Зверь лютый. Книга 23. Одуванчик

Возражать против 47 суры невозможно. Однако Абдулла попытался:

— Увы, друг мой Иван, множество людей пребывает в темноте невежества, в трясине бедности. Они не смогут прочитать книгу, они не смогут приобрести её в дом. Или ты собираешься просто раздавать им?

Мда... Абдулла несколько... преувеличивает моё аллахо-любие.

Я сделал отгоняющий мух жест:

— Оставим на время невежественных и бедных. Ибо нельзя объять необъятное. По моему суждению, двадцатая часть из упомянутых достаточно состоятельна, чтобы владеть томиком. Итого — 2.5 миллиона экземпляров. Каждый день в подлунном мире случаются несчастия. Пожары и наводнения, землетрясения и войны. Гибнут люди, города... И — книги. Сколько?

— Э... только Аллах ведает!

— Не могу не согласиться с тобой, о благочестивейший и мудрейший Абдулла. Ведает — только Аллах. Я же могу лишь очень приблизительно оценить. Тысяч в сто. И сто тысяч писцов по всему миру, от Нишапура до Марракеша, сгибают спины в медресях и мечетях, дабы восполнить эту недостачу священного слова в нашем мире. Есть и ещё писцы, которые переписывают слова Пророка для новых семей. Ибо население приумножается, милостью Аллаха, правоверных становится всё больше. И в новые дома нужны новые книги. Я не знаю — сколько. Но, положим — ещё сто тысяч. Наконец, среди бедных, среди остатка, который мы с тобой положили равным всего-то сорока семи миллионам с копейками семей, есть такие, кто мечтает купить книгу. Но не может собрать три сотни дирхемов. А лишь — две. И назовём их число тоже в сто тысяч.

Ташдар напряжённо мыслил. Судя по раскрывшемуся рту. Похоже, что-то складывал. Или умножал. Не скажу точно — что, но очень большое.

Сразу видно — мудрец. Вместо того, чтобы, как и положено чиновнику, отнимать и делить.

— Итак, представь. Вот я вступил. В смысле: в борьбу на конкретном путевом перегоне. Сделал много-много копий Корана. И решил продать их правоверным. Какие препятствия воздвигнут на моём пути глупые и алчные людишки? Учти, Абдулла, речь идёт о паре сотен. Сотен тысяч книг! Иные люди живут слишком далеко, и мне не отвезти туда. Другие же хотят книг изукрашенных. Я же — прост и не искусен в украшениях. Третьи ищут написанных рукой конкретного человека. Например, своего сына, обучающегося в медресе. Но пара сотен тысяч — возможно. И сотни тысяч писцов, их начальников, их семьи и родственники, все, кто имеет источник дохода в этом деле, завопят в злобности и восстанут в зависти. Что мне нужно сделать, чтобы обойти их ловчие ямы, избежать их капканов? И донести слово Пророка до множества страждущих?

— Э...

— Что переплёт не должен быть из свиной кожи, а в краске — свиного жира — мне понятно. Что должны быть произнесены молитвы и соблюдены посты и омовения — само собой. Что в конце каждой книги будет указано, что она создана милостью Аллаха и трудами хаджи Абдуллы...

— К-каждой?! Две сотни тысяч раз?!

Ме-е-едленно. По словам.

— Две. Сотни. Тысяч. Каждый год.

— О, Аллах!

— Друг мой Абдулла, ты был добр ко мне, ты поддерживал меня в годину невзгод. Как же я могу не отблагодарить тебя? Не восславить твоё имя? Имя твоё прославится на всю умму. Тебя будут почитать в одном ряду с Зейдом ибн Сабитом, Абу Рувайм Нафи` ибн `Абдуррахман аль-Ляйси, Абу-ль-Хасан Али ибн Хаамза аль-Кисаи, создавшим куфийскую школу арабской грамматики, Абу Джафаар Мухаммад ибн Джарир ат-Табари, написавшего ещё "Историю пророков и царей"...

— О, Аллах! Милостивый и Милосердный!

— Ты ведь встречался с аль-Гарнати? Он проехал пол-мира, долго жил в Булгаре, лет пятнадцать тому бывал в Киеве, проповедовал у мадьяр, совершил хадж, вернулся в Багдад к тогдашнему визирю.

