2.Восстание инеевых волков

Небо потемнело, и хлынул дождь. Я неожиданно обрадовалась этому погодному явлению: на Плато дождей не было. И тут же мне стало плохо. В буквальном смысле. Я села на землю, пытаясь трясущимися руками нащупать ствол, чтобы хоть немного прийти в себя. Гуннульв испуганно метался где-то рядом, невидимый.

— Девушка, вам плохо? — какие-то парень с девушкой, неведомо как оказавшиеся в лесу, подскочили ко мне. — Скорая нужна?

— Нужна, — прошептала я.

Меня вывели к шоссе, вызвали машину и погрузили туда. Врач потребовала назвать имя и адрес, что я послушно сделала.

— Из родных дома кто есть? — поинтересовался он.

— Не знаю, я давно дома не была.

Из родных была сестра, которая чуть не потеряла сознание, когда я ей позвонила из больницы. У меня взяли кровь, сделали несколько снимков, заставили немного поесть и только потом разрешили позвонить.

Уже спустя час я сидела в окружении родных: мать, отец, сестра и даже Петра привезли.

"Не нравится мне он, — сообщил Гуннульв, разглядывая кота. — Странный какой-то".

Петр зашипел, глядя в пустоту, где и сидел на самом деле Гуннульв. Отлично, придется теперь сдать его родителям.

Мама ревела, отец обнимал ее и тоже пытался скрыть слезы. Сестра чуть ли не лежала рядом и пила какую-то гадость, которую накапал ей врач.

А спустя еще два дня я вернулась домой.

Вокруг меня суетились все, пытались сделать приятное, радовались, что я вернулась и жива. Оказалось, меня искали всем городом, и моя семья уже почти поверила в то, что я мертва.

Папа рассказывал все бесстрастно, сидя в кресле, но я видела, как он переживал. И все больше во мне крепла уверенность, что Вилдэр был прав. Вилдэр...отголоски этого имени вспыхивали в сердце такой болью, что я непроизвольно морщилась.

— Мы всех опросили, сказал отец. Даже этого...твоего бывшего, Игоря.

Я замерла.

Отец поцеловал меня и вышел, оставив лампу включенной.

Я вдруг истерически засмеялась и повалилась на постель.

"Ты чего?".

— Игорь, — простонала я. — Я про него забыла. Он под замком сидит.

Смех перешел в рыдания и я прикусила до крови губу.

— И пусть, — буркнул Гуннульв. — Он большего и не заслуживает. Анют, перестань плакать. Давай учиться работать с тем, что имеем. У нас есть огромный и еще не завоеванный мир. Будем жить в нем!

— Хорошо, — прошептала я.

Вытерла слезы и улеглась под одеяло. Гуннульв залез ко мне, словно был плюшевым мишкой.

Я действительно хотела продолжать жить. Вот только не знала, что всего через пару недель начну судорожно искать способ вернуться обратно...

Эпилог

Анна вернулась домой. Желания, загаданные в Ночь Звездопада выполняются всегда, но зачастую не так, как мы того хотим. Что загадал в ту ночь Вилдэр? На этот вопрос может ответить только он сам. Но, судя по тому взгляду, который он бросал на портрет Ани, следующее его желание, загаданное в эту ночь, определено.

Анна вернулась на учебу, съехала от родителей и даже оборудовала Гуннульв собственный угол в квартире. Тот был счастлив. Только Гуннульв слушал Аню долгими вечерами, когда за окном падал снег, а боль становилась невыносимой. Только он успокаивал ее, уговаривая научиться жить в этом мире.

А меж тем, все в том же доме, знакомом нам, тот, кто называл себя Повелителем Слез радостно смеялся и потягивал дорогое красное вино.

— Отличная работа, мой друг. Вилдэр...почти сломлен. Жаль, что Рандвалф теперь не на нашей стороне, но я с этим справлюсь. Главное, что Анна больше не представляет интереса для нас. А Вилдэр...убей Идгарда. Этого потрясения он не переживет.

— Да, повелитель, я все сделаю.

— Убедись, что Анна не навредит нам, я не желаю, чтобы появился даже намек на ее возвращение, ясно?

— Конечно.

