Гилберт и Альфонсо смолкают, едва из-за поворота появляется торжественная и молчаливая процессия. Распятая цепями, облаченная в покаянные шутовские одежды девушка спокойно смотрит вперед. Кажется, нет живого места на создании. Один глаз заплыл, даже в балахонных одеждах видны страшные гноящиеся раны, выдернутые ногти. Нелепый колпак нахлобучен на остриженную голову, остатки волос слиплись от кровавых потеков. Но взгляд молодой девушки невозмутим и более того легкая игривая улыбка мелькает на губах.
— ВЕДЬМА! — раздается рев толпы.
Повозка проезжает сквозь площадь, сопровождаемая инквизиторами и неистовством народа. Ведьма в чертогах святая святых — папского города.
— Шлюха так и не созналась, — заправляя руки в широкие рукава рясы нарушает молчание священник. — Ее ментальная защита так высока, что даже я оказался бессилен. Мы так и не узнали, ни что она хотела, ни кто за ней стоял. Не помогли и обычные средства.
Гилберт не отвечает и на это.
"А ведь она красива, — юноша не отводит взгляд от девушки, даже сейчас, сквозь побои и пытки можно узнать тонкие и изящные черты. — Зачем?"
Юный паладин закрывает глаза, снова и снова возвращаясь в прошлое.
Обычный хутор. Хотя не совсем обычный скорее заурядный, на большинстве рукотворных карт не найти. Разве что на сверхточных магических проекциях. Даже название трудно вспомнить. Что-то связанное то ли с кабанами, то ли со свиньями.
Жизнь в подобных умирающих селениях так же тяжела, как и скучна и однообразна. А к среднему возрасту на плечи хуторян падает весь груз одиночества. Взрослеющие пылкие сердца молодежи, желающей все и сразу, не удержать в трех домах на одной улице. Наиболее разумные идут наниматься к крупным и зажиточным арендаторам. Хотя всегда найдется романтик, ищущий счастья в городе. А то и вовсе сорвиголова, тянущийся к вербовщикам в наемные отряды.
Раннее утро не предвещает ничего нового. Те же мычащие коровы, лениво отгоняющие мух хвостами, блеющие козы. Те же мужья, недовольно бубнящие что-то с похмелья. Никто так и не понял, как она появилась на улицах. Большеглазое чудо лет десяти, кутающаяся в грязные тряпки, с протянутой для подаяния ладошкой. Как тут не всплакнуть? Как не пожалеть милую девочку, не влюбившись раз и навсегда. Одинокие дамочки едва не подрались, не сходя с коровьего выпаса.
— Будешь у меня жить, доченька, — Авдонода смахивает слезы, вводя оборвыша в дом.
Что еще нужно женскому сердцу, когда казалось бы счастье и молодость за горами? А тут такая радость! Есть для кого на кухне расстараться и постель застелить. Женщина отмывает грязь, осторожно обрабатывает многочисленные, покрытые гноем струпья.
Следующее утро раз и навсегда перечеркивает историю хутора Кабанье логово. Авданода открывает дверь комнатушки ребенка... По бесформенной вздувшейся массе, источающей острый запах желчи, разъедающий пол, трудно узнать человека. Лишь хлопают большие голубые глаза.
— Мама! — хрипит она. — Больно!
Дикий вскрик и взрыв. Громадные черные крысы, прыгающие с разлагающейся плоти, с пронзительным визгом разбегаются по щелям, забираясь в дома, в подвалы, прячась в коровниках и свинарниках.
Над самым высоким зданием хутора, часовней, вывешивают черное знамя с белым черепом. Ведьмин мор.
— Назад! — крик оруженосца срывается на детский визг, трясущийся палец судорожно ищет спусковой крюк.
— Я не болен, умоляю! — крестьянин первый спрыгивает с телеги, падая на колени и захлебываясь слезами. — Во мне нет демона! Прошу, у меня жена, ребенок. Проверьте меня, я не бесноватый!
Это не первый случай. И тут нет места жалости. Окружить, локализовать очаг демонического прорыва. Малейший просчет косой смерти уничтожит пол страны.
