Моя рука откинула лёгкий белый тюль. Неслышно спустившись с подоконника в комнату, я осмотрелась. За письменным столом, озарённая светом настольной лампы и отблеском от монитора компьютера, спала хорошенькая, длинноволосая девочка в шортах и майке. Стол был завален учебниками. Щёчка школьницы покоилась на клетчатой странице толстой тетради. Я осторожно заглянула на обложку. Назимова Карина, 5 "А" класс.
Я склонилась над спящей девочкой. Её аромат кружил мне голову и пьянил, вызывая во мне сладостные спазмы, но это были не спазмы голода, а нечто иное. Я потянулась к ней ртом, но не для того, чтобы вкусить её крови. Я погладила её мягкие каштановые волосы и поцеловала в тёплую розовую щёчку. Её тёмные пушистые ресницы дрогнули, но она не проснулась.
Слегка обалдевшая от нахлынувших на меня ощущений, я стояла столбом, не отводя взгляда от спящей Карины. Что, если она проснётся и увидит меня? Нет, у меня и в мыслях не было причинить ей вред, но ведь она этого не знала. Понимая, что надо уходить, я всё-таки не могла сдвинуться с места, очарованная и потрясённая: странная слабость закралась во все мои суставы и мускулы. Вдруг Карина вздохнула, пошевелилась и открыла глаза.
В мои планы не входило показываться ей, но теперь было слишком поздно: она меня уже увидела. Подняв длинноволосую головку от страницы тетради, она смотрела на меня во все глаза, и трудно было понять, чего больше было на её лице — испуга или восторга. Чтобы успокоить её, я опустилась на колени и дотронулась пальцами до длинных свисающих прядей её волос.
— Кариночка... Куколка моя! Не бойся. Ты меня не знаешь, но я знаю тебя с самого твоего рождения и очень тебя люблю, поверь мне. Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, не бойся меня.
Она, глядя на меня широко раскрытыми глазами, сказала чуть слышно:
— Я знаю тебя.
— Знаешь?
Она кивнула. И сказала — робко, как будто не была в этом уверена:
— Ты моя... мама.
— Почему ты так думаешь, куколка? — удивилась я.
Вместо ответа она достала из ящика стола сильно помятую фотографию, на которой была изображена невеста в гробу — бледная, красивая, с подкрашенными бровями, приподнятыми в страдальческом недоумении, будто её смерть была внезапной и очень мучительной. Я сразу узнала снимок: он был одним из тех, что я послала Алле после своих "похорон". Снимок имел следы небрежного обращения: на одном уголке был сгиб, другой уголок вообще оторвали. Ненависть моей мачехи дошла до меня спустя годы: я чувствовала её запах, слышала биение сердца её тени.
— Это не я её помяла, она такая и была, — поспешно заверила Карина. — Не сердись, пожалуйста.
— Я и не сержусь, куколка моя, что ты, — пробормотала я. — Откуда это у тебя?
— Я нашла её, — ответила Карина. — За книгами на полке. Папа говорит, что мама уехала... Но она не настоящая моя мама, потому что настоящая так не сделала бы... Моя мама — ты, да?..
До чего порой изощрённо работает детская фантазия! Карина, найдя фотографию мёртвой невесты, выдумала невероятную историю с ней и собой в главных ролях — историю своего рождения. Мамы не было рядом с ней, так отчего бы красивой, страдальческой и печальной мёртвой невесте не стать её мамой? Её можно было хотя бы оплакивать. Сколько слёз пролилось на эту многострадальную фотографию, сколько раз она ночевала под подушкой! Мне до боли в сердце хотелось прижать Карину к себе и сказать: "Да, я твоя мама", — но это было бы обманом. Зачем увеличивать количество лжи, тем более что одна страшная тайна уже есть — тайна исчезновения матери Карины? Я протянула к ней руки, и она доверчиво обняла меня за шею, прижалась всем своим тоненьким девчоночьим телом. Как только тёплое и хрупкое кольцо её рук сомкнулось вокруг меня, я поняла, что отныне моё сердце принадлежит ей одной. Оно и раньше ей принадлежало, но я осознала это по-настоящему только сейчас.
