до "Семейных сцен", но и, мабуть, до "Возвращения со звёзд"...

Ну очень к месту там рiдна мова. Шалею — честно — и восхищаюсь. Непопулярно, недружелюбно, но "свой" читатель поймёт и примет. (Под занавеску опять кокетство: приём как в "Камне на дне", ей-богу :) Засим прощаюсь, но не надолго...)

Сергей Анатольевич Дормиенс

"In The Deep" (28.08.12)

Кабы я писал обзоры прочитанного и рекомендуемого, снабжая их авторскими заголовками, к этому непременно присобачил такой: "О фанфиках бедных замолвите слово".

Нет, ну в самом деле: что ж такого крамольного в фанфикшене как явлении?

Вот Максим Андреевич Далин склонен клеймить все фики, вообще, как класс, Большой Круглой Печатью со словами "Вторично по определению, низкий жанр". Причём спорить с ним, в общем и целом, не хочется: как-никак, а по отношению к канону оно и в самом деле несколько того... на этого... не вполне оригинально, если в трёх словах.

Но словно в пику ему Ольга Александровна Чигиринская (что характерно, тоже попавшая в мои обзоры) выдала статью "Сиквел: игра на чужом поле". Цитирую:

Первым сиквелом, наверное, была "Энеида" Вергилия — продолжение "Илиады" Гомера. Интересно было бы почитать и послушать мнение древнеримских критиков по поводу этого произведения.

И тоже вроде бы не особо поспоришь: да, не являются ориджиналами ни уже помянутая "Энеида", ни "Гамлет", ни "Каменный гость", ни "Поминальная молитва"...

Наконец, есть автор "Бездаря", СИшник Карпов, честно признавшийся: я на фиках просто тренируюсь, набиваю руку, готовлюсь к написанию полностью своих вещей. Нормальный такой, взвешенный подход. А кто из нас, авторов, не набивал руку на подражаниях, не пытался сперва повторить чужое, не цитировал, не спорил, не отдавал должное тем, на чьих плечах стоим? Тот же Далин с большим пиететом отзывается о Чехове — и вот хоть убейте, но чувствуется, чувствуется в его прозе нечто от Чехова. И не только от него, кстати.

А ещё смело можете убить меня, если сумеете доказать: "Рыцари сорока островов" — лишь слабая поделка, тень "пионерско-готических романов" Крапивина, принижающая к тому же первоисточник. Х-ха! Тогда уж и Шекспира с Пушкиным надо сажать в тот же загон, который заслужили своей "неоригинальностью" Лукьяненко. Онойко, Чигиринская, Дормиенс...

Но ладно. Речь всё-таки не о явлении как таковом — желающим углубиться в предмет надобно читать "Типологию жанров фанфикшена" Кикиморры, коя выложена на СИ и легко доступна для всех любопытствующих.

Речь об одном из хронически недооцениваемых авторов.

Что такое "Евангелион нового поколения", народу объяснять не надо. Народ умеет курить гугля, а порой так и вовсе увлекается просмотром аниме (не обязательно являясь при этом отаку — я вот, например, не являюсь, но видел и канон, и ребилд, и фики читал в ассортименте). "Ева" уж много лет тому назад превратилась в мем, примерно как "Звёздные войны", "Полдень, XXII век", полнометражки Диснея, "всегда Кока-кола" или "Герои меча и магии". Но знатоков мема и поклонников википедии "In The Deep" жестоко обломает.

Почему?

Для начала, в порядке разминки: роман Дормиенса — космоопера. Да-да. Галактика наша и законы физики в целом те же, но никаких ОБЧР в оной не имеется. И ОЯШей там нет. В смысле, абсолютно. (Кто не в курсе про ОБЧР, ОЯШей и прочие аббревиатуры — ступайте на луркоморье, продлите жизнь здоровым смехом, а я, с вашего дозволения, продолжу).

Что же тогда есть "In The Deep"?

Космос. Огромный настолько, что страшно делается. Будущее. Такое далёкое, что даже иной киберпанк на его фоне смотрится патриархальной зарисовкой былых времён (мне особенно понравились мельком упомянутые облавы в трущобах, проводимые властями для отлова и наискорейшей ликвидации... да-да, всех, у кого IQ выше 70). Ксеноразумные. Не шибко дружелюбные... впрочем, человечество будущего не вызывает особого умиления и желания с ним подружиться — и это, увы, ещё незаслуженно мягкая формулировка.

А ещё "In The Deep" есть Аска, есть Синдзи, есть Рей (с уточнением: "последняя из Аянами"). Есть Майя Ибуки, Каору Нагиса, мельком упоминаемый Первый Гражданин и уже совершенно инфернальный Его Тень, а также другие герои канона. Только узнать их, подчас, будет непросто: очень уж изменились обстоятельства, да и годы берут своё. Здесь все взрослые, все старше 21 года. И ведут себя соответственно.

Фирменное ATF-поле "In The Deep" есть тоже — вот только расшифровываются там эти три буквы совсем иначе, чем в каноне.

Ладно. Хватит уже перечислений. Копну глубже.

...каждый чего-либо стоящий автор имеет свой подход к материалу, свою манеру рассказа, свои предпочтения в плане организации сюжета. Кто-то танцует от структуры мира (это я); кто-то от личной идеологической доминанты (Чигиринская); кто-то от коммерческих требований (Панов) или от эстетических, в частности, языковых, норм (Далин). А кто-то — от любви к первоисточнику. Последнее к Дормиенсу относится в полной мере, иначе не появились бы на свет такие разные вещи, как "Сияние жизни", "Человеческое, слишком человеческое", да и тот самый, ныне положенный мной на предметное стекло "In The Deep".

Но. Но.