Очередная телега с беглецами упирается во врытые колья, пронзенная стрелами лошадь еще тихо хрипит, на губах пузыриться кровавая пена. Но хуторянин не унимается, лишь хнычет и таращиться, как группа солдат баграми оттаскивает тело прорвавшегося демона. Чудовищные когти мертвого монстра вспахивают землю. Мужик, из которого вылезла тварь, тоже умолял и говорил, что не болен.
— Гилберт! — высокий рыцарь гарцует верхом на коне, за линией кольев и слуг. — Именем короля — действуй!
Глаза беглеца становятся совсем безумными.
— Возьмите хотя бы ребенка! — в порыве отчаяния он хватает из рук рыдающей матери младенца. И делает шаг к кольям.
Щелчок. Свист. Короткий вскрик.
Генеральный инквизитор Альфонсо тяжело вздыхает, догадываясь, где витают мысли молодого рыцаря.
— Я слышал, именно ты нашел и поймал ведьму, — произносит священник. — Что бы не произошло в том хуторе, не кори себя. Твой героизм предотвратил много смертей. И кое-что хуже.
Процессия достигает апогея. Толпа неистовствует, голос герольда, зачитывающего длинный список обвинений, тонет в воплях. Но вот гомон стихает. Вперед выходит мать зараженного ребенка.
— За что? — почти беззвучно спрашивает она, иссушенными глазами смотря на ведьму.
— Возрадуйся, дурная женщина, — порождение бездны впервые заговорило с момента раскрытия и ареста. — Твоя дочь послужила во имя Темного Лорда. Это была месть недостойным!
Папа Адриан скучающе отворачивается от открывающегося в окне зрелища. Все эти суеверия вокруг Темного Владыки утомляют. Сперва истерия вокруг пророчества этой полоумной Брунхильды. Теперь ведьма. Хотя второе более реально. И опасно.
— Вина, ваше святейшество?
— Да, пожалуй, — понтифик при помощи ножа отделяет кусочек от стейка. Вино восхитительное. Северяне знают толк в хорошем винограде. Жаль из-за войны поставки сойдут на нет.
Возвращаясь мыслями к ведовстве Адриан пытается вспомнить последний случай с настоящим, целенаправленным малефиком. Обычно даже наикрупнейшие случаи прорыва последних десятилетий — следствия цепочки случайностей. Решил паренек приворожить игнорирующею его красавицу, намешал травок в котелке, пробубнил тарабарщину на мертвом языке. А на следующее утро вместо предмета обожания в дверь ломится похороненный тридцать лет назад прадедушка, с явным намерением полакомиться внутренностями. Никогда не знаешь, чем обернется заигрывание с темными силами.
— О прошу вас, кардинал Фламини, — вне официальных приемов папа не любит лишние любезности и помпезность, — вы не паладин на карауле. Садитесь, говядина просто великолепна. И я бы не игнорировал вино северян. Вы знаете, что это последний бочонок?
— Кстати, о северянах, — священнослужитель в кроваво красном облачении не заставляет себя упрашивать, присоединяясь к трапезе. — Курия очень обеспокоена просьбой короля.
Разговоры о войне и королях способны испортить аппетит. Папа отодвигает тарелку, промокая губы салфеткой.
Оттон молод, но старается казаться изворотливым. Штурмуя канцелярию письмами и посланниками, монарх неоднократно намекает на один обряд. Интердикт. Запрет на проведения любого рода священнодействия. А это означает, что люди начнут спариваться как животные без церковного благословения, порождая на свет монстров. Мертвых зароют в землю без отпевания, где они не усидят и неделю. Без защиты священной магии людские души останутся один на один с самыми мрачными порождениями бездны.
Уже через год страна опустеет.
— Король хочет воевать, но не намерен тратить ни сил, ни времени, — папа скучающе смотрит в потолок и раскачивается на кресле. — Если ему хочется поиграть в войнушку, пусть ощутит на себе всю ее тяжесть. Я не стану налагать на Север интердикт.
— Вот так? Просто проигнорируем? — изумился Фламини, поднимая бровь.
— Отнюдь. Проявим солидарность и пошлем в подмогу ополчение.
Это не удовлетворит аппетиты Оттона, но, по крайней мере, закроет рот. Доносящиеся даже сюда запахи паленого тело окончательно портят трапезу.
Папские земли. Аббатство святой Луизы.
Унылый, навевающий меланхолию скрип колеса. Мерно покачивается в такт хлипкая телега. Старая колея разбита, как и сама дорога, едва выдерживая вес. Того гляди пойдет трещинами, как прошлое, породившее эту магистраль. Кобыла осторожно выбирает дорогу, минуя разбросанные булыжники, лениво постукивая подковами. Цок, цок. Цок, цок. Взгляд животного с толикой надежды смотрит по сторонам. Оставленная человеческой рукой, предоставленная матери-природе, посадка зарастает, местами покрываясь непролазными дебрями. Сейчас бы во-он к тому кустику, пощипать, потереть бока о жесткие сучья. Так нет же. Приходится тащить убогую телегу. Что б она развалилась на этом месте! Да в довесок двух двуногих.
"Меня сейчас всего колотит, — тянется Рихард к собеседнице. — Даже верится с трудом. Ты будешь смеяться, но я вчера боялся ложиться спать. Что если это сон? Я проснусь собой. Свиньи, сенокос, топор да дрова, путь до колодца. Мне даже трудно объяснить, как все сжимает, давит. Но теперь я маг. Маг..."
Всегда так необычайно, погружение в другого человека. Вернее даже не погружение. Нечто непонятное из слов святых отцов о браке и семье. Когда не двое, но один. Даже сейчас. Едешь по дороге, солнце то как печет, а хочется одеться теплее. Холодный осенний ветер пронизывает... нет, не тело — душу. Смотришь на дерево, понимаешь, вот оно, расцветает всеми красками. А перед глазами кружатся в последнем танце мертвые, пожелтевшие листья.
Ее эмоции. Холод, смерть.
Рихард срастается с девушкой. С незнакомой девушкой, растворяясь, влюбляясь каждый день все сильнее. Не зная, кто она, откуда, даже как зовут. Ведь это и не нужно. Их души сплетены невидимыми, неразрушимыми узами.
"Теперь многое смогу изменить, — продолжает беспечно болтать юноша. — Не только для себя. Просто изменить. Не знаю даже как объяснить. Сделать мир чуточку лучше. Вернуть людям веру в справедливость. В настоящую справедливость, а не вписанную в книги угодные лишь лордам".
Рихард останавливается. Вслушивается в ритм сердца, дыхание души. Что-то не так.
"Почему ты плачешь?"
"Рихард..."
Впервые девушка пытается закрыться. Будто пряча накатившие слезы упавшими на лицо волосами. Бесполезно. Узы нерушимы.
"Ты не представляешь, как я хочу сбежать отсюда, — выдыхает, наконец, она.
"Сбежать?", — молодой человек отчаянно пытается понять.
"Вся моя жизнь сплошная клетка, без единого лучика света, — загадками говорит Девушка. На миг замолкает, что бы одарить юношу нежностью, — Кроме тебя, любовь моя. Я верю, однажды ты придешь и освободишь меня из этого плена "
Аббат Бернард оборачивается. Беспечно, просто скользнув взглядом по пошатывающемуся колесу. Разумеется, мальчик вызывает опасения. Следить в оба, а лучше и того больше. И дело вовсе не в проснувшемся Даре. Не в том духе воспитан Рихард. Нет в нем гордости и тщеславия. В взращенной на легендах прошлого голове есть юношеский максимализм, тяга к справедливости.
Монах вновь оборачивается, украдкой глядя на подопечного. Все тот же взгляд. Будто звезды мерцают в карих глазах. Смотрит по сторонам, а видит невидимое. Видит мир сквозь душу таинственной девушки. Именно она, не пророчество, не Дар магии, заставляют Бернарда потерять покой. Кто же она? Уж явно не выращивающая репу селянка. И пусть монах более не пытается влезть в голову юноши, уверен — незнакомка не из простолюдинов. Кто-кто, а несостоявшийся барон Пиппин знает ценность людской жизни для благородных. Натешатся, а надоест — долой.
Взмывает ввысь испуганная птица. Насторожившись, Бернард натягивает вожжи, всматриваясь в чащу. Даже Рихард возвращается в себя, обеспокоенно приподнимаясь.
Со вздохом облегчения встречают вернувшуюся разведку. Один из монастырских ополченцев скачет на разгоряченном коне. Остановленное животное все еще перебирает копытами, в нетерпении теребя гривой.
— Ни следа, — ополченец ободряюще подмигивает перетрусившему Рихарду.
С мальчонки не смеются. Даже Бернард не демонстрирует чудес стойкости. На то есть все основания. На дорогах крайне не спокойно и без крепкого отряда опасно высовывать нос. Местный архиепископ активизирует патрули из городской стражи, но это если и помогает, то лишь частично. Аббат и сам не уверен, что познания в священной магии помогут справиться с напастью в одиночку.
О банде бытует масса слухов. Через пару поколений кто-то из бардов не побрезгует щегольнуть словоблудием. И потекут сказания о благородных детях леса, что грабят богатых и отдают бедным. Сейчас под нож, увы, попадают как богатые, так и бедные, а добро благополучно оседает в разбойничьих карманах. Налеты дерзки и очень хорошо спланированы. Бандиты, будто прозорливцы, минуют ловушки, с нюхом волка хватая добычу там, где их не ждут. Констебль не раз озвучивает мысль, в лесах скрывается не только толпа отморозков с кольями и топорами. Да и не только в лесах. Слишком легко лесные разбойники уходят от епископских ищеек, никак крыса заводится в городском совете
Не менее подозрителен и легендарен лидер бандитов. Молва готова видеть обедневшего аристократа, разжалованного военного. Хотя кличка Гаст, хозяин, возвращают в далекие, считай забытые времена еретических войн. Именно так звали лидеров многочисленных ячеек вольнодумцев. Но вряд ли кто из них дожил до наших дней. Бернард готов видеть в том блажь, возможность подзадорить церковников.
— Пшла! — оторвавшись от размышлений, аббат понукает неспешно жующую травку кобылу.
В коротком ржании несчастное животное выражает все. И что думает о попотчевавшем бока хлысте, и о предстоящей дороге и самом аббате. Но с места трогается.
До придорожной таверны добираются к вечеру. Раскрасневшееся солнце как раз укутывается за горизонт, когда "Веселый Джо" раскрывает объятия перед путниками. Таверну не меняют ни годы, ни войны. Как и прежде, основатель Джо смотрит на путников с большой картины у стойки. Статный, хозяйственного вида мужчина, с бородой без усов, довольно объемного телосложения. Четверо братьев, потомков основателя, окружают главный зал вихрем рабочей суеты. В углу весело пиликает скрипка, вставляя трели в гудение волынки. Смех, звучат тосты и здравицы.
— Преподобный, — искренней приветливостью сверкает глазами Грег, светловолосый конопатый парень, младший из братьев.
Он как раз ставит компании батарею кружек и, вытирая руки о фартук, спешит к аббату. Руки церемонно складываются под благословение.
— Вам как обычно? Сейчас же распоряжусь на счет ночлега. Молельная комната открыта.
Не то, что бы братья уж больно религиозны. Так спокойнее. Вспышки прорыва Тьмы предрасполагают к определенной паранойе.
Благодарно кивнув, Бернард и слуги удаляются для молитв. Воздать Безначальному за безопасный путь. Рихард остается в зале, заказав ужин. Хорошо прожаренная на топленом сале картошка с фазаньей грудкой и овощами. "Веселый Джо" славится отменной кухней и репутацией. Тут можешь быть уверен, вместо обещанного кролика не подсунут облезлую кошку.
Появляется разносчица, сноровисто расставляя тарелки и кружки. Некрасивая девица, очень сутулая и покрытая оспинами, из чепчика выбиваются слишком рано выцветшие волосы. Официантка, ставя кружку перед Рихардом, наклоняется ниже необходимого, едва не упираясь обвислыми грудями о гостя.
