Приказано выжить (Ирис)

— Устроит! — Уверенно согласилась.

— Ну, хорошо, — сомнение ясно отразилось на его лице. — Дюжину дней проработаешь без оплаты, потом посмотрю, стоит ли тебя брать, идет?

В Академию я шла окрыленная.

Рейн оказался вполне хорошим человеком. Когда прошло его недоверие, и мы попривыкли друг к другу, он словно оттаял. Шутил, смеялся, рассказывал забавные истории из своей жизни и практики. Поднатаскал в знании аптекарского дела, что, безусловно, требовалось, так как мои знания, почерпнутые у отца, были слишком скудны и разрозненны, к тому же часто не совпадали с его. Мы копались в книгах и справочниках, отыскивая истину, пытаясь понять, кто из нас прав. Иногда выходило, что именно мои слова оказывались верными, но чаще ответа не было вовсе.

Совмещать учебу и работу оказалось не так уж и сложно. Посетителей по ночам было крайне мало, так что большую часть времени, после того как Рейн уходил спать наверх, я спала, свернувшись клубочком под деревянным прилавком и накрывшись шерстяным одеялом.

Каждую свободную минуту я старалась уделить аптеке. Из способа заработать она, вдруг, превратилась в отдушину, где я могла отдохнуть, спокойно побыть в одиночестве, вдали от надоевшей хуже некуда Академии.

Для этого было несколько причин.

Первая заключалась в том, что вскоре оказалось, что половину лекций я не могла понять, как ни старалась. Хоть лбом об стену расшибись, но не могла. А вторая половина занятий, так или иначе, шла вразрез со знаниями, данными мне отцом, и я склоняюсь доверять его словам больше.

Вторая причина в однокурсниках. Новому лицу в своем коллективчике они не обрадовались, а учитывая мое происхождение, и вовсе, за своим презрением, даже замечать забывали. Не то чтобы это особенно меня задевало, но ощущать такое на себе ежедневно, ежечасно в светлое время суток, сильно угнетало.

Вдобавок, произошло и еще кое-что, одна досадная "мелочь" которая продолжает портить мне жизнь. А именно — я влюбилась.

Да, вот так просто. Увидела и влюбилась как распоследняя глупыха. И ладно бы в нормального парня... Но все по порядку.

День был самый обычный, на первый взгляд. Дообеденные лекции кончились, и адепты, парами и кучками, разбредались, кто есть, кто спать, кто готовиться к последующим лекциям. Я же шла в библиотеку, дабы получить очередную книжку, которую должна буду прочитать за вечер и, якобы, враз вникнуть во все тайны магического искусства. К моему глубочайшему раздражению, каждый преподаватель, видя на своих лекциях мой бессмысленный стеклянный взгляд, считал своим священным долгом, вот таким интересным образом, меня просвещать. О том, что это не помогает, я уже перестала им твердить — бессмысленно, не верят.

Наверное, есть вещи, которые можно понять, только если ты родился и всю жизнь прожил среди людей.

В общем, шла я, несчастная и невыспавшаяся, так как всю ночь в аптеке читала предыдущую заданную книгу, и уже собралась было ступить на одну из боковых лестниц ведущую к библиотеке, как вдруг обратила внимание на группку адептов громко, на весь холл, хохотавших.

Не знаю, над чем они смеялись, но уж больно у них это выходило заразительно. И громче всех смеялся ОН. Я аж через перила перевесилась, пытаясь разглядеть его лицо в подробностях. Светлые волосы, длинные и роскошные, собранные в хвост, так красиво отливали золотом, что я невольно ахнула от восхищения. Он был высок для мальчишки, худощав, и роскошно одет во все белоснежно-белое. А глаза у него были голубые. Голубые-голубые, как небо...

Кто-то споткнулся о мою неосторожно отставленную ногу:

— Оу... Чего встала поперек дороги, рот разинула, дура! — рявкнул споткнувшийся парень.

— Извини, — ответила я, потирая свежий синяк на щиколотке. Ну кто их научил сапоги с коваными носами носить, а?

