Король сталкеров. Общий файл

Как только заканчивалась выплата детских пособий, матери отдавали детей в спецшколу, на полный государственный пансион. В своем большинстве, они это делали добровольно. Во-первых, не могли прокормить, а во-вторых, у властей было тысяча способов изъять любого ребенка из любой, даже самой благополучной семьи. По домам и квартирам шастали полчища омбудсменов, чтобы решить это дело: или взяткой на свой карман, или в пользу своего государства.

Наша семья не входила в состав креативного большинства, хоть никаких пособий не получала. В то далекое время, были еще люди, работавшие на малооплачиваемых должностях. Няня Альбина жила со своим мужем в небольшом деревянном доме, доставшемся им по наследству, у набережной реки Соломбалка. Своих детей у них почему-то не было. Кроме меня, в семье проживало еще два иждивенца: пес Лобзик и кошка Анфиса.

Этот дом, небольшой деревянный эллинг и забранная камнем река — самые первые воспоминания моего недолгого детства. И еще сон. Я видел его столь часто, что помню в мельчайших подробностях.

Во сне я, усталый и взрослый, привычно вхожу в небольшую прихожую. Откуда-то сверху падает рассеянный свет. Я снимаю пальто, водружаю его на вешалку, и надеваю на ноги теплые, мягкие тапочки. Передо мной комната с высоким светлым окном. За ним — крыши домов, синяя гладь залива и высокая белая башня с красным огнем наверху. Приподнявшись на цыпочках, я закрываю форточку, устало сажусь в большое удобное кресло, покрытое белым чехлом. В руках у меня газета. Я разворачиваю ее на первой странице.

Такой вот, удивительный сон. Никчемный и скучный для взрослого человека, мне он казался программой на будущее. "Когда вырастешь, станешь взрослым", — говорила няня Альбина, а мне представлялась эта комната с высоким, светлым окном.

Дядю Петю Зуйкова я тоже очень любил, но немного побаивался. Помню его глаза: светлые, чистые, немного навыкате. С окончанием ледохода, он неделями пропадал на лоцвахте — проводил морские суда по Северной Двине: от приемного буя до Соломбальского рейда. В редкие отгульные дни отмыкал дядя Петя пудовый замок, заводил свой деревянный "карбас" и уходил на промысел, по "заветным местам", коих у него было "немеряно", Когда наступала зима, и поверхность реки сковывал толстый лед, дядя Петя пересаживался на грузовой снегоход. Укладывал в небольшой прицеп пешню и большой деревянный молот, который называл почему-то "балдой". Все у него получалось весело, ловко и споро, в доме не переводилась рыба: треска, стерлядь, иногда — семужка. Даже читать он меня научил играючи, еще в пятилетнем возрасте. Наверное, чувствовал, что иначе нельзя — не успеет.

Беда в нашу семью заходила не торопясь, как положено полновластной хозяйке. Имелось у нее и обличье — тупая, слащавая морда дешевого "биоробота" серийного производства. Что там у него было от "био"? — до сих пор не пойму. Наверное, что-то от лошади. Тем не менее, потихоньку исчезли профессии грузчиков, продавцов, парикмахеров, медсестер, поваров. Эту работу теперь выполняли машины. Как следствие, в разных районах города возникали стихийные биржи труда. На государство надежды не было. Пособие по безработице выплачивали не всем — только людям от сорока до шестидесяти, имевшим не менее пятнадцати лет трудового стажа. Считалось что те, кто моложе, могли обеспечить себя, завербовавшись на одну из открытых планет, а о тех, кто шагнул за "черту дожития", согласно Закону о Праве, должны были позаботиться дети.

Почему я это запомнил? — да потому, что кризис рынка труда вплотную коснулся нашей семьи. Первой свою работу потеряла няня Альбина. Кто-то кого-то, как водится, "подсидел", дал взятку "на самый верх", и под сокращение попала она.