— Да, я помню этого андалузца, мы встречались с ним в доме моего друга, кади Якуба бин Ногмана. Аль-Гарнати был очарован сочинённой бин Ногманом "Историей булгар". Как мне говорили, вернувшись в Багдад, аль-Гарнати включил в свою книгу о путешествии большой отрывок из этого труда.

— Отлично! Сейчас на престоле халифов сидит Юсуф ибн Мухаммад аль-Мустанджид Биллах. Говорят — добродетельный, справедливый и образованный человек. Пишет стихи, изучает астрономию. Уменьшает налоги и таможенные пошлины.

— Да, я слышал о нынешнем халифе многие добрые слова.

— Тогда почему бы не найти уважаемых людей, которые донесут до ушей халифа добрую весть о дешёвом Коране? Этот... Якуб бин... ещё живой? Можно его подрядить на поездку ко двору повелителя правоверных?

— З-зачем?

— Чтобы получить благословение наместника пророка! Чтобы все правоверные узнали, что читать эту книгу, молиться и размышлять о ней — угодно самому Аллаху!

Абдулла загрузился. И снизошёл на него свет сути, и ударила его молния смысла... В смысле: попытался встать и чуть не упал. Пришлось ловить, шлёпать по щекам. Наконец, слегка нетвёрдо держась на ногах, он отправился к своему шатру, чуть слышно бормоча:

— Охренеть... ля илля... инклюзивно...

Ваня! Факеншит! Сколько раз повторял себе: придержи язык! Ну вот — испортил ташдара. Ежели теперь он такое вместо икамы провозгласит... скандал может получиться.

Но времени стыдиться не было: я развернулся к просидевшему весь этот диалог с разинутым ртом Николаю.

— Ну? Что ты так уставился? Сквозняк в желудке устроил. Рот закрой. Ничего нового. Мы так в Смоленске колёсную мазь продавали. Помнишь? Знакомый, в принципе, товар. Чуть другая форма. Массово. Дёшево. При поддержке туземного начальства. В халифате нынче... не славно. Халифу деньги всегда нужны. А он налоги снижает. И вот — и дело благое, и поделиться я готов. От него — благословение и фетву какую-нибудь. Типа: "и это — правильно".

— В-Ваня... Это ж... сколько будет?

— Фиг его знает. Если по две сотни дирхемов... На наши деньги... Дирхем раза в полтора тяжелее ногаты. Пятнадцать гривен — штука. Двести тысяч штук — три лимона. Кунских гривен.

— Ё...!

— Каждый год.

— Мать...!

— Уймись, Николай. Это всё — вилами по воде. Расходы кое-какие... бумага, краска, работа... Доставка. Хорошо бы только до Табаристана, а дальше пусть сами растаскивают. Делиться придётся. Однозначно. И, главное — как оно там пойдёт... Да закрой ты рот! Ещё нет ничего! Только разговоры да прикидки! Дурень думкой богатеет.

— В-Ваня...! Господин мой...! Вот же сподобился...! Пресвятая Богородица! Факеншит уелбатуренный! Силы святые небесные! Ваня, я ж никогда... да что — я! Никто! Никогда! Во всём мире божьем! Гривны — лимонами не считал! У нас же до тебя и слов-то таких не было!

Потрясённый Николай сполз на пол, и попытался облобызать мои сапоги. Я немножко от него побегал, пытаясь урезонить своего купца. Но:

"Он то плакал, то смеялся.

Сумасшедший — что возьмёшь".

Пришлось выскочить на воздух и погулять с Куртом. Пока мужик в себя придёт.

* * *

"Лимон"... — моя ошибка. Мой длинный, беспрестанно молотящий воздух, язык. На "Святой Руси" есть числительные: штука, пара, тройка, пяток, десяток, сорок, сотня, тысяча, тьма. Понятно, что я своим людям о десятичной системе рассказывал — они-то и так знают. Но ограниченно. Даже показательную форму показывал. Слова: "миллион", "миллиард" — произносил. Но чисто в силу моих личных вульгарных привычек, дурного влияния улицы и "тяжелого детства" — постоянно заменял в своей речи "миллион" — "лимоном". До лимонардов, ярдов, лярдов дело пока не доходило. Просто считать так, кроме комаров, некого. Да и "миллион"... нечто вроде "тьмы". Абстракция. Как и сам лимон — на "Святой Руси" такие фрукты не растут. Но вот же — дожили.