— Дура, — злобно повторил адепт и пошел дальше, не прекратив, однако, меня поносить вполголоса.

— Сам дурак, — буркнула я себе под нос, чтобы никто не услышал. Про болезненную гордость местный детишек я уже успела уяснить на собственном опыте. Повторения не надо, благодарю покорно.

К сожалению, пока я отвлеклась на парня, группа, во главе с моей ожившей мечтою, двинулась с места, и дошла почти до дверей Академии. Мне же нужно было в противоположную сторону. А жаль.

С того момента, я все пыталась высмотреть его в толпе, раздобыть хоть какую-то информацию. Частично мне это удалось, и я узнала, что зовут его Власт, что учится он на шестом курсе, и что его родители — герцоги. То есть, выше только королевская семья.

Но, несмотря на очевидную разницу в положении, на то, что ему до такой как я, не снизойти ни за что на свете, я все же мечтала. Обзывала себя, как могла, но с непослушными мыслями совладать не выходило никак, ни в какую.

— Ты чего смурная такая? — заметил как-то Рейн. — Влюбилась, что ли?

Я так изумленно на него уставилась, что другого ответа и не потребовалось. Аптекарь мягко рассмеялся:

— Надо же, угадал. И кто он?

— Герцог.

— О-о, ну ты даешь!

Я поморщилась, раскладывая мешочки с травяными сборами по разным коробочкам.

— Да я сама все понимаю. Но запретить себе, ведь не запретишь.

— Ничего, — успокаивающе приобнял меня Рейн. — Ты девочка умная, переболеешь еще. Они же, знать, все сплошь, дерьмо в красивой оболочке. Разве тебе такой нужен?

Тут я поспорить не могла.

Сейчас за окном валили пушистые хлопья снега. Первого снега в этом году. Мы с Рейном не успели законопатить, как следует, окна, и теперь из щелей в них отчетливо тянуло сквозняком, заставляя кутаться в старую, выеденную молью, но все еще теплую шаль.

Рейн давно ушел спать наверх, выдав мне ключи от засова и еще одно теплое одеяло, на всякий случай. Я привычно зажгла свечи на окнах, чтобы покупатели видели, что у нас открыто, на стойку, для себя, поставила лампаду и уселась читать.

Книга и в этот раз не порадовала мои ожидания, оказавшись невыносимо нудной, скучной и непонятной. Очень скоро я с виноватым вздохом ее отложила, поняв, что читать дальше нет никакого смысла. Лучше спустится в погреб, достать смеси трав, да натереть на капли. У нас как раз последние сегодня разошлись.

Так и сделаю.

Взяв лампу со стойки, укуталась потеплее в шаль, и вполголоса шипя, невольно, от покалывания в затекших ногах, поплелась к крышке погреба. И только собралась, было, потянуть за кольцо, как за дверью что-то глухо бухнуло.

Я выпрямилась, на всякий случай, вынимая из голенища сапога маленький ножичек. Мало ли, вдруг воры лезут?

Бухнуло еще раз, и еще — уж больно на шаги похоже. А потом в двери заколотили.

По ночам, как это ни удивительно, довольно много посетителей. Возможно, потому, что наша аптека единственная в городе работает круглые сутки, да еще и удачно расположена — рядом с центром города, отовсюду недалеко. Рейн рассказывал, что поначалу люди вообще предпочитали обходить ее подальше, десятой дорогой, мол, как это так — ночью работать! Ересь! Чем только его не запугивали, и стражей, и ворами, и карой божьей, и чуть ли не королевской немилостью. А потом попривыкли, да поняли, что боли и болезни, они часов не наблюдают, если зуб там болит, или ребенок вдруг захворал, чем маяться до утра, проще в аптеку сбегать и лекарства купить, благо цены Рейн не задирал особо.

К тому же, ночью в аптеку стремились те, кто по тем или иным причинам не желал, чтобы его видели днем. В основном, это, конечно, всякие неверные женушки за каплями не позволяющими забеременеть, да мужики, хватанувшие "на стороне" какую заразу. Но попадались и куда более подозрительные личности.

