— Из-з-зверги-и!
— Во, слыхал? Как есть сбрендил, а еще епископ и башку бреет! В общем, остались от нашего отряда рожки да ножки...
Я с хрустом сжал кулаки.
— Есть хорошие новости? Хотя бы одна?
— А? Так все хорошо, все нормально, между Фрайтором и Арконией началась новая война за веру, как они ее там называют... фэндомментальная**. Аркония требует признать, что у Чоза все-таки три рога и закрыть храмы младших богов, Атрея там, Рамшеха и прочих, ну, старая бодяга. Когда у святых отцов случаются крестьянские бунты, они сразу затевают войну с Фрайтором, а те и рады — у них же из-за блокады Харашты торговля упала, народ ропщет. Мне дядюшка Самофрел все рассказал...
Война, вот оно что! Фундаменталисты Престола Истиной Веры Арконии двинулись в бой, как уже случалось и десять, и двадцать, и много-много лет назад... Значит, весь Фрайтор на ушах, и пересечь его будет непросто, и также непросто будет пересечь Арконию: придется, видимо, ехать вдоль гор Зеренги, через гномьи владения, хотя это удлинит наш путь... Гритт, о чем я? Нам бы как-нибудь вырваться от гоблинов. Звезды против нас, карты против нас, гороскоп Альбо... Что он там еще наобещал, безумный епископ? Почти все, о чем он говорил, исполнилось.
— А у Фрайтора, сказывают, дела хреновы. Как у вас, людей, говорят: разврат и ушатание.
— Разброд и шатание, вернее. Но ты близок к истине.
— Ага! Рыцари Храма Чоза да бароны-землевладельцы между собой лаются, а на них обоих церковники бочки катят... А сам сатрап между ними всеми как в клещах зажатый... Бывают тройные клещи, Фатик?
— Вряд ли, дорогой мой Гагабурк. У сатрапа и раньше были проблемы с властью, он же слабоволен и глуп. В последний раз он едва отбился от Арконии, если помнишь.
— Э... это да... Ну да мы, гномы, ему здорово помогли. У сатрапа, дядюшка сказал, новая фаворитка... — Олник понизил голос. — Бабенка!
— Да? Я бы сильно удивился, будь у сатрапа в фаворитах мужик. Как его зовут, кстати?
— Мужика?
— Сатрапа, Ол, сатрапа! Я напрочь забыл его имя!
Олник наморщил лоб.
— Так ведь и я не помню... А вот фаворитку зовут Рондина Рондергаст, по кличке Боевая Баба!
Рондина...Призрак прошлого... Не дай Небо снова попасть к ней в руки!
— Кстати, Фатик, вот добрая весть: боевая артель моего папочки "Огнем и Мечем" снова в деле! Контракт им от сатрапа дали хороший, ну а папочка всегда рад оказаться подальше от мамочки: она его поколачивает, когда перепьет пива.
— Артель? — Олник как-то рассказывал о ней. — Насколько помню, артельные гномы огнют и мечут, верно?
— Ага. Но бочки с уракамбасом
* * *
, которые поджигают и катят на врага, или там бочонки, которые полагается метать, — это вчерашний день! Мой папа недавно придумал заливать неразбавленный уракамбас в глиняные бутылки, затыкать горлышки тряпкой, поджигать и в таком виде швырять. Дядя сказал — в теории рыцарь жарится прямо в доспехах; на живом-то они не проверяли, пока не случилось оказии. Но есть одна закавыка — уракамбас из бутылок испаряется слишком быстро. Вот утром только налили, в ящик рядком уложили, пробками на время заткнули, глядь — к вечеру у всех бутылок только на донышке! Как, почему — загадка и тайна! И охрана возле ящиков не помогает! Дядюшка Ойкни говорит, в артели еще сочинили хитрую дымовальную боевую машину, ужасное оружие, — огромную хреновину с тремя дымящими трубами! Самоходная громадина — в пику карликам с их фальшивым водным самоходом
* * *
! Наше, гномье, чудо света! Представляешь, Фатик? Машина движется сама! Она, того, на колесиках! Мы смогли, мы, гномы! — Он вдруг закручинился, в уголке левого глаза повисла слезинка. — Нет, давненько я не был дома, а уж теперь, видно, и не побываю, никого и ничего не увижу, ни с кем не обнимусь, ни бутылки не вы...
