И вновь мне померещилось, что я ловлю во взглядах некоторых... не буду указывать точно, кого — красноречивые намеки. Паранойя. Или, как говорил поднаторевший в науке мозгоправства Олник — барановая ойя. Всякий раз, когда на нашем пути выпадала пауза для отдыха, моя паранойя обострялась, и я начинал задумываться о тайне, которую хранят мои подопечные. Что-то, связанное со стариной Фатиком. Но что, что?
Я взглянул на Виджи. Она меня игнорировала. Смотрела она на рабов, и взгляд ее был исполнен жалости.
— Затем мы выдвинемся к Оракулу. Езды туда не больше десяти часов. Путь к вратам Храма лежит через Селибрию, это местечко под горой. Там мне придется как-нибудь загримироваться, ибо аколиты Оракула и сам настоятель Чедаак — если он еще жив — неплохо знают меня в лицо. Припремся мы к Оракулу, вы зададите свой дурацкий вопрос, ну а затем я туда сигану, и поминай как звали... — Я изобразил кривую ухмылку. — На этом — все. Имоен, Крессинда, на вас костер и еда. Монго, напои лошадей.
Наследник кивнул.
— М-мастер Фатик, а как называется это место?
Опять выспрашивает, как перед Ридондо, как в порту. Небось, слагает сагу о нашем походе.
— Конкретно сейчас? Где-то посредине между "какое тебе дело" и "знать тебе не нужно". Так какое тебе дело, и зачем тебе нужно это знать?
Его сдвинутое набок лицо слегка порозовело. Губы вновь немо шевельнулись.
— Я... составляю подробную хронологию нашего похода...
Никакой напористости. Хреновый из тебя наследник, паренек, вялый, скучный, ну куда тебе, вот такому, объединить Альянс, а?
— Ладно. Мы в провинции Саргол, на Северо-Западном торговом тракте. Прибудем в город буквально через три часа. Город называется Семеринда и расположен во-о-он в той стороне. Семеринда известна своими прекрасными храмами, огромным рынком рабов, великолепной канализацией и шлюхами высокого класса. А теперь — быстро за ведро, и поить лошадей!
Так он и сделал. Я допустил ошибку, не предупредив наследника престола о том, что к южным оркам лучше не подходить близко, даже если они выглядят мирно настроенными. Ума у них на грош, зато агрессии — на полновесный реал золотом, особенно когда они собираются в стаи.
Когда за ветлами раздались грозное "хроооо!" и пронзительный вопль Монго, я огромными скачками ринулся к берегу.
Успел вовремя.
Наш самый никчемный участник похода чем-то не угодил орку. Удар кулака превратил лицо Монго в кровавый блин. Орки бьют жестко, и они сильнее обычного человека. Но я не обычный человек, помните, я говорил?
Монго валялся на спине у кромки воды. Орк пнул ведро и занес ногу в тяжелом сапоге, чтобы обрушить кованый каблук на лицо моего подопечного. У орков чувство жалости отсутствует. Оно выжжено южным солнцем. Равно как и ум.
Два его собрата стояли рядом, держа лошадей в поводу, и довольно похрюкивали, растянув скуластые красные рожи в улыбках. Островерхие шапки наползали им на глаза.
Я закричал. Орк покосился на меня, потом хрюкнул и снова занес сапог.
Гритт и все демоны ада, он же его убьет!
Я совершил гигантский прыжок и толчком обеих рук сбил орка в воду. Он плюхнулся на мелководье мордой вниз, перевернулся на спину и заорал как резаная свинья.
Его собратья взревели. Я поднял руки вверх и крикнул, с трудом припоминая слова на южноорочьем:
— Айр комр аннр-таа! Я не хочу боя!
Представьте, что этот возглас адресован бешеным тиграм, которых вы сами выпустили из клетки. Орки ринулись на меня с кулаками. Поскольку я не достал мечей, они также не извлекли оружия. Этот обычай они блюдут свято.