— Когда ты умерла, тебе было очень больно? — спросила Карина почти шёпотом.
— О таких вещах нельзя спрашивать, — сказала я замогильным голосом.
— Прости, пожалуйста, — прошептала она испуганно.
Я зарылась лицом в её восхитительно пахнущие волосы.
— Нет... Нет, куколка, это была не совсем смерть... Да, здесь, на фотографии, я выгляжу как мёртвая, и на кладбище даже есть моя могила, но... Это трудно объяснить. Это тоже жизнь, хотя и другая.
Она прошептала:
— Ты холодная...
— Не бойся, детка.
— Я и не боюсь тебя... мамочка.
Я прижала её к себе крепче, погладила её шелковистые волосы.
— Кариночка... Я бы очень хотела быть твоей мамой, но это не так. Увы... Хотя я тебе и не чужая. Некому было рассказать тебе обо мне, и поэтому ты не могла знать, что у тебя была сестра.
— Сестра?
Её объятия ослабели, она смотрела мне в лицо.
— Да, куколка. Это я. Меня зовут Аврора. Раньше у меня было другое имя, но оно осталось в прошлом, им меня уже никто не называет. Тебе лучше никому не говорить, что я приходила, потому что тебе всё равно не поверят. Даже папе не говори. Сейчас мне пора уходить, родная... Пожалуйста, не оставляй окно открытым. Если приду я, я постучу. Но всё равно, если услышишь стук, сначала смотри, а потом открывай.
6.12. Сорок пять
Сорок пять молодых членов "Авроры" — все кандидаты в чистильщики — были как на подбор красивыми юношами и девушками. Приём был организован в виде молодёжной вечеринки с дискотекой и проходил в ночном клубе "Аврора". (Специально для членов Общества). Официально вечеринка была приурочена к скорому вступлению этих молодых кандидатов в ряды чистильщиков, но Пандора сообщила мне по секрету, что истинная и главная цель этого мероприятия состояла в том, чтобы я выбрала одного из этих кандидатов себе в ученики.
— Оскар сам отбирал кандидатуры, — сказала она. — Это лучшие из лучших. Они превосходно показали себя в работе в "Авроре", и все они жаждут стать настоящими чистильщиками. Но только один из них удостоится чести стать учеником самой Авроры.
— Чья это была идея? — усмехнулась я.
— Разумеется, Джулии, — удивилась Пандора. — Разве она не сказала тебе об этом?
Я ответила:
— Мне никто ничего не говорил. Я не знала о том, что должна буду кого-то обучать. Разве я обязана это делать?
Позади меня раздался голос Юли:
— Нет, конечно, ты ничего не обязана. И никто тебя не станет принуждать. Но эти молодые люди так мечтают об этом! Неужели ты разобьёшь их заветную мечту?
Её рука обняла меня за плечо. Она сегодня была потрясающе красива: крупные каштановые локоны обрамляли её бледное лицо, а глаза, подчёркнутые тёмными тенями, таинственно мерцали.
— Мой сын тоже здесь, — сказала она.
Проследив направление её взгляда, я увидела за одним из столиков Гришу в компании четырёх девушек. Они весело болтали и смеялись, пили коктейли.
— Он что, тоже... кандидат? — пробормотала я, запнувшись.
Юля с улыбкой кивнула.
— Он в "Авроре" с тех самых пор, как мы с его отцом поженились. Он проявил себя прекрасно. Уже староста ячейки "Авроры" в своём университете.
Гриша заметил нас. Повинуясь знаку Юли, он поднялся из-за столика и пошёл к нам. Девушки, видя, к кому он идёт, провожали его с завистью во взглядах. А он приблизился развязной походкой молодого повесы, избалованного вниманием женского пола, с очаровательным нахальством уселся за столик рядом со мной и поцеловал мне руку — златокудрый голубоглазый Аполлон, уверенный в своей неотразимости.