— Что с Волверин?

— Она недавно родила. Но ребенка мы использовать не сможем: его защищает Риорский. Против Риорского выступать бессмысленно.

— Значит, сначала сделай так, чтобы Риорский стал слабее. Потерял возможность круглосуточно защищать ребенка.

— Как?

— Разведи их. Пускай Веста его бросит. Найди повод. Он, кажется, бил ее? Сделай так, чтобы избил еще раз. Можно при ребенке. Чтоб драматичней было.

Мужчина в плаще усмехнулся и отпил еще немного вина. Лица его собеседника не было видно, но по фигуре можно было догадаться, что мужчина молод.

— Еще приказания будут?

— Пока нет. Ты свободен. Хорошая работа, Осмонд.

Однажды, снежной ночью...

Мужчин не было уже слишком долго. И я и Хелена сидели, как на иголках, пытаясь успокоиться. За окном валил снег, сугробы уже почти добрались до окон. Такой зимы на Плато еще не было. Камин хорошо обогревал помещение, но я все равно куталась в шубку, ежась от призрачного холода. А сердце почему-то бешено билось, словно в предчувствии беды.

— Они просто задержались, — Хелена успокаивала не столько меня, сколько себя. — Просто дичь оказалась слишком крупной.

И слезы почти пролились на щеки.

— Хелена, все будет хорошо, — я сглотнула. — Они вернутся, дорогая.

Женщина, приютившая меня три года назад, кивнула, но тут же прерывисто вздохнула и в который раз кинулась к окну.

Младшие уже спали, мы уложили их сразу после ужина. Чтоб под ногами не путались, да не канючили. Все равно у нас ответов на их вопросы не было. А сами ждали, успокаивали нервы и мечтали, что вот-вот из темноты покажутся три крепкие фигуры, мы распахнем двери и кинемся в их объятия.

И вот фигуры выступили. Но пришедших было не трое. Наши мужчины — муж Хелены и двое старших сыновей — несли, а вернее сказать тащили кого-то четвертого. Судя по комплекции — мужчину. Он был то ли ранен, то ли без сознания, потому что сам идти не мог.

Хелена охнула и бросилась открывать.

Снежинки ворвались в горницу, закружились и растаяли, а морозный воздух с некоторым запозданием заставил меня поежиться.

— Сольвейг! — крикнула Хелена. — Неси воду!

Я, ни о чем не спрашивая, бросилась к камину, рядом с которым стоял кувшин с водой.

Мужчины положили раненого на кровать и начали стаскивать с него одежду, а Хелена суетилась рядом: доставала из потайного ящичка лекарства и отвары.

— Сольвейг, давай воду! — крикнула она мне.

А я не двигалась, потому что знала раненого. Я уже видела его, всего однажды. Тогда его руки причинили мне такую боль, что до сих пор кошмары не отпускают. Тогда я вырывалась изо всех сил, слыша, как он смеется. Тогда он получал удовольствие от моей боли.

Теперь больно было ему. Только удовольствия я почему-то не получала.

— Сольвейг! — Хелена повысила голос, вырвав меня из пучины воспоминаний.

Она уже взяла себя в руки и причиной тому были живой муж и дети, вернувшиеся с охоты. Она была готова помогать несчастному, что лежал на кровати. А вот я, похоже, нет.

Старший из сыновей, Асгейр, силой выхватил у меня кувшин. Я опустилась прямо на пол и закрыла глаза. В ушах звучало только одно имя.

Рандвалф.

* * *

Я осторожно приблизилась к спящему мужчине. Боялась, да, но и не могла в стороне оставаться. Во-первых, Хелена, уставшая и измученная, легла, попросив меня обработать мазью рану. Во-вторых, Рандвалф спал на моей постели, так что все равно приходилось бодрствовать до утра: Хелена уйдет работать и разрешит мне поспать несколько часов у себя. Тихо, чтобы не разбудить, я взяла баночку с мазью, пахнущей горными травами и села рядом с мужчиной. Нужно было прийти в себя. Мазь — лекарство серьезное, ее не наносят на саму рану, только края обрабатывают, чтоб заживало лучше, да заразы не было. Чуть дрогнет рука, попадет средство в рану, боль будет невыносимой. А у меня руки дрожали жутко. Нельзя с такими к больному подходить, пусть он и ублюдок полнейший.