Меня захлестнула круговерть драки. Орки воняли лошадиным потом, дымом и застарелым салом. Варвары Джарси умело дерутся врукопашную, а орки больше полагаются на слепую ярость и силу, так что какое-то время вокруг слышались только сочные "хряп-хряп-хряп!" моих кулаков. Я выбил из хлебальника орка недожеваный кусок сухаря вместе с клыком, другому своротил на бок нос. Тут к нам присоединился орк-купальщик, и мне стало не до шуток. Он облапил меня за талию, экий бесстыдник, а я зажал его шершавую выю локтем. Орк выпучил черные, как угли, глаза, и захрипел, а я начал крутиться, избегая кулаков его собратьев. Они хрюкали, пыхтели, топтались, воняли, звенели бляхами на кафтанах, задевали друг друга. В целом, я, конечно, мог избить всех троих в честной драке, но лучше бы мне помогли Скареди и Олник.
Тут под моим локтем хрустнуло... и тело орка, отяжелев, упало на истоптанный песок.
Яханный фонарь!
Орки ошалело уставились на мертвеца. А я мгновенно огляделся. Тот берег зарос деревьями, поселков, дороги там нет, а наш пятачок не виден с дороги, закрыт скосом берега и буйно растущими кустами. Гритт... хоть в чем-то удача.
Выхватив клинки Гхашш, я убил ближайшего орка ударом в сердце. Второй кинулся в бегство, к лошадям, но я настиг его прыжком и рубанул поперек спины.
Замечательное приключение, будет, что рассказать внучкам в старости!
— Фатик!
Она стояла наверху, у начала спуска, меч в руке казался сверкающей лентой. Ее лицо выражало смесь гнева, отвращения и ярости. За доброй феей (я настаиваю на таком определении!) маячили Олник, Крессинда и Скареди.
Я тяжко вздохнул и присел над Монго. Наследник империи и будущий объединитель сил Альянса что-то мямлил, не открывая глаз. Лицо его отекло, из носа продолжала сочиться кровь.
Я просидел так, слушая ржание лошадей и удары собственного сердца. Затем рядом проскрипели шаги по песку, и надо мной вновь прозвучало мое же имя. Тогда я поднял голову, сфокусировал взгляд на милом утином носе и сказал, как мог проникновенно:
— Я не чудовище, Виджи, я просто делаю свою работу.
— Убили... в спину!
И снова она называет меня на "вы". Акции, Фатик, акции!
— Да, я убил его в спину. Так было надо.
Ее губы сжались в тонкую упрямую линию, тонкие крылья носа трепетали, глаза... Пожалуй, я больше не стану упоминать про грозовые тучи.
Я встал, отыскал и поднял орочью шапку с меховой оторочкой.
— Взгляни сюда. Посмотри, Виджи!
Она гневно отвернулась.
Ах ты, маленькая за... Чтобы я еще когда-нибудь связался с эльфами! Чтобы я еще раз когда-нибудь взял в жены эльфийку!!!
Впрочем, я не прав: когда женщину — любой расы — переполняют эмоции, она становится глуха к словам объяснений. А потом они удивляются — искренне удивляются! — откуда у их мужчин ранняя седина, нервный тик в углу рта и воспаленные от ярости глаза!
Я встал так, чтобы маячить перед лицом доброй феи. Она вновь отвернулась. Я перевернул орочью шапку тульей вниз, словно просил подаяния, и снова предстал перед Виджи — носом к носу.
— Да посмотри ты!
Имоен сбежала с обрыва, метнулась к Монго, задев меня плечом. За ней, придерживая молот на боку, спустилась Крессинда. Олник что-то важно объяснял Скареди. Я услыхал:
— ...цветочки... еще пьяным не видали!..
Взгляд Виджи был исполнен презрения.
— Убили в спину!
Перешла на "вы", ну-ну.
— Некоторые любят погорячее... А теперь — посмотри сюда! — Я поднес к ее лицу шапку, оттопырив пальцем плетеный из конского волоса шнурок, на котором висела бронзовая овальная бляха, покрытая затейливым ажурным узором. — Это знак клана, добрая фея. Кажется, Боргез-арн... Не важно. Кулачный бой орки ценят и грубую силу уважают, и если бы я избил всех троих — все было бы отлично. Но я случайно убил одного — и стал кровным врагом всего клана. Я иностранец, местные законы не защитят меня от кровной мести орков. А поскольку я путешествую не один, а в компании, то Боргез-арн имеет право вырезать всех нас подчистую. Такие тут расклады.