— Привет, Аврора, — сказал он. — Привет, мам. Привет, Пандора.
Пандора, заблестев глазами и улыбкой, ответила, протягивая ему руку:
— Привет, привет, очаровашка.
Он галантно поцеловал протянутую руку, а Пандора ущипнула его за гладкую щёку.
6.13. Лучший
— Конечно, он же сын Джулии.
Шестеро молодых людей — три парня и три девушки — сидели за столиком, уставленным бокалами.
— По-моему, нам вообще ничего не светит. И так ясно, что Аврора выберет его.
— Зачем вообще было всё это устраивать? Просто брала бы его сразу, безо всяких тусовок, так было бы честнее. У них, наверно, уже всё обговорено.
Я вышла из тени невидимости.
— Можно к вам, ребята?
Они, увидев меня, обомлели, а потом все вскочили, предлагая мне свои стулья:
— Садитесь, пожалуйста!
— Ну, больше чем на один стул я сесть не смогу, — сказала я.
Я села на ближайший ко мне стул, а занимавшая его девушка устроилась на коленях у парня. Они все не сводили взглядов с бокала крови, который был у меня в руках. Сделав выбор, я должна была вручить избранному бокал, а он — выпить его содержимое.
— Почему же вы считаете, что у вас нет никаких шансов? — спросила я. — Только потому, что Гриша — сын президента "Авроры"? — Я поставила бокал на стол. — У него такие же шансы выпить этот бокал, как и у вас. Всё честно. Я пока не знаю, кого выберу. Может быть, это будет кто-то из вас... А может, и кто-то вон за тем столиком. Или вон за тем. А может, кто-то из тех, кто оттягивается на танцплощадке.
К столику подошёл Гриша.
— Аврора, — сказал он, — тебя зовёт мама. Она хочет с тобой о чём-то поговорить.
Взяв с собой бокал, я пошла за ним на второй этаж. Там он открыл какую-то дверь.
— Сюда.
Комната освещалась несколькими десятками свечей, расставленных повсюду: на полу, на тумбочке, на подоконнике, над изголовьем широкой кровати с белоснежным шёлковым бельём.
— И что всё это значит? — спросила я.
Гриша, взяв меня за руку, подвёл к кровати и усадил. Прикрыв дверь, он нажал кнопку на стоявшем в углу музыкальном центре. Глядя на меня чистыми голубыми глазами — сама невинность! — он начал вытворять под музыку бесстыдное и завораживающее безобразие. Мальчик, которому я подарила на день рождения ночной кругосветный полёт, извивался передо мной, будто его прекрасное молодое тело вовсе не имело костей, дразнил меня рельефной мускулистой грудью, поджарыми бёдрами и длинными стройными ногами. Брюки соскользнули с него, и я увидела его круглые упругие ягодицы, розовые, покрытые золотистым пушком — не попка, а персик. На нём были красные стринги, под которыми спереди бугрилось самое завораживающее безобразие. С кошачьей грацией он подполз ко мне по ковру и обвился вокруг меня. Опускаясь под его мягким давлением на шелковые простыни, усыпанные лепестками белых роз, я старалась не пролить кровь из бокала, который всё ещё держала в руке. Его горячие губы касались моей шеи, от его тёплого дыхания у меня бежали по всему телу мурашки.
— Что ты делаешь...
Его тёплый шёпот щекотал мне ухо:
— Окажи мне честь, Аврора... Стань моей наставницей.
— Ты хочешь, чтобы я выбрала тебя?
— Да... Я хочу учиться только у тебя.
— И почему же я должна предпочесть тебя всем остальным?
— Потому что я лучший.
— Ты, я вижу, заниженной самооценкой не страдаешь, дружок.
Рывок — и он оказался подо мной, а из бокала в моей руке на белоснежный шёлк не пролилось ни капли.
— Знаешь, мальчик, я не ожидала от тебя такого. Если ты думаешь, что всего на свете можно добиться через постель, то ты ошибаешься. Стриптизёр, впрочем, из тебя может получиться неплохой, а в остальном ты меня разочаровал.