Тут раздался скрежет дверных петель, и в храм из притвора высыпал десяток коричневых гоблинов с короткими копьями в лапах. Кривоногие мордатые крепыши ростом с гномов, коричневые гоблины малочувствительны к холоду, поэтому даже зимой могут ходить в набедренных повязках из невыделанных шкур и босиком. Но эти были одеты в подобие кожаных туник и плетеные из лыка опорки. У старшего, как генеральский лампас, лежала поперек груди выкрашенная киноварью меховая лента.
— Угум, муугур наррикк курскусуз, соблаговолите! — прорычал он, потрясая копьем с железным наконечником — еще одно удивление, ибо наконечники гоблинских копий, как правило, костяные.
Я знал среднегоблинский. Генерал известил меня, что пленникам сейчас доставят пищу. Внесли дымящийся глиняный котел, поставили на деревянную треногу. Я принюхался и чуть не спел реквием нашим коням. Следом за котлом проскользнул гоблинский знахарь — зачуханный старичок с седыми ушами (у коричневых гоблинов к старости седеют уши), и две его молоденькие помощницы.
Гоблины обоих полов выглядят одинаково уродливо. Эти хрящеватые уши, эти выпученные круглые глаза, эти пуговичные носы, срезанные почти до основания, и выступающие челюсти, похожие на волчий капкан, грубая пористая кожа...
Знахарь принялся возиться с Монго, одна из помощниц начала осматривать ногу Скареди.
Всему этому я несказанно удивился. Коричневые гоблины не склонны миндальничать. К тому же, Симка меня, несомненно, узнал. Вместо еды и врачебного ухода мы должны были получить...
— Канбаргуд ууг гышмак тху! — прорычал генерал, тыча копьем в направлении котла. Прицепленные рогульками за борта, на нем висели семь деревянных ложек.
Я присел на корточки и оглядел похоронные лица отряда.
— Рубайте, пока добром просят. Понятия не имею, что у них на уме. Судя по запаху, это конина первой свежести.
— Не протухла? — удивился Олник, резво заняв место возле котла. — Батюшки, сэр Говард! — вдруг догадался он.
Я кивнул. Из притвора сочился густой запах перегоняемой браги.
— Его-то туда и накрошили. Слушай, Ол!
Он поднял взгляд, осторожно пробуя варево ложкой.
— Самопляс готовят гоблины.
— Настоящий самопляс? Не, быть того не может, они ж тупорезы, у них зазор между черепом и мозгом на пять пальцев с лишком!
— Угум? — навострил уши генерал.
— Тише. Может. Странно мне, что тут происходит. Гоблины будто поумнели враз. Какие-то они не такие... Сечешь?
Внезапно к генералу из притвора подбежал гоблин-посыльный и что-то прошептал на ухо. Генерал вылупился на меня:
— Баргтык карбагрымм дур-ду Фатик Джарси бутгурт моар*****! Понимай?
Меня требовал к себе вождь всех племен Амброт-Занг. Началось.
*Фрайторское название самогона.
**Олник, разумеется, имеет в виду "фундаментальная".
* * *
Гномий самогон. Рецептура — секретна.
* * *
см. "Имею топор — готов путешествовать", глава 18.
* * *
* Бутгурт моар (среднегоблинск.): буквально — Бугор, глава племенного союза.
4.
Храм Чоза стоял на плоской верхушке холма, и все подходы к нему коричневокожие отметили шестами, на которые водрузили волчьи черепа, мол, место проклятое, обходить десятой дорогой.
Олник умудрился прошмыгнуть сквозь ораву гоблинов, заполонивших притвор, и подбежал ко мне:
— Фатик! Куда тебя забирают?
— Женить на дочке вождя, — ответил я, щурясь на полуденное солнце. — Если не вернусь, считай, у них получилось. Но я буду сопротивляться!