— Но в спину...
— Орк драпал к лошадям. Мне, что, нужно было окликнуть его и попросить задержаться для честного поединка? Кланы обретаются рядом, вокруг Семеринды. Мы бы просто не успели добраться до города...
Она смотрела на меня, и огонек понимания разгорался в ее глазах.
— Фатик...
— Это чужая земля, Виджи. Чужие обычаи.
Олник поднял с песка орочью шапку, с интересом ощупал, напялил на голову и стал похож на бородатый гриб-переросток.
Виджи встрепенулась:
— Рабы, Фатик! Мы освободим их!
Я покачал головой:
— Нет. Нет, добрая фея, рабы останутся при своих владельцах.
В ее глазах была бездна непонимания, и — испуга. Фатик М. Джарси снова превратился в чудовище.
Наверху раздались голоса — громкие, возмущенные. Я поднял взгляд: к нам спешили оба работорговца — не в меру краснощекие, не в меру крикливые. Шли они не по своей воле: позади бледной тенью топал Квакни-как-там-его; полуопущенный меч красноречиво покачивался в руке.
— Грабите мирных коммерсантов! — крикнул правый работорговец, когда компания приблизилась.
Квинтариминиэль, оглядев побоище, ужалил меня откровением:
— Полная, большая и глубокая.
Он был прав — отчасти.
Я бросил шапку и поманил мирных коммерсантов.
— Сколько за троих?
— Ужасное разорение, подлое смертоубийство! — крикнул торговец слева. Но — уже тише. — Нет и не может быть прощения! Нет ничего ценнее человеческой... орочьей жизни!
— Угу, — сказал я.
Мы забрались в шарабан и столковались об оплате. Три мертвых орка влетели мне в стоимость пяти взрослых рабов-людей. Золото Фаерано таяло на глазах.
Затем мы вернулись к реке, все трое, набили одежды орков камнями и зашвырнули тела в реку. Так у меня была гарантия, что купцы никому ничего не расскажут.
После этого я загрузил свой отряд и гарем в фургоны и мы укатили.
Виджи сидела рядом со мной, и я порадовался этому прогрессу. Она казалась такой же отстраненной, но спустя полчаса, когда мы уже двигались в диком столпотворении, внезапно повернула ко мне голову и, закрыв лицо платком (пыль стояла — не продохнешь), спросила:
— Почему ты не освободил их?
— На то есть три причины, — отозвался я. — Первая. Насильственное освобождение раба в Дольмире — государственное преступление. Это расценивается как посягательство на устои государства и карается исключительно казнью. Смерть орков — это мелочь, торговцы будут молчать, а Боргез-арн даже не почешется — орки фаталисты по природе. Ну и потом, куда рабам возвращаться, скажи? Положим, я мог бы их выкупить на деньги Фаерано. Но. Их продали их же соплеменники, чтобы покрыть долги деревни. В Дольмире так всегда и бывает. Вот ты бы смогла смотреть в глаза тем, кто тебя продал? Я мог бы дать им и денег — но куда они пойдут? Они неграмотные крестьяне, они промотают деньги и сами продадут себя в рабство, чтобы выжить.
Добрая фея молчала.
— И третья причина, Виджи. Главная причина. То что тут происходит — это внутренняя жизнь Дольмира. Здесь нет места милосердию пришлых. Либо ломать все и сразу, что здесь и сейчас нам не под силу, либо — по возможности не вмешиваться, если мы хотим сладить наше дело. Мы просто едем через страну. Все.
Виджи молча скрылась в фургоне.
Я вздохнул.
Тяжело быть варваром...
Тяжело быть варваром, вашу мать!
51.
Вечернее солнце багрово полыхало на плоских крышах Семеринды. Столица Дольмира вытянулась на прибрежных взгорьях на добрый десяток лиг — грандиозный муравейник, равнодушный к своим обитателям...