Николай несколько... мало знает. Через полтора века оборот Генуэзского порта составит примерно такую же сумму. А ведь Генуя лишь один из полудюжины средиземноморских портов такого уровня. Я уже вспоминал Марко Поло и его оценки оборачиваемых сумм в Монгольской империи.

Короче: деньги в мире есть. Просто их мало здесь — на "Святой Руси" и в окрестностях.

Дальше — по товарищу Бендеру: "Если в стране ходят какие-то денежные знаки, то у кого-то их должно быть много".

Нужно найти этих "кого-то". Что совсем не проблема: они уже несколько веков торчат своими куполами и минаретами в Месопотамии. И в округе на несколько тысяч вёрст. И... переместить эти "какие-то" в подходящее место. К себе в карман. Лучше — по согласию. Например — торговлей. Для чего — актуальный товар.

"Книга — лучший подарок"! Это ж все знают!

За совершенно смешные деньги! Дешевле вашего дешёвого!

И чего тут нового? Коран — самый тиражируемый текст современности. Конечно, до тиражей цитатника Мао ему далеко. Так ведь и эпоха другая.

Ещё зимой Прокуй освоил резьбовые соединения. Меня заколебало отсутствие суппортов на моих станках! Вот и пришлось выучиться делать спиральную резьбу на длинных стержнях. Поставили такие стержни вертикально — пошли пресса. Вино давить мне не из чего, а вот масло временами приходиться. Дальше, чисто чтобы не простаивало — ручной печатный станок Гутенберга.

Нужда печатать пришла. У меня идут "Типовые уложения" для новосёлов, азбуки, таблицы для сигнальщиков... Пока тексты нужны были в нескольких экземплярах — шла "эксплуатация детского труда". Трифа, в порядке научения каллиграфии, раздавала задания переписать правильно бумажку. До десятков экземпляров это проходило. Если больше... их же все надо заново проверить!

Если у меня заработала типография с кириллическим шрифтом, то в чём вопрос сделать шрифт куфический? А главное... Слава Мухаммеду! Он толкнул в массы ислам, он заставил их всех читать одну книгу, он, и праведные халифы, старательно выдерживали единообразие. Ну как этим не воспользоваться?!

Для сравнения. Христиан — миллионов пятьдесят, канонических Евангелий — четыре, допустимых языков — три. Древнееврейский, греческий и латынь. Не считая книг на национальных языках, вроде тех, которые запустили Солунские братья Кирилл и Мефодий или Евангелия от Ульфилы.

На "Святой Руси" примерно 90 тысяч экземпляров книг. Сотни наименований. Только запрещённых около 120! Какие тут могут быть тиражи? Пять тысяч требников — запредельный максимум. Вообще, а не ежегодно.

А в исламе — стандарт, единообразие. Благодатнейшее поле деятельности для попаданца со склонностью к индустриализации и массовому производству.

Ух, как я тут развернусь!

Значится так... Ротационная машина, ксилография, высокая печать...

Сам принцип печати известен давно. Китайцы применяли ещё во втором веке. В девятом — полностью печатная книга "Алмазная сутра". Римляне вполне штатно печатали географические карты в четвёртом.

"Тарш" (ксилография) нынче весьма распространена в Египте. Преимущественно печатают на разном текстиле. Обычно — с деревянных форм. Ну, гравюры — это ж все знают!

Понятно, что у себя я воспроизвёл хохмочку Гутенберга — наборный шрифт. Но вот здесь... при таком тираже и вечной продолжительности... Похоже, шаг назад — к гравюре — будет эффективен. Сделать сотню форм... металлических... по количеству сур... собрать на барабан и крути себе, не забывая смазывать... И чего они сами не додумались? — А фиг его знает. Тут как с карманами: до 17 века — нигде нету. С подворотничками — ещё хуже.

