И им пришлось это сделать. Фигура всё так же неподвижно сутулилась в кресле, слегка приподняв голову при новом появлении танцовщиц. И больше ничего не происходило. Так что Ирина, наоборот, опустила плечи. "Бриндан, миленький... Не сумели! Не получилось..."

... Лиам в одиночестве стоял на обочине, выжидая, когда артисты закончат выступление. Старая Триса велела ему дождаться свою труппу за пределами замка. И чтоб в замок сегодня — ни ногой. Почему она так решила сделать — он не стал спрашивать. Кому — кому, но ей он доверял. И сейчас занимался лишь тем, что представлял, как кружится на сцене маленькая Фрида, которая с некоторых пор начала бросать на него зазывные взгляды. Лиам не любил заводить шашни со "своими" артистами, но эта шустрая девочка, кажется, тронула его сердце. И, размышляя о том, какие танцы и сколько им сегодня танцевать, Лиам думал, как обрадуется Фрида, когда он встретит их карету и подсядет к ним вовнутрь... Звёзды медленно перемещались по тёмно-синему небу. Он взглядывал на них, невольно улыбаясь... И, схватившись за сердце, упал, уже в падении потеряв сознание...

... Когда зашелестели высокие травы под тяжестью тела, Триса первой выскочила из древесных теней и подхватила падающего Лиама. Не менее расторопные сообщники вмиг оказались рядом и помогли опустить обмякшего "внука" на траву так, чтобы он не покалечился. Триса присела на землю и положила голову Лиама к себе на колени. Трясущейся от страха рукой она гладила эту бессильно упавшую голову и умоляла:

— Потерпи, потерпи немного, Лиам, солнце моё!

Сообщники стояли кругом, взявшись за руки, изолируя Лиама и защищая от дальнейших проявлений магического ритуала.

... В то мгновение, когда Лиам закрыл глаза и погрузился в беспамятство, Бриндан, лежавший на магических узорах Мары, хмуро размышлял, что хотелось бы не чувствовать, как уходят силы. Хотелось бы закрыть глаза и уши. Стать слепым и глухим, но только не ощущать, как порой руки, раскинутые в стороны, сводит судорогой. Как ноги будто прилипают к каменному полу, будто болото добралось и сюда, в замок Сиг-Дха, и теперь высасывает из него не только силы, но и кровь. А ведь сегодня лишь третий день привыкания. Что же будет завтра, когда его навечно оставят здесь...

Бриндан не пытался мечтать о лучшем будущем. Он простился с Лирейн навсегда, чётко зная это. Как сумел — защитил от людской молвы, если она вдруг и в самом деле беременна. Единственное, что приводило его в бессильную ярость: он сумел защитить любимую женщину, но не сумел — своего ребёнка. Пусть даже если его и не будет...

И знать, что Лирейн танцует для этого чудовища! Бриндан даже застонал от негодования. Знать, что она где-то здесь, и не иметь возможности встретиться с нею взглядом, а этот... Он чуть не задохнулся со злости...

Мгновение взорвалось внезапным толчком пола!

Бриндана неожиданно отшвырнуло от середины комнаты, где он лежал. Его словно ногой ударил по телу страшный великан, потому что ошеломлённый парень взлетел и всем телом, плашмя грохнулся о стену, только и охнув от удара. Дух из него выбило так, что, упав, он даже и не пытался подняться, с трудом соображая, что происходит, но болезненно чувствуя ушибленное тело. Но, когда он собрался с силами и попытался встать, чтобы вернуться в ритуальный магический узор, по каменным плитам прошла волна, превратившая ровный пол в беспорядочную кучу каменного завала.

Пятясь и спиной прижимаясь к стене, Бриндан добрался до двери, ожидая в любой момент нового катаклизма, и попытался выйти. Заклинившую после каменной волны дверь не сумел открыть и замолотил кулаками в неё, надеясь, что маленькое окошечко в ней даст коридорным сторожам расслышать, что в комнате происходит нечто непредвиденное. Но, прислушавшись, обнаружил, что сторожа и сами рвутся к нему, уже алебардами и топорами выламывая дверь.