Главенствующим принципом организации сюжета для автора служит, ПМСМ, всё-таки психология. То есть сюжетные повороты в его текстах определяет именно взаимодействие характеров, преломляющееся во взаимодействие судеб. Даже в раннем, не вполне удачном фике "Перед пробуждением" уже прослеживалась эта черта, — а уж в нынешней, не дописанной покамест "Замене" психологизм вообще многим покажется гипертрофированным, местами гротескным до избыточного.

"In The Deep" психологии не много и не мало, её там точнёхонько в меру. Ну, на мой вкус в меру. Это — "быстрый" роман, весьма динамичный и даже, если брать в целом, позитивный. (Особенно рядом с "Человеческим, слишком человеческим"). Романтичный, несмотря ни на что.

Поэтому я рекомендую вашему вниманию именно его.

Если автор понравится, всегда можно почитать у него что-нибудь ещё.

Сиквел там или фанфик, не важно. В первую голову "In The Deep" — самая настоящая, хоть и не особо твёрдая космическая НФ. Причём вы обсмеётесь, но таки вполне оригинальная.

Как я писал в другом месте, но не поленюсь повторить: этот роман заставит 9 из 10 так называемых ориджиналов, выполненных в поджанрах ЖЮФ, фэнтезийных квестов про попаданцев, альтернативно-исторических поцреотизмов и пр., нервно курить у ближайшей стенки в ожидании расстрела за графоманство. Говоря про "In The Deep", я куда больше склонен соглашаться с Чигиринской, а не Далиным.

И да. Я перечитывал романы Дормиенса, в том числе этот. Обнаружил немало нового.

Название не врёт. Много разного можно обнаружить "In The Deep". Рискнёте нырнуть следом за мной, не убоявшись наляпанных нечитателями ярлыков и личных предубеждений?

Если да — почти уверен, что вам понравится.

"Замена" (06-07.10.12)

...говорят, что мужчина не может корректно написать от лица женщины: особенности психологии, специфика взгляда на вещи, логика, эмоциональность, то-сё... Ещё говорят, что писать романы от первого лица — пошлость и глупость, потому как слишком просто... и слишком легко при таком подходе скатываешься в оголтелое сьюшничество. Да и угол зрения первое лицо ограничивает слишком сильно: из одной-единственной пары глаз невозможно увидеть всё сразу.

Люди вообще много говорят.

При этом они часто врут и ещё чаще повторяют чужие глупости. А если даже не глупости, то без подлинного осмысления самое мудрое высказывание превращается в банальность.

Впрочем, я отвлёкся.

...как здесь уже стало ясно всем-всем вплоть до кэпа Очевидность включительно, "Замена" написана от первого лица. Говоря конкретно — лица Аянами Рей, преподавателя литературы в особом лицее концерна "Соул". Впрочем, преподавание — это так, внешнее, хотя преподаватель-словесник из неё получился хороший. Важнее, что она — проводник. Убийца.

А ещё она смертельно больна. Как все проводники. Это, в сущности, профессиональное.

Экструзивная V-астроцитома, для краткости EVA — звучит не слишком длинно и довольно красиво. Но у этого словосочетания есть и другой аналог, более краткий и грубый.

Рак мозга.

- Твоя EVA перешла в нулевую стадию месяц назад.

Коротко, сухо, деловито. Это даже не приговор, потому как к этому всё шло давно.

Даже слишком.

— Я больна столько, сколько себя помню.

Икари побледнел:

- Оу, я... Простите, мне жаль...

— Я привыкла.

Да. Аянами-сан ко многому привыкла. Пить препараты от головной боли и не только, регулярно меняя их на более сильные. Различать ту муку, которая от громких звуков — и ту, которая от тишины. Носить контактные линзы серого цвета. Терпеть шепотки за спиной. Не уметь общаться с людьми, уметь контролировать пространство класса. Использовать синестезию.

Убивать Ангелов. Уже-не-людей с человеческими именами.

Политикам и снайперам позволительно питать иллюзии. Проводники точно знают, что убивают они не просто живых существ. Они убивают целые миры — потому что эти миры никак, то есть совсем никак не совместимы с их собственным жестоким миром. Полным боли, секретов и обыденности. Таким человеческим... таким хрупким.

Топтать ростки новых миров. Насмерть. Как это... знакомо.

(Вообще-то в метафору с Евой как смертельной болезнью, как мне порой кажется, автор вложил целую бездну самоиронии. Нет, ну в самом деле — ведь "Замена" тоже фанфик, а значит, для её написания пришлось виртуально удавить какой-то другой роман. Не важно, лучший или худший, просто — другой. Который уже никогда не будет написан, потому что время автора тоже очень быстро кончается. Не так быстро, как у Аянами Рей, но...)

"Замена" — удивительный текст. Достоверный с первой строки. Краски, звуки, запахи — в нём всё предельно выразительно. Возможно, потому, что и краски, и звуки, и запахи со всеми прочими ощущениями усилены линзой боли главной героини. Когда отсветы, лежащие даже на матовых поверхностях, втыкаются прямиком в мозг, сложно игнорировать нюансы бытия. Аянами видит, подмечает, схватывает поразительно много нюансов, хотя и не торопится делиться богатствами своего внутреннего мира с окружающими. Но в исповеди умирающей убийцы от первого лица она не скрывает ничего. И я с трудом могу представить человека, который не проникнется к ней, готовящей свою замену (ибо нулевая стадия), сочувствием. С первых строк.

Я снова проснулась с головной болью. Действие таблетки закончилось, а значит, мне пора. Пора открыть глаза, увидеть, как сочится свет в щели тяжелых штор. Пора слушать шум крови в собственных висках.

Пора, сказала я себе.

Мир всегда другой, когда я просыпаюсь от боли. Он тусклый, как выгоревший кинескоп.

