Водяной. Посланник архимага

Незнакомец, казавшийся мёртвым, шевельнулся. Заколебались обломки рёбер, прячась под плоть, грудная клетка с хрустом выравнивалась. Ассасин, не спеша, встал на четвереньки и по-собачьи отряхнулся, теряя сходство с человеком.

— Что ты такое? — изумился вампир, останавливаясь.

Убийца осклабился. Перепачканный кровавой слюной рот отталкивающе распахнулся.

— Твоя судьба, — проскрипел истребитель и прыгнул, метя ножом в горло.

Кем бы ни был незнакомец, он знал, куда следует бить. Без крови Дети Ночи влекут жалкое существование. Теряя жизненную влагу, отнятую у живых, они слабеют и, в конце концов, впадают в сон, длящийся иногда веками. Простонародье верит, убить вампира удастся, всадив кол в сердце и отрубив голову. Да, низших убить просто. Солнечный свет, чеснок, осина. Высшим вампирам не страшны опасности низших. Высшие, даже измельчённые на кусочки, продолжают существовать. Они усыхают, становятся похожи на мумий, и терпеливо ждут, пока кто-нибудь, некромаг или неосторожный человечек, не прольёт на них каплю крови. Тогда Лайли Зуриат восстают ото сна.

Лонгин качнулся, пропуская убийцу мимо, вместе с тем ударяя наотмашь. Лезвие оцарапало шею, а незнакомец грохнул на треснувшие доски пола, но удивительно быстро вскочил, дёрнул вывихнутое ударом плечо, вправляя, и повторил манёвр. Скоростью он не уступал вампиру. Пройдёт немного времени, и высший замедлится, предоставляя врагу больше шансов победить. Надо завершить бой.

"Придите, кровь от крови моей!"

Из раны показались костлявые длинные пальцы. Ухватившись за края, они раздвинули грудную клетку Лайли Зуриат, являя лысый шишковатый череп, посаженный на узкие плечи, и перекошенную безносую морду. Тварь вперила на убийцу провалы глазниц, раскрыла пасть, утыканную частоколом кривых зубов, издала писк. Рывком освобождённое нагое тело твари, необычайно худое, стрелой помчалось к ассасину. За ней из громадной дыры спешила вторая. Плечи, спина, живот Лонгина раздулись и лопнули, из ран вылезали новые создания, покрытые кровью и слизью.

Свита высшего вампира содержится в нём. Чем старше Лайли Зуриат, тем многочисленнее свита, состоящая из полуразумных упырей и вурдалаков, подчиняющихся воле хозяина. Дюжины достаточно, чтобы справиться с терцией опытных волшебников. На убийцу, пускай искуснейшего, должно хватить.

Последний упырь, наконец, покинул туловище. Лонгина шатало от навалившейся слабости, ноги дрожали. Призыв свиты даётся тяжело, на него тратится не меряно сил. Раны стремительно зарастали, лишь сердце фонтанировало. Пустяки. Свита позаботится о нём, упыри притащат добычу. Главное, ассасину конец.

Вампир направился к лестнице. Уходить из этого проклятого замка, уходить. Он вернётся позже, восстановившись.

Спустившись, он попал в пиршественный зал. У столов установлены скамьи, жмущиеся к стенам, центр зала отведён для танцев и приглашённых певцов, развлекающих жителей крепости. Здесь пел Раэль вчера.

Шорох шагов предупредил о подкрадывающемся враге. Вампир обернулся, и копьеносец в тёмном тюрбане, промахнувшись, проткнул лоскутья плаща. Лонгин подался вперёд, ухватил человека, прокусывая шею до позвоночника. Гортань смялась бумагой под клыками, глотку обожгло, точно расплавленным оловом. Отшвырнув неудавшуюся добычу, Лайли Зуриат выплюнул жгучую жидкость. Копьеносец тряпичной куклой перелетел зал, врезался в стол и перевернул его.

Удар молотом сзади стал неприятной неожиданностью. Вампира бросило в пиршественный зал, переломив хребет. Он поднимался неуклюже, вытягиваясь. Вошёл молотобоец, огромный, в тюрбане, закрывающем лицо. Из-за широченной спины высыпали трое воинов поменьше, одинаково одетых и по-разному вооружённых. Топорщик, алебардист, боец с боевым цепом, обитым железом.