А ненормальные волны продолжали бушевать в комнате, и Бриндану пока только и оставалось, что защищать руками голову от подпрыгивающих плит и камней.

... Коршун смотрел в потолок и не видел его. То, что происходило в последние несколько дней и забавляло его, и наполняло странной неуверенностью. Но больше всего его поражал этот тупой маг, который устроил величайшее колдовство — и ради чего? Зачем тупому магу зариться на чужое богатство? Он же не умеет защитить и самого себя!

Католдус даже не соотнёс его состояние с творением новой магической сущности. Этот (боги, простите!) дурак настолько туп, что не понял, какие силы вложил он, Сиг-Дха, в своё творение! Жаль, он унёс шкурку сущности. Можно было бы оживить её заново... Но не догадаться, что для создания сущности нужны громадные силы!.. Больше всего Сиг-Дха поражала именно эта недогадливость Католдуса — не понять, что внешне истощённый маг обладает таким могуществом, и не полюбопытствовать, откуда у него появились эти силы...

Сколько ему ещё осталось?.. И сумеет ли круг семи, достучавшийся до него однажды, распутать клубок противоречий, чтобы добраться до истины?

И каково сейчас его племяннику?! Неужто Католдус и впрямь пошёл на это — сунул в гниль Маровых болот чистую молодую кровь?

Что он, Сиг-Дха, может противопоставить тупому магу, который не скован этическими нормами магов, чтобы спасти свою последнюю кровь рода?

Коршун успел мысленно выговорить последние слова — и почти одновременно со словом "рода", будто оно стало паролем, на него обрушилась новая сила! Он чуть не захлебнулся ею — такой свежей, что в ней чувствовался запах моря и его же сила!

Она раздавила его на полу, она влилась в него!..

Коршун медленно, сам себе не веря, перевернулся набок, а потом, помогая себе руками, сумел сесть. Тяжело дыша, с судорожным заиканием втягивая воздух, он неверяще прислушивался к себе, а потом — совершил неслыханное в своей жизни за последние месяцы: постарался не просто сесть, а подняться! И... встал на ноги.

Стоять было трудно. Силы, которые продолжали безнаказанно врываться в него, шатали его тело, вламываясь в кровь и заставляя её кипеть и бурлить такой мощью, что он даже осмелился шагнуть!

Ещё один шаг — и он, пошатываясь, целеустремлённо побрёл к двери и чуть не упал на подходе к ней. Точней начал падать — и спасла только дверная ручка, в которую он вцепился, сам себе опять-таки не веря: он может заставить свои иссохшие руки не только выполнять движения, но и напрягать их! И это оказалось настолько впечатляюще, что Коршун, наконец... поверил!

Он плечом стукнул в дверь — и она покорно открылась. Ему понравилось — понравилось видеть ошарашенные глаза охраны, стоявшей по обе стороны от его бывшей мертвецкой! Они, эти глаза, будто добавили ему и своих сил, кроме той, что всё ещё самоуверенно и по-детски свободно вторгалась в его истощавшие мышцы, в его слабую когда-то кровь.

— Где? — сипло спросил он и беззвучно расхохотался, потому что за последние дни он впервые заговорил вслух и услышал свой каркающий хрип. — Где мой племянник?

Охранники попытались взять его под руки, но Коршун не позволил, и они поспешили впереди него, указывая дорогу к противоположному крылу, оглядываясь на него в сомнении и тараща глаза, когда он зашагал за ним пугалом с огорода, переставляя ноги, словно передвигаясь на шестах. И благословлял тех, кто сообразил обрядить его в последние дни перед смертью, как они посчитали, в хламиду вроде обычной накидки. В ней его скелетная худоба не была видна.

А по дороге к странной процессии: к двум воинам и решительно шагающему за ними воскресшему из небытия магу — присоединялись другие охранники, которые уже больше представляли почтительный эскорт при важной персоне, чем охрану.