Тени прошлого ожидали меня за белой защитной стеной, так похожей на гигантского змея, что взял город в осаду. Но, как вы помните, я надеялся разминуться с ними вполне благополучно.
Надежды, надежды...
Съехав с холма, я пристроил караван в хвост длинной очереди у ворот Медной Короны, покосился на пустое место рядом с собой и вздохнул.
Итак, с помощью сноровки и известной матери, я все же привел отряд к последнему этапу нашего отнюдь не славного пути. Сегодня мы отдохнем у Самантия, а завтра выдвинемся к Оракулу. Ну а там... там все будет ой как сложно.
Ну а самое сложное заключалось в том, что я пока так и не придумал, как именно мы проникнем в зал Оракула. Просто войдем — или как-нибудь замаскируемся, прикинемся какими-нибудь странниками?
— Фатик!
Олник бойко взобрался на козлы.
— Чего тебе?
Мой бывший напарник, а ныне вполне состоявшийся подкаблучник, смахнул пот с румяной физиономии и изрек:
— Крессинда спрашивает, где мы устроимся на ночевку?
"Крессинда спрашивает..." Нет, вы слыхали?
— В кустах при дороге. Хочешь, прямо сейчас тебя туда закину? Твою женщину я вряд ли осилю поднять, но, уверен, она пойдет за тобой в кусты сама.
— Ай, Фатик, я ж серьезно! И, это... когда будет ужин?
— Примерно тогда же, когда ночевка. И в том же месте. — За пологом фургона мне померещился шорох. Я готов был заложить свою голову: Виджи Риэль Альтеро навострила ушки. Я сказал громко, так, чтобы мой голос вознесся над гвалтом толпы и ревом животных: — Знаешь, мой друг, заполучить такое сокровище, как Крессинда, не каждому дано. Всегда с тобой, всегда рядом со своим мужчиной, не давая воли эмоциям, даже если ты ошибаешься, даже если ты очень ошибаешься в жизненных шагах, так, что тебя хочется убить на месте... А ведь тебя частенько хочется убить на месте, Олник!
Мой товарищ изумленно раскрыл рот.
— Но твоя Крессинда всепрощающая и мудрая... Она — эталон истинной женщины! Она поддержит и поймет, и не станет сразу распускать руки. Усадит на колени, приложит к груди, накормит... Вот за что я ее ценю, так и передай. И еще передай, что я вижу в ней тонкую ранимую натуру, и...
Полог за моим плечом дрогнул. Добрая фея буквально втиснулась между нами, сдвинув гнома на самый краешек сиденья. Взгляд моей эльфийки мог бы запросто поджечь стог отсыревшего сена, а бедро, которым она со мной соприкоснулась, обжигало сильнее раскаленной цепи.
Олник спрыгнул в дорожную пыль и чихнул — обычным, не антиэльфийским чихом.
— Фатик, я, пожалуй, пойду...
— Ступай. И сообщи Крессинде, что нас ждет обильный ужин, купальня и ночевка на недурном постоялом дворе. Скажи, Фатик мудр, как тысячелетний сокол, хотя и не бородат, и приведет отряд в нужное место, не пройдет и сорока... минут.
Олник умчался, и вид у него был недоуменный, как у ребенка, которому на уроке попалась сложная задачка.
— Фатик, — сказала Виджи, и голос ее был непривычно спокоен.
— Да, фея?
— Я учусь... учусь жить с тобой... С человеком. Не надо больше таких упреков.
Виджи Риэль Альтеро пахла пылью и дорогой, и еще тем пряным и сладким, что окутывает близкую тебе женщину, сколько бы она не пробыла в пути, тем ароматом, по которому ты распознаешь ее с закрытыми глазами...
Я поймал ее руку и поднес ладонь к губам.
— Не буду. Больше не буду, Виджи. Прости. Я тоже учусь... вместе с тобой... рядом с тобой...
Она ткнулась носом мне в шею. Затем подняла голову, и впервые за все время нашего знакомства я увидел в ее глазах лукавые искорки:
— Фатик, а ты расскажешь, как познакомился с Тулваром?
Яханный фонарь!