Это самое начало "Замены", первая глава, сразу после двух эпиграфов — от Свидницкого и от Мураками. Хорошее начало нового дня, правда? Прямо благовест. "Если вы очнулись от боли, возрадуйтесь: вы ещё живы". И довольно надолго задержитесь по эту сторону. На целую книгу минимум. Не получается радоваться факту? А таблетки на что?

Точнее, не таблетки — колёса. Кружочки остановленного времени. Вращающегося очень быстро, но на одном месте... и понемногу стирающегося.

Нулевая стадия EVA. Такие правила.

И хотя глупцы любят повторять, что каждый человек уникален, замена у тебя всё-таки есть, Аянами-сан. Так что мир не рухнет, не бойся.

Концерн "Соул", видимо, живёт по принципу "у нас незаменимых нет". И неубиваемых нет. Много чего в нём нет, в этом порождении человеческого макрокосма.

...как роман развивается и как он заканчивается, говорить не буду. Я бы мог натащить ещё цитат, поделиться с вами лаконичной выразительностью пейзажей, психологических портретов, ракурсов и догадок. Мог бы инкрустировать этот краткий обзор сюрреалистическими красками агонии Ангельских микрокосмов и контролируемой агонии EVA. Порассуждать о разных умных вещах, упоминаемых небрежно, вроде дзенских притч, Мунка и смеси выдуманных лекарств с настоящими. Или о вещах, составляющих само существо романа — смыслах за тенями смысла. Вроде симулякров (лично у меня странно/логично срезонировавшими со второй полнометражкой "Призрака в доспехах"), не-просто-снов и (несбыточного) желания выздороветь.

Но Шехерезада должна знать свой шесток. Я умолкаю. Читайте сами, смотрите сами.

И пусть финал удивит вас так же, как удивил меня.

Less Wrong

"Гарри Поттер и Методы рационального мышления" (30.08.12)

...на самом деле, если оглянуться, тот промежуток в восемь месяцев, который поместился меж обзором "Диалогов о ксенофилии" и обзором "Семейных сцен", вовсе не оказался пустым в плане хороших прочитанных книг. Если бы я решил нарушить принципы, приведённые в самом начале данного файла, я вполне мог бы поместить в этой лакуне, например, обзор "Симбионтов" Дивова. Также я мог отдать должное новичкам и/или малоизвестным авторам — таким, как Антон Черниговский с его "Саммаэлем", Железнов с "Р.А.Ц.", Олеся Осинская со "Знакомыми незнакомцами" или, гулять так гулять, Артём Лунин, заслуживший титул "автор — открытие года". И которому вообще-то уже давно пора публиковаться на бумаге, кабы не странности родного нашего, российского издательского бизнеса.

Я даже мог пойти по самой лёгкой дорожке и написать про... ну, например, "Корону, огонь и медные крылья" Далина — уж об этом романе никто из его читателей точно не скажет, что Нейтак снизил планку и раздаёт авансы своим СИ-френдам. Или про законченное, к моей великой радости, "Море имён" Онойко.

Но. Далин с Онойко "всего лишь" привычно высоко держат планку, про них уже писано, да и недооценённость их сомнительна — кому надо, давно всё о них знают. За вычетом аргумента "про них уже", то же, пусть в меньшей степени, касается Лунина (а Дивова — в большей степени). Ну а новички, из которых я не упомянул и четверти достойных... скажем так: я молчал восемь месяцев, и у меня имелись на то свои причины, которые кажутся резонными даже задним числом.

В общем, сейчас я буду нагло и открыто нарушать правило, которому раньше следовал в неявном виде, но при этом со всей строгостью. Говоря проще, я буду пиарить не просто фанфик, как в случае с Дормиенсом. Я буду пиарить не законченный фанфик.

И знаете? Мне совсем не стыдно.

Герои "Семейных сцен" заставляли меня восхищаться. Герои "In The Deep" — задерживать дыхание на очередном повороте сюжета, как при езде на американских горках. А вот герои "ГП и МРМ" с экстраординарной частотой заставляли меня рыться в дополнительной литературе, вспоминать уже прочитанную некогда литературу и вообще ДУМАТЬ.

Это очень когтевранская/рэйвенкловская книга. Местами она потрясающе смешна (дочитавшие до пижамного штрафа оценят, да и фраза "Я всегда хотел быть похожим на тебя, когда вырасту, чтобы я тоже мог побеждать Тёмных Лордов..." ...ну, я не думаю, что хоть кто-то из нечитателей за разумное число попыток догадается, кому она принадлежит, не говоря уже о реконструкции сопутствующих обстоятельств). Местами "ГП и МРМ" просто не художественна. Но это даже не ощущается, как недостаток (ну, я ведь писал обзор на Шульгу, не так ли?).

Попробую немного поцитировать:

— Скажи мне, Гарри, — произнёс старый волшебник, — ты станешь чудовищем?

— Нет, — ответил мальчик с железной уверенностью.

— А почему? — спросил старый волшебник.

Мальчик выпрямился и гордо вскинул голову:

— В законах Природы нет справедливости, директор. Нет понятия "честь" в уравнениях движения. Вселенная не добрая и не злая, ей просто всё равно. Звёздам всё равно, и солнцу, и небу. Но это не важно! Нам не всё равно! В мире есть свет, и этот свет — мы!

В скобках. Я довольно высокого мнения об А. Смирнове, авторе "Безумной рощи", однако принцип Оккама не позволяет мне всерьёз считать, что Less Wrong также знаком с его творчеством. И тем примечательнее факт, что автор фика подаёт устами Гарри почти точно такую же реплику, как мудрый наставник из "Стены вокруг мира". Это не просто совпадение.

Ещё цитата, существенно длиннее первой:

— Шестикурсник из Слизерина сильно пострадал? — уточнил Гарри.