... Танцовщицы остановились от страха, когда согбенная фигура в кресле внезапно поднялась. Музыканты среагировали не сразу, но вскоре замолчали один за другим все три инструмента. А неопределённая фигура встала высоченным и широкоплечим мужчиной и стряхнула с плеч плащ с капюшоном.

— Ах вы ведьмы... — в тишине отзвучало шипение разъярённого мага. — Ведьмы... Что вы тут устроили?! Думаете — сумеете сделать что-то против моей воли?!

— Мы не понимаем! — жалобно пискнула Фрида.

— Думаешь, я не узнал тебя, тёмная плясунья?! Да я тебя в трухлявое дерево превращу, ведьма! Ты посмела идти против меня?! Ты, жалкая потаскушка...

Ирина не выдержала.

— Я? — звонко ответила она, так же медленно, как он, шагая к краю "сцены", навстречу ему. — Я — жалкая потаскушка?! Это ты мне говоришь — мне? Даме Лирейн из дома Бриндана?! Ты — смеешь со мной так разговаривать? Ты — безродный ублюдок? Взгляни на мои пальцы, мелочь пузатая!

И она вскинула перед ним пальцы, сверкнувшие в ярких свечах красного зала двумя драгоценными кольцами!

Она встала перед ним на краю "сцены", держа пальцы, словно победное знамя — и плевать было на всё, что может сделать с нею этот выскочка, который был готов уничтожить целое королевство ради двух замков! Она плевала ему в лицо эти обидные для него слова и готова была полезть в драку, если только он сделает хотя бы одно агрессивное движение по отношению к ней!

— Ну и что ты теперь сделаешь? Скажи, скотина? Что ты со мной сделаешь? При свидетелях? Убьёшь? Превратишь в то самое трухлявое дерево?

Нет, сейчас она тоже не чувствовала себя светской дамой — Боже упаси! Но и не чувствовала себя базарной торговкой, которая орёт на несчастного покупателя, осмелившегося возразить ей, — хотя и орала, по всем ощущениям, так как орут только базарные... Нет, личные впечатления были всё же иные: она кричала — как воительница, защищающая своё гнездо! Свою крепость! Своих родных! Выступая за всех за них — одна против всего света! Или тьмы! И пусть за её спиной затаились перепуганные музыканты и танцовщицы, помогавшие ей, она почему-то была совершенно уверена, что ещё немного, и рядом с нею встанут...

Складки красных штор колыхнулись за спиной Католдуса.

Он оглянулся на сквозняк.

Там стояли двое — невыносимо худой мужчина, который опирался на мучительно бледного Бриндана.

— Католдус... — прохрипел мужчина. — Заканчивай свой ритуал с Маровыми болотами, иначе через несколько часов ты сдохнешь, как последняя крыса!

— Чтобы я сдох, нужно, чтобы моя кровь попала в магический узор! — огрызнулся тот.

— Католдус, ты недоумок, — оголодавшим волком ощерился мужчина. — Неужели ты так нечувствителен к магии, даже если она направлена против тебя? Мы нашли твоего сына, которого ты однажды выбросил на улицу. Его-то крови нам хватит, чтобы перевести на тебя всю тяжесть Маровых болот! Иди, Католдус, и поверни вспять свою магическую петлю! Иначе попадёшь в неё сам!

Наверное, с минуту Католдус хватал ртом воздух, задыхаясь уже от ужаса, а потом сломя голову бросился из красного зала, а Бриндан буквально свалил своего дядю в кресло и, волоча ноги, побрёл к Ирине. Она прыгнула со "сцены" и бросилась к нему.

Двадцатая глава

Этим поздним вечером Католдус собирался наслаждаться всецело. Пусть пока под именем Сиг-Дха, пока всё ещё прячась под его личиной, зато теперь он был уверен, что до победы осталось... осталось прожить сутки. А дальше — он будет владеть богатством, о котором в его семье никогда и не мечтали. И даже странный поступок Коршуна, даже его возня с ещё одной созданной сущностью, даже его оскорбление вслед Католдусу не могли помешать его сдержанному торжеству.