— Угум! Кырдадык гмо! — взвизгнул коричневый генерал. — Этические нормы, соблаговолите! — и вытянул Олника древком копья по спине.
— Давай-ка назад, и больше не бузи, — велел я. — Иначе тебя первым сварят за нарушение порядка.
Двое гоблинов схватили гнома за руки и потащили в притвор.
— Если знаешь их язык, говори, что невкусный! — повернув голову, успел передать Олник.
Действительно, ценное указание.
— Угум бро! — цыкнул генерал, пытаясь просверлить взглядом мою грудь.
Меня окружил десяток шпанят с копьями. Вождь и шаман знали, что Фатик Джарси — у-у-у, какой опасный.
С другой стороны, может, они просто не хотели, чтобы я дал стрекача. Они так же знали, как быстро я умею бегать.
— Крессинда, ты за старшую! — крикнул я.
— Брутально! — донеслось мне в спину. Она услышала мой приказ.
— Гномья кур-рва! — потрясенно выпалил Олник. Он, как вы понимаете, тоже услышал и распереживался, что не его назначили главным.
Гоблинский генерал отважно шел впереди, я двигался за ним, в центре хоровода выпученных черных глаз и оскаленных ртов.
Виджи, Виджи, где Виджи? Она ведь маг, ведьма, или как их там называют, в Витриуме? Она может... А, собственно, что она может, с этой ее тягой к абстрактному гуманизму? Усыпить караульщиков? Внушить им сладкие сны? Поиграть в ладушки? Даже если она разозлится, а я уверен, что в гневе она опасна, гоблинов вокруг слишком много для того, чтобы накрыть их одним действенным заклятием. А ведь после такого чародейства маг, как заведено в моем мире, надолго выбывает из игры...
Спокойно, Фатик, еще не вечер. Еще не вечер — в буквальном смысле.
* * *
Тропинка полого сбегала в горную долину, где располагалась жалкая гоблинская деревенька. Поправка: это раньше она была жалкой, с тремя десятками переносных халуп из шестов, шкур и веток в стиле "В гостях у голодранцев". Теперь — я не поверил глазам — деревня раздалась, заполнив едва не половину долины, и ощетинилась высоким частоколом. Дома стояли бревенчатые крепкие, меж ними там и тут виднелись ладные загоны для овец и хрюшек. Дымили печные трубы, стучали топоры, гоблины как муравьи сновали по улицам. Широкие просеки разбегались во все стороны от деревни.
Мой бог, когда я был тут семь лет назад, не то, что просеки... Я порыскал взглядом, узрел нависший над долиной горный пик, закутанный в серую хмарь, и поежился.
Пока мы неторопливо направлялись к поселку, у старины Фатика хватило времени, чтобы припомнить свои старые дела. В первый раз я водил на территорию Амброт-Занг одного мудрилу по имени Ковачек, мага из Тавматург-Академии Талестры, озабоченного вопросами гоблинской философии жизни и смерти. Мы поднесли шаману и вождю подарки, и все сошло гладко, разве что Ковачека стошнило возле каменного идола, на котором болтался свежий человеческий скальп, однако гоблины сочли это за благой знак, и отпустили нас с миром*. Говорят, по возвращении домой Ковачек стал истовым противником всякой философии и вегетарианцем.
Второе дело не стоит болтовни, а вот третье... Я, если помните, упоминал его в разговоре с моими эльфами на вилле Бренка. Я говорил про этнические меньшинства, которые на своих землях представляют большинство, способное загонять вас до смерти. С нами так и вышло, ибо мы с заказчиком вторглись на запретные земли, и кое-что оттуда уперли. Гоблины не появлялись в тех местах, считая, что там дремлет вечное зло, способное поглотить весь мир. Ничтожные суеверия... Но их караулы сторожили подступы к горе с пиком в виде вязального крючка... В общем, на такой караул мы и наскочили, когда возвращались с добычей... Как же я был молод и глуп! Меня, конечно, узнали, ибо моя рожа успела примелькаться, а вымазаться углем я не додумался. Мы драпали сквозь непролазную чащу, высунув языки, мне не раз пригодился топор. Охоту за нами вел сам шаман Симка, цепкий и глазастый мерзавец. А в конце пути мой заказчик, которого я вывел к людям ценой сумасшедших усилий, подло сбежал с артефактом, оставив меня без гонорара, и это не говоря уже про напрочь убитую репутацию среди коричневых гоблинов Амброт-Занг!