— Бог им судья, — сказал тогда дядя Петя, — ты, мать, не переживай: как-нить протянем свой век, поднимем мальчонку, выучим. Слышь, ты? — он перевел на меня смеющийся взгляд, — Евгений Иванович Шилов, чем пахана будешь кормить, когда пахан стареньким станет?

— Водкой, трящечкой и кулебяками, — лихо откликнулся я заученной фразой.

— Молодец! Сказ про Шиша осилил?

— Осилил.

— Обратно же, молодец! Ты, Евгений Иванович, в народную мудрость вникай, а компутеры со стрелялками от тебя не уйдут, где хошь достанут.

— Уж меня-то они точно с места не стронут! — успокоил он няню Альбину, а может быть, и себя самого. — Река — она ить, живая. Я ж в нее с малолетства вхож: все банки, все перекаты, все летучие отмели шкурой своей ощущаю. Какая машина осилит такое знание? — да никакая! И тебе, жонка, хорошее дело найдется. Надо будет, пока денежка есть, крупной коричневой соли побольше купить, да бочонков под турлук набондарить. Будешь треску заготавливать... впрок, а коль повезет, — на продажу.

Наутро пропал Лобзик. Он жил во дворе, за забором, в большой деревянной будке. Не визжал ночью, не лаял — увели вместе с цепью. Я нашел его шкуру с завернутой в нее головой, на помойке, рядом с мусорным баком. Каштанового цвета глаза были плотно запорошены снегом...

Буквально на следующий день, в магазинах подорожали хлеб, сахар и соль. По единственному государственному телеканалу сразу же выступил президент. От имени Народного Фронта, он назвал эти меры вынужденными. Экономика нашей страны, — повторял он каждые три часа, — тесно связана с мировым финансовым рынком. В связи с его глобальной депрессией, у нас не хватает средств даже на проведение очередных парламентских выборов. В конце выступления, он призывал граждан России отнестись ко всему происходящему "с пониманием". К тем же, кто стремится "раскачивать лодку", со стороны государства будут приняты самые строгие меры.

Ночью в городе что-то горело, кто-то в кого-то стрелял. В нашем районе надолго погас свет. Дядя Петя был на работе, а мы с няней Альбиной прятались в глубоком темном подвале. Я долго не мог уснуть — было холодно. Только под утро забылся на широкой бочке с треской. Очнулся от страшного крика.

Сквозь вентиляционное окошко было хорошо видно, как возле нашего эллинга двое оборванных дядек добивают ногами раненого полицейского. Вскоре он замолчал. Потом, судя по звуку, прилетел вертолет, и с неба ударила длинная очередь. Все заволокло дымом...

Из подвала мы вылезли только к обеду — уж очень хотелось есть. Было сравнительно тихо. Выстрелы переместились куда-то к окраине города. Улицу заполонили люди в военной форме. Они врывались в дома, уводили мужчин. К нам тоже зашли трое — дверь оказалась не заперта.

— Где папку прячешь, щенок? — беззлобно спросил громила в черной "балаклаве" и с толстым бронежилетом на животе.

— Я не щенок, а Евгений Иванович Шилов, — подумав, ответил я.

Дядьки захохотали:

— Быть тебе, парень, премьер-министром!

...Через день хоронили убитых. Их было много, особенно в нашем районе. Траурные мероприятия к ночи переросли в новые столкновения и погромы.

Как я теперь понимаю, людьми, явно, кто-то руководил. Они напали на местное подразделение МЧС, угнали оттуда несколько пожарных машин. Емкости для воды были тут же заполнены дизельным топливом с разграбленной неподалеку автозаправочной станции. "Пожарки" с истошным воем носились по улицам города, но действовали они по какому-то строго определенному плану: пускали тугие струи огня только в окна богатых особняков. Людей, что пытались спастись от пожара, и выбегал из дома на улицу, разрывала толпа.

Беспорядки то вспыхивали, то утихали. И так было до самой весны.