Бокал, который он так желал получить, я выпила сама. Поставив его на тумбочку, я слезла с кровати.
6.14. Не родись красивой
Она сидела на диванчике в самом дальнем и тёмном углу, за пустым столиком. Серьёзная и мрачноватая, она не танцевала, ничего не пила и ни с кем не разговаривала. Девушка была некрасивая, похожая на усердную школьницу, с большими выпуклыми серыми глазами и жидкими русыми волосами, заплетёнными в две косички, в белой блузке навыпуск и серой юбке в складку. Из-за её тщедушного и узкоплечего телосложения я бы дала ей на вид лет пятнадцать. Она была самая неказистая из всех сорока пяти претендентов и не вписывалась в общий стиль тусовки, но, вероятно, кое-чего стоила, если сумела пройти отбор Оскара.
Она была так погружена в свои мысли, что не заметила, как я подошла. Увидев, что я сижу рядом, двушка немного вздрогнула и села прямо, будто аршин проглотила, не сводя с меня своих выпуклых, водянисто-серых глаз.
— Кажется, вы скучаете, — сказала я. — Не танцуете, не пьёте. Ни с кем не общаетесь. Почему?
— Я никого здесь не знаю, — ответила она. — И меня никто не знает.
— Тогда надо познакомиться, — улыбнулась я. — Как вас зовут?
— Кэт Вайсмюллер.
— Откуда вы родом?
— Из Германии. Я родилась в городке Боркенвирте. Это Северный Рейн-Вестфалия, недалеко от границы с Нидерландами. Крохотный городок, почти деревня.
— Несмотря на то, что вы почти из деревни, ваш английский безупречен.
Она смущённо улыбнулась.
— Благодарю вас. Не так уж и безупречен.
— Нет, я серьёзно. Чем вы занимаетесь, Кэт?
— Я только что закончила Гейдельбергский университет.
— И кто вы по специальности?
— Врач-терапевт.
— Сколько вам лет, Кэт?
— Двадцать четыре, а что?
Я улыбнулась.
— Вы очень юно выглядите.
— Мне все так говорят, — сказала она. — Принимают за школьницу.
— Почему вы хотите примкнуть к отряду чистильщиков?
На этот вопрос она ответила мне с немецкой чёткостью. Она сказала:
— По двум причинам. Во-первых, я хочу очищать общество от подонков, а во-вторых, мне очень нравится летать. Точнее, я очень хотела бы летать.
Я сказала:
— Ну, для того чтобы удовлетворить это желание, вовсе не обязательно становиться чистильщиком. Запишитесь в лётную школу.
Она покачала головой.
— Нет, я хочу летать не на самолёте, а на собственных крыльях. Это разные вещи.
Я продолжала испытывать её:
— Вы больше не сможете питаться по-человечески. Вы будете пить только кровь. Вас это не страшит?
Кэт ответила:
— Это так же страшно, как питаться мясом и внутренностями животных. Кровь — такая же ткань организма, как любая другая. Люди тоже иногда употребляют в пищу кровь, готовя из неё различные блюда.
Я сказала, вставая:
— Ну, пойдёмте, проверим, насколько далеко вы можете зайти.
Она вложила свою маленькую ручку в мою протянутую ладонь и тоже встала, блестя широко распахнутыми глазами. Окинув взглядом её полудетскую, щупленькую, плоскую фигурку, я усмехнулась. Сейчас это было её недостатком, но потом превратится в преимущество. Такая безобидная внешность позволит ей нападать внезапно на ничего не подозревающую жертву — будущего донора.
— Пойдёмте, Кэт, я вас угощу.
Держа её за руку, я подвела её к стойке бара и, приподняв её, как ребёнка, усадила на высокий табурет. Бармен тут же услужливо осведомился:
— Что Аврора желает?
Я усмехнулась:
— Что может желать Аврора? Конечно, кровь. Да побольше. У вас есть какая-нибудь большая ёмкость?
— Разумеется, — последовал ответ. — Сию минуту будет.