Будучи без сознания, он не знал, что я рядом, не знал, что отчаянно хочу, чтобы он умер. И стыжусь таких мыслей, уговариваю себя, что не я первая, не я последняя. Сколько нас таких было? Почему давняя боль должна мешать мне оказать помощь человеку, который в ней нуждается?

Я отодвинула одеяло, открывая рану. Невольно вздрогнула при виде бока мужчины, который хоть и отмыли от крови, все равно выглядел ужасно. То ли меч, то ли чьи-то зубы оставили глубокие полосы и чудом не убили его.

Прикоснуться я не успела: рука Рандвалфа вдруг резко взвилась и крепко ухватила меня за запястье, не давая приблизиться. Глаз он не открывал, но явно не спал.

— Это лекарство, — непослушными губами прошептала я. — Нужно рану обработать. А то плохо будет. Пожалуйста, не дергайтесь, дайте мне закончить.

Нехотя он руку убрал. Я нахмурилась, глядя, как красные пятна выступают на коже. Опять следы его пальцев останутся на мне синяками. Даже пребывая в таком состоянии, он куда сильнее меня.

Я прикоснулась к обнаженной коже, сначала чуть вдалеке от раны. Закусила губу, чтобы не застонать от всполоха самых разных чувств. А затем и вовсе закрыла глаза, пытаясь представить, что это не тот мужчина, который являлся мне в кошмарах почти каждую ночь. Его успокоили мои осторожные движения: дыхание выровнялось, тело расслабилось. Я открыла глаза и принялась обрабатывать края раны. Рандвалф застонал. Нет, стон его был похож скорее на рык. Я подавила желание отскочить и прошептала:

— Все нормально, это лекарство. Оно немного жжет, но это необходимо. Главное, постарайтесь не шевелиться, чтобы я вам не повредила.

Вроде понял, успокоился, глаз не открыл, но чуть сжал кулак. Видимо, болело. Да, лекарство действительно было серьезным: в прошлом году я неловко упала на лед, разбила коленку до крови. Хелена лишь смазала края разбавленной мазью, а я уже расплакалась. Боль я с некоторых пор терпеть почти не умела. Как только приходила боль, приходила и темнота. А в ней кошмары. Один из которых, кажется, воплотился в реальность.

Он дернулся. То ли от боли, то ли от чего-то другого, но моя рука скользнула прямо по ране, обжигая мазью. Рандвалф выгнулся и застонал в голос, я отскочила и едва не расплакалась. То ли от жалости, то ли от собственной ошибки.

— Что такое? — из комнаты вышла Хелена, разбуженная криком.

— Он дернулся и мазь на рану попала, — беспомощно объяснила я.

— Ничего, — улыбнулась женщина. — Больно, конечно, но тем и лучше. Зато точно инфекции не будет. Успокой его, отвар на столе. Закончишь, посиди немного, может подняться температура. А утром спать пойдешь, ладно?

— Хорошо, — прошептала я.

— И не три глаза руками, вот это будет неприятно, — предупредила Хелена.

Я тщательно вымыла руки, взяла со стола кружку с отваром и повернулась к Рандвалфу. На какую-то минуту я забыла обо всем, просто пытаясь сообразить, как его напоить. Голову он поднять не сможет: рана на боку и царапины на шее не дадут. В лежачем положении вливать опасно, захлебнется — хуже будет во сто крат. Может, заставить его перевернуться на бок? Это легче.

— Рандвалф, — я произнесла это вслух.

Замерла. Ничего не произошло. Лишь слабо всколыхнулся страх, но отступил. Такая я уж была: он нуждался в помощи, я не могла не помочь. Хотя бы ради Хелены. Я убеждала себя, что ради нее.

— Рандвалф, — повторила я. — Вам нужно выпить отвар, вы сможете перевернуться на бок и чуть приподнять голову? На здоровый бок, я имею в виду.

— Я, — шепот хриплый, знакомый до дрожи в коленях, — наверное, могу.

— Тогда перевернитесь и постарайтесь немного выпить. Станет легче. Хорошо?