Дядя Петя дневал и ночевал на работе — охранял от погромщиков имущество лоцманской вахты. За это ему в два раза уменьшили жалование. В наш дом робко постучалась нужда. Оскудело меню, хлеб мы теперь покупали не в магазине, а меняли на рыбу у богатых соседей.

Как впоследствии оказалось, последние два года дядя Петя не просто работал. Он натаскивал на результат компьютерную программу. Бесстрастные самописцы фиксировали каждое действие лоцмана: курсы, реверсы, перекладки руля. Все это сопоставлялось с показаниями лага и эхолота в текущих координатах. Специально запущенный спутник "Pilot-1" оптимизировал данные, что теперь давало возможность осуществлять проводку десятка судов одновременно.

Интенсивность судоходства на нашей реке, естественно, выросла. Хозяин довольно потирал руки и подсчитывал барыши, а наш дядя Петя все больше оставался без дела. На его долю остались только несколько проблемных участков разветвленного русла — те, в основном, где были еще не достроены причальные линии.

Впрочем, как говорили соседи, ему еще повезло. Других представителей этой, древнейшей на севере, штучной профессии, сокращали безжалостно, и без выходного пособия.

— Нешто так можно с рекой? — вздыхал дядя Петя длинными, ненастными вечерами, — она ить, и отомстить может. Ладно, быват поймут.

Так и случилось. В районе Житовой кошки, Северная Двина в половодье частенько играет языками песка, и запросто может сбросить один или два на фарватер. Такие места опытный лоцман проходит во время морского прилива, или после того, как на них поработают плавучие земснаряды. Но "Pilot-1" в такие тонкости не вникал. И вообще, он больше года не обновлялся. Считалось, что судоходный канал на реке — суть величина постоянная.

Первой попала в беду самоходная баржа. Она села на мель за несколько метров от старого железнодорожного моста через Северную Двину — основной транспортной магистрали, связывающей город Архангельск с космодромом Плесецк. Следовавший за ней большегрузный танкер, груженый сырой нефтью, принял немного влево и увеличил ход. Он хотел без проблем обойти препятствие, но длинное тело баржи развернуло течением почти поперек русла. Последовал удар по касательной. Отброшенный в сторону нефтевоз прочно вписался в одну из несущих опор, вспыхнул и вскоре взорвался.

О последствиях той аварии долго судачили в городе. Взрыв был такой силы, что встречные потоки машин слились воедино. В общей сложности, в одной только аварии на мосту пострадало больше тысячи человек.

Самым крайним в случившемся назначили нашего дядю Петю. Его обвинили в компьютерном взломе и порче чужого имущества. Якобы он, в личных, корыстных целях, чтоб не попасть под новое сокращение, умышленно внес в программу "Pilot-1" недостоверные данные.

Версия прокуратуры была целиком и полностью высосана из пальца. Дядя Петя разбирался в компьютерном деле не больше пятилетнего пацана. Все это понимали, и в первую очередь — следователь. Но кто-то из большого начальства давил, требовал результат, и нужные показания были выбиты уже на следующий день.

Восемь лет исправительных работ на планете четвертого уровня, — гласил приговор суда. Впрочем, ни на какую планету дядю Петю, конечно же, не отправили. Его отпустили домой, умирать.

Я еле узнал в этой развалине с окровавленным, распухшим лицом, веселого и ловкого пахана. Он сгорел за неполные две недели. Просто лежал и молчал. Перед смертью нашел меня тускнеющим взглядом и шепотом произнес:

— Вырастешь — позаботься о ма-а-а...

Эх, дядя Петя, дядя Петя! Чем же измерить мою благодарность к тебе? Был бы ты жив — спал бы сейчас на мешке с кулебяками, а водку употреблял вместо компота. Вырос твой Евгений Иванович Шилов, заматерел. Была у меня мечта купить участок земли и построить свой дом — есть целых два. Потом появилась другая — стать владельцем большого острова. И это уже не вопрос. Подобрал подходящий, да с покупкой не тороплюсь. Ставки растут, и хочу я сейчас, стать обладателем своей персонально планеты, чтоб заселить ее хорошими человеками — такими как ты и мать.