— Да.

— Шестикурсник из Гриффиндора вырос у магглов?

— Да.

— Дамблдор отказывается его исключать, потому что "бедняга не знал"?

Профессор Квиррелл сжал чернильницу так, что у него побелели костяшки пальцев.

— Вы к чему-то клоните, мистер Поттер, или просто излагаете банальности?

— Профессор Квиррелл, — серьёзно сказал Гарри, — всем волшебникам, выросшим у магглов, нужно в Хогвартсе читать лекцию по технике безопасности. Чтобы объяснить все смехотворно очевидные вещи, которые ни один чистокровный никогда не подумает упомянуть вслух: "не используйте проклятия, назначение которых не знаете", "если вы обнаружили что-то опасное, не рассказывайте об этом всему свету", "не варите в туалете сложные зелья без надзора учителя", причины ограничения колдовства несовершеннолетних — в общем, основы основ.

— Зачем? — проскрежетал профессор Квиррелл. — Пусть глупцы вымрут, пока не размножились.

— Если вы не против вместе с ними потерять пару-тройку многообещающих шестикурсников из Слизерина.

В каноне у Роулинг был Свет и была Тьма. Самый интересный (или даже единственный по-настоящему интересный) персонаж работал шпионом Света во Тьме и заодно шпионом Тьмы на Свету. Обсуждаемый здесь фанфик, подобно фанфику Дормиенса, заметно отличается от канона глубиной. Хотя бы уже потому, что в нём есть минимум четыре радикально различные стороны, каждая со своей правдой, а вообще-то их даже больше. Хотя до определённой степени в "ГП и МРМ" есть только Гарри Поттер и Магический Мир — причём второй первым традиционно восхищается, тихо пытаясь использовать, а первый от второго порой бьётся головой об стенку. Или, гораздо чаще, хочет побиться, но ситуативно не может себе это позволить.

И да, Гарри намерен использовать Магический Мир. А вы бы на его месте что делали?

Резюмируя: Less Wrong в полной мере обладает качествами, позволяющими писать умные книги. А ещё, местами, смешные, мудрые, загадочные, напряжённые, увлекательные и — last not least — стимулирующие мышление. Если вы способны оценить это, милости прошу. И что с того, что данный текст не дописан? Порой куда важнее задать вопрос, чем получить на него ответ.

Права на Гарри Поттера принадлежат Дж. К. Роулинг, права на методы рационального мышления не принадлежат никому.

Александра Михайловна Дым

"Трансцендентность" (01.09.12)

Долго думал, стоит ли писать про эту вещь. С полмесяца колебался.

И теперь вопрос решён положительно.

Если бы меня попросили сформулировать жанр этого романа, я бы сказал, что это — трагедия познания в фантастическом антураже. Ибо любому взрослому человеку интуитивно ясно, что требует своих жертв не только Красота, но также Наука... и вообще любая хоть чего-то стоящая человеческая деятельность. Следует ещё упомянуть, что антураж "Трансцендентности" пестрит мелкими досадными изъянами, из-за которых я, собственно говоря, и сомневался насчёт уместности данного обзора в общем ряду.

О неидеальности антуража становится ясно сразу, как только под руками Канды Ю, первого из главных героев, от старого шаттла с грохотом отваливается... транзистор. Но ведь дело-то вовсе не в антураже, не правда ли? Куда важнее характеры, идеи и сюжет — а с ними здесь всё в порядке. "Спецшколу для нечисти" я после "Короны, огня и медных крыльев" читать не смог, а вот "Трансцендентность" — запросто.

В конце концов, мы ждём от настоящей — не вагонно-дорожной чисто развлекательной — фантастики оригинальности. В первую очередь — её. Пытаясь припомнить тексты, хоть сколько-то похожие на этот роман, я смог сходу назвать только "Понедельник начинается в субботу" и основательно подзабытую книгу "Иду на грозу!" Даниила Гранина.

О научном поиске как таковом из фантастов практически никто не писал и не пишет, что довольно обидно. В качестве центральной темы коллеги берут что угодно, кроме сайнс — видно, фикшн кажется важнее и им, и читателям... Полным-полно науки в антураже, но в качестве Идей текста, когда таковые вообще есть, много популярнее любовь, война, споры личности с обществом, взросление, сатира и юмор, квесты и ужасы...

Кстати, Гранина по здравом размышлении можно отбросить, ведь его герои занимаются не теорией, а сугубо прикладной наукой. Что же до "Понедельника", то в последнем слишком уж многое посвящено злобе дня, или, конкретно, конфликту подсистем собственно исследования и управления/обеспечения исследований. У АБС получилось не про познание и горькие плоды оного, а про очередной раунд противостояния разума и глупости. Примерно как в "Сами боги" Азимова — абсолютной классике, на которую вещь Дым тоже похожа... весьма отдалённо.

"Трансцендентность" — это случай особый. Учёным Серебряка словно вовсе не ведомы слова "недостаток финансирования" или "нецелевая трата ресурсов". И даже жуткая формула "эксперимент, выходящий за рамки этики" — это не про них. Ведь Наука требует жертв! Именно по этой причине Дым смогла в итоге вскрыть, наглядно доказав, глубокую чуждость научного интереса и любых ограничений. От обусловленных законами реальности и до поставленных обычными, социальными законами...

Трагедия познания. Да. Определённо.

Причём материал, если немного поразмыслить, просто-таки требует именно такого, полуфантастического, полуфэнтезийного оформления в духе "in a galaxy far, far away...". И пусть не пугает вас наличие полей Махди: здесь нет ни магии, ни псионики, ни хотя бы Великой Силы.

То есть абсолютно.

"Нет нам ответа: равнодушно молчит небо..."