Мужчина слабо кивнул. Он приложил нечеловеческое усилие, я видела, как тяжело ему дается каждое движение. Как сжаты его зубы, как прикрыты глаза. Так организм спасался от всепоглощающей страшной боли.

Я быстро поднесла кружку, но Рандвалф, к моему удивлению, не позволил напоить себя. Трясущейся рукой ухватился за ручку и выпил сам. Я отдернула руку, чтобы не прикоснуться к нему случайно. Не стоило бередить старые раны.

Он с видимым облегчением вернулся в исходное положение.

— Я знаю твой голос, — прошептал он.

Я вздрогнула и невольно отшатнулась. А хотелось забиться куда-нибудь в угол, чтобы не нашел, не увидел.

— Или мне кажется?

— Я — Сольвейг, — сама не знаю, почему сказала.

Разве помнит он всех рабынь, которые имели несчастье попасть под его руку.

— Сольвейг, — выдохнул мужчина, — допился.

— Что? — от удивления я даже перестала дрожать.

— Мерещится, — прошептал Рандвалф. — Кошмар. Скоро в могилу.

— Да нет, не мерещится, — я притронулась к его лбу.

Был горячий. Слишком горячий. А ведь мог и правда не дотянуть. Спросить бы Асгейра, сколько Рандвалф пролежал без помощи. Может, инфекция уже победила? И завтра мужчины вынесут бездыханное тело?

Анна называла его Вафлей. Я улыбнулась, вспоминая, как подруга презрительно фыркала при упоминании его имени. На ее языке слово "вафля" означало какую-то сладость. Вот уж менее всего Рандвалфу подходит сравнение с вкусностью.

— Нет, — прошептал он, когда я убрала руку.

— Что такое?

— Не убирай, — слова давались ему с трудом.

Моя рука была прохладной. Пришлось снова положить ее на лоб мужчине. Тот вроде успокоился и даже начал засыпать. Когда одна рука нагрелась, я положила другую. Воды для компрессов у нас не было, нужно было топить снег. А двери муж Хелены на ночь закрывал. Чтоб нечисть не шастала, да ветер не врывался в горницу.

Я постоянно прикладывала ладони к стеклу, охлаждая их. Сама не знаю, почему. Просто чувствовала, что так ему лучше, легче переносить жар. Я запретила себе думать о нем, вспоминать. Просто делала то, что сделала бы для любого человека. Даже больше.

Уснула там же, уставшая и опустошенная. Прислонилась к стене, закрыла на минуту глаза и погрузилась во тьму. Почему-то без кошмаров.

Хелена, пришедшая на утро, чуть тронула меня за плечо. Я вскочила, глянула на Рандвалфа, тот спал. Жар ощутимо уменьшился, рана не воспалилась, что было очень хорошо.

— Выкарабкается, — сказала Хелена. — Крепкий.

— Ты...ты знаешь, кто это? — нерешительно спросила я.

— Да, а ты?

Я кивнула.

— Не спрашивай.

— Не буду, дорогая. Иди, поспи немного. Работы нет, покушать сготовит Асгейр, он мальчик добрый. Я посижу. Вечером сменишь меня.

Я слабо кивнула, не веря своему счастью. Сон до вечера? Давно я так не спала.

* * *

Тогда, три года назад, я ушла из замка. Меня никто не гнал, в рабыни не возвращал, но все же я ушла. Чтобы не мозолить глаза Повелителю, тяжело переживавшему потерю Анны. Чтобы не раздражать Луириэль, которая вдруг воспылала ко мне ревностью. Чтобы не сомневаться постоянно в собственном статусе, не сносить насмешки прислуги. Да и самой мне тяжело пришлось. Анну я любила, ее уход...как будто теряешь друга. Они с Осмондом поддержали меня в ту ночь кошмара, и буквально спустя некоторое время их обоих не стало. Ну, я хотя бы знала, что у Анны все хорошо и она дома, с семьей. Впрочем, не знала. Просто надеялась.

Меня приютила Хелена, она была второй женой моего дядьки, погибшего лет десять назад. Меня она не знала, но с радостью дала кров, тепло. Почти семью.