А потом на "сцену" в красном зале вышли три танцовщицы. Сначала всё шло, как обычно. Он смотрел на их гибкие, завораживающе лёгкие движения и торжествующе улыбался... И всё бы ничего. Возможно, он бы так ничего и не заметил, сидя до конца и упиваясь выступлением только для него, если бы не слова Сиг-Дха: "Если ты считаешь, что ты талантливый маг, то зачем ты мне это доказываешь?" И эта реплика диссонансом давила на состояние счастья, которое сейчас чувствовал Католдус.

А потом вкралась другая, не менее омерзительная, чем фраза Коршуна, мысль: "Не потому ли он насмехается надо мной, даже будучи на смертном одре, что считает меня непредусмотрительным? Нет, я проконтролирую всё — сам и до самого конца моего великого дела!" И Католдус перешёл на магическое зрение, доказывая себе самому, что он педантичен даже в мелочах. И дух у него перехватило, когда он увидел!.. Две танцовщицы, державшиеся позади ведущей, неожиданно выполнили не пируэт, не красивый прыжок, а жестовый эквивалент заклинания, передающего силу. Он даже не поверил глазам, когда понял это!.. Причём у одной из них, невысокой, на груди ослепительно вспыхнул знак бесконечности, выстреливший затем под потолком таким мощным зарядом силы и так вкрутившийся в стены за спиной Католдуса, что маг аж голову задрал, ошарашенно следя за этим невероятным залпом. Нет, не залп. Танцовщица оказалась неисчерпаемым источником силы: воздев руки, она замерла, а из повёрнутых к залу ладоней зафонтанировали такие силовые струи, что Католдус невольно зажмурился, едва не ослепнув от бело-сверкающего потока. Вторая танцовщица тоже посылала силу, но её выплеск был едва виден на фоне первой.

Танец закончился, и три девушки убежали, чтобы подготовиться к следующему танцу. Потрясённый Католдус бездумно хлопал глазами на опустевшую сцену, пытаясь, до сих пор ослеплённый, привести зрение в обычное состояние...

Снова выскочила маленькая танцовщица, закружила юбками, изящно вскидывая руки, за ней выбежали те самые две, что передавали силу. Католдус взорвался. Сначала он проникнул в пространство той, послабей — она оказалась ему незнакомой, и было легко заткнуть её силу... Но вторая!..

Сейчас он узнал её даже под маской!

От негодования он встал с кресла и разъярённо сбросил с плеч плащ с капюшоном. С его первым шагом к танцующим все три девчонки растерянно остановились. Со злобой Католдус заметил, что та, что послабей, попятилась от страха, а та, которую он узнал, встала на месте.

— Ах вы ведьмы... — со змеиным шипением, которого от себя не ожидал, выплюнул он в сторону невесты Бриндана. — Ведьмы...

Он думал, что они все испугаются, когда поймут, что под плащом оказался не тот, о ком думали. Отнюдь. Если музыканты и две девчонки отступали в страхе, то эта осталась. Мало того — она медленно, будто угрожая, зашагала к нему сама — ругаясь на каждом шагу такими обидными словами, каких он ещё в своей жизни не слыхивал.

Хуже всего стало, когда она растопырила перед ним пальцы, на которых неожиданно для него засияли два кольца -и узнать их было легко. Он, думавший, что уже подчистил всех, кто стоял на его пути, онемел. Этот мальчишка, которого он считал легкомысленным и недалёким, оказался предусмотрительней самого Католдуса!

Но как теперь уб... убрать девчонку?!

Мир, так тщательно выпестованный и так прекрасно устроенный, выстроенный по личным представлениям — каким именно он должен быть, чтобы в нём жилось комфортно, перевернулся. И рухнул. Оглохший от отчаяния Католдус ещё что-то орал, угрожая в ответ на звенящие, бьющие по ушам вопли девчонки, но в то же время осознавал, что земля под ногами обваливается.