Но вот от сказочности или легендарности уже никуда не уйти. И Дым не ушла от неё. Ибо на материале, более близком к реальности, можно лишь клонировать текст Гранина. Да и то специалисты с высокой вероятностью засмеют неуча-писателя, берущегося за непосильную для профана тему... либо читатели отложат в сторону жуткую занудь, понять которую на всей Земле может лишь считанное количество узких специалистов.

В общем, если вас не пугают ни налёт сказочности, ни облезающая "штукатурка" антуража с реалистично пессимистическими концовками, — вам сюда.

Вещь-то на самом деле оригинальная. Заслуживающая внимания.

Андрей Геннадьевич Лазарчук

"Параграф 78" (02.09.12)

Недавно извинялся тут, почему не пишу про Далина, про Дивова, про Онойко...

Люди, мне стыдно. Вот здесь и сейчас — реально стыдно. И не только за себя, любимого — вообще за фэндом.

Скажите честно: кто из нас читает Лазарчука?

По нынешним временам — один из самых недооценённых авторов...

Сейчас я изучаю файл, скачанный на Либрусеке в середине прошлого года, выбранный из списка, честно сказать, почти случайным образом. (На часах — половина седьмого утра; автор этих строк только что встал с дивана, хотя в последние дни привык ложиться в это время суток или даже позже; да, мы не совы и не жаворонки, мы — совсем отдельный вид пушных зверей). И в читаемом файле один из великих — да, именно великих, без дураков — авторов русской фантастики старательно делает вид, что пишет новеллизацию отечественного блокбастера. То бишь тоже в некотором роде фанфик, только официально одобренный, "по правилам".

Честно поднимите руки: кто смотрел? А. Смотрели, но уже забыли. С блокбастерами, тем паче отечественными, это часто.

Впрочем, фигня и вообще не важно.

Потому что Лазарчук только делает вид. В мире животных это зовётся — мимикрия. Не в первый раз он мимикрирует за ради поддержания штанов, вспомнить хоть серию "Секретные материалы", в работе над которой отметился в числе прочих разной маститости и он.

Вообще-то его "Параграф 78" — нормальная такая фантастика ближнего прицела, про близкое будущее или что-то типа того. Политика, масс-медиа, экономика... наполовину прогноз, наполовину грустный памфлет (уже отчасти устаревший, потому что реальность последних лет более вязкая и медленная, чем любые прогнозы). Специфически фантастического — ну, всего пара моментов, не больше, чем требуется в избранной стилистике. Не намного больше, чем в "Пяти ложках эликсира" у Стругацких или, скажем, у Ровной в "Семейных сценах".

Ну что такого фантастического в экспедиции на Марс, превращённой в реалити-шоу и оплаченной, помимо денег рекламодателей (бонус: навязчивый, как подожжённый напалм, продакт плэйсмент в каждых трёх кадрах из четырёх), платными СМС от благодарных зрителей? А в легалайзе наркотиков, проведённом объединёнными правительствами Севера по принципу "не можешь победить — возглавь"? Или в... ладно, хватит перечислений. Что? А?

Вот именно.

Основная тяжесть фантазии потрачена Лазарчуком на Гудвина. (Кто не смотрел или же смотрел, но успешно забыл — это позывной главного героя). На самое начало, на мгновения бессмертного и бессильного инсайт-всемогущества. Оно же — конец. Смысловое пространство, распёртое во все стороны реминисценциями. Как говорится в легендах, "перед смертью вся жизнь прокручивается перед мысленным взором"... но для Лазарчука это мелковато. Поэтому он взял фантастическую лупу (вообще-то нормальный оператор РВС из классического ТРИЗа, с упором на "время") и превратил легенды во вполне осязаемую реальность. Данную в описании.

Или, скорее, турбореальность. Имеющую с фильмом-первоисточником мало общего.

Впрочем, это тоже не так уж важно.

— Чем будем заниматься?

— По идее — ничем. Заглянуть на заброшенную буровую, убедиться, что там всё в порядке, — и по домам. Оплата через "Альянс". Так что два дня — и сможешь купить себе новую зажигалку.

— Наверняка какая-нибудь жопа, — сказал Скиф с отвращением. — Ладно, пошли. Только пусть меня потом сюда же и завезут.

Он встал, сдвинул с глаз стетсон. Красная потная борозда пропечаталась по переносице и под краями бровей.

— Это потому, что мы призраки? — спросил Скиф, обмахнувшись шляпой.

— Это потому, что мы идиоты, Скиф, — сказал я. — Нормальные идиоты, на которых всё держится.

Лазарчук пишет эти строки как бы про своих героев, а впечатление почему-то всё равно автобиографическое. До озноба. И не потому, что — никакой гарантии, что мы существуем на самом деле, а не на периферии реконструкции, поддерживаемой этаким вот Гудвином, которому до конца вечности осталось что-то около 00:00:04 по таймеру обратного отсчёта плюс сколько-то тысячелетий на продвижение фронта взрывной волны. Да, Лазарчук мастер на такие штуки. Даже прекрасно зная, как он это делает (что я, с ТРИЗом не знаком? Да ну...), всё равно замираешь, словно мошка в янтаре.

"Нормальный идиот, на котором всё держится". Гудвин. Хороший позывной, говорящий. Особенно тем, кто "Волшебника Изумрудного города" не забыл, ага.

А кто тут не идиот? Поднимите руки, пожалуйста. Ух ты! Сколько умников кругом.

Мне прямо неловко.

(Как Христу удался тот фокус из эпизода с несостоявшимся побиением камнями? Ох, что-то мне да подсказывает: в реальности ближнего прицела уверенных в безгрешности своей тут же нашлось бы в ассортименте... впрочем, на то он и Христос, чтобы воплощать легендарное).

Ладно, ближе к теме. Плюс небольшая рекурсия перед финалом.