В небогатом на события детстве, я помню каждого человека. Чуть хуже друзей — чуть лучше врагов. Со смертью отца их становилось все больше. Первым явился господин Обертас — высокий, улыбчивый человек со свинцовым взглядом покойника. Он назвался представителем мэрии по вопросам семейной политики, задал целую кучу невнятных вопросов и все о "процессе моего воспитания". Не сказав ничего путного, откланялся, оставив в моей душе очень неприятный осадок. На следующий день он появился опять, а с собою привел вислозадую тетку в потертой шубе "под леопарда".

Был вечер. Я замачивал в казане соленую рыбу. Няня Альбина стояла в прихожей и еще не сняла пальто. Она только что вернулась с "блошиного" рынка, где меняла на хлеб и муку оставшиеся в хозяйстве рыболовные сети отца. Самоходный карбас, деревянный эллинг и снегоход, ушли на покрытие судебных издержек, гонорар адвокату, организацию похорон.

— Вы по какому вопросу? — спросила она, устало взглянув на незваных гостей, которые мне откровенно, и сразу же, не понравились.

— Ухоженный мальчик, — тетка широко улыбнулась, обнажив оба ряда крупных зубов, отливающих бронзой. — Разрешите пройти к столу? Мне нужно заполнить кое-какие бумаги.

— Это Слепцова Наталья Гавриловна, омбудсмен, — пояснил Обертас и вежливо кашлянул.

— Проходите, — мать безразлично пожала плечами, — Женечка, принеси тете стульчик.

— Женечка! — с новой силой засюсюкала омбудсменша. — А есть ли у Женечки паспорт здоровья?

По-моему, няня Альбина все поняла. Я увидел ее глаза. Их переполняло отчаяние.

— Рано ему в школу, — беспомощно сказала она, — мальчонке нет и шести.

— А прививки? — вступил в разговор господин Обертас. — Из поликлиники нам сообщили, что вами не сделано еще ни одной прививки!

Сердчишко мое сжалось в комок. Оно уже осознало весь ужас происходящего: ювеналка!!!

Во времена моего детства это страшное слово прочно вошло в обиход. Агентства, желающие поживиться на коммерческом усыновлении здоровеньких русских детишек, наводнили страну и уже обрели правовую базу — нормативные документы, лежащие в основе функционирования этого криминального бизнеса. Система карательных органов получила полное право изымать любого ребенка из любой, даже самой благополучной семьи. Поводов для изъятия было более чем достаточно: непосещение матерью детской молочной кухни, отказ от прививок, аварийное состояние жилья, ремонт в доме, наличие в квартире домашних животных,

несвоевременное прохождение врачей в поликлинике, отсутствие детских игрушек, нахождение ребенка на кухне во время приготовления пищи, и т.д. и т.п.

— Вы позволите заглянуть в холодильник? — наседала Наталья Гавриловна, — я хочу убедиться, есть ли там молоко?

Мои руки одеревенели. Я выронил тяжелую дубовую табуретку и с грохотом шлепнулся на пол. Все замолчали.

— А-а-а!!! — заорал я, закатывая глаза, и задергался, засучил по струганным доскам стоптанной обувью.

— Что с ним? — встревожился господин Обертас.

— Бож-же ж мой! — няня Альбина упала передо мной на колени, серея лицом. — Да помогите же кто-нибудь! Ноги, ноги держите!

Ей никто не ответил. Всколыхнув занавески, по комнате пробежал сквознячок, в прихожей захлопнулась оббитая коже заменителем дверь. Незваные гости ушли, в спешке забыв на столе недописанный акт. Когда их шаги заскрипели по снежному насту, я прекратил истерику и прошептал:

— Пусти меня, мама. Я очень устал и хочу есть.

Няня Альбина опешила. Она долго и недоверчиво смотрела в мои глаза, наконец, строго спросила: