Обнять за талию? Хм.
Я просунул ладонь под пышные волосы, прижал к хрупкой шее. Под пальцами забилась жилка. Фея дрогнула, напряглась, но я не убрал руку, пытаясь передать свое тепло.
— Мы скоро отплывем, лисьи ушки. Пожалуйста, потерпи.
Вместо ответа она чуть заметно кивнула. Немного повернулась, изломив брови.
— Да... Да, Фатик.
— Потерпи.
Мне показалось, что она слегка расслабилась под моей ладонью.
Хорошо.
Плохо, что о воплях принца она ничего не сказала.
* Гшантаракш гхор! (гномск.) — Дотянулся, проклятый! Гномья идиома неясного происхождения. Предполагается, что под "проклятым" гномы имеют в виду злого горного духа.
**Еконы деффки, — крайне грязное ругательство родом из Харашты, употреблялось, в основном, преступными Гильдиями.
39.
Карапет Мерриг зря назвал "Трех вдов" кабаком, впрочем, для него слово "кабак" означало любое место, где наливают. На трех вдов в этом заведении приходилось два этажа и полтора десятка остекленных окон. Дом развлечений и гостиница для моряков, купцов и путешественников, собственность Ковенанта. Отли Меррингер слыл гурманом, значит, кормили тут хорошо.
В воздухе плавал аромат веселой травы, слышался стук игральных костей. Места за столиками были заполнены основательно. Орочье хрюканье напомнило мне об общинных свинарниках родного клана.
Нос Виджи дрогнул: слишком густая смесь ароматов для эльфа.
Мой старый друг и наставник сидел лицом к двери и наворачивал печеных креветок, заливая их пивом. Без грима короля-недоумка он казался обычным купцом средней руки. За те три года, что я его не видел, он несколько располнел, растерял большую часть шевелюры и обзавелся сединой на висках. Однако никогда еще он не выглядел настолько полнокровным и довольным жизнью, как сейчас.
Я был рад его видеть. Этот призрак прошлого не сулил бед, но обещал скорое осуществление моего плана.
Он приветствовал меня взмахом руки. Сенестра, сидящая с левой стороны, чуть заметно кивнула; я изобразил полупоклон. А вот она почти не изменилась — такая же смуглая, гладкокожая черновласка, чем-то похожая на куницу. В дни молодости на Южном континенте Отли из жалости купил семнадцатилетнюю рабыню, тощую грязную доходягу. Кочевники-монги разграбили ее селение, вырезав всех, кто не годился на продажу. Перед тем, как оказаться у Отли, Сенестра прошла через трех хозяев, каждый из которых избивал ее за строптивость. Она бы умерла, если бы Отли не купил ее, и она это знала, хотя и умудрилась тяпнуть за палец, когда он рассчитывался с торговцем. Некоторое время Отли был для нее чем-то вроде сиделки, затем играл роль в меру сурового отца, ну а после... Она так и не сняла рабский ошейник, лишь заменила металл черной бархоткой с серебряным кольцом на короткой цепочке. Кто в этой паре главный, давно было не разобрать, они существовали как единый организм; говорил по большей части Отли, Сенестра больше молчала, и, как обычно, обслуживала Отли за столом и в быту. Отли не принимал ни единого решения без совета с нею.
Мы раздобыли три стула и подсели к столику, я — посередке. Сенестра и Виджи обменялись взглядами, быстрыми, как размен ударами в шпажном поединке. Женщины, не знакомые друг с другом, умудряются общаться на каком-то тайном языке знаков, недоступном пониманию мужчин: мир, нападение, вооруженный нейтралитет, добрососедское сотрудничество заключаются быстро, можно сказать, в мгновение ока. Сейчас мне показалось, что наши женщины склоняются к четвертому пункту.
— Твои спутаники? — осведомился Отли. — Опять взялся за старое, Фатик? А кто этот без меры симпатичный гном?
Он сделал вид, что не узнает Олника. Мой бывший напарник отплатил ему тем же.
Три года назад наша контора "Силь, Мар и Иллион"* подрядилась устроить для Отли срочные гастроли в Хараште ("Три дня — проездом из Фрайтора в Талестру!"), мы заказали у гномов двухцветные афиши. Денег на бумагу ушло много, еще больше мы истратили на покупку мест под афиши. Олник столковался с земляками, они сделали для нас работу за две трети обычной цены (потом я случайно узнал, что хитрые жучилы взяли с нас на две трети больше). Мой напарник с готовым макетом всю ночь не смыкал глаз у пресса, а после, шатаясь от похмелья, помчался расклеивать воняющие гномьей самогонкой афиши. На въезде в Харашту Отли узрел красноглазого безбородого гнома с ведром клея и шваброй, который старательно клеил последнюю афишу, гласившую, что в город — естественно, проездом — прибывает Отли Меррингер и его труп с пьесой "Живые теплые люди!".
Во время печати из клише выпали две буквы, чего гномы, загулявшие с моим напарником у пресса, конечно, не заметили. Я рвал волосы на голове, груди и еще на одном месте. Гастроли провалились, несмотря на то, что мы обежали весь город, от руки приписывая "па" к трупу. В труппе случился раскол, большая часть актеров покинула Отли, хотя в провале, я считаю, основную роль сыграло его желание пичкать зрителя модерновыми пьесами собственного сочинения. Но попробуй, докажи это человеку искусства! Все же, я компенсировал часть его затрат из наших денег. Олника, тем не менее, Отли невзлюбил сильно.
Творческие люди — странные личности с подчас загадочной логикой. В Хараште у меня был один приятель, художник, он бросил пить и решил отметить это дело бутылкой ликера. Наутро, проснувшись в канаве в одном исподнем, он долго проклинал трезвый образ жизни, который привел его к столь плачевному финалу.
— Взялся, — сказал я, прижав колено к бедру Виджи. — Впутался. Мои. Это гном Бешеный Бык, иначе называемый Ветер-в-Голове, искатель потерянного разума. А это — Виджи, моя супруга.
Отли слишком хорошо владел своим лицом, чтобы на нем появилась гримаса удивления, однако глаза помимо воли стрельнули на острое ухо, самовольно пробившее локоны моей жены.
Он промолчал. Не сказал какую-нибудь глупость вроде: "Я очарован твоей спутницей", был слишком умен.
— Мы опоздали, — сказал я. — Осталось у тебя время для разговора?
Отли развел руками, сыто щурясь:
— Свободен до вечера.
Великая Торба, до вечера!
Пучеглазый служка в мышином камзоле принес еще креветок. Сенестра убрала из-под руки Отли пустое блюдо и придвинула новое, подлила пива из деревянного кувшина. Виджи внимательно наблюдала за действиями бывшей рабыни, напустив на лицо маску безразличия. Ее руки, сложенные на коленях, подрагивали.
"Холодно, Фатик!"
Я слегка сжал ее пальцы.
"Потерпи".
Как вы уже знаете, перед делом я обычно ем. Много. Неизвестно, когда придется трескать в следующий раз, ну и погибать на пустой желудок — дурная примета. Я заказал говяжьи котлеты, для Виджи — курицу в меду. Эльфы едят как обычные люди, если вас интересует такая подробность. Вру: я понятия не имею, как едят настоящие эльфы. Скажем так: те существа, которые считались эльфами в моем мире, ели как обычные люди. Снова ошибся: обычные люди частенько жрут как свиньи, а мои эльфы-надоельфы принимали пищу с определенной, хм, аристократической утонченностью.
Олник поерзал на стуле и, кося глазом на Отли, заказал суп из бычьих хвостов и тушеное вымя в горшочке. Блюда трудоемкие, а оттого не слишком дешевые: по мнению гнома, это должно было показать Отли, что в кармане Гагабурка-второго водятся денежки. Мерзавец транжирил золото Фаерано, не спросив моего разрешения!
— И пива! — добавил он. — А кахава имеется?
— Новое? — содрогнулся пучеглазый служка. — Нет, упаси нас Атрей от прогресса, монсер гном! — Он сделал знак отвращения зла. — Никаких новых напитков! Пиво, эль, вино, полпиво и сухарная вода!
— Пи... — заикнулся мой бывший напарник, но передумал: — Ви...
— Удовлетворимся сухарной водой, — буркнул я. Хорошо, что тут не подают кахаву. От одного запаха этой дряни у меня приключаются спазмы желудка.
На губах Отли мелькнула улыбка:
— Стало быть, ты бросил бизнес в Хараште? — Его голос был хрипловат, из чего я заключил, что перформанс с появлением и выспренней речью государя он проделывал не впервые.
— Бизнес бросил меня. Далеко и надолго. Полагаю, навсегда.
— Значит, принялся за старое?
— Так точно.
— А у тебя взгляд изменился. И лицо, хм, затвердело.
— Дела и заботы, — сказал я.
Он кивнул и посмотрел на Виджи.
— Четырнадцать лет назад ваш супруг срывал овации в пьесе "Благородный варвар Шворц". Моя самая удачная пьеса, лучшая моя постановка — героический эпос о герое без страха и упрека! Как быстро катится время, как же я стар...
И мечом своим огромным,
С одного удара только,
Напрочь снес ему башку!
Кровь ударила фонтаном,
Победителя обдавшим,
И, шагнув вперед неверно,
Рухнул демон на траву!
Светлые брови Виджи едва заметно выгнулись. На драматическую декламацию Отли обратили внимание с соседних столиков, пучеглазый служка тоже навострил уши. Я молча выругался. Треп о минувших днях — благое дело, но если Отли упьется и вздумает устроить представление... Театр тут под запретом, кроме того, Отли нужен мне свежим.
— Когда он вздумал уйти, мы взяли на роль Шворца одного малого, Мино Онмоа, но он играл хреново: таращил глаза, рычал и двигал ушами. Он бы еще лаял и хвостом вилял, тьфу!
— Зато был выше меня на полголовы.
В уголках глаз Отли собрались морщины.
— Дело не в росте, Фатик, а в умении раскрыть образ, я это тебе говорил, ему говорил, всем говорил. Да и какой из Мино варвар, и, тем паче, артист? Так, обычный паренек с рыбачьих островов без огня, без полымя. Он нравился девушкам, но привлечь широкую аудиторию не сумел — слишком мелкое дарование, нет харизмы. С другой стороны, Фатик, в "Осуждении девственности" ты тоже выступил неубедительно.
Виджи покосилась на меня украдкой. Я стиснул зубы. Надо дать Отли некоторое время вести разговор, плавать в воспоминаниях. Пусть размякнет. Только как бы сделать так, чтобы он поменьше пил?
— Фривольная комедия — не мой жанр.
— О да! — Он провел пальцем дугу от Виджи ко мне. — Никогда не мог толком сыграть ловеласа. Зато героический эпос и романтика... Ты сочинил отличные стихи для "Муки разбитого сердца"!
И сердце на двоих одно!
И нежность, и любовь
И ласка...
Дай мне ладонь, любимая...
Я буду впереди.
Широкой грудью отведу опасность!
— все женщины на представлениях выжимали платочки! Вот она, сила искусства! У тебя был талант, а ты ушел, пренебрег карьерой актера и сочинителя!
Гритт, ухо моей супруги заалело. В другое время я, горе-сочинитель и не совсем убедительный варвар Фатик, устыдился бы такого стихотворного дрянца, ну а нынче оно пошло мне на пользу. Во всяком случае, Виджи не станет больше числить меня по ведомству тупых и буйных, которым лишь бы выпить, подраться, облапить девок и стащить кошельки с трупов. Лучше быть романтиком, чем циником, ибо цинизм — удел убогих трусов.
Служка принес стряпню для нас с Виджи.
— А мой суп? А мое вымя? — вскинулся Олник.
— Ваш суп и ваше вымя готовятся, монсер гном.
Олник скис и, поднабравшись наглости, стибрил с половины стола Отли корочку хлеба. Я взялся за вилку. Виджи сидела молча, руки по-прежнему на коленях.
"Холодно, Фатик!"
Отли Меррингер все предавался воспоминаниям, щеки его раскраснелись. Сенестра убрала из-под руки своего хозяина опустошенное блюдо.
Колокол отзвонил половину третьего.
Двадцать минут на еду. Десять — на уговоры. Пока ем — расспросы.
Компания южных орков за два столика от нас хрюкала, как поросячье стадо. Кожа их раскосых физиономий — красноватая и зернистая — напоминала о песках Гарандрийской пустыни. Я знал некоторых южных орков в свое время, и умел различать их по физиономиям, за что они меня безмерно уважали. Компания трепалась об исходе крыс и птиц, позванивая медными бляхами на плотных стеганых кафтанах.
Все меньше времени до гибели Ридондо...
— Расскажешь, что здесь творится, Отли? Чем вы промышляете?
Он замер на полуслове, сморщил потный лоб. Переглянулся с Сенестрой, та, метнув взгляд в глубину зала, чуть заметно кивнула.
— Вы тут надолго? — Она словно диктовала ему, что спрашивать.
— Отплываем в Дольмир на закате.
Он потянулся к выпивке, и тут-то Сенестра накрыла кружку пальцами с аккуратно подрезанными ноготками — мягкий, но непреклонный жест. Отли принял волю рабыни... спокойно.
— Ну, если так... Только ради нашей дружбы, Фатик! Видишь тех особ? — Меррингер незаметно кивнул на служек в мышиных камзолах. — И вон того! — Он указывал на распорядителя зала, которого в Хараште именовали "метрдотелем".
— Да, и что?
— Это, дружок, грамотные простецы!
— Поясни.
— Сотни лет в Мантиохии правит Ковенант...
— Знаю об этом.
— Ты молчи и слушай, раз уж нарвался!
— Молчу и слушаю.
Олник расправился с корочкой и с любопытством поглядывал на курицу в меду.
— Ковенант, друг мой, это круг дворян, который владеет всеми землями, домами и прибыльными делами в Мантиохии, бизнесом, если говорить языком хараштийского Синдиката. Местная конфессия Атрея также в его подчинении. Ремесленные лавки — собственность Ковенанта, виноградники — собственность Ковенанта, Торжище, вот это заведение, дома с публичными женщинами, портовые биржи — все это его, и только его собственность!
— Я все это знаю, Отли.
— Все — да не все. Купечества тут нет, дворяне сами себе купцы. Но прибыльных дел — много, а дворян — мало. Кто-то должен исполнять для них черную работу, посредничать между дворянами и деньгами, обслуживать счета, и, как говорится в моем "Крахе гномьего финансиста Герсби Маловеликого", "Сей мир наполнить звоном злата!".
— Понимаю, к чему ты клонишь.
— Здесь драматический нюанс. Патриции и клир издавна берегут чернь от излишков ума, но волей-неволей обеспечивают знаниями тех городских простецов, что обслуживают их интересы. Счетоводы, маклеры, писари, разные старшины, даже служки в портовых кабаках, имеющие дело со звонкой монетой. Разумеешь, Фатик?
Фатик разумел.
Компания орков принялась азартно играть в перетягивание пальцев. По обычаям своей земли, и под чужедальним кровом орки не снимали меховых шапок с наушниками и острыми пиками на макушке, кажется, опасались, что местные духи могут украсть их мозги.
Отли отдулся, глянул на полную кружку, затем на Сенестру. Та покачала головой. Пучеглазый служка принес кувшин сухарной воды и остался елозить тряпкой по соседнему столу. Я было дернулся налить, но Виджи сама — о, Гритт! — сама налила мне из кувшина. Уж не старается ли она стать хорошей женой по человеческим меркам, так, как их видит и понимает? Надо бы ее предупредить, что отношения между Сенестрой и Отли не стоит принимать за единственный образец, хотя ошейник, возложенный Сенестрой на себя добровольно... гм, гм...