Нынче пипл читает Князя Милослава. В лучшем случае — Панова, в худшем — коряво написанные фантики на аниме (нет, это не о Дормиенсе, его тоже не читают. Почти). Речь о той части пипла, которая вообще потребляет что-то такое текстовое с налётом художественности, а не быстро забывает блокбастеры и/или компьютерные игры. Да. Пипл выбирает лёгкие пути. А не выбирает — Лазарчука. И Рыбакова не, разве что по старой памяти. И Логинова.

И Штерна не перечитывает.

(Реплика из зала: это про кого он? Неуверенные шепотки, и — тишина...)

Я тоже не перечитываю, поэтому мне стыдно. Это... как бы поточнее выразиться... о! В "Галактическом консуле" у Евгения Филенко, которого, конечно, тоже никто сейчас не помнит, один из героев второго плана восклицает: а почему это я должен любить не ту, которую хочу, а ту, которая ближе и согласна? Летит в жуткую даль, предпринимает усилия, добивается своего...

Но сейчас такое не модно.

(Ну, вы понимаете аналогию. Вы же умные, если верить голосованию).

Почему мы читаем не то, что действительно стоит читать, а то, что попроще? Почему так легко превращаемся в героев песни: "Тебе ж со шлюхой приятней — ну так к ней и иди!"

Я ни разу не Христос. Но "Параграф 78", если что, лежит на Либрусеке. На той же панели Интернета, единого и неделимого.

А выбор, кого любить и кого читать — личное дело каждого.

nora keller

"Король звезды" (13.10.14)

Озеро было большим и, наверное, очень глубоким, а черная вода напоминала Карлу нефть. Все вокруг с радостным гомоном погружались в небольшие лодки. Они, наверное, верили, что эти лодки привезут их в чудесный, сказочный мир. Но он не верил. За одиннадцать лет, проведенных в приюте, он выучил одну истину: сказки бывают только в книгах. Это не было книгой, поэтому не могло быть и сказкой.

Так начинается история Карла Штерна, охватывающая семь лет — от его поступления в Хогвартс и до финала, практически совпадающего с каноническим.

Да-да. Формально "Король звезды" — это ещё один фанфик по давно всем уже, наверно, осточертевшему фэндому "Гарри Поттера". Но чисто формально. Трудно найти две столь же непохожие книги, как первоисточник и творение Норы Келлер.

Различие видно уже из аннотации, вынесенной в начало этого обзора и являющейся, вообще говоря, частью основного текста. Если вы из читателей, ищущих в главном герое в первую очередь победительности, радостного сокрушения вражьих ратей, уверенности в своей правоте и утверждения собственного Я, даже наперекор чужим, "КЗ" — не ваша книга. Вообще говоря, начало её читать трудно вне зависимости от того, "ваша" она или нет. А уж боль — это постоянный спутник читающего до самого конца. Ибо страдание — спутник Карла Штерна, и куда более верный, чем воронёнок со сломанным крылом.

Но страдание это целительно.

— Недетскую сказку ты выбрал, — нахмурившись, проговорил Десталем.

— Сказки создаются для людей, а не для детей, — спокойно возразил Дала. — И не вина сказок, что взрослые читают газеты, выбирая не вечность, а мгновение.

Сказано это о сказке про Дары Жизни (кстати, отличная притча; кто дочитает до неё, тот непременно прочтёт и остальное!). Но слова мага-странника вполне применимы к "КЗ" как целому. Есть нечто общее в чтении этой книги и в созерцании звёзд. И недаром из всех уроков, преподаваемых в Хоге, Карлу более всего понравилась астрономия.

К сожалению, в обоих мирах — что маггловском, что магическом — мало того, что могло бы понравиться ему без сомнений.

В ответ на традиционное извещение от Попечительского совета Карл на этот раз написал письмо с просьбой помочь Софи. Ответ был коротким и предельно ясным: "Магглы должны лечиться в маггловских больницах". Единственная помощь, которую волшебники готовы были оказать людям, — это стереть память.

Канон не акцентирует внимание на таких "мелочах". Но они там есть — и они вполне характерны. Даже у Роулинг магглы не получают от волшебства ничего хорошего...

А вот в "Короле звезды" — получают. Правда, не все.

Быть таким, как главный герой, тяжело. В "Дюне" Херберта приведено замечательное высказывание о двух силах: той, которая берёт, и той, которая даёт. Смерть и жизнь, тьма и свет. Карл Штерн даёт. С необыкновенной лёгкостью, даже сам того не желая, замечает он тех, кто нуждается в помощи. И как-то так выходит, что нуждаются в ней — все. Или почти все.

Эта красивая, гордая женщина, которая теперь, сломленная, лежит на диване, прижимая подушку к покрасневшим глазам, — она никогда не попросит помолиться за неё... Никогда не посмотрит на него с добротой и любовью, с которыми смотрит на своего сына... Но разве от этого меньше нуждается она в любви?..

Угадайте, кто эта женщина? Право, это не так уж сложно: в каноне отнюдь не изобилие "красивых и гордых". Но Карлу Штерну почти нет дела до фамилий, социальных статусов, славы, богатства и связей. Почему? Да всё просто на самом деле: "Дерево не отнимает своей тени даже у того, кто пришёл срубить его".

В книге Норы Келлер не очень-то много света и радости. Правда, тьмы и зла — настоящих, неисцелимых и безнадёжных — тоже нет. Тень Гасхааля не лежит на её страницах. Даже Тёмный Лорд больше похож на господина из притчи о Дарах Жизни, на того, кто падал, и кого так никто и не поймал. Навязшего в зубах Дамбигада вы здесь тоже не найдёте. Да и героя Света, то бишь Гарри Поттера, здесь не так уж много: история Мальчика-Который-Выжил, как нетрудно догадаться, рассказана в другом месте.

Что же здесь есть?

Поиск себя, своего места в мире. Одиночество, преодолеваемое любовью и дружбой. Горе, утешаемое знанием и пониманием. Движение по пути, у которого нет и, наверно, не может быть конца. Несгибаемое упорство. Глупость и слепота. Искренность и нежность.

В общем, всё нужное, чтобы попасть в этот обзор — впервые за два года. Чтобы обойти и финальный том цикла "Семь зверей Райлега", и "Книгу кладбищ", и другие вполне достойные тексты... которым при этом совершенно не нужна дополнительная реклама.

А ещё в "Короле звезды" есть то, чего так не хватает канону: истинность магии, её чудо и её тайна... её святость.

— А что мы будем притягивать?

Валери задумалась и вдруг, вскинув голову, крикнула:

— Звёзды!

— Нет, ну, это уж чересчур, — улыбнулся Карл.

— Попробуй! — радостно воскликнула девочка.

Он рассмеялся, потом поднял палочку и сказал с улыбкой:

— Акцио, звёзды!.. Вот видишь, для звёзд такого заклинания недостаточно.

— Вижу, — тоже с улыбкой ответила Валери. — Но было бы здорово...

/.../

Они уже подошли к стенам Хогвартса, когда Тапани вдруг остановился и сказал тихо:

— Смотрите...

Валери подняла голову и замерла: с неба падали звёзды.

— Метеоритный дождь... — пробормотал Карл. — Какое совпадение...

Но Валери не слушала. Ловя глазами отражения светящихся точек, она представляла себя волшебницей, способной менять направление ветра, орбиты планет и человеческие судьбы.

Цена этого "совпадения" пусть останется за скобками...

Я мог бы ещё долго говорить об этой книге. Сыпать цитатами, вспоминать, грустить и улыбаться сквозь слёзы. Но лучше я умолкну вовремя.

Моя цель состоит не в том, чтобы как можно больше людей как можно дольше читало этот короткий обзор. Моя цель — чтобы как можно людей и как можно раньше прочло "Короля звезды" Норы Келлер.

ShortSkirtsandExplosions

"Background Pony"/"Фоновая пони" (15.10.19)

Чем вдохновляются истории?

Может показаться, будто на этот вопрос легче всего ответить, имея дело с фанфиком. В самом деле: вот написанное, крепкими путами связанное с другим, написанным-показанным-пройденным ранее. Вот два известных побудительных мотива: продолжить знакомую историю, чтобы подольше не расставаться с полюбившимся миром и персонажами, либо наглядно, на ярких и показательных примерах, показать, что автор был не прав. Скажем, не прав, отказывая вон тому герою (полюбившемуся!) в простом человеческом счастье; или не прав, утверждая, что мюлики могут переклякивать, тогда как даже учащемуся средней школы, хоть что-то слышавшему об историческом мюлизме, должно быть ясно: они могут штынеть, но переклякивать — никогда!

Но ведь это внешнее. Это форма, а не содержание.

Любой автор, и автор фанфика тут, поверьте, не исключение, читает-смотрит-проходит не десятки — сотни произведений. Но садится и начинает писать фанфик отнюдь не после каждого, что могло бы дать повод. Чтобы фанфик оказался написан хотя бы на треть, внешний стимул должен проникнуть глубоко-глубоко, пробудить нечто, в большинстве людей крепко спящее, и в этой компании вернуться обратно к свету дня. Причём так, чтобы на свету проснувшееся неименуемое не начало стесняться, деланно зевая, и не поспешило нырнуть обратно в глубины души, бормоча: "Ну, вы тут уж как-нибудь... да и чего это я буду так... я ведь совсем не..."

Это возвращает нас к изначальному вопросу.

Так чем же, в самом деле, вдохновляются истории? Что заставило меня, к примеру, сидеть и писать вот этот отзыв — спустя уже не два, а все пять лет после предыдущего?

По-моему, ответ прост, хотя и не очевиден. Подобно любому творческому занятию, писание (хоть отзывов, хоть фанфиков, хоть чего угодно вообще) — это вышедшее на свет стремление поделиться своим мнением, выразить то, что обычно сокрыто где-то там, глубоко внутри, и что иначе останется спать во тьме одиночества.

Истории рассказываются, чтобы их читали. Музыку играют, чтобы её слушали. Стены украшаются граффити, чтобы на них смотрели.

Просто, не правда ли?

Даже когда автор упорно твердит что-то об искусстве для искусства, о том, что ему вообще не нужна никакая аудитория, что он делает это всё для себя и только для себя... какое отчаяние наполняет эти слова! Искусство для искусства — это когда сидишь в своей комнате совершенно один, плетёшь кружево слов даже не шёпотом, нет, а исключительно в мыслях. Или, быть может, улыбаешься той мелодии, что звучит в душе... и останется навсегда запертой там, потому что не всегда способный сочинить мелодию умеет играть хотя бы на барабане, о знании нотной грамоты и речи нет. Когда же автор пишет истории, выкладывает их в сети, а в качестве комментария говорит — да это же очевидно, я работаю для себя и только для себя, зайдут сюда и прочтут разве что полтора землекопа, случайные люди... что это, как не крик утомлённой одиночеством души? И кто из выложивших своё в сеть, на общее обозрение, отказался бы, если вместо полутора случайных землекопов написанное внезапно прочтёт аж полтора десятка, или полторы сотни, или (тем более) полтора миллиона?

Не желающие делиться своим не выкладывают написанное. Просто, не правда ли?

"Фоновая пони" — это история о разных вещах. Трудно написать почти четыреста тысяч слов и затронуть только что-то одно. И вместе с тем история Лиры Хартстрингс, да, весьма ясно говорящее имя и фамилия, — она прежде всего об одиночестве.