Лонгин утробно заурчал. Поцелуй Смерти, так называлась активация имеющихся возможностей, заключённых в крови высших вампиров. Кровь начнёт обильнее питать мышцы, на короткое время даруя повышенную скорость. Состояние продлится десять минут. Довольно, чтобы одолеть появившихся бойцов. По прошествии десяти минут наступит сон, граничащий со смертью. Дух будет блуждать по Тёмным Пустошам, и от вампира зависит, останется он там или вернётся.

Жаль, вошедших не выпить, их кровь противна на вкус и причиняет боль, точно святая вода, благословлённая клириком Водной Пентады.

Атака высшего была молниеносной. Топорщик успел взмахнуть оружием, защищаясь, прежде чем вампир настиг его. Перехватив топор, Лайли Зуриат выдернул его из рук воина, одновременно нанося удар ладонью в лоб. Черепная коробка треснула яичной скорлупой, и мертвец отлетел, сбив с ног алебардиста. Вампир метнулся следом, оказавшись сверху упавшего бойца. Пробить ему голову помешал молотобоец, от оружия которого пришлось уворачиваться. Когти вспороли живот здоровяка, располосовав внутренности. Обходя молотобойца, Лонгин вонзил когти ему под рёбра и мощным рывком вытащил позвоночник, отделив от черепа и таза. Воин осел грудой мяса.

Оставшийся на ногах боец раскручивал боевой цеп. Било на цепи бешено вращалось, превратившись в подобие раскатанного блина. Хотя, какой вред может нанести жалкая палка, пускай и обитая металлом, Лайли Зуриат, Дитю Ночи? Рука вампира небрежно отвела било, вторая беспрепятственно проникла в грудь, добравшись до сердца. Кулак сжался, потянул трепыхающийся трофей вон из груди, выдирая кровеносные сосуды. Испустив тяжёлый вздох, воин растянулся на сене, устилавшем пол пиршественного зала.

Бойцы в тюрбанах умирали молча, сражались до смерти без намёка на трусость или отступление. Хорошие, храбрые солдаты, преданные работодателю. Осознаёт ли вставший в стойку алебардист обречённость своего положения либо надеется на помощь? Ему не помогут. У Лонгина, несмотря на значительную кровопотерю, довольно сил, чтобы с боем пройти к воротам. По пути он спасёт товарищей, если они ещё живы и сражаются. "Матерь Ночь, ниспошли мне слабых врагов", — взмолился высший, вспомнив встреченного ранее ассасина.

Алебардист, вероятно, принял бездействие вампира за нерешительность. Лонгин отвёл клинок алебарды вправо предплечьем и зажал запястья воина, резким рывком выдернув кости из суставов и повредив сухожилия. Руки бойца безвольно повисли, алебарда выпала.

На что рассчитывал алебардист, вступая в схватку с высшим вампиром? Боялся ли? Во взгляде сквозило безразличие. Ни боли, ни страха, ни ярости. Он же обязан чувствовать боль! Он должен страшиться! Лайли Зуриат прикончил его ударом, разворотившим грудную клетку.

Бесстрашные бойцы, неплохо управляющиеся с оружием и не ощущающие боли. Над тем, кто они такие, капитан наёмников подумает на досуге. Особенно, кем был ассасин наверху. Интересно, сколько их во дворе?

Дверной проём занял очередной непонятный тип. Лонгин не сразу узнал его, а узнав, попятился. Убийца. Одежда топорщилась, висела лохмотьями, на теле зияли раны, большинство из коих сочли бы смертельными. Зубы свиты славно растерзали его. Куски плоти вырваны, обнажая кости, лицо обезображено. Истребитель хромал, ему недоставало предплечья левой руки, откушенного у локтя. Сквозь постепенно заживающие раны в животе виднелись внутренности.

Ассасин выжил после боя со свитой. Значит, он уничтожил её? Или ему каким-то хитрым способом удалось сбежать?