Так вот, хоть покупателей и было достаточно, но двери я все же не ленилась после каждого закрывать на засов. Как Рейн говорит: от греха подальше.

Подобрав полы шали, подбежала к двери:

— Кто там?

— Открывай! — Гаркнули в ответ низким мужским голосом.

— Сейчас! — Кричу, отпирая тугую щеколду. — Чуток подождите!

— Быстрее давай! Не май месяц чай!

— Ага... — Противная щеколда, наконец, поддалась и я распахнула настежь двери, заранее виновато улыбаясь: — Простите, заело замок... Ой! — Последнее относилось к увиденному.

Высокий плечистый бородач одним движением отодвинул меня в сторону, давая двум другим мужчинам занести в дом что-то большое и громко стонущее... Ой, не "что-то", а кого-то!

— Рейна разбуди, детишка, — приказным тоном велел бородач.

— А-ага-а... — Растерянно протянула я, таращась на раненого мужчину. В свете лампы было видно, что все его лицо и шея перемазаны густо-красным, на губах вздувались кровавые пузыри.

Бородач несильно треснул мне по затылку, приводя в себя, и подтолкнул к лестнице.

— Давай скорее!

Встряхнув зазвеневшей головой и осознав произошедшее, я опрометью кинулась по лестнице вверх, на ходу теряя шаль. Споткнулась на последней ступеньке, звучно шлепнулась, больно ударившись коленкой. Подскочила и, прихрамывая, ввалилась в комнату аптекаря:

— Рейн! Рейн, проснись!

Аптекарь даже подпрыгнул от моего истерического вопля, судорожно выпутываясь из одеял и сдергивая с головы смешной длинный колпак. Протер глаза, и, щурясь в неверном слабом свете, исходящем из дверного проема за моей спиной, нашел меня взглядом:

— Ирис, ты чего? Что случилось?

— Рейн, там мужики какие-то, раненого приволокли, в крови и...

Аптекарь сорвался с постели и пронесся мимо меня, даже не дослушав. Я заковыляла следом, растерянная и недоумевающая. Слышно было как Рейн говорил с бородачом:

— ...случилось? Что с ним?

— Подкараулили нас, когда со встречи возвращались. Мы с ребятами отбились кое-как, а Аэону досталось вон, в него видно и целились, сволочи. Стрелы я вынул, их две было. Только ему прежде по голове попали, а чем никто в горячке и не приметил...

— Следили за вами?

— Нет, но я на всякий случай послал парней постеречь улицу. Давай, запирай двери и лечи.

Я не стала спускаться, притаилась на верхней ступеньке лестницы, сквозь резные перила наблюдая за происходящим внизу.

— Коран! — Схватился за голову аптекарь, оглядев раненого. — Я же не целитель и не бог! С такими ранами не живут!

Мужики переглянулись. Бородач решительно прокашлялся:

— Так пусть хотя бы умрет без боли. Ох, какого парня загубили, твари... Рейн, погляди еще раз, вдруг что-то сделать можно? Если какие лекарства нужны редкие, ты только скажи, мы мигом достанем!

— Не помогут тут лекарства, — потер руками лицо Рейн. Голос его подрагивал. — Что ж вы так-то ребята... Его к целителям надо, может хоть маги помогут. Но вряд ли, ой вряд ли...

— Нельзя нам к целителям, сам знаешь, — сумрачно сказал бородач. — Рейн, ну! Как же мы без А'эона? Перебьют ведь как котят, только ум его золотой нас и спасал до сих пор! Он же и аптеку твою придумал, тебя в люди вывел!

— Да если бы я мог! — Заорал вдруг во всю глотку Рейн. Дрогнули и потухли свечи, оставив лампу гореть в одиночестве. Я даже вздрогнула: таким, обычно благодушного, аптекаря я никогда прежде не видела — злой, всколоченный в мятой смешной пижаме на пуговицах, по сморщенному лицу ручьями слезы катятся...

Слезы?!

— Я за него душу продам, знать бы только кому! — Продолжал орать аптекарь, периодически срываясь на взвизги. — Костьми бы лег! Мне спать собакой у него в ногах, а я сделать ничего не могу, кроме как смерть легкую подарить! Дьявол!