В "Гостиной" я прочёл отзыв, короткий и достойный приведения здесь целиком:

Я в свое время прочел пару глав, пожал плечами и закрыл. По первым главам — билд альфа-нагибатора достался эмо-казуалу. Подружка могла бы добиться почти чего угодно — но вместо гринда сидит в уголке и страдает на ровном месте.

Я мог бы многое ответить на эти слова, но автор, как мне кажется, справится лучше. Итак, ещё цитата, прямиком из второй главы:

/.../ чтобы выбить из колеи окружающих, она решилась пойти против своей доброй природы — против последнего ошмётка достоинства — и сбросила Факел Летнего Солнца в ближайший цветочный сад, воспламенив тем самым здание городского суда. Фестиваль немедленно прекратился и каждый житель, увидев пылающий хаос, бросился за вёдрами воды, чтобы остановить пламя. А пони стояла в круге света от сотворённого ею пожара и громко похвалялась своей ответственностью в этом ужасном поджоге. И, конечно, пара жеребцов-полицейских потащила её в сторону тюрьмы на дальнем конце городка.

Пони не могла себе даже представить большего счастья. Она приветствовала офицеров слезами радости, практически обнимая их каждый раз, когда получала такую возможность, счастливо позволяя им уволочь её в зарешёченную камеру — будто бы только это по-настоящему значило, что она в самом деле каким-то образом существует. Представь себе её отчаяние, когда, дотащив её до участка, полицейские остановились на месте, растерянно моргая, будто приходя в себя от нездорового сна. Они горячо извинились перед пони за беспокойство и освободили её. И она ошеломлённо побрела по улицам, пытаясь сообразить, реальностью ли было только что произошедшее, или горькой галлюцинацией.

И затем, вернувшись к зданию городского суда, она чуть не упала без сознания. Не только огонь был погашен и ущерб исправлен, но и все пони вокруг вновь праздновали, пребывая в забвении о возвращении безумного поджигателя, как если бы ни единой жестокости не произошло в этот день. Пони вскоре осознала, что отныне может быть хоть святой, хоть грешницей, но ни та, ни другая сторона морального компаса больше не будет иметь никакого значения. Её цена для окружающих была не выше цены теней от её дыхания, да и те тоже ветшали на глазах.

Одиночество. Полное, совершенное и абсолютное.

То, что Лира свободно может подойти и заговорить с кем угодно, и ей ответят — лишь тот самый белый кружок ян в угольной черноте инь, штрих, подчёркивающий тотальность проклятия и даже усугубляющий его тяжесть. Если бы героиню просто не замечали, смотрели мимо, если бы её не видели и не могли с ней поговорить — свыкнуться с этим оказалось бы легче. Но призрак надежды, но способность всё-таки говорить и несмотря ни на что быть услышанной, сыграть мелодию, которую запомнят и будут напевать, не осознавая, где и от кого её услышали, дивный шанс проникнуть до самого дна чужой души и оставить там свой след, пусть даже отвернувшийся пони не вспомнит, кто этот след оставил...

Я прекрасно понимаю автора "Фоновой пони". Боги, в конце концов — именно я и никто иной написал "Камень на дне!".

Что можно сделать с чужой историей?

Ну, прочитать. Что ещё с ними делают? Причём вполне можно прочитать неправильно — "и очень даже часто" (с) — тогда крик чужой души окажется искажён эхом до неузнаваемости, сигнал превратится в шум, а карета Золушки останется тыквой. И никакого бала. Но попробуйте всё-таки отложить призму своих предубеждений, вооружиться лупой внимания и прочесть "Фоновую пони" так, как она того достойна: в душу из души, прямиком по соединяющей сердца струне.

Искренно. Открыто. Красиво.

Уверяю вас: чтение хорошей истории в таком ключе не может оставить разочарованным. А если по пути окажется обронено несколько слезинок, или даже не несколько... это к счастью.

Слёзы предназначены для того, чтобы смягчать заскорузлые сердца и смывать серый налёт обыденности. Они в некотором роде целительны. Не надо их стесняться, лучше ими гордиться. В конце концов, неспособность рыдать, как и неспособность смеяться — два полюса одного уродства.

Рецензируемые авторы и тексты (в порядке размещения):

Елена Клещенко

— "Птица над городом"

— "Наследники Фауста"

Вадим Проскурин

— "Добрая фея"

Станислав Шульга

— "Декодер"

Фенек

— "Игры в вечность"

Елизавета Манова

— "Побег"

Марина и Сергей Дяченко

— "Пандем"

Любовь Пушкарёва

— "Синто. Героев нет"

Наталья Сова

— "Королевская книга"

Макс Далин

— "Убить некроманта"

Ольга Онойко

— "Лётчик и девушка"

Ольга Чигиринская

— "Сердце меча"

Андрей Смирнов

— "Безумная роща"

Лоис Макмастер Буджолд

— "Криоожог"

Анна Александровна Коростелева

— "Школа в Кармартене"

Александр Бережной

— "Палач, демон и принцесса"

Нил Стивенсон

— "Алмазный век, или Букварь для благородных девиц"

Людмила Астахова

— "Честь взаймы"

Александр Викторович Шуваев

— "Цветок камнеломки"

Анастасия Парфёнова

— "Ярко-алое"

Мария Зиновьевна Ровная

— "Диалоги о ксенофилии"

— "Семейные сцены"

Сергей Анатольевич Дормиенс

— "In The Deep"

— "Замена"

Less Wrong

— "Гарри Поттер и Методы рационального мышления"

Александра Михайловна Дым

— "Трансцендентность"

Андрей Геннадьевич Лазарчук

— "Параграф 78"

nora keller

— "Король звезды"

ShortSkirtsandExplosions

— "Background Pony"/"Фоновая пони"