Убийца не желал тратить время впустую. Едва переступив порог, он прыгнул. Лонгин отшатнулся, дивясь однообразию атаки столь опасного существа. Вампир отнюдь не был уверен в принадлежности истребителя к людскому роду. Может быть, когда-то ассасин и был человеком. Те дни давно минули, нынче он изменился, превратившись в нечто совершенно иное. Неимоверно ловкое, стремительное, выносливое и живучее, соперничающее с высокорождённым вампиром.

Хрип и бульканье хлещущей из перерезанного горла струи прогнали силу из тела Лайли Зуриат.

"Как? Как так получилось? Я ведь уклонился, он не мог меня достать!" — вопил ужас в голове Лонгина. Действие Поцелуя Смерти закончилось. Надвигались сумерки, властвующие на Тёмных Пустошах Предков.

Жажда, мучившая его целую вечность в холодной вселенной, где солнце никогда не всходило, исчезла. Он почувствовал тепло, обволакивающее тело. Самое приятное из всего, происходившего с ним за его существование. Совсем рядом теплилась жизнь, сладкая, горячая, зовущая, чтобы её выпить до дна.

Лонгин с трудом разлепил веки, покрытые кровяной коркой. Пылающие чёрные свечи освещали сложную геометрическую фигуру, вписанную в вязь древних иероглифов, начертанных алым на каменной площадке. Концы многолучевой звезды отмечали трое. Пурпурные сутаны двоих струились волной шёлка до самого пола, чернильное одеяние третьего украшали тайные знаки, смысла которых высший вампир не мог понять, как и увидеть лица присутствующих, погружённые во тьму балахонов. За этими тремя во мраке копошились неясные силуэты, имеющие мало схожести с людьми. Лонгин напряг зрение и с удивлением обнаружил, что не способен видеть в темноте. Оттенки чёрного, серого, красного были доступны, но ограничивались кольцом свечей, внутри которого происходило... язык не мог подобрать нужное слово. Ритуал, вероятно, подошло бы лучше всего. Магия ограничивала не только обзор. Обнажённый Лонгин неподвижно лежал посредине мистического рисунка, тело покрывала сеточка засохшей крови, складывающейся узором иероглифических надписей. Он безуспешно попытался шевельнуться.

Голова полнилась проклятьями. Его вернули из Тёмных Пустошей, дабы принести в жертву?

Он попробовал закричать. Конечно, крик бесполезен, ему не придут на помощь, как не пришли тому воину в тюрбане, рискнувшему противостоять Лайли Зуриат. Голосовые связки отказывались повиноваться. Вампир был парализован. Единственное утешение, оставленное неведомыми мучителями, возможность мыслить. И он принялся анализировать происходящее вокруг, лихорадочно прикидывая варианты спасения, однако, мысли переплелись тугим клубком. Невозможность двигаться лишала всякой надежды, подталкивая к выводу о безвыходности собственного положения.

Трое начали повторять нараспев фразы неизвестного высокорождённому языка. Громкие голоса отражались гулким эхом от невидимых стен, наполнявшим пространство сплошным, непрерывным звучанием. В такт пению заплясал огонь плавящихся свечей, с ним танцевали отбрасываемые тени. Линии рисунка перекрещивались, спутывались, создавалось мрачное изображение, напоминающее раскрываемую клыкастую пасть чудовища, рвущегося из глубин хаоса проглотить распростёртое тело.

"Я умру? Умру вот так? Ненавижу!" — кричал рассудок.

Приближалось нечто отвратительное, могучее. Аура запредельной мощи исходила от него, заставляла трепетать естество. По сравнению с ним смертные, вампиры, стремления, мысли — всё казалось ничтожным.

Лавина страха накатила на вампира, смела жалкие барьеры разума, унесла в пучину дикого, первобытного ужаса, почти забытого Лайли Зуриат. Дух метался, норовя порвать наложенные чародеями оковы, но тело сохраняло неподвижность.

Обладатель чёрной сутаны склонился над Лонгином, вынув из складок одеяния ритуальный нож. Волнистое лезвие ловило свет свечей, алые отблески играли по зеркальной поверхности клинка. Скалящаяся драконьей мордой рукоять мерцала глазками-самоцветами, крошечными рубином и сапфиром. Тонко вырезанные чешуйки рукоятки переливались червонным золотом, и мерещилось, будто рука держит ожившего, извивающегося дракона. От жалящего касания клинка к высшему возвратилась толика самообладания.