— Ты не ори, — неожиданно тихо и спокойно, в звенящей после криков тишине, сказал один из тащивших раненого мужиков. У него не было глаза, только зарубцованная глазница. — А дело свое делай. Раны промой да перевяжи, не знаю что там еще. А потом уж думать будем, что дальше.

Повисло вязкое и жуткое молчание. Мне, сидевшей над их головами, захотелось почему-то пригнуться прямо к гладкому дереву лестницы и спрятать голову под шалью.

— Ладно, — встряхнулся Рейн. — Ладно, я понял все. Быстро разойдитесь по углам, зажгите свечи, все которые найдете. Дверь на замок заприте, на окна — ставни. Ирис!

— Тут я, — пискнула тихо.

Аптекарь задрал голову.

— Тащи сверху все одеяла, что в шкафу лежат, бинты, спирт, да мои инструменты. Будешь помогать мне.

— Угу, — я со всех ног кинулась к комнате напротив спальни Рейна. Там у нас хранились самые ценные, но не особо нужные на каждый день вещи — тряпки, банки со спиртами и самыми ценными настойками, приборы и колбы для изготовления лекарств, и еще куча всего. Я, не зажигая свечей, прямо в темноте, хватанула коробку с самыми лучшими бинтами, банку чистого спирта и ящик с жутковатого вида инструментами. Выбегая, вспомнила про одеяла, но места в руках уже все равно не хватало, так что я решила вернуться за ними потом. Сбегая по лестнице вниз, снова чуть не навернулась и не разбила банку со спиртом, цена которому, золотая монета за крошечный бутылек, спасибо, хоть одноглазый меня успел подхватить за шкирку да поставить на ноги.

— Не суетись.

— Спасибо, — бегло поблагодарила я, подлезая под руку Рейна. — Вот, принесла. Сейчас за одеялами сбегаю.

Аптекарь, не глядя, забрал, у меня из рук принесенное, одновременно указывая третьему мужику расстилать на полу какие-то тряпки и шкуры. Я снова побежала наверх, а когда вернулась, с ворохом одеял, раненый уже возлежал на застеленном всеми этими мехами полу.

В условной кухне — крохотном закутке с печью, греющей весь дом, что-то трещало и булькало, небось Рейн приказал ставить кипятиться горшки с водой. Глядя на одежду раненого, всю сплошь перемазанную грязью и кровью я признала, что воды, пожалуй, и вправду понадобится много. Очень много.

— В углу одеяла сложи, — кивнул мне аптекарь. — Поднеси все лампы сюда — нам нужен сильный свет. И слушай. Сейчас мы срежем с него одежду. Там много крови будет и мяса. Не вздумай хлопнуться в обморок, ты мне нужна, ясно? Омоем тело, промоем раны, потом я начну шить, а ты будешь подавать инструменты, да делать, что скажу. Хорошо?

— Да, — дрожащим голосом ответила. Мне было до жути страшно подходить к окровавленному телу, но я себя заставила. Если Рейн плакал по этому человеку, кто бы он ни был, я не имею права не помочь.

Аптекарь меж тем успокоился, собрался, обрел свою привычную спокойную властность. Велел всем троим мужикам свалить в уголок и не мешаться под руками. Те беспрекословно послушались.

Мы споро разрезали одежду, ее не так уж и много оставалось. Бородатый притащил один из кувшинов с водой. Я макнула туда тряпку и принялась вытирать ступни раненого. Рейн взялся за голову, где была рана.

Меня не сильно смутил вид голого тела, я росла со взрослыми братьями, которые не очень то и стыдились своего вида. Но что-то все-таки шевелилось внутри: неприятное, холодное. Смотреть на это могучее тело, когда оно вот так обезображено, изуродовано чьей-то злой волей...

Вода обожгла пальцы, едва я окунала туда тряпицу. Кожа раненого все никак не отмывалась, тонкие черные линии не сошли, ни после первой попытки оттереть их, ни после третьей.

— Не три зря — это метки, — глянув мельком на мои мучения, объяснил аптекарь.