* * *

Бедный Абдулла отлежался и вспомнил, в конце концов, с чего начался наш разговор. Но тональность новой попытки обсуждения — была уже другой:

— Дорогой друг Иван, я понимаю всю мелочность вопроса, но... как же всё-таки... с этими... эмир Ибрагим велел... баб и мулл...

— Достопочтенный Абдулла! Взгляни — у меня только две руки. Я не могу одновременно нести в мир великое множество свитков с божественным словом, снимающим замки с сердец сотен тысяч правоверных, и защищать этих, безусловно достойнейших и благочестивейших людей, от злобы язычников, кои прямо роятся в моих землях. Посмотри — даже ваши суваши, уже столетиями живущие под сенью мудрости, под знаменем аллаха в руках великих правителей эмирата, осмеливаются обижать ваших баб. Э... бабов. А уж мои-то... только из леса, прямо с ёлки... Прольётся кровь правоверных. Эмир разгневается и будет прав. Следует ли нам расстраивать блистательнейшего и наполнять сердце победительнейшего — печалью? Давайте вы сперва приведёте в истинную веру сувашей. Я же, внимательно посмотрев и тщательно восприняв ваши, столь успешные и безусловно благонамеренные способы и методы, попытаюсь применить их и к своим неверным. Пока же я пребываю в глубоких сомнениях и в тяжких раздумиях. Посему стремлюсь делать то благое дело, которое мне понятно — Коран. С твоим именем на первом листе. Так не отвлекай же меня от борьбы на пути Аллаха, о мудрейший ходжа!

Якуб бин Ногман оказался сварливым стариком. Достаточно крепким, чтобы перенести путешествие до Багдада, достаточно пронырливым, чтобы добраться до уха халифа. Впрочем, работа кади (судьи), помимо книжной премудрости и благочестия, требует живучести и изворотливости.

Аль-Мустанджид Биллах и в самом деле был добрым человеком. Войны он возложил на атабека Нур ад-Дина Махмуда Занги. Тот воевал, с переменным успехом, то с крестоносцами, то с фатимидами и не ждал денег из Багдада. Так что халиф мог сочинять стихи и беседовать с умными людьми. Своё благословение, посоветовавшись с улемами, он дал даром, и оно было озвучено во всех мечетях мусульманского мира. "Ибо сиё — угодно Аллаху".

Ещё он собственноручно написал благочестивое пожелание на титульных листах того десятка экземпляров, которые мы ему подарили. И бесплатно раздал их нуждающимся. Мои гравёры воспроизвели этот автограф, и десятки тысяч книг "с личной пометой Наместника Пророка" уходили за тройную цену.

Увы, это не избавило нас ни от проблем с местными правителями, ни от возмущения "широких народных масс". Когда в какой-нибудь Герат приходил караван с томиками Корана, местные писцы и примкнувшие к ним "блюстители истинного благочестия" кидались громить, рвать, топтать и жечь священную книгу.

Шариат указывает, что "следует держать Коран на высоких местах. Нельзя класть Коран на пол". А они — клали. А некоторые — даже ложили. Погромщиков — наказывали.

Для минимизации убытков, снижения рисков, наказания анти-коранщиков было создано "Общество багдадских книголюбов". Его транспортно-сбытовая сеть оказалась весьма полезной и при продвижении других наших товаров.

На озвученные в устье Аиши тиражи мы вышли не сразу. Но из года в год поток отдаваемых нам ценностей, обоснованный, по сути, лишь верой в Пророка, нарастал.

Из-за роста тиражей типографию и бумагоделательную фабрику пришлось, со временем, переместить в Саксин. Прибрав его под свою руку. "Русская Хазария"... об этом позже.

Камыш Волжской Дельты оказался, после доработки технологии, вполне приемлемым сырьём для бумаги. А транспортные и эксплуатационные издержки существенно снизились. Рост прорезавшихся потребностей правоверных позволил дополнить Коран хадисами и некоторыми другими текстами. Явно выявленная полезность гравюр, в частности — с использованием торцевых досок, активно применялась и в других направлениях: при изготовлении карт, лубков, денег, бланков...