"Это конец", — точно приговор, возгласил рассудок.

Боль от неторопливо сдираемой кожи взорвала сознание. Прежде, чем помутился разум, вампир понял, что с ним собрались сотворить.

Страдать он будет очень долго.

Герцог Герачио проснулся внезапно. Он отличался крепким сном, да и причин для пробуждения вроде не имелось. Ночная тишь, окна заперты ставнями, маркиза Хловия безмятежно спит, рассыпав душистые локоны по атласной подушке. Под кроватью сопит верный пёс. Почему же он сидит, и спать совершенно не хочется? Может быть, ему приснился кошмар, забытый спросонья?

— Доброй ночи, — поздоровалась тьма спальни.

На лбу мгновенно выступила испарина. Герцог сжал и разжал кулаки, успокаиваясь. Успокоиться не получалось, колени мелко тряслись, и Красный Охотник попросил у Драконов Эфиритов избавления от постыдной духовной немощи.

— Зачем пришёл?

Хвала всеблагим Драконам, хоть голос не дрожит.

— Вам следует изучать этикет, Ваша Светлость. Вы невежа.

Герачио поражённо молчал, переваривая услышанное. Редко находились наглецы, осмеливающиеся сказать ему правду. Обычно дерзость наказывалась им лично. Ярый дуэлянт, четвёртый меч свободного города Фероля, он любил подраться и никогда не спускал резкостей в свой адрес, тотчас отвечая брошенной в лицо нахала перчаткой. Нынче же герцог растерялся. Вопреки славе отчаянного драчуна, он умел трезво оценивать людей и ситуации. Нынешний визитёр не из тех, кого вызывают на дуэль. Глупая затея окончится плачевно для вызывающего, причём до поединка дело не дойдёт.

— А ты смельчак, — рассмеялся Красный Охотник. — Не боишься охранников за дверью, собаки. Кстати, как ты провёл моего пса? Подсыпал сонного порошка?

— Может быть, вашему псу надоело вас защищать, Ваша Светлость?

Правильно. Какой дурак откроет свои секреты?

— Велю выгнать поутру пса, заменю телохранителей и уволю мага. Непозволительно содержать дармоедов.

— Полагаете, заменив охрану, обретёте душевный покой? — насмешливо поинтересовался посетитель.

На простыню возле Герачио что-то упало. Герцог нащупал брошенный посетителем перстень-печатку.

— Господин благодарит вас. Граф Тимон Разорский мёртв.

— А семья? Присные?

— Не беспокойтесь, они не потревожат Вашу Светлость.

Красный Охотник шумно сглотнул. Рубаха взмокла от пота.

— Мне нужна графская башка.

— Вы подвергаете сомнению слова Господина?

— Ни в коей мере. Просто она нужна для коллекции. Повешу на стенку и буду любоваться.

Визитёр презрительно хмыкнул.

— Вам пора спать, Ваша Светлость. Доброй ночи.

Герцог моргнул, неожиданно ощутив свинцовую тяжесть век, и провалился в сон.

Глава II. Послание

Ворон Абрахас был очень стар по меркам собратьев. Годы припорошили сединой пёрышки на его мудрой голове, но в остальном он оставался тем же гордым посланником магистра магии, пышущим здоровьем, с блестящими живыми глазами, что и двести лет назад. Память ему никогда не изменяла, и он прекрасно помнил расположение городов Лиги, особенно Фоллгарда. Да можно ли забыть дорогу к месту, где родился?

Воздушные элементали щекотали крылья, неся его быстрее ветра. Фамилиары, чья жизнь длится более трёх десятилетий, используют магические способности и арканы, которым научили их хозяева, а Абрахасу в прошлом году стукнуло аж двести десять, и хозяин научил его многому. Олицетворение воздушной стихии, он управлялся с элементалями не хуже, чем с кисточкой и холстом. Любил ворон каллиграфию, ничего не скажешь. С её помощью самостоятельно постиг рунические арканы, недоступные большинству студиозусов Учебного Корпуса Фоллгарда.