Приключения оплачиваются плохо, можно, я повторю это еще раз? А неудачи для меня — чертова обыденность.
Пик, закутанный в серую хмарь, действительно походил на вязальный крючок — или на скрюченный нос колдуньи. Внезапно мне показалось, что с его склонов на меня кто-то внимательно смотрит, причем смотрит, задевая ледяным взглядом мои мысли и сердце.
Гритт, ничтожные суеверия!
А от поселка доносился густой "аромат" самопляса. Я еще порыскал взглядом, и... уловил среди домов блеск доспехов. Великая Торба, не может быть! Гоблины не носят доспехов, они едва задницу шкурами прикрывают. Я начал всматриваться, но к этому времени частокол уже заслонил обзор.
Странно, все очень странно. Что же тут происходит? Проклятые гоблины...
Меня провели к высоким, распахнутым настежь воротам, которые глядели в направлении одной из просек. Прямо за воротами вдоль частокола были установлены круглые плетеные мишени, в которые садила из простеньких кленовых луков группка молодежи рыл в тридцать (когда я говорю "рыло", это прямое описание внешности гоблинов, не несущее в себе оскорбления). Их наставником был... человек, седой ветеран с лицом, на котором число шрамов соперничало с количеством морщин. Гоблин, стреляющий из лука, зрелище настолько же частое, как дождь из золотых слитков, но у этих парней получалось.
С другой стороны ворот... я не поверил глазам (вам не кажется, что я слишком часто стал так делать?)... приткнулась начальная школа! На бревнах, разложенных в рядок, сидела орава гоблинят с грифельными досками и мелом в лапах. Учитель — растрепанный человек средних лет, вдалбливал в малышей алфавит Общего, то и дело прикладываясь к жбану с чем-то небезгрешным. Гоблинята вели себя тихо, молча вылупив круглые лягушачьи гляделки. За ними стояли взрослые гоблины с пучками карательных розог.
Оба человека проводили меня безразличными взглядами, не выказав и грана сочувствия к собрату, попавшему в кручину. Вскоре я увидел еще двух, гм, человеческих мужчин, хотя приставка "человеческих" в данный момент к ним относилась мало — они забылись хмельным сном в теньке, рядом с опрокинутой посудой.
В силу определенных суеверий, коричневые гоблины не держат рабов — не своей расы, не чьей-либо иной, пленников они приносят в жертву и поедают, так что присутствие людей в стане гоблинов, причем людей, явно находящихся тут по своей воле, показалось мне более чем странным.
Пока мы шли, я успел насчитать четыре кузницы, полигон для тренировки с копьями и мечами, и еще две школы (курятников и загонов для скота, где возились гоблинши, было вообще без счета). И везде в качестве наставников присутствовали люди — немолодые, порядком потасканные жизнью и алкоголем мужчины. Некоторые были вусмерть пьяны и пускали нюни в темных уголках.
На улицах поселка царил порядок, там и тут слышался стук топоров: гоблины сооружали приземистые длинные срубы, используя для подтаскивания бревен косматых горных хряков, иные из которых выглядели пристойней пьяных мужчин моей расы.
В центре поселка, на широкой утоптанной площадке, я не увидел привычного котла и столба со свежими скальпами. Вернее, столб был — позорный. Его пленники — три крупных гоблина, заключенные в свежеструганные колодки, сидели и полулежали, пригнув головы с тяжелыми челюстями к земле. Вокруг них, дразнясь, сновали голозадые ребятишки.
Табличка на столбе, написанная крупными размашистыми буквами Общего, меня смутила. А гласила она вот что:
