...Таня скучает по своему парню, он уехал (учиться? работать?) далеко и надолго
...он пишет и звонит всё реже и реже,
...в глубине души девушка
...знает знает знает
...что
...никогда не увидит его,
...никогда никогда
...холодно об этом нельзя думать холодно
...но не может - не хочет?
...как жить? с чем жить? смириться?
...он ТАК целует её... он... он... такой...
...она помнит всё — он лучший лучший
...других... других... других не было
...мечется, как птичка в клетке, запутывается всё больше и больше
...милые, милые терзания обманутой молодости и отвергнутой любви...
...отвергнутой...
...милые...
...ЛЮБВИ!!!
...ЭТО УЖЕ Я, АННА, ДУМАЮ!
...ОСТАНОВИСЬ!!!
Кожа на кончиках пальцев рук стала чувствительной, как от ожога горячим маслом, губы пересохли, грудь налилась тяжестью, соски напряглись, низ живота заломило...
Усилием воли Анна захлопнула дверь в чувства чужого человека. Возмездием... наказанием будут головная боль, зуд где-то там — за висками, и — давление на глаза. Анна знала — сейчас в зеркале вместо серо-зелёного лучистого весёлого взгляда она увидит усталые темно-оливковые глаза 42-летней, умудрённой жизнью женщины. "Спокойно! Спокойно, Аня! Глубоко вздохнуть, и — не дышать! Как в кабинете флюорографии... так... хорошо! А теперь медленно-медленно выдохнуть всё без остатка — все мысли, все чувства, все эмоции. Это не твоё, это чужое — отпусти! Вот так... уже лучше... молодец".
— Волосы подкрасить не желаете? — Анна вздрогнула от неожиданности. — Корни у вас седые совсем.
— Нет, спасибо, Танечка. Я уж сама, дома. Дорого краситься... в салоне-то.
— Да, цены у нас, конечно...
Таня оказалась отличным мастером: волосы Анны ложились идеально, именно так, как ей хотелось. Девушка о чём-то щебетала во время работы, но Анна сидела в кресле, лишь изредка машинально кивая в ответ и думая о своём.
Последнее время что-то тревожило Анну. Она не находила себе места, тоска наваливалась с новой силой. Время от времени у неё появлялось желание всё бросить и уехать куда-то... но инерция размеренного существования, — стабильного, пусть и небольшого, дохода, — неуверенность в своих силах, удерживали её. Страх перемен и потребность в переменах разрывали её надвое. Можно было списать это на запоздавшую весну, но своим внутренним зрением Анна видела: что-то не так, что-то должно произойти! Это пугало, не давало покоя ночью, зудело в висках днём.
— Ну вот, готово! — Таня заботливо улыбалась в зеркало из-за плеча.— Рассчитаетесь у Лиды на "рецепшене".
— Благодарю, Таня. — Анна внимательно посмотрела в глаза девушке — Удачи вам, милая... в вашей любви!
— Спасибо... — голос у мастера внезапно дрогнул, — приходите к нам ещё.
Колокольчик над закрывающейся дверью прощально звякнул. Таня прислонилась к стойке администратора.
— Какая клиентка, а? Я бы целый день с ней работала.
— Ничего особенно! — Администратор недоумённо пожала плечами. — Толстуха, а корчит из себя благородную даму. А на лице написано — одинокая... и денег вечно нет. Чего её к нам занесло?
— Дура ты, Лидка! — Таня вздохнула и вернулась в зал приводить в порядок рабочее место. "Если вечером позвонит Игорь — соглашусь встретиться. Сколько можно по Валерке тосковать?"
— Да, Лидуся, ты не права! — стилист-визажист "голубоватый Эдик" небрежно развалился в кресле. — Совершенно обворожительная женщина. И куда только мужчины смотрят?
— На тебя, Эдичка, — ехидно фыркнула администраторша.
Пенсионерка Мария Васильевна охотно вмешалась в разговор. Бывшая учительница литературы сейчас подрабатывала в салоне уборщицей и готовила горячие обеды для персонала.
— Эх, молодёжь! Встречала я раньше таких женщин, — редкий по нынешним временам тип: внешне мягкий, беззащитный, слабый на первый взгляд. А внутри у них — стержень стальной. Такой, знаете ли, сгибаемый, но не ломающийся. То есть по жизни — доброта, понимание, отзывчивость. А в минуты экстремальные — откуда что берётся? Тогда этот стержень любые нагрузки выдерживает. Это тоже сила, но другая — её не видно. Вот у меня, у одной девочки в классе мамочка была, на ЗиКе работала, ну, знаете, "Завод имени Калинина", где ракеты делают. Конструктором была... красавица женщина! Так она...
— Ну, попёрло! "Вот какие мы были когда-то! Мы в ваши годы!" Это всё было... было и прошло, Марья Васильевна. Сейчас совсем другое время! Обедать-то будем? — вмешалась Лида, недолюбливающая чересчур грамотную уборщицу, напоминавшую ей классную руководительницу, называвшую её "фифой". Вот и надраивай теперь полы... а "фифа" в люди выбилась!.."
Да, вполне быть может, что этот текст криво написан! Критики вы литературные, эстеты хреновы... тьфу! А вот не верю я вам!!! Вас-то нет никого. А я — здесь! Я ЗДЕСЬ! Теперь именно я — единственная в мире писательница... и читательница тоже, да!
Она отхлебнула немножко холодного растворимого какао из керамической кружки, вздохнула, машинально поправила волосы и продолжила...
"...Анна свернула с шумной улицы в арку. Двор был заставлен машинами. За день дворники подмели территорию и вымазали штакетники извёсткой. На деревьях зеленели набухшие почки, нежная травка освежила затоптанные газоны. Двор выглядел нарядным и праздничным, но ощущение внутренней тревоги не проходило. Она вдруг вспомнила, что хотела зайти в магазин, купить что-нибудь на ужин. В холодильнике почти пусто. Но было лень возвращаться. Анна поднялась на свой второй этаж и открыла дверь квартиры. Тихо. В комнате Вовки порядок — уезжая, сын прибрал свои вечно разбросанные вещи.
Помешивая ложкой какао в любимой кружке, Анна подошла к окну. Окошко Вовкиной комнаты глядело во двор. Но кухня и комната Анны с лоджией выходили окнами на проезжую часть улицы Московской, тянущейся вверх, в Московскую горку. Хорошо — дом на пригорочке, это уже, считай, по высоте мой второй — как обычный третий этаж! Все первые этажи здесь, на Московской горке, заняты магазинами, салонами, конторами и ещё бог знает чем. Шумно, суетливо по-городскому, даже мегаполисно...
И только под утро на два-три часа наступала благословенная тишина. Прихлёбывая горячий напиток, Анна задумчиво смотрела на проезжавшие внизу машины.
Муж всегда всё решал сам. И всегда всё делал так, как говорил. Он всегда считал, что поступает правильно, по-мужски. Сказал — точка! "В этом сила духа настоящего мужчины, — говорил он, — приняв решение доводить дело до конца. Чего бы это ни стоило".
Да! Чего бы это ни стоило...
...всегда...всегда... ох, дурачок...
...дурачок!
Развод. Он так вдруг решил. Три года назад. Ему это ничего не стоило.
Ей было 39 лет, а сыну 19. Парень заканчивал в университете второй курс дневного факультета. А теперь они с сыном остались вдвоём... одни.
Спустя год одиночества Анна вдруг почувствовала — ещё немного и жить просто не останется сил. Надо было что-то менять. Однажды февральским субботним утром она села за компьютер, открыла новый текстовый файл, и... пальцы замелькали над клавиатурой. Слова складывались в строчки. Строчки — в стихи и рассказы.
Анна сохраняла свои работы на сайте в Сети. Не беда, что читателей было немного, — главное, что ей это помогало взглянуть на жизнь другими глазами и освободиться от многолетней зависимости... зависимости от правильного "твёрдо, по-мужски". Мужа, так неожиданно предавшего её... а неожиданно ли? Она предпочитала не думать об этом.
...сейчас зазвонит телефон, — Анна чувствовала это и замерла.
Так и есть — Вовка!
— Мам, ты как? У меня всё хорошо, тут компания такая нормальная подобралась. Я буду послезавтра. Не волнуйся, о`кей?
— Да, сынок, конечно. Отдыхай...
Вот. Вот оно, снова! Одновременно с художественным видением к Анне пришло это непонятное состояние. Третий глаз? Ерунда! Что-то иное. Наверное, это обострённая женская интуиция. Она видела чувства и эмоции посторонних людей. Особенно в моменты волнения, радости... любого стресса. Иногда достаточно было просто взглянуть в глаза проходящему мимо человеку. Сегодня в салоне... она просто на доли секунды перевоплотилась в Танечку!
Плохо. Анне не нужна была такая способность. Знания о незнакомых и знакомых людях — не такая уж и приятная штука. Пропускать через себя чужое... когда и своих проблем хватает!
Порой это внутреннее зрение преследовало её непрерывно. Спасением было творчество. Всё туда — на страницы, в стихи, в тексты. Нет компа под рукой — в тетрадку, шариковой ручкой по старинке... свои и чужие чувства, страхи, мысли, дела... потаённое и наносное, открытое людям и тщательно скрываемое...
Это было ужасно.
...зато иногда Анна неделями не чувствовала никого и ничего. В эти дни она отдыхала. Но и не писалось тоже! Ничего не писалось, правда! Такая, вот, странная зависимость образовалась...
Именно поэтому на завтрашний день Анна взяла отгул. Она собиралась выспаться и посидеть за компьютером — очередная история "просилась на свободу".
Какао уже начало остывать. Допив остатки и откусив печенье, Анна включила компьютер. Подумав, открыла свой шкафчик и достала маленькую шкатулку из бересты. На дне лежал старинный нательный крестик. Вещь была дорогая и необычная. Мастер, отливая крестик из золота, постарался придать ему структуру дерева, сделав сам крест простым и лаконичным. По краям изделие украшала искусная резьба, напоминающая узкое кружево. Главным для Анны было то, что в пересечении перекладин — не фигура распятого Иисуса Христа, нет! — огранённый овальный камень, каплей крови застыл на тяжёлом и теплом золоте. Казалось камень жил своей жизнью — внутри его время от времени появлялись тёмно-красные искорки. Да, конечно же, это свет так преломлялся в гранях камня! Но это завораживало Анну и, — странным образом успокаивало. Анна нечасто надевала этот крестик, слишком уж он бросался в глаза.
Анна надела украшение, застегнула цепочку, как всегда ощутив на груди знакомое. Убрала опустевшую шкатулку в шкаф, шагнула к столу, где матово мерцал монитор...
...её швырнуло на пол!
Пытаясь не удариться головой о кресло, она вытянула руки... и они увязли в чём-то тёплом и скользком. Теряя сознание, она успела подумать: "Вот и всё! Анна, ты нашла решение всех проблем! Точнее — оно нашло тебя!"
Удар был мягким, но тяжёлым, словно на несчастную, свежепричёсанную в элитном
салоне "L'Amore" голову обрушился увесистый мешок с песком...
Глава 6
Илья
"Жалость унижает человека!". Илья Васильев с удовольствием узнал бы о том, что автору этой расхожей фразы на том свете черти вывернули стопы ног носками внутрь, окостенели бы ему все суставы ниже щиколоток, до предела натянули бы жилы в полусогнутых коленях, а напоследок вывернули бы кисть левой руки. После этого в руки дали бы лыжные палки и отправили бы искать того, кто бы унизил его жалостью. На пару тысяч лет.
"Паршивый человечишко был, не иначе! — злобно подумал Илья. — Пусть я не помню, кто сморозил эту дурь, но этой своей фразой старая гнида выдала себя насквозь!"
Милосердие. Он всё знал о нём. С детства. С младенчества!
...а ты чего такой кривой?
...я болею я болею я болею
...ты маму не слушался, да? Мама! Тут такой мальчик кривой в колясочке!
...кривой кривой кривой я болею это это это
...кривой...
...а я буду с мячиком играть! А ты в своей колясочке сиди!
...Машенька!!! Так нельзя говорить!!!
...кривой...
Жалость. Илья часто думал о ней. Как и все инвалиды с рождения, он, сколько себя помнил, обладал болезненной чувствительностью на любое проявление фальши по отношению к себе. Интонация, жест, подбор слов в банальной фразе, обращённой к уродцу, возлежащему на кровати... и зачастую просто тужащемся в подкладное судно. Запоры... профессиональная болезнь всех лежачих больных...
На его пятнадцатилетие, когда врачи Илье в очередной раз воткнули в кости спицы, пытаясь каким-то новомодным способом выпрямить его несчастные ноги, весь 8-А класс завалился к нему в больничную палату с подарками.
Сюрприз!
Илья знал, что основательно прикрыт одеялом — спасибо маме! — но лежать на толчке и смотреть на раскрасневшихся от собственного милосердия одноклассников... это...
...это было кошмаром.
Лариска... красивая, ловкая, чем-то похожая на подружку Mad Squirrel, мультики о котором пришли в Россию много позже. Лариска, за один ласковый взгляд которой он отдал бы свою никчёмную душу! Лариска, отбивая по больничному линолеуму такт носком белой кроссовки, торопливо читала какой-то стишок, явно сочинённый общими усилиями всего класса:
Выздоравливай, Илья!
Ждёт тебя домой семья!
Ждут тебя твои друзья,
Наша "классная" и я —
Лариса Ин-но-кен-тье-ва!
С днём рождения поздравляем,
Счастья, радости желаем...
Тыр-тыр-тыр-тыр...
Она торопилась — у неё же тренировки. Тренировки в секции фигурного катания.
Мишка Дронов, странным образом получивший ещё в детстве кличку Нацист, — возможно за вечно поблёскивающие на носу круглые очки а-ля Гиммлер, а-ля Леннон, а-ля Берия, — Мишка Дронов сиял лицом. Он только что удачно подцепил бугаю Копычу на воротник записку "Пни меня!!!" и благополучно сместился в центр толпы одноклассников, зарабатывая себе железное алиби...
Да, они любили Илью. Любили и знали, — да, в глубине сердец они знали! — что Илья останется там же, где и последний звонок, белые фартучки, мел, физкультурные маты и парты, изрезанные сакраментальными: "ACDC" и неизменными "Гюльчактай + Нацист = не порви мне целку!!!"
"Нет, други мои, нет! Милосердие мало известно инвалиду с детства! — смутно подумал Илья, пытаясь встать. — Настоящее милосердие..."
— Что за хрень, Сашка? — спросил он слабым голосом. — Землетрясение на Урале?
Сашка не ответил. А что, собственно, Илья ожидал услышать от своего друга?
* * *
Они стояли на лоджии первого этажа и смотрели на двор. В сером тумане, взвесью в мутной жидкости, проступали ближайшие ветви тополей, но стволов уже не было видно. Тишина была мёртвой.
"А вдоль дороги мёртвые с косами стоят. И тишина..." "Нечистая!!!"
